Мсье осторожно пожал мою руку и начал что-то неторопливо говорить по-французски. Девица бойко переводила. В общем, ничего особенного. Обычный дипломатический набор. Он-де ценит уровень нашего музея и его сотрудников, необычайно высокий для российской глубинки. Потом о своей миссии, о несчастных детях, которые, он надеется, станут гораздо счастливее после приобретения картин. И еще немножко о культурных традициях русского народа и о близости двух великих наций. Когда официальная часть была закончена, мы загрузились в «Опель» и двинулись по адресам. Я не только красила губы в ожидании благотворителей, но успела подготовить список наших мастеров, достойных внимания, и даже кое с кем созвонилась.
Господин Мишель оказался очень покладистым покупателем. Он согласился практически со всеми нашими рекомендациями. Так что к вечеру мы отобрали с десяток полотен и столковались с художниками о цене. Француз был в прекрасном расположении духа: через переводчицу рассыпал похвалы городу и делал мне комплименты.
В конце путешествия, когда машина проезжала мимо нашего самого престижного ресторана «Славянская кухня», мсье что-то сказал сопровождающей нас девице, и она попросила водителя, чтобы он остановился.
— Серафима Александровна, господин Селье приглашает вас на ужин.
Вот это да! В «Славянскую кухню»! Да там, говорят, салаты по стоимости равны моему авансу, а десерты — расчету. Впрочем, я тут же мысленно окинула себя критическим взглядом и моментально скисла. Видок, что и говорить, не для выходов в свет.
— Извините, я после работы и не совсем готова к посещению ресторана.
Мсье Мишель понимающе улыбнулся.
— Красоту и достоинство нельзя заменить одеждой, — перевела девица.
Конечно, это они там у себя в Европе ходят в рестораны запросто — типа перекусить, потому что дома готовить лень. А для меня посещение ресторана, да еще такого крутого, — целое событие. А, ладно, была не была! Уж слишком велик соблазн.
Мы вошли в прохладный холл. Приглушенное освещение, картины, обрамленные искусно подстаренным багетом, мягкие диванчики в стиле ампир — дизайнер хорошо знал свое дело. Я словно попала в московский ресторан времен Гиляровского. Какой-нибудь «Нацио-наль» или «Яр». Седой швейцар в стилизованном костюме с золотыми пуговицами, согнувшийся в почтительном поклоне, довершал впечатление.
Метрдотель повел нас к уютному уединенному столику, скрытому от любопытных глаз массивной, расписанной под мрамор колонной. Тут же словно из-под земли вырос учтивый официант в ослепительно белой рубашке и предложил меню.
Стыдно сказать, но я всегда теряюсь в подобных заведениях. Роскошь убранства подавляет, незнакомые названия блюд ставят в тупик, цены пугают. Короче, накатывает чувство собственной неполноценности. К таким заведениям надо либо привыкать с детства, либо иметь безбрежную наглость и твердую уверенность, что держишь бога за бороду и что тебе все по барабану.
Заранее тоскуя, я опасливо заглянула в меню. Ну скажите на милость, что это такое — кюммелькухены с «Fleurs d'orangers» и засахаренным ананасом? А еще «Славянская кухня»! Ладно бы суточные щи и кулебяка — куда ни шло. Особо не раздумывая, я наугад ткнула пальцем.
— Хороший выбор, вы знаете толк в отечественных блюдах, — одобрил господин Селье.
Смеется или вправду пронесло? Сам он тоже что-то выбрал, переводчица сделала заказ и встала из-за стола.
— Желаю приятного ужина, всего хорошего. — Не успела я опомниться, как девушка вышла из зала. А я осталась сидеть с раскрытым ртом. Что за фокус? Неужели мсье Мишель думает, что я полиглот? Ведь, кроме всем известных «мерси», «пардон» и «бонжур», мне из французского больше ничего не ведомо. Получается, что весь вечер придется молчать или объясняться на пальцах.
— Серафима Александровна, не беспокойтесь. Я прекрасно говорю по-русски, — вдруг произнес Селье без всякого намека на акцент.
— Понимаю ваше удивление, — продолжал он тем временем. — Если я знаю русский, то зачем переводчик? Так удобнее. И освобождает от лишних расспросов. А русским я пользуюсь только в случае конфиденциальных разговоров. Например, как сейчас.
