— Эм, что ты там заперлась? Почему не спишь? Кто там с тобой?
— Только Балерина, мам.
Я вылезла из ванны и впустила маму внутрь.
— Опять ты со своей Балериной! Сумасшедшая девчонка! — сказала мама. — Меня просто убивает, как вы, дети, с ней возитесь, словно она живая. Ты совсем свихнулась, деточка. Но сочиняешь ты про нее просто замечательно. Уже начала записывать эти истории в свою новую тетрадку?
— Ага! — Я махнула перед ней раскрытой тетрадью.
— Ты пишешь в ванне? — ужаснулась мама, увидев груду мятых полотенец.
— Это у меня такая специальная сочинительская лежанка, мам.
— Господи боже, — вздохнула мама. — Не думала, что ты станешь сочинять по ночам. Ночью надо сладко спать в кроватке.
— Разве ты никогда не слышала о светильнике, горящем всю ночь напролет, мам? У меня вдохновение!
— У тебя на все найдется ответ, моя Эм! — Мама обняла меня. — Ну давай почитаем что у тебя получилось.
— Нет, подожди. Я сперва все закончу и заполню всю тетрадку целиком.
— Ну скажи, хорошо я придумала? Я специально купила нелинованную тетрадку, чтобы ты могла рисовать картинки. Может быть, Максик тебе одолжит на время свои шикарные фломастеры, если ты его очень вежливо попросишь.
Я сказала:
— Может быть.
Я решила, что не стану ябедничать на Максика. Сначала проведу собственное расследование.
Я даже не пробовала прямо спрашивать Максика. Просто на следующий день старалась за ним приглядывать. Я видела: когда он одевался, тайком вытащил из коробки коричневый фломастер и спрятал к себе в носок.
Я упорно ходила за ним по пятам, хоть это и было жутко утомительно. Максик носился по всему дому, кидался то туда, то сюда, бегал вверх и вниз по лестнице и вообще бесился. Пытался карабкаться на маму, бодал головой бабушку, дергал меня за волосы, щипал Виту. Опрокинул пакет с кукурузными хлопьями, облился соком, споткнулся о пылесос и поднял визг до небес — но он не вынимал из носка коричневый фломастер и ничего не рисовал.
Я терпеливо выжидала. Максик отправился в туалет. Я поднялась за ним и стала караулить у двери. Я ждала, ждала, ждала… Правду говорила бабушка, Максик в последнее время очень уж подолгу заседает в уборной.
Мне уже и самой понадобилось туда зайти. Да и надоело ждать. Я постучалась в дверь:
— Максик! Выходи, ты, наверное, уже закончил свои дела.
— Уйди, Эм, — ответил Максик из-за двери.
— Максик, ты там сидишь уже пятнадцать минут. В чем дело? Живот разболелся?
— Нет! Канай отсюда! — заорал Максик.
Он знал, что так говорить не полагается. Это выражение он подхватил из какой-то телепередачи, бабушку оно просто из себя выводило.
— Никуда я не собираюсь канать. Сам выходи оттуда! — Я выдержала паузу и зашипела в замочную скважину: — Я знаю, чем ты там занимаешься!
— Не знаешь! — Но в голосе Максика звучал страх.
— Выходи, не то расскажу маме, — пригрозила я.
Максик затих. Потом вдруг отпер дверь и вышел.
Тебе же не разрешают запираться, — сказала я. — Вдруг замок заест?
— А я тогда выпрыгну в окошко, — сказал Максик. — Вот так!
Он запрыгал по коридору, словно гигантская лягушка. Прыгал он как-то неуклюже, придерживая руками футболку на груди. Все ясно — он что-то прячет.
Я ему немножко подыграла, тоже стала прыгать по-лягушачьи. Максик радостно заквакал, потерял равновесие и покачнулся, взмахнув руками. Я воспользовалась случаем, сунула руку ему под футболку и выдернула… большущий комок мятой розовой туалетной бумаги!
—Фу!
Я тут же его выронила.
— Не трогай, не трогай, не трогай! — заорал Максик как резаный, хотя я ее уже потрогала.
— Максик, что это еще за игры? Использованную бумагу бросают в унитаз, а не прячут за пазуху!
Он потянулся к бумаге, я перехватила его запястья.
— Отдай! — ревел Максик.
