Каюк. Ты мигом теряешь дарованную тебе изначально свободу.Споткнувшись, нечаяно толкаешь прохожего, он невольно делает шаг на проезжую часть, перед ним с визгом покрышек тормозит автомобиль, сзади в него неминуемо врезается другой автомобиль, ты виновато разводишь руки, но уже поздно. Вокруг тебя уже толпятся люди, которые ждут твоих слов и поступков.И попробуй отмахнуться. Поди объясни им, что у тебя на это самое время были назначены совершенно другие планы. Что ты просто шел в булочную, с тем, чтобы, вернувшись домой, сначала полакомиться компотом с белым хлебом, а уже затем с легким сердцем удавиться на намыленной веревке.Все. Хана. Хаос немедленно всасывает тебя, и ты, помимо своей воли, вынужден расхлебывать последствия собственной неаккуратности. Ибо не тебя толкнули, а ты толкнул. Потому что, если бы толкнули тебя, все было бы совершенно иначе.Поэтому постоянно бди. Будь безупречен. Ибо если на твоей ладони нет раны, в ней можно нести яд».Закрыв кавычки, поставил точку, откинулся на спинку стула, плеснул себе из термоса в металлический стаканчик, выпил, крякнул и стал еще раз перечитывать плоды своего труда.— Ну-у-у… где-то так, — задумчиво сказал сам себе, закончив чтение. — В общих, как говорится, чертах… Глава 3 Пока наши герои заняты каждый своим делом, мы позволим себе сделать небольшое отступление от линии, так сказать, основного повествования и рассказать читателю о некоторых событиях, которые произошли чуть раньше и, следовательно, предшествовали той истории, которая начинает разворачиваться на этих страницах.Итак.Днем ранее, а точнее сказать, вечером предыдущего дня, часов около восьми, в квартире Адашева-Гурского раздался звонок в дверь.Александр вышел в переднюю и отпер замок. За порогом стоял рослый, слегка подвыпивший молодой мужчина с ухоженной бородой и зачесанными назад волосами.— Ага, попался! — громко сказал он. — Едрен-батон, ну наконец-то! А то я тебе везде звоню-звоню, а ты мне нигде не открываешь.— Андрей Иваныч… — улыбнулся Гур-ский.— Я, понимаешь, адрес-то твой запамятовал. Глазами, главно дело, вроде помню — визуально, как говорится, — а вот, чтобы переспросить у прохожего, уточнить… никак невозможно. Вот и стучался во всякие двери похожих квартир. Но тебя там нигде нету. Ты, оказывается, только вот тут вот и проживаешь.— Андрей Иваныч… здравствуй, дорогой, проходи.Мужчина наклонился, поднял с пола небольшой фанерный посылочный ящик, вошел в квартиру и поставил на стоящую в прихожей под зеркалом тумбочку. Затем он обернулся к хозяину дома и широко распахнул объятия:— Здравствуй, Саша! Где ты был все эти годы?Они обнялись.— А это что? — Александр указал на ящик.— Это? Это мы с Милой посылочку тебе собрали. Ну… типа, как из тыла на фронт. Или еще как-нибудь. Короче, все самое необходимое, с любовью и заботой. У тебя в доме, случаем, топора нету?— Равно, как и пулемета… — Гурский ушел в комнату и вернулся со складным ножом, рукоятка которого матово поблескивала белой сталью, контрастно оттеняя черные вставки из бугристой резины.— Ну-ка, дай позырить… — Андрей Иваныч взял в руки нож и прикинул на вес. — Ото! Это ^откуда такой?— Из Нью-Йорка.— Зыканский кенжик! А как же…— Дай-ка. Тут кнопки нет, тут вот как надо, — подцепив большим пальцем некий штырек и чуть взмахнув рукой, Александр выбросил короткое тяжелое лезвие, которое, щелкнув, встало на стопор. — Давай ящик.— Нет-нет, дай сюда, я сам, — Андрей взял у Гурского нож, взглянул на лезвие и прочел: — «Смит энд Вессон»… Ни-и-и фи-ига себе! А кобуры от «Бернса-Марти-на», к нему, случаем, не прилагается?