Ну и хитрец! Не только от лишних расспросов освобождает, но еще и дает возможность понимать неосторожные высказывания. Тоже очень удобно. Вроде шапки-невидимки. Все думают, что тебя нет, а потому не стесняются. А ты — вот он, тут как тут.
Тем временем молодой официант подал изысканно сервированную закуску и предложил моему собеседнику на пробу белого вина из простенькой бутылки с неброской серой этикеткой. Я знала, что эта кажущаяся простота стоила очень приличных денег. Француз отпил глоток, согласно кивнул, и юноша наполнил мой бокал. Вино слегка кислило и отдавало ароматом розы. В душе зачирикали райские птички. Решено — сегодня я расслабляюсь и в полной мере наслаждаюсь комфортом и хорошей кухней. Когда еще выпадет такой случай?
Господин Селье ел мало, а в основном внимательно наблюдал за мной с едва заметной непонятной улыбкой. Разговор вертелся вокруг купленных картин. Вдруг мой сосед по столу после небольшой паузы произнес:
— Серафима Александровна, у меня к вам необычное, но вполне деловое предложение. Сегодняшний день, проведенный вместе, убедил меня, что вы — человек серьезный, деловой и обстоятельный. А потому я могу вам довериться. Вынужден говорить откровенно, поскольку у нас мало времени.
Он выпил немного вина, промокнул губы салфеткой и продолжал:
— Я получил сведения — не спрашивайте от кого, — что вы имеете, скажем так, одну вещь, в приобретении которой мы весьма заинтересованы.
Кусочек аппетитной розовой креветки застрял у меня в горле. От стремления подавить кашель на глазах выступили слезы.
— Не нервничайте так сильно. Вы ничем не рискуете. Впрочем, я тоже. Надеюсь, у вас нет с собой диктофона? — Селье усмехнулся.
Я отрицательно покачала головой.
— Вот и прекрасно. Разговор тет-а-тет, и даже если вы вздумаете кому-то его пересказать, вам никто не поверит. И кроме того, я полагаю, вы сами стремитесь избежать огласки. Насколько мне известно, интересующая меня вещь попала в ваши руки не совсем законным образом. — Француз бросил на меня быстрый испытующий взгляд, хотя голос его оставался ровным.
Такого поворота событий я совершенно не ожидала. Понятно, что речь идет об украденной картине. Выходит, что заказчик похищения — господин Селье. И теперь ему каким-то образом стала известна версия, которую я подкинула Болботу в качестве наживки. А вся эта затея с покупкой живописи для детского дома — не больше чем уловка, чтобы познакомиться со мной поближе и поговорить с глазу на глаз. Тогда кто назначил мне встречу в субботу? В груди заныл знакомый сладкий ужас. Я выбрала опасную роль, но надо играть ее до конца. Даже если придется умереть на сцене. Тьфу-тьфу — я постучала незаметно по ножке стола.
— Серафима Александровна, предлагаю взаимовыгодную сделку. Мы договоримся о месте и времени, где вы передадите мне некий предмет, и если я увижу, что это именно то, что мне нужно, — вы получите очень приличную сумму. В долларах или евро, как пожелаете.
— Насколько приличную? — Мне удалось-таки справиться с проклятой креветкой, но в голосе все равно были хриплые нотки.
— Приятно вести разговор с умной женщиной. Не беспокойтесь, Серафима Александровна, вас никто не собирается обманывать или разочаровывать. Мне хорошо известны ваши материальные проблемы. Так вот, сумма, которую вы получите в случае благоприятного решения нашего общего вопроса, позволит вам не просто улучшить жизнь, а коренным образом изменить ее. Уж поверьте мне!
Мсье Селье вынул из внутреннего кармана пиджака дорогую ручку и на бумажной салфетке нацарапал несколько цифр, после чего положил салфетку передо мной.
Да, с моей зарплатой и за сто лет непрерывного труда столько не заработать.
Скомканная салфетка исчезла в руке Селье.
— Я жду вашего ответа.
— Мне надо подумать.
— Понимаю. Но разрешите повторить еще раз — у меня мало времени.
— Тогда позвоните мне в субботу после восьми вечера. Я дам окончательный ответ. Сейчас запишу телефон.