— Она же грязная! — вопила я.
Но тут я пригляделась и поняла, что бумагу использовали совсем не в том смысле, как я подумала. В этой куче было, наверное, штук двадцать отдельных квадратиков туалетной бумаги. На каждой были нарисованы какие-то каракули коричневым фломастером. И не просто злобно начирканы кое-как, не то что раньше. Их выводили медленно и аккуратно, ровными строчками, как будто настоящие буквы, и каждый квадратик был заполнен ими сверху донизу. А вместо подписи на каждом стояла корявая буква "М", означающая «Максик», и целый ряд кривоватых сердечек.
— Так это письма, Максик!
Я отпустила его и стала разглаживать бумажные квадратики.
— Отдай! — Максик стукнул меня.
— Кому ты пишешь, Максик? — спросила я, хотя, конечно, и сама знала.
— Заткнись, Эм! — взвился Максик.
— Эмили, что ты делаешь с братом? — крикнула снизу бабушка.
— Ничего я с ним не делаю, бабуля. Просто сунула ему голову в унитаз, прочищаю трубу! — крикнула я в ответ.
— Что?! — завопила бабушка.
— Шучу, шучу, бабушка. Просто мы тут с Максиком кое-что выясняем, только и всего.
Я встала на колени перед Максиком, нос к носу.
— Ты пишешь папе, да, Максик? Ты его ничуточки не забыл. Просто тебе не хочется о нем говорить, потому что это больно, так?
— Нет, нет, нет! — ответил Максик, но по щекам у него уже текли большущие слезы.
— А что ты ему пишешь? Ты просишь его вернуться?
— Я пишу, что буду большим и храбрым, если он вернется, — прорыдал Максик.
— Папа тебя любит таким, какой ты есть — маленький и глупый.
Я изо всех сил его обняла. Он сначала вырывался, потом прижался ко мне, потерся лохматой макушкой о мою шею.
— Я ему написал миллионы писем.
— Куда же ты их потом дел?
— Отправил по почте. Опустил в почтовый ящик около магазина, как полагается. Бабушка смотрела в другую сторону, — гордо объяснил Максик.
Я представила себе почтовый ящик, набитый обрывками туалетной бумаги, и сама чуть не заплакала.
9
В школе на занятиях по технике нас учили составлять электрические цепи.
— Вот хорошо! — сказала бабушка. — Во всем доме хорошо бы заменить проводку, а денег нету. Может, ты для нас это сделаешь, Эм?
На самом деле она говорила не всерьез. Это она так иронизировала.
Наша учительница, миссис Маркс, предложила нам нарисовать лицо клоуна с бантом вместо галстука и носом-лампочкой, который будет зажигаться, если замкнуть цепь.
— Давайте не будем рисовать дурацкого скучного клоуна, — уговаривала я Дженни с Ивонной. — Нарисуем лучше Балерину, а вместо носа поставим розовую лампочку!
— У тебя уже сдвиг на почве этой чертовой оленихи, — сказала Ивонна.
Мои истории про Балерину ее уже достали.
На уроке рисования я изобразила портрет Балерины в стиле Пикассо, с рогами на боку, растопыренными ногами, и оба глаза поместила на одной стороне головы. Мне казалось, что получился очень хороший рисунок. Я подарила его Вите, но она сморщила нос.
— Балерина совсем не такая! Даже Максик знает, где находятся глаза — по обе стороны от носа.
— Ну и засунь ее рога себе в нос, — обиделась я.
На занятиях по драматическому искусству нам велели сыграть семь смертных грехов. Я выбрала гнев и на самом деле жутко разозлилась. Моими партнершами были Дженни с Ивонной, так они по-настоящему испугались, когда я стала на них орать.
Я им сказала:
— Это же просто роль.
— Очень уж ты хорошо в нее вживаешься, — сказала Дженни.
С математикой дела у меня шли плохо, просто-таки безнадежно. Мы как раз проходили проценты — так вот, у меня все было стопроцентно безнадежно. В воскресенье вечером мама зашла к нам в комнату и увидела, как я сижу, тру лоб и ни один ответ у меня не сходится.
— Ты можешь сказать учительнице, что не понимаешь, как это решать? — спросила мама, заглядывая в беспорядочно расставленные на странице цифирки. — Я в этом ничего не соображаю. А другие дети как, справляются? Например, Дженни и Ивонна?
