Меня удивило, что Перун не высылает сюда своих солдат, но, возможно, зимой он ограничивал поднадзорную территорию городскими стенами. Только дурак отправится в путешествие в такую холодину, и защиты он может ждать лишь от одного Господа, поскольку едва ли получит ее со стороны Перуна. Солнце стояло над восточным хребтом, и косые лучи света пронизывали кроны деревьев. Поднялся слабый ветерок, но его дуновение скрадывали заросли кустарника и вечнозеленых деревьев. Следы на дороге отлично сохранились, лучшего не пожелал бы никакой охотник.Большую часть этой прогулки я провел в изучении обочин дороги, выбирая подходящие укромные места для возможной засады. Где-то на полпути я вдруг вспомнил, что совсем недавно на меня покушались именно из этого леса. До смешного громко прозвучал на этой пустынной дороге лязг вытащенного мной из ножен меча. И я не сказал бы, что он придал мне хоть какую-то уверенность в собственных силах.Миль через пять я заметил одну сломанную ветку. Остановив Зевса, я осторожно спешился, держа меч наготове, но надеясь, что мне не придется воспользоваться им. Сломали эту ветку, очевидно, недавно, и в окружающих кустах также было заметно что-то странное. Присев на корточки, я обследовал землю. Снег лежал ровным слоем. Даже слишком ровным. Я обогнул кусты и, слегка отклонившись от дороги, обнаружил нечто вроде протоптанной тропинки с двумя неглубокими канавками, словно оставленными парой каблуков, протащенных по снегу. От дороги эту тропу отделяло приглаженное снежное покрывало, но по его краям, где следы заметались не так тщательно, остались легкие бороздки.— Вы приехали из-за мертвеца? — прохрипел кто-то слева от меня.Я мгновенно развернулся, выставив перед собой меч.Незнакомец посмотрел на меня скорее озадаченно, чем угрожающе.— Я не вооружен, — немного тише сказал он. — Я миролюбивый человек и вовсе не хотел вас напугать. Правда, я давно уже ни с кем не разговаривал.— Я не слышал вашего приближения, — извиняющимся тоном сказал я, убирая меч в ножны.Странный бродяга кутался во что-то вроде одеяла, кое-как подпоясанного на талии. На ногах его красовались обмотанные тряпьем сандалии. Не слишком хороший способ защиты от холода, подумал я, но его, видимо, это не беспокоило. Длинные спутанные волосы и такая же борода, вероятно, обеспечивали его теплом. Глаза, единственная часть его лица, которую я смог ясно разглядеть, были голубыми и добрыми. С возрастом оказалось сложнее, можно было только прикинуть время роста такой длинной бороды и прибавить к нему лет шестнадцать. С равным успехом этому бородачу могло быть как тридцать, так и пятьдесят годков. Без бритвы и ванны точнее сказать невозможно.— Да, мне очень хотелось бы увидеть вашего мертвеца.— Ох, да он вовсе не мой мертвец, — ответил бородач. — Просто он лежит тут поблизости, а вы первый человек, забредший сюда с тех пор, как он появился. Вот я и подумал, что он, может быть, ваш.— Совсем необязательно, — сказал я.— Но вы же искали что-то. Может, как раз мертвеца?— Вполне вероятно. Дайте мне взглянуть на него, тогда и видно будет.— Ну, пошли со мной, — сказал он и повернулся.Я догнал и остановил его. Он недоуменно взглянул на меня.— Если не возражаете, не будем затаптывать эти следы, — попросил я.Он кивнул и продолжил путь. Я следовал за ним, ведя Зевса в поводу. Вскоре мы оказались в старой части леса, где устремленные в небеса стволы деревьев увенчивались раскидистыми кронами, а землю устилал низкий кустарник. Солнечные лучи, проникая сквозь ветви, отлично освещали тропинки, хотя мой спутник шел так уверенно, словно мог ходить здесь с завязанными глазами.