— Не трудитесь, уважаемая Серафима Александровна, я знаю ваш телефон. Мне вообще многое известно, а поэтому я рассчитываю на вашу скромность. О моем предложении никто не должен знать. И поверьте: сотрудничество со мной — самый безопасный и выгодный для вас вариант.
Официант принес десерт — торт из мороженого со свежей клубникой. Он аппетитно мерцал чуть подтаявшими сливочными боками.
Но мне совершенно расхотелось есть сладкое.
— Господин Селье, благодарю вас за прекрасный ужин, но мне пора домой.
— Что вы! Это я должен вас благодарить за помощь. И за понимание. — Француз вскочил с места и предупредительно поддержал мое кресло.
Мы вышли на улицу. Серебристый «Опель» терпеливо ждал, приткнувшись к тротуарному бордюру. Селье открыл дверцу.
— Отвезите даму, куда она укажет, — распорядился он по-русски. Привычный ко всему водитель только вежливо и невозмутимо кивнул.
Я села в машину, мотор мягко заурчал. И в этот момент в сумраке вечерней улицы рядом с «Опелем» мелькнул неясный женский силуэт. Я машинально подняла глаза и оторопела. Сквозь тонированное стекло автомобиля на меня, как в недавнем сне, внимательно и сердито смотрела дама с украденного портрета. Зашуршали по асфальту шины, «Опель» рванул с места, быстро набирая скорость. Я кинулась к заднему стеклу. На тротуаре никого не было.
Борис, ты был прав! — пришел на ум старый предвыборный слоган. Похоже, ждет не дождется меня уютная кроватка лечебного учреждения, в котором мама проработала больше тридцати лет.
Москва,
20 марта 1919 года
Товарищ Танин! Согласно вашему приказу в квартире гражданина Старицкого произведен обыск, а сам он задержан. Картины изъяты, опись составлена. Гражданин Старицкий при обыске сопротивления не оказал. Картины и другие ценные вещи доставлены на склад, Старицкий, как контрреволюционный элемент, взят под стражу.
Эту записку передаст Алексей Махов, наш новый сотрудник. Жду дальнейших распоряжений.
С революционным приветом, Иван Тупикин.
Назавтра коллеги встретили меня в галерее, как Терешкову после космического полета. Ликование одних и тихая зависть других объяснялись просто. Жанна Афанасьевна по своим надобностям вчера вечером оказалась в районе «Славянской кухни» и собственными глазами видела, как я вышла из ресторана и уселась в шикарный «Опель». Об этом потрясающем факте она к моему приходу успела оповестить всех. Что и говорить, для нашего скромного коллектива посещение такого заведения, да еще в компании иностранца, — событие из ряда вон. Теперь все ждали подробного отчета. И хотя у меня от вчерашнего вечера остались, скажем так, сложные впечатления — ну не могла же я разочаровать своих коллег. Пришлось собраться с силами, подключить воображение и со всеми подробностями описать сладкую ресторанную жизнь.
Женщины слушали мой рассказ примерно с таким же чувством, с каким Одиссей — зазывное пение сирен. По глазам было видно, как им хочется броситься с утлого суденышка обыденности в пучину неведомой жизни, хотя опыт и разум нашептывали, что там — погибель. Жанна Афанасьевна одобрительно кивала на каждую новую красочную подробность, мол, знай наших! Кадровичку больше всего волновал вопрос меню, а Леночку — наряды дам, посещающих это заведение. Признаться, я плохо помнила и то и другое. А потому, чтобы достойно выкрутиться и не уронить себя в глазах коллег, поднапряглась и начала цитировать «Космополитен». Что-то о модных тенденциях в одежде и ресторанной еде. Когда мое красноречие иссякло, несколько минут стояла тишина, прерываемая лишь потрясенными вздохами и неопределенными междометиями типа «эх!», «да!» и «живут же, сволочи!».
Потом Вера Николаевна вдруг мечтательно произнесла:
— Помню, когда я училась на курсах в Москве, за мной ухаживал один ответственный работник. Очень солидный мужчина. Он тоже меня водил в рестораны. В «Метрополь», в «Прагу». В «Праге» прямо посреди зала бил фонтан.
— Вера Николаевна, в «Праге» не было фонтана, — поправила ее Надежда Терентьевна, знаток прежней светской жизни.
— Ну, значит, в «Метрополе». — На дряблых, густо пудренных щеках Веры Николаевны заиграл застенчивый румянец.