— Ивонна по математике учится лучше всех. Дженни сидит с ней за одной партой и списывает. А домашнюю работу за Дженни делает папа.
Мама вздохнула:
— Ну, даже если бы твой папа был сейчас с нами, задачу он решить не в состоянии даже под страхом смерти. Попробуй попросить бабушку.
Я решила, что лучше уж пусть меня ругает учительница в школе. Бабушка в последнее время и так к нам ко всем придиралась.
— Я знаю, Эм, она часто сердится. Она очень устает — ей приходится много работать. Она теперь оплачивает все наши счета, и ей это очень надоело, — прошептала мама.
Я знала, что деньги — наша Большая Проблема. Папа больше не присылал чеков, а мама у себя в парикмахерской зарабатывала немного.
— Бабушка считает, что мне нужно подать на папу в суд и добиться, чтобы он регулярно платил нам алименты, — сказала мама. — Может быть, и нужно, но все это так ужасно. А если он до сих пор не нашел работу в Шотландии, то и денег у него нет. Я уверена, он прислал бы сколько-нибудь, если бы мог.
По истории мы проходили династию Тюдоров. По сравнению с Генрихом Восьмым папа казался очень даже хорошим мужем. Мне было жутко противно, когда бабушка принималась говорить о нем гадости. Мне, конечно, было жалко, что она так устает, но, по крайней мере, она сидела за столом у себя в конторе, а не стояла целый день на ногах, как мама. По географии нам рассказывали про какую-то индийскую деревню, где старушки вроде нашей бабушки носят на голове громадные кувшины с водой и занимаются непосильным трудом в поле от зари до зари.
Мне тоже доставалось непосильного труда на уроках физкультуры, потому что школа готовилась к Дню спорта. Хорошо Ивонне — она первой приходила к финишу на любых состязаниях, прыгала выше и дальше всех, ловчее всех скакала во время бега в мешках, победила в гонке с яйцом, причем без жульничества, даже не приклеивая яйцо к ложке скотчем. И когда в парных гонках ей привязали одну ногу к ноге Дженни, она и то выиграла. Она бы и с обеими связанными ногами могла выиграть!
По крайней мере, Дженни на тренировках бегала почти так же медленно, как я. Каждый раз мы пыхтели и сопели позади всего класса. Я подозреваю, что Дженни могла бы бежать немножечко быстрее, но она по доброте своей нарочно тормозила, чтобы мне было не так одиноко, вот мы обе и приходили последними. Поскольку в парной гонке Дженни бежала с Ивонной, то Дженни предложила мне встать с ней в пару в гонках «с тачкой».
Пока я бежала, держа за ноги Дженни, исполнявшую роль «тачки», все было еще туда-сюда, но через несколько минут миссис Маркс дунула в свисток и велела участникам поменяться. Сердце у меня так и застучало. Кто был раньше «тачкой», должен теперь бежать, а кто бежал — должен стать «тачкой». Я была больше похожа не на тачку, а на броневик. Дженни было меня не поднять. Она мужественно старалась, но так и не смогла оторвать мои ноги от земли.
— Не надо, Дженни, надорвешься, — сказала я, лежа на земле, красная как рак, потому что все смотрели на нас и ехидно хихикали. — Я слишком жирная.
— Нет-нет, просто у меня слабые руки. Мускулатура совсем никуда, — возражала добрая Дженни.
Еще один тяжелый момент я пережила на уроке английского языка. Миссис Маркс сказала, что в этом полугодии мы будем читать и писать сочинения о дилеммах и о том, какие проблемы бывают у детей.
— Типа, когда их дразнят, миссис Маркс? — спросила Ивонна.
— Безусловно, это одна из тем, которые мы будем разбирать. А как ты думаешь, почему некоторых детей дразнят?
— Потому что они зануды!
— Потому что выглядят по-дурацки!
— Потому что они жирные!
Я почувствовала, что весь класс смотрит на меня. Я уставилась прямо перед собой. Мне хотелось умереть.
— Миссис Маркс, вот у Дженны Уильямс есть книжка про то, как дети дразнятся, — быстро сказала Дженни. — Называется «Банда девчонок». Можно, мы ее почитаем на уроке? Там очень много про разные проблемы.
