А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Пусть все будет так, лишь бы касаться головой его плеча и слышать, как стучит его сердце...
Чудовищным усилием воли я вернула себе почти навсегда утраченное чувство юмора и негромко спросила:
- Владимир Николаевич, вам когда-нибудь доводилось слышать, что все женщины - стервы?
Ну вот и мне удалось его слегка ошарашить.
- Доводилось. Но почему?
- Потому, что если вы у неё не первый, так уж точно второй. И потом я вам, кажется, отчета о своей личной жизни не давала, а с вами...
Но он уже окончательно взял себя в руки, и очарование момента безвозвратно ушло. Хотя при чем тут очарование? По молодости и глупости я даже не поняла тогда, что явилась свидетельницей самого обыкновенного проявления мужской ревности. Зато со стервами - опять же по дурости! - явно попала в самую точку. Мужику - за сорок, а у всех своих дам он был только первым. И ведь, похоже, искренне верит в такие чудеса.
- Мы, кажется, собирались ужинать? - сухо спросил он.
- Помимо этого, мы собирались заключить пакт о ненападении, - снова попыталась пошутить я. - Владимир Николаевич, а вы уверены, что я вообще имею право находиться рядом с вами? Даже ради того, чтобы меня оценили по достоинству. А за феминистские глупости прошу прощения. Только давайте ещё чуть-чуть посидим, ладно? А то я так испугалась, что у меня ноги подкашиваются.
Это было враньем, но лишь наполовину. Ноги у меня действительно подкашивались, но не от страха, а от ощущения, что этот человек почему-то вдруг установил надо мной совершенно невероятную власть. Практически не прикасаясь ко мне пальцем. И в следующий момент он это подтвердил: чуть-чуть притянул меня к себе и тут же убрал руки. Ни тогда, ни потом мне не удавалось втереть ему очки. И тогда, и потом, и всегда он понимал меня лучше, чем я сама себя понимала.
Кажется, это Лермонтов сказал: "Странная вещь - сердце человеческое вообще и женское - в особенности". Теоретически мало кому может понравиться насилие над его драгоценной личностью, разве что человеку, являющемуся прирожденным и убежденным мазохистом. Еще пару часов назад я даже мысли не могла допустить о том, что кто-либо будет мне что-то диктовать из области морали и этики и вообще учить жить. Этого не могло быть просто потому, что не могло быть никогда. Но на практике и в данную конкретную минуту я понимала - вздумай он надеть на меня ошейник и повести в ресторан на поводке, я бы и это проглотила. Тогда. Справедливости ради замечу, что больше никогда и ни у кого подобные номера со мной не проходили, хотя бы потому, что у меня хватало чувства юмора для правильного выстраивания той или иной ситуации. Но ведь точно подмечено: кто в армии служил, тот в цирке не смеется. К сожалению, я это поняла много позже, когда узнала массу новых и не всегда приятных вещей.
- Вас устраивает ваша работа. Майя? - спросил меня Владимир Николаевич, когда мы уже сидели в ресторане, чем-то напоминавшем отдельную кабинку, официант уставлял стол блюдами, из всего, что подавалось, мне удалось опознать только помидоры. - Не хотите перейти в другую газету?
Это уже становилось интересным. Лечат, купают, катают на машине, кормят, да ещё предлагают новую работу. И все это - просто так, по доброте душевной? Или за то, что мне все-таки удалось не повредить его лимузин? Если так, то он, по-моему, чрезмерно привязан к своему "железному коню".
- Куда, например? - осведомилась я, прожевывая кусок чего-то невероятно вкусного. - В "Правду"? В "Известия"?
- Ну, это вы хватили. Туда маленьких девочек, тем более рыжих, не берут. В "Труд", например?
- Курьером? - невинно спросила я.
Господи, да какая разница - куда и кем? Все равно я обязана отработать два года в родной газете, куда меня распределили. Можно подумать, что человек с Луны свалился: понятия не имеет о советском трудовом законодательстве.
- Майя, не испытывайте моего терпения - оно небезгранично. Вы же понимаете, что я вам это предлагаю не ради ваших прекрасных глаз. Я знаком с вашими работами, они вполне профессиональны, а в вашей газете вы просто засохнете от невостребованности. Пока я могу, я хотел бы помочь вам пробиться туда, куда вы без моей - или чьей-то ещё - помощи никогда не попадете. Давайте смотреть правде в глаза.