— Как вы нашли его?— Крик, — коротко сказал он.Я ждал уточнений.— Я молился у себя в пещере, вон там, в глубине леса. И оттуда услышал его.— Насколько я понял, вы отшельник?— Ни сном, ни духом не ведал я, что ожидает меня такая участь, да жизнь-то вот распорядилась иначе.— Правильно ли будет, если я предположу, что вы один из «совершенных», из еретиков-катаров?Он тихо рассмеялся.— Нет, друг мой, я один из порочных. Кстати, зовут меня Иосифом.— А я Октавий из Аугсбурга. Простите, я не собирался шутить на ваш счет. Но вы из катаров?— Как только нас не называют: катары и патариане, богомилы и проклятые манихеи! В общем, каких только прозвищ для нас не выдумывают, перед тем как разжечь погребальный костер. А сжигают нас, потому что им кажется, что таким образом не проливается кровь. Видел я эти сожжения. Ничего подобного.— А как вы сами называете себя?— Благостными людьми. Если подумать, то это название так же неоправданно, как и все остальные. Но оно хотя бы обеспечивает нас стремлением к благости. Кстати, вы случайно не захватили с собой еды, которой могли бы поделиться?Я порылся в седельных сумках.— Немного хлеба и сыра, если хотите.Он отрицательно качнул головой:— Сыр мы не употребляем. Не едим ничего связанного с коитусом, то бишь совокуплением. Но меня очень порадовал бы кусок хлеба.Я отдал ему весь хлеб, и он, благодарно поклонившись, начал жадно поглощать его.— Несведущие говорят, что мы живем за счет небесных даров. Но правда в том, что зимой мы полагаемся лишь на милостыню.— А где ваши единоверцы?Иосиф пожал плечами.— Разбежались, надо полагать. Мы жили здесь с позволения герцога, а когда он умер, нас перестали подкармливать. Я думаю, он помогал нам тайно, учитывая, какие нынче настали времена. Здешний епископ не питает к нам никакой любви, а Перун был бы рад начать против нас крестовый поход. Вот наша община и распалась. Люди не хотят умирать ни от голода, ни от руки крестоносцев. Похоже, такова уж наша судьба… Во всяком случае, мы откололись от старой секты. Выяснилось, что наши «чистые» наставники совершали прелюбодеяния или иные смертные грехи, и теперь все спорят, кто был чистый, а кто — нечистый. Можно организовать любую новую секту, и потом с ней случится все то же самое. Мы поселились здесь небольшой общиной, но постепенно все разбрелись, кто куда. Остался только я да волки.— И мертвец. Расскажите мне о том крике. Когда вы услышали его?Он отсчитал дни по пальцам.— Девять дней назад, рано утром.Я быстро прикинул.— Утром в день святого Иоанна?— К сожалению, мы не знаем ваших святых, поэтому не могу вам ответить. Когда каждая деревня покупает у церкви новых святых для своей местной легенды, определять по ним дни — бессмысленная затея.— Согласен, но уж этого-то вы наверняка знаете. Мне просто хотелось бы узнать, когда вы нашли мертвеца.— Утром после первого снегопада.— Расскажите все как можно подробнее.— Я уже сказал, что крик донесся издалека. Кто-то кричал довольно долго. Потом наступила тишина. Когда я пришел сюда, он был уже мертв.— Вы видели, кто убил его?— Должен признаться, что даже не пытался. Я уже говорил, что безоружен, да и не настолько силен, чтобы защитить даже самого себя. Помочь этому бедолаге я все равно не смог бы, поэтому решил, что не буду делать попыток приобщиться к его участи.— Разумно. Но возможно, вы слышали что-то еще? Какие-нибудь разговоры?— Да, какое-то время они говорили на непонятном языке. А вот то место, где я нашел его.