— Андрюша, ну… ты ящик вскроешь когда-нибудь?.. Или вместо этого мы с тобой тут дурака валять будем?— Ага, не терпится? То-то. Мы хотели почтой послать, но… потом, видишь ли, у меня тут, в Питере, дела кой-какие образовались, я и решил сам доставить. — Андрей Иваныч снял с плеча висевший на ремне термос, поставил его на пол, вставил широкое толстое лезвие ножа в щель под крышкой посылочного ящика и, пользуясь им в качестве рычага, стал вынимать из деревянной планки маленькие гвоздики. Затем отложил нож, ухватил край крышки пальцами и дернул:— Опа!Адашев-Гурский потянулся к посылке.— Нет-нет! — запротестовал Андрей. — Уж раз я сам доставил, то уж позволь, тэс-скать, в торжественной обстановке, из моих собственных рук, с наилучшими пожеланиями и прочая, и прочая… короче, с днем рождения!— Вообще-то, он у меня у меня в январе.— Пра-а-авильно. А сейчас как раз август. Разве нет?— Справедливо.— Ну вот. А ты говоришь… В общем, принимай подарки.В посылочном ящике оказались: литровая банка варенья, толстые вязаные шерстяные носки, большой старинный штопор с деревянной ручкой, автомобильный буксировочный трос и небольшого формата затрепанная книжка в твердом переплете. Все остальное пространство было плотно заполнено ворохом смятых газет.Адашев-Гурский взял в руки книжку, раскрыл и взглянул на титульный лист:
А. В. НемиловПрофессор Ленинградского Университета и Сельско-Хозяйственного Института «Биологическая трагедия женщины» Очерк физиологии женского организма 3-е вновь просмотренное и дополненное изданиеС 11 рисункамикнигоиздательство «Сеятель»Ленинград 1927
— Саша, — Андрей Иваныч постучал согнутым пальцем по раскрытой книжке, — эта вещь посильнее «Фауста» Гете будет. Я лично, читая, рыдал. Ну, просто рыдал, как дитя. Разве что не в крик.— Спасибо, Андрюша. Я совершенно искренне тронут. Только вот… зачем мне трос? У меня и автомобиля-то нет.— А это не ва-а-а-жно… Вон какая веревка, видал? Обязательно пригодится. Никогда ничего не знаешь заранее. Коснись чего — а у тебя хорошей веревки в доме нету. Разве это дело?— Ну спасибо.— А носки Мила сама вязала, и варенье — домашнее, не сомневайся.— Спасибо, тронут. Правда. А ты надолго?— Да нет. День-два. Мне тут нужно… короче, тебе это неинтересно. Да я уже почти все и сделал.— А ты когда приехал? — Гурский взял штопор, банку с вареньем и направился на кухню. — Голодный?— Утром я приехал, — Андрей пошел вслед за ним. — Тебе позвонил, не застал, посылку на вокзале оставил, в камере хранения, и делами занялся. Потом гулял. Да! Презабавнейшую сцену довелось мне наблюдать. Прогуливаюсь я возле Спаса на Крови, из термоса понемножку отхлебываю, а там, чуть в сторонке, стоит автобус, громадный такой, и из него япошки выходят, туристы. Все с головы до ног фотоаппаратами да камерами всякими обвешанные. Ну вот… и останавливается вдруг рядышком микроавтобус. Опускается у него спереди, ну, у переднего сиденья, справа от водителя, стекло на окне и высовывается оттуда, натурально по пояс, актер этот… который в телепередаче «Городок» выступает. Там еще один длинный такой, с усами, а это другой… как его?— Стоянов.— Да! Вот! Стоянов, именно. Высовывается из окна артист Стоянов в гриме Владимира Ильича. И громко так говорит: — Господа японцы, минуточку внимания!— Те башки свои нерусские повернули и на него пялятся.— Гутен морген! — он им говорит. — Май нейм из Ленин! Узнаете? — а сам пальцем себя в грудь тычет и улыбается. Они в ответ кивают, тоже улыбаются и объективы свои на него наводят.— А теперь внимание! Этеншен! Готовы? А ю реди?— Ее! Ее! — японцы ему. — Реди! О'кей!