Леночка, не переставая копаться в столе, как бы между прочим замурлыкала под нос мотивчик «И я была девушкой юной…».
Румянец Веры Николаевны превратился в злые багровые пятна. Она вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.
— Лена, ну нельзя же так, — с укоризной заметила Жанна Афанасьевна, — извини, но иногда ты шутишь очень обидно.
— Да сочиняет она все! — Леночка была не на шутку раздражена, то ли моим рассказом, то ли репризой Веры Николаевны. — Не была сроду ни в каких ресторанах, тем более московских. Для нее потолок — кафетерий, где стоя перекусывают.
— Во-первых, ты можешь ошибаться. А во-вторых, даже если женщина немного пофантазировала — издеваться ни к чему.
— Значит, она может издеваться и над моей прической, и над одеждой. И даже обсуждать со всеми мое поведение. А я должна вежливо принимать весь этот бред про ответственных работников. И все только потому, что она старше!
Леночка закусила удила, и мне показалось, что причина ее раздражения кроется вовсе не в несчастной Вере Николаевне, а в моем рассказе об этой «Славянской кухне», пропади она пропадом! Чувствуя себя виноватой, я не стала дослушивать перепалку раздраженных женщин и тихо выскользнула в коридор, решив пока позвонить в больницу. Мне хотелось знать, как чувствует себя Василий Павленко. Еще был шанс не устраивать никаких деловых свиданий в субботу и выйти из игры. Если бы мне удалось пообщаться с Васей и получить ответы всего на несколько вопросов. Если бы… Но вежливый женский голос на удивление терпеливо объяснил, что состояние больного Павленко прежнее. Улучшения не наступило, а потому он все еще находится в отдельной палате, и к нему все еще нельзя никому приходить, кроме самых близких родственников.
Путь назад, а также вправо, влево и наискосок был закрыт. Только вперед. Вперед к новым приключениям! — воскликнул бы оптимист. Но мне почему-то не очень хотелось этих приключений. Однако делать нечего. Надо морально готовиться к продолжению игры.
Всю субботу я просидела дома, вновь и вновь анализируя события последних дней. Нервничать ни к чему, уговаривала я себя. Если рассуждать здраво, то моя личность никому не интересна. Всех волнует только картина. Но сеанс самовнушения помогал мало. Все равно было чертовски тревожно. Может, чего-нибудь перекусить? Глядишь, и полегчает. Я подошла к холодильнику, который, словно разумное существо, время от времени включал сам себя, и распахнула блестящую дверцу. Внутри была Антарктида: чисто, холодно и пусто. Некстати вспомнился так и оставшийся нетронутым тортик с ягодами из «Славянской кухни». А заодно господин Селье. Впрочем, о нем я не забывала ни на минуту. Похоже, за полотном Старицкого охотятся несколько конкурирующих фирм. А что, если их свести вместе и разом всех прихлопнуть? В общем-то, все естественно: бедная сотрудница музея хочет немного разбогатеть. Главное — не спугнуть, не насторожить. Ну в самом деле — сколько можно влачить нищенское существование? Тем более когда такая удача сама пришла в руки. Я не шутя почувствовала себя торговкой краденым.
Ну, с французом мы определились. Вернее, он сам определил цену. Сколько же запросить со второго покупателя? Чтобы не отпугнуть, но и не выглядеть полной вороной. Скромные запросы тоже подозрительны. Осторожная музейная «крыса» не будет рисковать устоявшейся репутацией ради пары тысяч. И потом — Болбот наверняка уже сориентировал неведомого клиента и назвал ему сумму, упомянутую мной у ларька. Пожалуй, теперь тарифы стоит слегка поднять. Дело-то нешуточное.
Я машинально взяла из холодильника пакет и положила в рот хрустящий шарик. Тьфу, да это же кошачий корм! Совсем мозги набекрень. И это при том, что сегодня мне надо быть особенно внимательной и осторожной. Сварю-ка я себе кофе — настоящий, крепкий! Как и положено, в турочке и с шапкой ароматной пены. А к нему еще кое-что добавлю. Я полезла в заветный кухонный шкаф. Там в самом дальнем углу скромно стояла бутылка темного стекла. Она была неполной, но пахучей жидкости оставалось еще прилично. Фирменный туркменский бальзам, настоянный на травах Копетдага. Во всяком случае, так обещала контрэтикетка. Слово «Копетдаг» звучало восточным заклинанием. Алкоголь 45 градусов. В самый раз. Капелька для бодрости не помешает.