Снег вокруг был сильно вытоптан и запятнан кровью. Очевидно, сюда приходили лесные обитатели, чтобы поучаствовать в пире, однако сохранился достаточно четкий след, показавший мне, где лежало тело. Путаница смазанных отпечатков ног не позволила выявить их особенности. В ближайшем сугробе темнело несколько глубоких дыр. Походив на цыпочках вокруг места трагедии, я присел на корточки и тщательно все осмотрел.— Вы умеете читать следы? — спросил Иосиф, с интересом наблюдая за мной.— Ни сном, ни духом не ведал я, что ожидает меня такая участь, да жизнь-то вот распорядилась иначе, — ответил я его же словами. — Но где же труп?— Вон там, — сказал он, и мы прошли еще немного по лесу. — Он уже умер, когда я нашел его. Вся одежда с него была сорвана — похоже, его пытали. Я провел обряд духовного очищения. Обычно он проводится несколькими людьми с наложением рук, но в особых случаях…Его голос затих.— Что именно вы имеете в виду?— Наложение рук, ритуал благословения и покаяния, дабы испросить для нас, грешных, прощение и получить соизволение вернуться на небеса. Если он не успел стать достаточно чистым, тогда его ждет метемпсихоз, то есть перевоплощение.— Если в первой жизни не удалось, надо постараться достичь совершенства в следующих воплощениях?— Можно и так сказать. В любом случае, я сделал все возможное. Его нельзя было доставить в город для проведения традиционных ритуалов, которые вы, вероятно, предпочитаете.— Я уверен, что сделанного вами вполне достаточно.Иосиф привел меня к горке беспорядочно набросанных камней, покрывавших тело.— Телесные изменения не затрагивают сущности, — заметил он, пока я стоял перед горкой. — Но я подумал, что это может иметь значение для вашей веры. Зимой земля слишком тверда, чтобы выкопать могилу. И я обычно предпочитаю устраивать нечто в подобном роде. Такая горка очень даже похожа на те каменные громады, которые вы называете храмами. Но я подумал, что она хотя бы защитит его от падальщиков.Я отвалил несколько камней в голове пирамиды. Лежавший там мужчина выглядел лет на двадцать пять, не больше. Короткая жизнь, завершившаяся, судя по выражению лица, ужасными мучениями. Его жестоко избили и отрубили одно ухо. Я снял еще несколько камней и обнаружил многочисленные следы пыток, телесные повреждения и отсутствие пальцев.— Странно, как мало на нем крови, — заметил я, пытаясь сохранять хладнокровие, но потерпев полнейшую неудачу.— Да, он выглядит очень чистым, — согласился Иосиф. — Таким я и нашел его. Мне оставалось только перетащить его сюда и заложить камнями.— Почему вы не сообщили о нем в город?— Я уже говорил, что не доверяю Перуну. Он повесил бы меня даже за убийство белки, если бы смог приписать его мне.— Но вы доверились мне. Почему?Он пожал плечами.— Вы пришли искать его. Я подумал, что вас беспокоит его судьба. Вы узнали его?— Господь мне свидетель, никогда прежде я не видел этого человека.Он пристально посмотрел на меня, выискивая признаки притворства.— Наверное, так и есть. Но вы озадачили меня. Не ошибся ли я, доверившись вам?— Не ошиблись. Я стремлюсь лишь предотвратить ряд ужасных несчастий. Вы поможете мне в дальнейшем?— Чем смогу.— Тогда не говорите больше никому об этом случае. Я вернусь завтра, чтобы забрать тело. Вы будете здесь?— Куда ж мне деваться, — сказал он. — Так же как и мертвецу, я полагаю. А вы не объясните мне, что собираетесь предпринять?— Пока нет. Находясь в неведении, вы будете в большей безопасности.— Вот этому я готов поверить с большей охотой, чем всему сказанному вами ранее. Так значит, до завтра.Я быстро восстановил каменную пирамиду и вернулся к Зевсу.