— Ага. Вери гут. — Он неспешно засучивает правый рукав, сгибает руку в локте и другой рукой — опа!— Во вам Курилы! — И укатил. Я радовался чуть не в крик.— Да, — кивнул Гурский, — у нас это бывает. Так ты голодный?Зазвонил телефон. Гурский прошел в комнату и снял трубку.— Алло.— Сашка? — услышал он голос Волкова.— Нет, извините, пожалуйста, это воры. А хозяина дома нету. Ему что-нибудь передать? Вы говорите, не стесняйтесь, мы ему записку оставим.— Умничаешь все… Слушай, приезжай сюда, а?— А ты где?— В кабаке. «На здоровье» называется.— Лечишься?— Да подлечился уже. Слегка. Но не до конца. Твою рожу увижу, может, стошнит. Глядишь и полегчает. Приезжай, а?— Ой, Петя… — вздохнул Гурский. — Как-то не входило в мои сегодняшние планы нажираться. У меня завтра дела. А что случилось? Что-то голос у тебя нехороший.— Да пошло оно все в жопу. А нажираться мы не будем. Зачем нам нажираться? Так… посидим культурненько.— Ага. Конечно.— Так ты подъедешь?— А где это?— Сейчас, у официанта спрошу.— Так ты дай ему трубку, я сам выясню.— Слушаешь? Большой, тринадцать. Это на Петроградской, недалеко от Тучкова моста.— Ладно, найду.— Давай быстрей, а? Не затягивай.— Хорошо, — Александр повесил трубку.— А чем Петр нынче занимается? — Андрей Иваныч усаживался вместе с Гур-ским в такси. — Я его лет десять назад, наверное, в последний раз видел. Он в милиции где-то вроде служил, да?— В убойном отделе. Но он ушел оттуда, несколько лет уже как. В какой-то частной структуре сейчас. Охрана, еще там что-то… я толком и не знаю. Короче, разъезжает на джипе с БОЛЬШОЙ под мышкой и морды разные бьет время от времени.— Зачем?— Нервы… — пожал плечами Гурский. Выехав по Малому проспекту Васильевского острова на набережную, такси повернуло направо, постояло на светофоре и, перемахнув через Тучков мост, остановилось на перекрестке.— Там дальше, на Большом, одностороннее, — повернулся к Александру водитель. — Можно по Пушкарской, а потом назад, но это крюк…— Я знаю, — Гурский вынул из кармана бумажник. — Мы пройдемся, тут рядом.— Там вот, по правой стороне, пожарная часть, а потом…— Да найдем, найдем, спасибо, — Гурский протянул деньги.— Счастливо.— И вам того же. — Андрей, выйдя из автомобиля, кивнул водителю.Адашев-Гурский захлопнул дверь машины и направился к подземному переходу.Был мягкий августовский вечер.— А вот ты, Александр, живешь в этом городе, — сказал Андрей Иваныч, не спеша идя по тротуару и разглядывая дома, — и ведь даже и не подозреваешь небось что это я его построил.— Ты?— Ну здрас-сте, а кто?!. Кто, по-твоему, способен нагромоздить столько красоты, Пушкин?— Ленин.— Ну уж нет. Ленин придумал мыло и спички.— И построил Мавзолей.— И построил Мавзолей, правильно.Они вошли в ресторан.Гурский поздоровался с встречающим гостей у входа метрдотелем и оглядел зал. За одним из столов, не сняв кожаной куртки, одиноко сидел Петр Волков. Увидев Александра, он приподнял руку.— Ну привет, — Адашев-Гурский подошел к столу, отодвинул стул и, усаживаясь, кивнул на своего спутника. — Узнаешь?— А ка-ак же… узнаю брата Колю. — Петр привстал из-за стола. — Андрей Иваныч собственной персоной! Поорем?— Обязательно, — Андрей протянул ему руку. — Но не сразу. Сначала выпьем.— Это у тебя кто? — Гурский чуть переставил на скатерти практически пустой пузатый графин с остатками водки и указал пальцем на стоящую перед Волковым тарелку.— Кролик. А что?— Да нет, просто… как-то он, наверное, пахнуть должен, 'уж даже и не знаю как… — Гурский чуть поморщился.— Да брось ты, ничем он не пахнет. И порция аж вон какая… час уже, наверное, ем, никак съесть не могу. Очень рекомендую.— Рекомендуешь что — доесть за тобой?