- Давайте, - охотно согласилась я. - Страсть как люблю смотреть в глаза именно правде. А про такую штуку, как распределение, вы что-нибудь слышали? Даже если вы по блату и можете запихнуть меня в более приличную газету, то как бы не факт, что мое теперешнее начальство с этим согласится. То есть факт, что у меня просто будут серьезные неприятности.
- Пусть вас это не волнует.
- То есть как? - обалдела я.
- А так. Это мой бизнес, а не ваш. От вас требуется только принципиальное согласие. И... оказать мне кое-какое небольшое одолжение впоследствии.
Туман у меня в голове стал медленно рассеиваться. Дурочка я, дурочка, меня же элементарно вербуют, могла бы сообразить и раньше, кто, откуда и зачем. И даже не стараются это слишком красиво обставить: невелика рыбка, клюнет и на голый крючок, наживку, судя по всему, искать некогда. Ну что ж, долг каждого советского человека... Я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы выпалить эту замечательную тираду, и тут почувствовала, что из глаз у меня покатились слезы. Самые что ни на есть взаправдашние.
Я чувствовала, что веду себя позорно, и ничего, кроме насмешки, не заслуживаю. Да и чего бы другого я заслуживала, если последовать недавнему совету и ещё раз посмотреть правде в глаза? Вижу человека третий раз в жизни, фактически ничего о нем не знаю, кроме того, что он - какой-то там высокий чин с персональной машиной, и на тебе!
Поделом мне и ещё мало! Купаться ей понравилось! На лимузинах раскатывать! Со взрослым, умным мужчиной разговоры разговаривать! И в голову мою прелестную даже не влетело, с какого перепугу такой человек будет тратить на меня время. Что такого интересного он мог от меня услышать? Чем я могла его привлечь? Внешностью, что ли, своей неотразимой? "Чистейшим образцом чистейшей прелести" в сочетании со скульптурными формами? Ох какая же я действительно дура! Только Белоконя и стою в базарный день, если не торговаться...
Я почувствовала легкое прикосновение к своей руке и робко взглянула на своего собеседника. Взглянула - и обомлела, третий раз за этот вечер. Оказывается, он снял свои затемненные очки, с которыми, по-моему, даже в воде не расставался, и теперь смотрел на меня огромными черными глазами. Да ещё в обрамлении таких ресниц, за которые любая девушка отдала бы бессмертную душу, просто не сходя с места. Зачем все это прятать? Мужчины все-таки странный народ! И тут я услышала такое, чего не ожидала услышать ни при какой погоде:
- Котенок! Глупый, рыжий котенок! Я действительно хочу помочь тебе встать на ноги. Одна ты пропадешь со своими Севочками-веревочками, тебя просто затопчут. А ты решила, что я... Дурочка ты, дурочка, да какой же из тебя агент!
Тут я почему-то обиделась, хотя амплуа агента, пусть даже и тайного, прельщало меня меньше всего на свете. Женская логика - действительно непостижимая штука, правы мужчины. Но в следующую секунду мое сердце снова рухнуло куда-то вниз, а дыхание замерло. Ну и что, что только третья встреча? Бывает ведь и любовь с первого взгляда... Любовь?
Я схватилась за сигарету, точно за спасательный круг. Как вообще в мою беспутную голову залетело это понятие? Откуда? Что сделал этот непостижимый человек, чтобы я потеряла чувство реальности? Чувство самосохранения, чувство юмора, наконец? Ведь это смешно - посмотреть мужику в глаза и бесповоротно обалдеть. Но... Но, черт бы его побрал, глаза у него были точь - в - точь, как у моего обожаемого литературного персонажа, графа де ла Фер, благородного Атоса. Да тут ещё этот "котенок"... Нежными словами я была, мягко говоря, не избалована.
- "Не подходите слишком близко, я тигренок, а не киска", - мобилизуя последние силы и остатки здравого смысла, произнесла я цитату из какого-то детского стихотворения.
Кажется, этот шедевр принадлежал Маршаку, но не поручусь. В помойке, которую я иногда в шутку называю своей головой, может оказаться все, что угодно.
- Тигренок? Возможно... со временем. Может быть, я даже увижу, как из тигренка вырастет тигрица. Но пока, милый мой ребенок, ты - просто котенок. Тигры - они ведь из семейства кошачьих, ты не забыла?
- А вы не забыли, что на брудершафт мы, кажется, ещё не пили? нахально огрызнулась я. - Почему вы вдруг начали мне "тыкать"?Почему решили, что...