Эту бутылку, как привет из прошлой жизни, я хранила с тех далеких времен, когда пятнадцать республик — пятнадцать сестер рука об руку шагали в светлое будущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Господин Мишель оказался очень покладистым покупателем. Он согласился практически со всеми нашими рекомендациями. Так что к вечеру мы отобрали с десяток полотен и столковались с художниками о цене. Француз был в прекрасном расположении духа: через переводчицу рассыпал похвалы городу и делал мне комплименты.
В конце путешествия, когда машина проезжала мимо нашего самого престижного ресторана «Славянская кухня», мсье что-то сказал сопровождающей нас девице, и она попросила водителя, чтобы он остановился.
— Серафима Александровна, господин Селье приглашает вас на ужин.
Вот это да! В «Славянскую кухню»! Да там, говорят, салаты по стоимости равны моему авансу, а десерты — расчету. Впрочем, я тут же мысленно окинула себя критическим взглядом и моментально скисла. Видок, что и говорить, не для выходов в свет.
— Извините, я после работы и не совсем готова к посещению ресторана.
Мсье Мишель понимающе улыбнулся.
— Красоту и достоинство нельзя заменить одеждой, — перевела девица.
Конечно, это они там у себя в Европе ходят в рестораны запросто — типа перекусить, потому что дома готовить лень. А для меня посещение ресторана, да еще такого крутого, — целое событие. А, ладно, была не была! Уж слишком велик соблазн.
Мы вошли в прохладный холл. Приглушенное освещение, картины, обрамленные искусно подстаренным багетом, мягкие диванчики в стиле ампир — дизайнер хорошо знал свое дело. Я словно попала в московский ресторан времен Гиляровского. Какой-нибудь «Нацио-наль» или «Яр». Седой швейцар в стилизованном костюме с золотыми пуговицами, согнувшийся в почтительном поклоне, довершал впечатление.
Метрдотель повел нас к уютному уединенному столику, скрытому от любопытных глаз массивной, расписанной под мрамор колонной. Тут же словно из-под земли вырос учтивый официант в ослепительно белой рубашке и предложил меню.
Стыдно сказать, но я всегда теряюсь в подобных заведениях. Роскошь убранства подавляет, незнакомые названия блюд ставят в тупик, цены пугают. Короче, накатывает чувство собственной неполноценности. К таким заведениям надо либо привыкать с детства, либо иметь безбрежную наглость и твердую уверенность, что держишь бога за бороду и что тебе все по барабану.
Заранее тоскуя, я опасливо заглянула в меню. Ну скажите на милость, что это такое — кюммелькухены с «Fleurs d'orangers» и засахаренным ананасом? А еще «Славянская кухня»! Ладно бы суточные щи и кулебяка — куда ни шло. Особо не раздумывая, я наугад ткнула пальцем.
— Хороший выбор, вы знаете толк в отечественных блюдах, — одобрил господин Селье.
Смеется или вправду пронесло? Сам он тоже что-то выбрал, переводчица сделала заказ и встала из-за стола.
— Желаю приятного ужина, всего хорошего. — Не успела я опомниться, как девушка вышла из зала. А я осталась сидеть с раскрытым ртом. Что за фокус? Неужели мсье Мишель думает, что я полиглот? Ведь, кроме всем известных «мерси», «пардон» и «бонжур», мне из французского больше ничего не ведомо. Получается, что весь вечер придется молчать или объясняться на пальцах.
— Серафима Александровна, не беспокойтесь. Я прекрасно говорю по-русски, — вдруг произнес Селье без всякого намека на акцент.
— Понимаю ваше удивление, — продолжал он тем временем. — Если я знаю русский, то зачем переводчик? Так удобнее. И освобождает от лишних расспросов. А русским я пользуюсь только в случае конфиденциальных разговоров. Например, как сейчас.
Ну и хитрец! Не только от лишних расспросов освобождает, но еще и дает возможность понимать неосторожные высказывания. Тоже очень удобно. Вроде шапки-невидимки. Все думают, что тебя нет, а потому не стесняются. А ты — вот он, тут как тут.