— Да иди ты… —отмахнулся Волков. — Закажи, он вкусный.— Не может он быть вкусным, Петя. Ты же сам сказал, что он ничем не пахнет. А пища — это еще и аромат. Какой же вкус без аромата?— Ерунда. Важна суть — нажористость. А всякие там ароматы…— Ты бы смог трахнуть пусть даже и самую очаровательную барышню, если б от нее воняло?— Я же тебе говорю, ничем этот кролик не пахнет. И потом, — Петр пожал плечами, — жратва это одно дело, баба — другое. Совершенно разные вещи…— Нет, — Адашев-Гурский покачал головой и переставил водочный графин на место, отгородившись им от тарелки с недоеденным кроликом. — Вовсе даже и не разные. И то, и другое, Петя, это такие фишки, которые входят в твою жизнь. И у каждой фишки свой запах: зло смердит, добро благоухает. Для того нам чутье и дадено, чтобы отличали одно от другого.— Друга от врага? — заинтересовался, присаживаясь за стол, Андрей Иваныч. — Кролик нам враг?— Враг, — кивнул Гурский.— А водка?— Друг.— Любопытно, любопытно… а вот, например, уха из селедочных щек?— Понюхать сперва надо.— Ага-а-а… — Андрей взял со стола сложенную салфетку, развернул ее и заправил за ворот рубашки. — Значит, так, любезнейший, — повернулся он к подошедшему официанту и взял из его рук меню, — прежде всего, разумеется, водки…Официант склонился над блокнотом.Какое-то количество времени спустя — когда уже много чего было съедено и еще больше выпито; когда цыганское трио спело у стола наших друзей «Невечернюю» и обе ручки солистки были обцелованы Андрей Иванычем; когда Петр все-таки втолковал молоденькому официанту, что русский купец Василий Александрович Кокорев был великим патриотом и именно поэтому пил шампанское непременно разбавленным огуречным рассолом и добился, чтобы ему подали на стол в графине именно этот напиток; когда Адашев-Гурский, зарулив по дороге из туалета на кухню, выкурил там сигарету и поделился с шеф-поваром ресторана секретом приготовления почек с хересом, Волков выпил очередную рюмку и хмуро закурил.— Ну? — негромко спросил его через стол Александр. — Чего это ты вразнос-то пошел?— Ай!.. — отмахнулся Петр, подозвал официанта и заказал еще водки.— Ладно, колись. Я же вижу. Случилось чего?— Да то, Саня, и случилось, что пошло оно все на хер. Вот у меня уже где, — он провел ребром ладони по горлу. — Веришь? Во где!— А конкретно?— Да ну… — Петр раздавил в пепельнице недокуренную сигарету. — Завязывать, наверно, мне придется с этим Бюро,— А что так?— Ну… вот так.— И что будешь делать? Водку пить?— Ой, уеду-уеду… — широко улыбнулся Волков. — Буду с попкой жить, на гавайской гитаре играть.— Тоже дело.— А то… На наш век войны хватит. Не здесь, так там. А стреля-а-аем мы, — Волков взял из рук подошедшего официанта полный графин, — без про-о-омаха. Еще с гражданской. Давай треснем. А где Андрей Иваныч?— В сортире, наверно.— К та-аржественному маршу! — Петр приподнял над столом графин. — Па-а-а батальонно! — Стал наполнять рюмки. — На одного линейного дистанции! Первый батальон прямо! — Он взял свою рюмку. — Остальные на пра-а-а… о!— Шага-а-ам… — Гурский поднял свою рюмку.— Арш! — Они одновременно выпили.— И все равно любопытно, — потянулся к сигаретам Александр, — в чем проблема?— Короче… — поставив рюмку на стол, Петр, морщась, подцепил на вилку кусок маринованной миноги, — короче,. подставили меня. Но это как раз нормально, так и должно быть, работа такая. Я их давлю, злодеев, в меру моих сил, они, в соответствии со своими способностями, пытаются этому процессу противостоять. Все честно.— Так в чем дело?