Любой нормальный человек на его месте мгновенно перешел бы обратно на вежливо-ледяное "вы" и раз и навсегда указал зарвавшейся девице её подлинное место в давно сложившейся системе ценностей. Любой - но не Владимир Николаевич, который, похоже взял повышенные соцобязательства по приведению меня в состояние шока.
- На брудершафт мы сейчас выпьем, дело нехитрое, хотя детям алкоголь вообще-то противопоказан. Дело в том, что я настолько тебя старше...
- Молодость - это недостаток, который с годами проходит, - в очередной раз блеснула я своей начитанностью. - А вот вы ещё не настолько старый, чтобы позволять себе такое амикошонство.
- Позволять - что? - ошарашенно переспросил Владимир Николаевич, доставив мне тем самым неописуемое наслаждение реванша.
Хоть что-то он не знает!
- А-ми-ко-шон-ство, - по слогам повторила я. - В переводе с любимого мною французского языка означает "дружеское свинство". Русский синоним можете, так и быть, подобрать сами.
Подбирать синоним он, так и быть, не стал, а поднял руку и щелкнул пальцами, подзывая официанта. Роскошный жест, надо бы перенять. Правда, вместе с жестом неплохо было бы перенять и кое-что еще. Должность, например, или звание. Интересно, какое оно у него? Подполковник? Полковник?
- Принесите нам двести граммов водки, - негромко сказал Владимир Николаевич подскочившему официанту. - Или дама предпочитает что-нибудь другое?
Если честно, дама из всех напитков предпочитала кофе. Но не могла же я вот так взять и сказать, что моим личным рекордом является полбокала слабенького винца на студенческой вечеринке. Большее количество из меня просто немедленно выплескивается обратно.
- Дама предпочитает водку, - нахально заявила я.
Владимир Николаевич глянул на меня с неподдельным интересом, но ничего не сказал. Наверное, я порядком достала его своими препирательствами по делу и без дела. А терпение у него - сам говорил! - не безграничное. Ладно, выпью водки, надеюсь, обойдется. Другие же пьют, чем я хуже? А не обойдется - отвезет в какой-нибудь очередной пункт, где лечат от алкогольного отравления. Ему не привыкать определять меня к врачам. В крайнем случае Диму наладит.
В ожидании напитка я закурила очередную сигарету и... непоправимо оконфузилась. Как только я поднесла зажигалку к табачной палочке, ещё один, неизвестно откуда появившийся, официант почему-то решил отобрать у меня пепельницу. Естественно, я вцепилась в неё мертвой хваткой, и если бы не вмешательство Владимира Николаевича, дело могло бы принять непредсказуемый оборот.
- Майечка, - сказал он подозрительно задушенным голосом, - сейчас принесут чистую пепельницу, не надо так переживать. И вообще не стоит мешать человеку работать.
Он все-таки не расхохотался, хотя это стоило ему немалых усилий. Пожалел... Это уже потом я, как само собой разумеющееся, воспринимала то, что для каждого нового окурка в приличном ресторане полагается свежая емкость. Тогда же я чуть не провалилась под землю от стыда.
Но откуда, господи, Боже ты мой, откуда я могла знать все эти премудрости, если в ресторане была в тот вечер впервые в жизни? Бабушка меня учила многому, но вот со светскими манерами у неё явно была напряженка. К счастью, на столе появился графинчик с водкой, и наше внимание благополучно переключилось на него.
- Так пьем на брудершафт? - осведомился Владимир Николаевич, и я увидела, что он откровенно забавляется то ли создавшейся ситуацией, то ли мною, то ли и тем, и другим, так сказать, в совокупности. - Или не будем рисковать и ловить на слове легкомысленного ребенка?
- Чем рисковать? - переспросила я для порядка, уже полностью отдавая себе отчет в том, что проиграла нашу словесную дуэль окончательно и бесповоротно.
- Умная девочка сама давно бы догадалась, - усмехнулся Владимир Николаевич. - Впрочем, кто-то говорил, что уже давно совершеннолетний...
Я открыла рот для ответа и... снова закрыла его. Сказать мне пожалуй, первый раз в жизни, - было нечего. Владимир Николаевич снова усмехнулся, разлил водку по рюмкам и уже почти серьезно сказал:
- Ну что ж, на брудершафт. Только целоваться в ритуальной позе будем как-нибудь в другой раз, на один вечер впечатлений и так достаточно.