По возвращении во дворец мне менее всего хотелось садиться за очередную шахматную партию, но было бы безрассудно оставить без внимания призывы герцога, даже такого юного. Я уже должным образом представил себе следующий искусный проигрыш, но Марк сделал мне знак молчать и пронесся по комнате, задергивая шторы и закрывая двери.— Можно попросить вас об одной услуге? — прошептал он.— Разумеется, государь, — слегка встревожившись, ответил я.— Вы послушаете, как я сыграю мою роль? — спросил он.О боже, еще один любитель лицедейства! Я тотчас согласился и, удобно устроившись на подушках, приготовился к подобострастным восхвалениям. Молодой герцог торжественно встал передо мной и приложил к груди правую руку.— Трудным путем пришлось мне пройти, — выразительно начал он. — Много страданий перенести. Здесь прожил я уж тридцать зим, года бегут и…Постепенно роль захватила его, и он перешел от механического повторения заученного текста к более живому исполнению. Конечно, он был слишком юн, чтобы играть Спасителя, но Его речи, произносимые детским голосом, производили чертовски сильное впечатление.Марк произнес по очереди все свои монологи и с надеждой взглянул на меня.— Ну как, все в порядке? Мне пришлось помучиться, чтобы запомнить слова, но я все-таки отлично их вызубрил.— Действительно отлично, и вы должны позволить этим словам говорить самим за себя. Прислушайтесь к ним, государь. Сами стихи подскажут вам верный тон, если вы позволите им. И давайте я покажу вам один полезный прием. — Я встал у него за спиной и положил руки ему на талию. — Скажите «А-а-а» и потяните этот звук, — велел я.— А-а-а — ух! — воскликнул он, когда я сжал его обеими руками.— Понимаете, государь, когда вы делаете глубокий — до самого нутра — вдох, то воздух потом выталкивается из ваших легких. И если вы будете так дышать, то вас услышат в любом конце площади.— Правда? Спасибо, — воскликнул он. — А откуда вам известно об этом?— В детстве у меня был очень строгий учитель пения, — сказал я. Как ни странно, это было правдой. — Насколько я понял, вы собираетесь исполнить роль Господа нашего?— Да, собираюсь. Матушка не хочет меня выпускать, но я уже чувствую себя вполне здоровым.— Дети должны слушаться родителей, государь.— Но я же герцог, — сказал он, гордо выпятив грудь. — Очень важно, чтобы горожане увидели меня во всем величии.Я пригляделся к нему. Лицо его излучало решимость, предполагающую железную волю, которая вкупе с разумом могла оказаться весьма внушительной. Я склонил голову.— Как пожелаете, государь.Вдруг его плечи поникли.— Я не уверен, способен ли я на это, — прошептал он.— Исполнить роль?— Обе роли. Но роль герцога главнее. А я не могу даже заставить себя сесть в отцовское кресло. Оно принадлежало ему, а не мне.Я взглянул на парадное кресло, стоящее на возвышении.— Позвольте мне, государь, — сказал я.Он потрясенно смотрел, как я спокойно поднялся по ступенькам и вальяжно раскинулся в кресле.— Принесите-ка мне что-нибудь вкусненькое, Марк, — повелительно произнес я.Его охватила ярость.— Слезайте оттуда немедленно! — крикнул он.Я тут же вскочил и преклонил перед ним колено.— Слушаюсь, государь.Его гнев исчез так же внезапно, как и появился.— Зачем вы так поступили? — спросил он.— Когда я уселся в это кресло и приказал вам принести мне угощение, разве вы сделали это?— Естественно, нет.— А когда вы приказали мне слезть, разве я не послушался тут же?— Послушались, — медленно произнес он, и лицо его озарилось пониманием.Я похлопал его по плечу.— Само кресло не дает власти, государь. Власть принадлежит герцогу. А кресло — всего лишь удобный предмет мебели.Он взглянул на меня, потом перевел взгляд на кресло, поднялся по ступеням и сел в него.— Как я выгляжу? — спросил он.— Как герцог, — ответил я. — Как ваш отец прежде.Он улыбнулся, а я откланялся.Я направился в комнату Бобо. Он сел при моем появлении, и я уже хотел поговорить с ним, когда услышал звук шагов. Выглянув в коридор, я увидел стремительно приближающуюся Виолу.— Фесте, у меня есть разговор к вам, — отрывисто сказала она.— Мы с тобой завтра поболтаем, — сказал я Бобо.Он пожал плечами, а я отправился вслед за герцогиней в ее приемную, где она обернулась ко мне, сложив на груди руки.— Мой сын только что поведал мне, что намерен участвовать в рождественском представлении, — холодно сказала она. — И он сообщил мне, что это вы его надоумили.— Не совсем так, — возразил я. — Я просто посоветовал ему отстаивать свои права, как подобает его положению.— Когда мне потребуется ваш совет в деле воспитания моего ребенка, я попрошу его у вас, — сказала она. — Ему пока слишком опасно появляться на людях без защиты.— У него будет защита, — сказал я. — Я буду там. С ним ничего не случится.Занявшись пророчествами, я свалял изрядного дурака. ГЛАВА 15 Мы предписываем вам, брат мой, искоренить в ваших храмах обычай или, скорее, злоупотребление и разгул подобных зрелищ и позорных игрищ, дабы их нечистый дух не пятнал более честь церкви.Папа Иннокентий III, Cum Decorum О правилах приличия (лат.).