— А в том, что я-то думал — хоть здесь все по-людски получится. Не-а. В ментах свое говно, здесь свое. Ну никак, видно, без этого дела не обойтись.— А конкретно?— А конкретно… не в том беда, что меня полным недоумком и уёбищем попытались выставить, а в том, что это дело у них проскочило, в конторе нашей эту поганку схавали. Вот в чем вся хренотень, если конкретно.— Ты же говорил, что Дед ваш…— Не-ет… — Волков отрицательно помахал в воздухе указательным пальцем. — Нет. Дед он… тут без вариантов. Таких, как он, вообще на свете не бывает. Если он, к примеру, скажет, что это я Москву поджег, ну… в восемьсот двенадцатом, я засомневаюсь, конечно, но… мало ли… не в себе я, возможно, был, потому и не помню. В общем, я с ним соглашусь. Такой он человек. По жизни. — Петр замолчал, глядя в пространство.— Ну?— Что? А-а… В отпуске он. В Таиланде. На рыбок летающих поехал посмотреть. Никогда, дескать, не видел. А за него на это время Борман остался. Есть у нас такой, он у Деда вроде как заместитель по общим вопросам. Ну, а я с ним в контрах. Давно уже. Чуть не с первых дней.— А что так?— Да он, понимаешь, из армейских. Ну, и есть в нем… — Волков пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, — ну… «ты начальник — я дурак, а уж если я начальник…»— Понятно.— А у меня спина не гнется. Такая вот особенность строения скелета. Я вообще только перед Дедом отчитываюсь. Ну вот и…— Ясно. А как тебя подставили?— Видишь ли… — Петр опять наполнил рюмки и поднял свою. — Р-равняйсь?— Смир-рно! — Гурский распрямил спину и расправил плечи.— Шага-ам…— Арш!Они выпили и закусили.— Видишь ли, — продолжил Волков, — тут вот какое дело. Перед самым отъездом Деда на Тайвань…— В Таиланд, ты говорил.— А это не одно и то же?— Нет.— Ну, тебе видней. Я там не был никогда, мне как-то без разницы. В общем, незадолго до этого стукнулся к нам в контору бизнесмен один. Заславский, — Петр прикурил сигарету, — Вадим Николаич. Хозяин фирмы риэлтерской, ну, это, знаешь, когда недвижимость всякая, купить-продать, аренда, то-се.— Я в курсе.— Да? Господи, какой умный…. Ну вот… была у него, как водится, крыша. Он же еще тогда фирму свою открывал, когда без этого никак не обойтись. А старшим этой самой крыши был некто Савелий. Человек в городе известный, где-то даже уважаемый, поскольку жил по понятиям, чужого не хотел, короче,. авторитетный был человек. Он у Заславского и в уставных документах долю малую имел, символическую, но… в бумагах присутствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
А. В. НемиловПрофессор Ленинградского Университета и Сельско-Хозяйственного Института «Биологическая трагедия женщины» Очерк физиологии женского организма 3-е вновь просмотренное и дополненное изданиеС 11 рисункамикнигоиздательство «Сеятель»Ленинград 1927
— Саша, — Андрей Иваныч постучал согнутым пальцем по раскрытой книжке, — эта вещь посильнее «Фауста» Гете будет. Я лично, читая, рыдал. Ну, просто рыдал, как дитя. Разве что не в крик.— Спасибо, Андрюша. Я совершенно искренне тронут. Только вот… зачем мне трос? У меня и автомобиля-то нет.— А это не ва-а-а-жно… Вон какая веревка, видал? Обязательно пригодится. Никогда ничего не знаешь заранее. Коснись чего — а у тебя хорошей веревки в доме нету. Разве это дело?— Ну спасибо.— А носки Мила сама вязала, и варенье — домашнее, не сомневайся.— Спасибо, тронут. Правда. А ты надолго?— Да нет. День-два. Мне тут нужно… короче, тебе это неинтересно. Да я уже почти все и сделал.— А ты когда приехал? — Гурский взял штопор, банку с вареньем и направился на кухню. — Голодный?