Тем временем молодой официант подал изысканно сервированную закуску и предложил моему собеседнику на пробу белого вина из простенькой бутылки с неброской серой этикеткой. Я знала, что эта кажущаяся простота стоила очень приличных денег. Француз отпил глоток, согласно кивнул, и юноша наполнил мой бокал. Вино слегка кислило и отдавало ароматом розы. В душе зачирикали райские птички. Решено — сегодня я расслабляюсь и в полной мере наслаждаюсь комфортом и хорошей кухней. Когда еще выпадет такой случай?
Господин Селье ел мало, а в основном внимательно наблюдал за мной с едва заметной непонятной улыбкой. Разговор вертелся вокруг купленных картин. Вдруг мой сосед по столу после небольшой паузы произнес:
— Серафима Александровна, у меня к вам необычное, но вполне деловое предложение. Сегодняшний день, проведенный вместе, убедил меня, что вы — человек серьезный, деловой и обстоятельный. А потому я могу вам довериться. Вынужден говорить откровенно, поскольку у нас мало времени.
Он выпил немного вина, промокнул губы салфеткой и продолжал:
— Я получил сведения — не спрашивайте от кого, — что вы имеете, скажем так, одну вещь, в приобретении которой мы весьма заинтересованы.
Кусочек аппетитной розовой креветки застрял у меня в горле. От стремления подавить кашель на глазах выступили слезы.
— Не нервничайте так сильно. Вы ничем не рискуете. Впрочем, я тоже. Надеюсь, у вас нет с собой диктофона? — Селье усмехнулся.
Я отрицательно покачала головой.
— Вот и прекрасно. Разговор тет-а-тет, и даже если вы вздумаете кому-то его пересказать, вам никто не поверит. И кроме того, я полагаю, вы сами стремитесь избежать огласки. Насколько мне известно, интересующая меня вещь попала в ваши руки не совсем законным образом. — Француз бросил на меня быстрый испытующий взгляд, хотя голос его оставался ровным.
Такого поворота событий я совершенно не ожидала. Понятно, что речь идет об украденной картине. Выходит, что заказчик похищения — господин Селье. И теперь ему каким-то образом стала известна версия, которую я подкинула Болботу в качестве наживки. А вся эта затея с покупкой живописи для детского дома — не больше чем уловка, чтобы познакомиться со мной поближе и поговорить с глазу на глаз. Тогда кто назначил мне встречу в субботу? В груди заныл знакомый сладкий ужас. Я выбрала опасную роль, но надо играть ее до конца. Даже если придется умереть на сцене. Тьфу-тьфу — я постучала незаметно по ножке стола.
— Серафима Александровна, предлагаю взаимовыгодную сделку. Мы договоримся о месте и времени, где вы передадите мне некий предмет, и если я увижу, что это именно то, что мне нужно, — вы получите очень приличную сумму. В долларах или евро, как пожелаете.
— Насколько приличную? — Мне удалось-таки справиться с проклятой креветкой, но в голосе все равно были хриплые нотки.
— Приятно вести разговор с умной женщиной. Не беспокойтесь, Серафима Александровна, вас никто не собирается обманывать или разочаровывать. Мне хорошо известны ваши материальные проблемы. Так вот, сумма, которую вы получите в случае благоприятного решения нашего общего вопроса, позволит вам не просто улучшить жизнь, а коренным образом изменить ее. Уж поверьте мне!
Мсье Селье вынул из внутреннего кармана пиджака дорогую ручку и на бумажной салфетке нацарапал несколько цифр, после чего положил салфетку передо мной.
Да, с моей зарплатой и за сто лет непрерывного труда столько не заработать.
Скомканная салфетка исчезла в руке Селье.
— Я жду вашего ответа.
— Мне надо подумать.
— Понимаю. Но разрешите повторить еще раз — у меня мало времени.
— Тогда позвоните мне в субботу после восьми вечера. Я дам окончательный ответ. Сейчас запишу телефон.
— Не трудитесь, уважаемая Серафима Александровна, я знаю ваш телефон. Мне вообще многое известно, а поэтому я рассчитываю на вашу скромность. О моем предложении никто не должен знать. И поверьте: сотрудничество со мной — самый безопасный и выгодный для вас вариант.
Официант принес десерт — торт из мороженого со свежей клубникой. Он аппетитно мерцал чуть подтаявшими сливочными боками.
Но мне совершенно расхотелось есть сладкое.