Я отчаянно выплеснула в рот содержимое рюмки, приготовившись тут же на месте и скончаться или в лучшем случае замертво свалиться под стол. Но ничего страшного не произошло. Просто мне стало тепло и спокойно, сердце перестало трепыхаться, как заячий хвостик, и вообще мир вокруг внезапно обрел нормальные очертания. Ну, сижу в ресторане с респектабельным кавалером, ну, пью с ним водку на брудершафт. Нормальный ход, хочу сказать. Я ведь взрослая умная женщина, а не пацанка какая-нибудь, которая слаще морковки ничего не кушала.
- Запей, ребенок, - протянул мне бокал с минеральной водой Владимир Николаевич. - И быстро съешь что-нибудь, хоть вот бутерброд с икрой. Насколько я понимаю, это первая рюмка водки в твоей жизни?
- Первая, - покладисто согласилась я, начисто забыв свое намерение казаться многоопытной и прожженной женщиной.
Меня в этот момент гораздо больше волновал очень важный вопрос: когда же наступит тот "другой раз" и мы будем целоваться, причем не абы как, а в какой-то ритуальной позе?
- И на какое-то время - последняя, - буднично констатировал Владимир Николаевич. - Со мной, во всяком случае. Больше я потакать твоим капризам не намерен.
- Как скажете, - вырвалось у меня совершенно уж мне несвойственное и для меня нетипичное, но вырвалось совершенно искренне.
- Как скажешь, - с улыбкой поправил он меня. - Ты же рвалась выпить на брудершафт, вот теперь и говори со мной на "ты". Сама захотела, никто не неволил.
Он положил свою руку на мою, и мир вокруг снова стал терять четкие очертания. Я бы ещё справилась с нахлынувшими на меня неизведанными доселе эмоциями, я бы ещё нашла какие-то легкие, ни к чему не обязывающие слова, если бы он не смотрел на меня так... Как - так?
- Я погибла! - вдруг брякнула я, опять-таки совершенно непроизвольно. - Не надо на меня смотреть!
- Почему?
- Хороший вопрос. Говорится ведь, что даже кошка имеет право смотреть на короля. Почему бы ему не посмотреть на меня? Или было бы лучше, если бы он смотрел по сторонам? С ума я сойду, честное слово!
- Потому что... Потому что...
Владимир Николаевич терпеливо, хотя и с чуть заметной улыбкой ждал, пока я найду пристойное объяснение своей экстравагантной просьбе. Абсолютно бесполезное занятие. Я не способна была даже объяснить, почему ночью темно, а днем - как бы наоборот.
- Я не понимаю, что происходит! - взмолилась я, наконец осознав тщетность своих попыток произнести что-то более конкретное.
Произнести! Похоже, в тот момент я и думать-то разучилась. Мне ещё повело, что впоследствии эта способность ко мне все-таки вернулась. Хотя, с другой стороны, смотря что считать везением...
- Ты уверена, что не понимаешь? - услышала я вопрос, заданный очень тихо, почти шепотом.
И в эту минуту я действительно все поняла. Помимо всего прочего, поняла и то, что если этот человек сейчас щелкнет пальцами, я, как цирковая собачонка, буду исполнять все его команды - пойду за ним босиком хоть в Сибирь, хоть на край света, несмотря на то, что аналогичные поступки декабристок, например, всегда вызывали во мне чувство непонимания, граничащее с раздражением. И что вообще до этого вечера я как бы и не жила. Так это и есть любовь?
Наверное, этот вопрос легко можно было прочесть в моих глазах, потому что веки Владимира Николаевича утвердительно дрогнули, а рот внезапно приобрел резкие, почти скульптурные очертания.
- За все хорошее, - отрывисто сказал он, налив себе ещё рюмку и быстро выпив её, словно воду.
Я испугалась, что мне тоже придется повторить недавний подвиг, но, как всегда, в последнее время, ошиблась. В следующие несколько минут мой спутник уже напяливал свои жуткие темные очки, расплачивался по счету и чуть ли не тащил меня за руку к выходу. У меня мелькнула какая-то робкая мысль о том, что он ведет себя так, будто боится передумать... Но - только мелькнула и только робкая.
На свежем воздухе у меня внезапно закружилась голова и подкосились ноги. Я смутно соображала, что Владимир Николаевич подхватил меня на руки и понес к машине, что я оказалась на заднем сиденье в его объятиях, что он укачивал меня действительно как маленького ребенка, и шептал, что все сейчас пройдет, что мы вот-вот приедем, он сварит мне кофе и все будет хорошо, просто прекрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29