— Утром я приехал, — Андрей пошел вслед за ним. — Тебе позвонил, не застал, посылку на вокзале оставил, в камере хранения, и делами занялся. Потом гулял. Да! Презабавнейшую сцену довелось мне наблюдать. Прогуливаюсь я возле Спаса на Крови, из термоса понемножку отхлебываю, а там, чуть в сторонке, стоит автобус, громадный такой, и из него япошки выходят, туристы. Все с головы до ног фотоаппаратами да камерами всякими обвешанные. Ну вот… и останавливается вдруг рядышком микроавтобус. Опускается у него спереди, ну, у переднего сиденья, справа от водителя, стекло на окне и высовывается оттуда, натурально по пояс, актер этот… который в телепередаче «Городок» выступает. Там еще один длинный такой, с усами, а это другой… как его?— Стоянов.— Да! Вот! Стоянов, именно. Высовывается из окна артист Стоянов в гриме Владимира Ильича. И громко так говорит: — Господа японцы, минуточку внимания!— Те башки свои нерусские повернули и на него пялятся.— Гутен морген! — он им говорит. — Май нейм из Ленин! Узнаете? — а сам пальцем себя в грудь тычет и улыбается. Они в ответ кивают, тоже улыбаются и объективы свои на него наводят.— А теперь внимание! Этеншен! Готовы? А ю реди?— Ее! Ее! — японцы ему. — Реди! О'кей!— Ага. Вери гут. — Он неспешно засучивает правый рукав, сгибает руку в локте и другой рукой — опа!— Во вам Курилы! — И укатил. Я радовался чуть не в крик.— Да, — кивнул Гурский, — у нас это бывает. Так ты голодный?Зазвонил телефон. Гурский прошел в комнату и снял трубку.— Алло.— Сашка? — услышал он голос Волкова.— Нет, извините, пожалуйста, это воры. А хозяина дома нету. Ему что-нибудь передать? Вы говорите, не стесняйтесь, мы ему записку оставим.— Умничаешь все… Слушай, приезжай сюда, а?— А ты где?— В кабаке. «На здоровье» называется.— Лечишься?— Да подлечился уже. Слегка. Но не до конца. Твою рожу увижу, может, стошнит. Глядишь и полегчает. Приезжай, а?— Ой, Петя… — вздохнул Гурский. — Как-то не входило в мои сегодняшние планы нажираться. У меня завтра дела. А что случилось? Что-то голос у тебя нехороший.— Да пошло оно все в жопу. А нажираться мы не будем. Зачем нам нажираться? Так… посидим культурненько.— Ага. Конечно.— Так ты подъедешь?— А где это?— Сейчас, у официанта спрошу.— Так ты дай ему трубку, я сам выясню.— Слушаешь? Большой, тринадцать. Это на Петроградской, недалеко от Тучкова моста.— Ладно, найду.— Давай быстрей, а? Не затягивай.— Хорошо, — Александр повесил трубку.— А чем Петр нынче занимается? — Андрей Иваныч усаживался вместе с Гур-ским в такси. — Я его лет десять назад, наверное, в последний раз видел. Он в милиции где-то вроде служил, да?— В убойном отделе. Но он ушел оттуда, несколько лет уже как. В какой-то частной структуре сейчас. Охрана, еще там что-то… я толком и не знаю. Короче, разъезжает на джипе с БОЛЬШОЙ под мышкой и морды разные бьет время от времени.— Зачем?— Нервы… — пожал плечами Гурский. Выехав по Малому проспекту Васильевского острова на набережную, такси повернуло направо, постояло на светофоре и, перемахнув через Тучков мост, остановилось на перекрестке.— Там дальше, на Большом, одностороннее, — повернулся к Александру водитель. — Можно по Пушкарской, а потом назад, но это крюк…— Я знаю, — Гурский вынул из кармана бумажник. — Мы пройдемся, тут рядом.— Там вот, по правой стороне, пожарная часть, а потом…— Да найдем, найдем, спасибо, — Гурский протянул деньги.— Счастливо.— И вам того же. — Андрей, выйдя из автомобиля, кивнул водителю.Адашев-Гурский захлопнул дверь машины и направился к подземному переходу.Был мягкий августовский вечер.— А вот ты, Александр, живешь в этом городе, — сказал Андрей Иваныч, не спеша идя по тротуару и разглядывая дома, — и ведь даже и не подозреваешь небось что это я его построил.