. — Возрадуемся! Возрадуемся все, ибо Владыка наш явился! — провозгласил епископ, и прихожане хором ответили ему: «Аллилуйя!»Он воздел вверх руки, подавая знак к началу церемонии. В задней части церкви распахнулись двери, и из них вывели осла под красным покрывалом, на спине которого сидел мальчик в белых чулках и хитоне.— Orentis partibus, Adventavit asinus, Pulcher et fortissmmus, Sarcinis aptissimus, Hez, Sir Asne, hez! — фальшиво заголосил хор, приветствуя и славословя осла.Прихожане подходили, чтобы прикоснуться к бокам ритуального животного и передать это прикосновение своим ближним на счастье.Осла подвели к алтарю, где неизбежно оказываются все ослы; мальчик спешился и повернулся к прихожанам. Набрав побольше воздуха в грудь, он чистейшим дискантом запел «Kyrie eleison» Господи помилуй» (греч .) — название и начальные слова молитвы о прощении грехов, исполняемой во время мессы.
, затягивая на целую вечность каждый звук и украшая мелодию такими пассажами, что, услышав его, зарыдал бы в благоговейном восторге сам Иувал «Имя брату его Иувал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
По возвращении во дворец мне менее всего хотелось садиться за очередную шахматную партию, но было бы безрассудно оставить без внимания призывы герцога, даже такого юного. Я уже должным образом представил себе следующий искусный проигрыш, но Марк сделал мне знак молчать и пронесся по комнате, задергивая шторы и закрывая двери.— Можно попросить вас об одной услуге? — прошептал он.— Разумеется, государь, — слегка встревожившись, ответил я.— Вы послушаете, как я сыграю мою роль? — спросил он.О боже, еще один любитель лицедейства! Я тотчас согласился и, удобно устроившись на подушках, приготовился к подобострастным восхвалениям. Молодой герцог торжественно встал передо мной и приложил к груди правую руку.— Трудным путем пришлось мне пройти, — выразительно начал он. — Много страданий перенести. Здесь прожил я уж тридцать зим, года бегут и…Постепенно роль захватила его, и он перешел от механического повторения заученного текста к более живому исполнению. Конечно, он был слишком юн, чтобы играть Спасителя, но Его речи, произносимые детским голосом, производили чертовски сильное впечатление.Марк произнес по очереди все свои монологи и с надеждой взглянул на меня.— Ну как, все в порядке? Мне пришлось помучиться, чтобы запомнить слова, но я все-таки отлично их вызубрил.— Действительно отлично, и вы должны позволить этим словам говорить самим за себя. Прислушайтесь к ним, государь. Сами стихи подскажут вам верный тон, если вы позволите им. И давайте я покажу вам один полезный прием. — Я встал у него за спиной и положил руки ему на талию. — Скажите «А-а-а» и потяните этот звук, — велел я.— А-а-а — ух! — воскликнул он, когда я сжал его обеими руками.— Понимаете, государь, когда вы делаете глубокий — до самого нутра — вдох, то воздух потом выталкивается из ваших легких. И если вы будете так дышать, то вас услышат в любом конце площади.— Правда? Спасибо, — воскликнул он. — А откуда вам известно об этом?— В детстве у меня был очень строгий учитель пения, — сказал я. Как ни странно, это было правдой. — Насколько я понял, вы собираетесь исполнить роль Господа нашего?— Да, собираюсь. Матушка не хочет меня выпускать, но я уже чувствую себя вполне здоровым.— Дети должны слушаться родителей, государь.— Но я же герцог, — сказал он, гордо выпятив грудь. — Очень важно, чтобы горожане увидели меня во всем величии.Я пригляделся к нему. Лицо его излучало решимость, предполагающую железную волю, которая вкупе с разумом могла оказаться весьма внушительной. Я склонил голову.