— Господин Селье, благодарю вас за прекрасный ужин, но мне пора домой.
— Что вы! Это я должен вас благодарить за помощь. И за понимание. — Француз вскочил с места и предупредительно поддержал мое кресло.
Мы вышли на улицу. Серебристый «Опель» терпеливо ждал, приткнувшись к тротуарному бордюру. Селье открыл дверцу.
— Отвезите даму, куда она укажет, — распорядился он по-русски. Привычный ко всему водитель только вежливо и невозмутимо кивнул.
Я села в машину, мотор мягко заурчал. И в этот момент в сумраке вечерней улицы рядом с «Опелем» мелькнул неясный женский силуэт. Я машинально подняла глаза и оторопела. Сквозь тонированное стекло автомобиля на меня, как в недавнем сне, внимательно и сердито смотрела дама с украденного портрета. Зашуршали по асфальту шины, «Опель» рванул с места, быстро набирая скорость. Я кинулась к заднему стеклу. На тротуаре никого не было.
Борис, ты был прав! — пришел на ум старый предвыборный слоган. Похоже, ждет не дождется меня уютная кроватка лечебного учреждения, в котором мама проработала больше тридцати лет.
Москва,
20 марта 1919 года
Товарищ Танин! Согласно вашему приказу в квартире гражданина Старицкого произведен обыск, а сам он задержан. Картины изъяты, опись составлена. Гражданин Старицкий при обыске сопротивления не оказал. Картины и другие ценные вещи доставлены на склад, Старицкий, как контрреволюционный элемент, взят под стражу.
Эту записку передаст Алексей Махов, наш новый сотрудник. Жду дальнейших распоряжений.
С революционным приветом, Иван Тупикин.
Назавтра коллеги встретили меня в галерее, как Терешкову после космического полета. Ликование одних и тихая зависть других объяснялись просто. Жанна Афанасьевна по своим надобностям вчера вечером оказалась в районе «Славянской кухни» и собственными глазами видела, как я вышла из ресторана и уселась в шикарный «Опель». Об этом потрясающем факте она к моему приходу успела оповестить всех. Что и говорить, для нашего скромного коллектива посещение такого заведения, да еще в компании иностранца, — событие из ряда вон. Теперь все ждали подробного отчета. И хотя у меня от вчерашнего вечера остались, скажем так, сложные впечатления — ну не могла же я разочаровать своих коллег. Пришлось собраться с силами, подключить воображение и со всеми подробностями описать сладкую ресторанную жизнь.
Женщины слушали мой рассказ примерно с таким же чувством, с каким Одиссей — зазывное пение сирен. По глазам было видно, как им хочется броситься с утлого суденышка обыденности в пучину неведомой жизни, хотя опыт и разум нашептывали, что там — погибель. Жанна Афанасьевна одобрительно кивала на каждую новую красочную подробность, мол, знай наших! Кадровичку больше всего волновал вопрос меню, а Леночку — наряды дам, посещающих это заведение. Признаться, я плохо помнила и то и другое. А потому, чтобы достойно выкрутиться и не уронить себя в глазах коллег, поднапряглась и начала цитировать «Космополитен». Что-то о модных тенденциях в одежде и ресторанной еде. Когда мое красноречие иссякло, несколько минут стояла тишина, прерываемая лишь потрясенными вздохами и неопределенными междометиями типа «эх!», «да!» и «живут же, сволочи!».
Потом Вера Николаевна вдруг мечтательно произнесла:
— Помню, когда я училась на курсах в Москве, за мной ухаживал один ответственный работник. Очень солидный мужчина. Он тоже меня водил в рестораны. В «Метрополь», в «Прагу». В «Праге» прямо посреди зала бил фонтан.
— Вера Николаевна, в «Праге» не было фонтана, — поправила ее Надежда Терентьевна, знаток прежней светской жизни.
— Ну, значит, в «Метрополе». — На дряблых, густо пудренных щеках Веры Николаевны заиграл застенчивый румянец.
Леночка, не переставая копаться в столе, как бы между прочим замурлыкала под нос мотивчик «И я была девушкой юной…».
Румянец Веры Николаевны превратился в злые багровые пятна. Она вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.
— Лена, ну нельзя же так, — с укоризной заметила Жанна Афанасьевна, — извини, но иногда ты шутишь очень обидно.