— Ты?— Ну здрас-сте, а кто?!. Кто, по-твоему, способен нагромоздить столько красоты, Пушкин?— Ленин.— Ну уж нет. Ленин придумал мыло и спички.— И построил Мавзолей.— И построил Мавзолей, правильно.Они вошли в ресторан.Гурский поздоровался с встречающим гостей у входа метрдотелем и оглядел зал. За одним из столов, не сняв кожаной куртки, одиноко сидел Петр Волков. Увидев Александра, он приподнял руку.— Ну привет, — Адашев-Гурский подошел к столу, отодвинул стул и, усаживаясь, кивнул на своего спутника. — Узнаешь?— А ка-ак же… узнаю брата Колю. — Петр привстал из-за стола. — Андрей Иваныч собственной персоной! Поорем?— Обязательно, — Андрей протянул ему руку. — Но не сразу. Сначала выпьем.— Это у тебя кто? — Гурский чуть переставил на скатерти практически пустой пузатый графин с остатками водки и указал пальцем на стоящую перед Волковым тарелку.— Кролик. А что?— Да нет, просто… как-то он, наверное, пахнуть должен, 'уж даже и не знаю как… — Гурский чуть поморщился.— Да брось ты, ничем он не пахнет. И порция аж вон какая… час уже, наверное, ем, никак съесть не могу. Очень рекомендую.— Рекомендуешь что — доесть за тобой?— Да иди ты… —отмахнулся Волков. — Закажи, он вкусный.— Не может он быть вкусным, Петя. Ты же сам сказал, что он ничем не пахнет. А пища — это еще и аромат. Какой же вкус без аромата?— Ерунда. Важна суть — нажористость. А всякие там ароматы…— Ты бы смог трахнуть пусть даже и самую очаровательную барышню, если б от нее воняло?— Я же тебе говорю, ничем этот кролик не пахнет. И потом, — Петр пожал плечами, — жратва это одно дело, баба — другое. Совершенно разные вещи…— Нет, — Адашев-Гурский покачал головой и переставил водочный графин на место, отгородившись им от тарелки с недоеденным кроликом. — Вовсе даже и не разные. И то, и другое, Петя, это такие фишки, которые входят в твою жизнь. И у каждой фишки свой запах: зло смердит, добро благоухает. Для того нам чутье и дадено, чтобы отличали одно от другого.— Друга от врага? — заинтересовался, присаживаясь за стол, Андрей Иваныч. — Кролик нам враг?— Враг, — кивнул Гурский.— А водка?— Друг.— Любопытно, любопытно… а вот, например, уха из селедочных щек?— Понюхать сперва надо.— Ага-а-а… — Андрей взял со стола сложенную салфетку, развернул ее и заправил за ворот рубашки. — Значит, так, любезнейший, — повернулся он к подошедшему официанту и взял из его рук меню, — прежде всего, разумеется, водки…Официант склонился над блокнотом.Какое-то количество времени спустя — когда уже много чего было съедено и еще больше выпито; когда цыганское трио спело у стола наших друзей «Невечернюю» и обе ручки солистки были обцелованы Андрей Иванычем; когда Петр все-таки втолковал молоденькому официанту, что русский купец Василий Александрович Кокорев был великим патриотом и именно поэтому пил шампанское непременно разбавленным огуречным рассолом и добился, чтобы ему подали на стол в графине именно этот напиток; когда Адашев-Гурский, зарулив по дороге из туалета на кухню, выкурил там сигарету и поделился с шеф-поваром ресторана секретом приготовления почек с хересом, Волков выпил очередную рюмку и хмуро закурил.— Ну? — негромко спросил его через стол Александр. — Чего это ты вразнос-то пошел?— Ай!.. — отмахнулся Петр, подозвал официанта и заказал еще водки.— Ладно, колись. Я же вижу. Случилось чего?— Да то, Саня, и случилось, что пошло оно все на хер. Вот у меня уже где, — он провел ребром ладони по горлу. — Веришь? Во где!— А конкретно?— Да ну… — Петр раздавил в пепельнице недокуренную сигарету. — Завязывать, наверно, мне придется с этим Бюро,— А что так?