— Как пожелаете, государь.Вдруг его плечи поникли.— Я не уверен, способен ли я на это, — прошептал он.— Исполнить роль?— Обе роли. Но роль герцога главнее. А я не могу даже заставить себя сесть в отцовское кресло. Оно принадлежало ему, а не мне.Я взглянул на парадное кресло, стоящее на возвышении.— Позвольте мне, государь, — сказал я.Он потрясенно смотрел, как я спокойно поднялся по ступенькам и вальяжно раскинулся в кресле.— Принесите-ка мне что-нибудь вкусненькое, Марк, — повелительно произнес я.Его охватила ярость.— Слезайте оттуда немедленно! — крикнул он.Я тут же вскочил и преклонил перед ним колено.— Слушаюсь, государь.Его гнев исчез так же внезапно, как и появился.— Зачем вы так поступили? — спросил он.— Когда я уселся в это кресло и приказал вам принести мне угощение, разве вы сделали это?— Естественно, нет.— А когда вы приказали мне слезть, разве я не послушался тут же?— Послушались, — медленно произнес он, и лицо его озарилось пониманием.Я похлопал его по плечу.— Само кресло не дает власти, государь. Власть принадлежит герцогу. А кресло — всего лишь удобный предмет мебели.Он взглянул на меня, потом перевел взгляд на кресло, поднялся по ступеням и сел в него.— Как я выгляжу? — спросил он.— Как герцог, — ответил я. — Как ваш отец прежде.Он улыбнулся, а я откланялся.Я направился в комнату Бобо. Он сел при моем появлении, и я уже хотел поговорить с ним, когда услышал звук шагов. Выглянув в коридор, я увидел стремительно приближающуюся Виолу.— Фесте, у меня есть разговор к вам, — отрывисто сказала она.— Мы с тобой завтра поболтаем, — сказал я Бобо.Он пожал плечами, а я отправился вслед за герцогиней в ее приемную, где она обернулась ко мне, сложив на груди руки.— Мой сын только что поведал мне, что намерен участвовать в рождественском представлении, — холодно сказала она. — И он сообщил мне, что это вы его надоумили.— Не совсем так, — возразил я. — Я просто посоветовал ему отстаивать свои права, как подобает его положению.— Когда мне потребуется ваш совет в деле воспитания моего ребенка, я попрошу его у вас, — сказала она. — Ему пока слишком опасно появляться на людях без защиты.— У него будет защита, — сказал я. — Я буду там. С ним ничего не случится.Занявшись пророчествами, я свалял изрядного дурака. ГЛАВА 15 Мы предписываем вам, брат мой, искоренить в ваших храмах обычай или, скорее, злоупотребление и разгул подобных зрелищ и позорных игрищ, дабы их нечистый дух не пятнал более честь церкви.Папа Иннокентий III, Cum Decorum О правилах приличия (лат.).
. — Возрадуемся! Возрадуемся все, ибо Владыка наш явился! — провозгласил епископ, и прихожане хором ответили ему: «Аллилуйя!»Он воздел вверх руки, подавая знак к началу церемонии. В задней части церкви распахнулись двери, и из них вывели осла под красным покрывалом, на спине которого сидел мальчик в белых чулках и хитоне.— Orentis partibus, Adventavit asinus, Pulcher et fortissmmus, Sarcinis aptissimus, Hez, Sir Asne, hez! — фальшиво заголосил хор, приветствуя и славословя осла.Прихожане подходили, чтобы прикоснуться к бокам ритуального животного и передать это прикосновение своим ближним на счастье.Осла подвели к алтарю, где неизбежно оказываются все ослы; мальчик спешился и повернулся к прихожанам. Набрав побольше воздуха в грудь, он чистейшим дискантом запел «Kyrie eleison» Господи помилуй» (греч .) — название и начальные слова молитвы о прощении грехов, исполняемой во время мессы.
, затягивая на целую вечность каждый звук и украшая мелодию такими пассажами, что, услышав его, зарыдал бы в благоговейном восторге сам Иувал «Имя брату его Иувал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27