— Да сочиняет она все! — Леночка была не на шутку раздражена, то ли моим рассказом, то ли репризой Веры Николаевны. — Не была сроду ни в каких ресторанах, тем более московских. Для нее потолок — кафетерий, где стоя перекусывают.
— Во-первых, ты можешь ошибаться. А во-вторых, даже если женщина немного пофантазировала — издеваться ни к чему.
— Значит, она может издеваться и над моей прической, и над одеждой. И даже обсуждать со всеми мое поведение. А я должна вежливо принимать весь этот бред про ответственных работников. И все только потому, что она старше!
Леночка закусила удила, и мне показалось, что причина ее раздражения кроется вовсе не в несчастной Вере Николаевне, а в моем рассказе об этой «Славянской кухне», пропади она пропадом! Чувствуя себя виноватой, я не стала дослушивать перепалку раздраженных женщин и тихо выскользнула в коридор, решив пока позвонить в больницу. Мне хотелось знать, как чувствует себя Василий Павленко. Еще был шанс не устраивать никаких деловых свиданий в субботу и выйти из игры. Если бы мне удалось пообщаться с Васей и получить ответы всего на несколько вопросов. Если бы… Но вежливый женский голос на удивление терпеливо объяснил, что состояние больного Павленко прежнее. Улучшения не наступило, а потому он все еще находится в отдельной палате, и к нему все еще нельзя никому приходить, кроме самых близких родственников.
Путь назад, а также вправо, влево и наискосок был закрыт. Только вперед. Вперед к новым приключениям! — воскликнул бы оптимист. Но мне почему-то не очень хотелось этих приключений. Однако делать нечего. Надо морально готовиться к продолжению игры.
Всю субботу я просидела дома, вновь и вновь анализируя события последних дней. Нервничать ни к чему, уговаривала я себя. Если рассуждать здраво, то моя личность никому не интересна. Всех волнует только картина. Но сеанс самовнушения помогал мало. Все равно было чертовски тревожно. Может, чего-нибудь перекусить? Глядишь, и полегчает. Я подошла к холодильнику, который, словно разумное существо, время от времени включал сам себя, и распахнула блестящую дверцу. Внутри была Антарктида: чисто, холодно и пусто. Некстати вспомнился так и оставшийся нетронутым тортик с ягодами из «Славянской кухни». А заодно господин Селье. Впрочем, о нем я не забывала ни на минуту. Похоже, за полотном Старицкого охотятся несколько конкурирующих фирм. А что, если их свести вместе и разом всех прихлопнуть? В общем-то, все естественно: бедная сотрудница музея хочет немного разбогатеть. Главное — не спугнуть, не насторожить. Ну в самом деле — сколько можно влачить нищенское существование? Тем более когда такая удача сама пришла в руки. Я не шутя почувствовала себя торговкой краденым.
Ну, с французом мы определились. Вернее, он сам определил цену. Сколько же запросить со второго покупателя? Чтобы не отпугнуть, но и не выглядеть полной вороной. Скромные запросы тоже подозрительны. Осторожная музейная «крыса» не будет рисковать устоявшейся репутацией ради пары тысяч. И потом — Болбот наверняка уже сориентировал неведомого клиента и назвал ему сумму, упомянутую мной у ларька. Пожалуй, теперь тарифы стоит слегка поднять. Дело-то нешуточное.
Я машинально взяла из холодильника пакет и положила в рот хрустящий шарик. Тьфу, да это же кошачий корм! Совсем мозги набекрень. И это при том, что сегодня мне надо быть особенно внимательной и осторожной. Сварю-ка я себе кофе — настоящий, крепкий! Как и положено, в турочке и с шапкой ароматной пены. А к нему еще кое-что добавлю. Я полезла в заветный кухонный шкаф. Там в самом дальнем углу скромно стояла бутылка темного стекла. Она была неполной, но пахучей жидкости оставалось еще прилично. Фирменный туркменский бальзам, настоянный на травах Копетдага. Во всяком случае, так обещала контрэтикетка. Слово «Копетдаг» звучало восточным заклинанием. Алкоголь 45 градусов. В самый раз. Капелька для бодрости не помешает.
Эту бутылку, как привет из прошлой жизни, я хранила с тех далеких времен, когда пятнадцать республик — пятнадцать сестер рука об руку шагали в светлое будущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20