— Ну… вот так.— И что будешь делать? Водку пить?— Ой, уеду-уеду… — широко улыбнулся Волков. — Буду с попкой жить, на гавайской гитаре играть.— Тоже дело.— А то… На наш век войны хватит. Не здесь, так там. А стреля-а-аем мы, — Волков взял из рук подошедшего официанта полный графин, — без про-о-омаха. Еще с гражданской. Давай треснем. А где Андрей Иваныч?— В сортире, наверно.— К та-аржественному маршу! — Петр приподнял над столом графин. — Па-а-а батальонно! — Стал наполнять рюмки. — На одного линейного дистанции! Первый батальон прямо! — Он взял свою рюмку. — Остальные на пра-а-а… о!— Шага-а-ам… — Гурский поднял свою рюмку.— Арш! — Они одновременно выпили.— И все равно любопытно, — потянулся к сигаретам Александр, — в чем проблема?— Короче… — поставив рюмку на стол, Петр, морщась, подцепил на вилку кусок маринованной миноги, — короче,. подставили меня. Но это как раз нормально, так и должно быть, работа такая. Я их давлю, злодеев, в меру моих сил, они, в соответствии со своими способностями, пытаются этому процессу противостоять. Все честно.— Так в чем дело?— А в том, что я-то думал — хоть здесь все по-людски получится. Не-а. В ментах свое говно, здесь свое. Ну никак, видно, без этого дела не обойтись.— А конкретно?— А конкретно… не в том беда, что меня полным недоумком и уёбищем попытались выставить, а в том, что это дело у них проскочило, в конторе нашей эту поганку схавали. Вот в чем вся хренотень, если конкретно.— Ты же говорил, что Дед ваш…— Не-ет… — Волков отрицательно помахал в воздухе указательным пальцем. — Нет. Дед он… тут без вариантов. Таких, как он, вообще на свете не бывает. Если он, к примеру, скажет, что это я Москву поджег, ну… в восемьсот двенадцатом, я засомневаюсь, конечно, но… мало ли… не в себе я, возможно, был, потому и не помню. В общем, я с ним соглашусь. Такой он человек. По жизни. — Петр замолчал, глядя в пространство.— Ну?— Что? А-а… В отпуске он. В Таиланде. На рыбок летающих поехал посмотреть. Никогда, дескать, не видел. А за него на это время Борман остался. Есть у нас такой, он у Деда вроде как заместитель по общим вопросам. Ну, а я с ним в контрах. Давно уже. Чуть не с первых дней.— А что так?— Да он, понимаешь, из армейских. Ну, и есть в нем… — Волков пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, — ну… «ты начальник — я дурак, а уж если я начальник…»— Понятно.— А у меня спина не гнется. Такая вот особенность строения скелета. Я вообще только перед Дедом отчитываюсь. Ну вот и…— Ясно. А как тебя подставили?— Видишь ли… — Петр опять наполнил рюмки и поднял свою. — Р-равняйсь?— Смир-рно! — Гурский распрямил спину и расправил плечи.— Шага-ам…— Арш!Они выпили и закусили.— Видишь ли, — продолжил Волков, — тут вот какое дело. Перед самым отъездом Деда на Тайвань…— В Таиланд, ты говорил.— А это не одно и то же?— Нет.— Ну, тебе видней. Я там не был никогда, мне как-то без разницы. В общем, незадолго до этого стукнулся к нам в контору бизнесмен один. Заславский, — Петр прикурил сигарету, — Вадим Николаич. Хозяин фирмы риэлтерской, ну, это, знаешь, когда недвижимость всякая, купить-продать, аренда, то-се.— Я в курсе.— Да? Господи, какой умный…. Ну вот… была у него, как водится, крыша. Он же еще тогда фирму свою открывал, когда без этого никак не обойтись. А старшим этой самой крыши был некто Савелий. Человек в городе известный, где-то даже уважаемый, поскольку жил по понятиям, чужого не хотел, короче,. авторитетный был человек. Он у Заславского и в уставных документах долю малую имел, символическую, но… в бумагах присутствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12