— Ох, девочки, эта ваша Дженна Уильямс… — сказала миссис Маркс. — Не пора ли вам начать читать что-нибудь другое? Впрочем, ты, Дженни, можешь в качестве домашнего задания написать сочинение по этой книге на тему о том, как детей дразнят.
— А можно, я тоже, миссис Маркс? — спросила Ивонна.
— И Эмили? — сказала Дженни.
Я благодарно улыбнулась ей, но мне хотелось написать на другую тему.
— Проблема девочки, у которой сдвиг по фазе из-за игрушечного оленя? — сказала Ивонна.
— Ха-ха, — сказала я.
— Так о чем будет твое сочинение, Эм? — спросила Дженни.
— Да так… О папах, — пробормотала я. — В общем, каково это, когда папы нет рядом.
Дженни сочувственно погладила мою коленку.
— Спорим, у Дженны Уильямс и об этом есть книжка, — сказала Ивонна.
— Да, «Поросенок в серединке».
Это была книга о девочке по имени Кенди. У нее мама с папой разошлись и все время спорили, кто из них возьмет ее к себе. У Кенди был такой миленький игрушечный поросеночек по имени Репка, она всюду таскала его с собой.
Я прочитала эту книжку, наверное, раз пять, так что могла начать свое сочинение хоть сейчас. Я исписала целых четыре страницы и еще нарисовала Кенди, ее маму с новой семьей и папу с его новой семьей. Я даже нарисовала Репку в игрушечном свинарнике, сделанном из обувной коробки.
— Ты очень быстро читаешь, Эмили, — сказала миссис Маркс на следующий день, когда я сдавала ей работу. — Знаешь что, а давай подберем тебе еще несколько книг о детях, которые оказались в той же ситуации, что и Кенди из «Поросенка в серединке».
Она стала перебирать детскую классику на полке в углу — книги, на которые никто никогда даже не смотрит, не то чтобы читать.
Я сказала:
— В старину не было разводов.
— Не было, но тем не менее случалось, что семьи распадались или ребенок терял отца из-за какого-нибудь несчастья, — сказала миссис Маркс. — Почитай-ка «Маленькую принцессу», Эмили. Я думаю, тебе понравится. И вот еще — «Маленькие женщины» и «Вагонные дети».
Я немножко воспряла духом.
— Я видела фильм, он мне понравился. Только книжка, наверное, очень старомодная и ее трудно читать?
— А ты попробуй, и узнаешь, — сказала миссис Маркс.
Ивонна скорчила испуганную рожицу, когда увидела, что мне дали целых три книжки из детской классики.
— Ты раньше всех сдала домашнюю работу, и за это тебя еще и наказали? — сказала она. — Бедненькая ты, Эм!
Даже Дженни ужаснулась. Но я как начала читать книжку Эдит Несбит «Вагонные дети», так сразу и втянулась. Через две страницы чтение пошло так же легко, как с книгами Дженны Уильямс, и старинный слог нисколечко мне не мешал. Странно немного было, что Бобби в четырнадцать лет не красилась, не носила высокие каблуки и вообще одевалась как маленькая девочка. Вела-то она себя совсем как взрослая. Бобби, Филлис и Питеру разрешали путешествовать по всей округе, и их мама совершенно за них не беспокоилась.
Интереснее всего мне было читать о том, что касалось их папы. Я подумала, что эти дети были немножко туповатые, ведь с самого начала было очевидно, что их папу забрали в тюрьму. А как бы я себя чувствовала, если бы мой папа был в тюрьме? По крайней мере, я смогла бы навещать его раз в месяц, посылать ему письма, звонить по телефону.
Так ужасно, когда не знаешь, где он. Я смотрела карту Британии в школьном атласе. Шотландия показалась мне не очень большой. Я надеялась, что ее можно всю осмотреть за неделю, но когда спросила миссис Маркс, она сказала, что на самом деле там сотни миль в длину и в ширину. Может быть, папа сейчас в Эдинбургском замке, или гуляет по улице Сокихолл, или пересекает мост Тей-Роуд-Бридж, плывет на парусной лодке по озеру под названием Лох-Несс, или лазает по горам, или идет на веслах у побережья, или разглядывает шотландскую корову, или играет на волынке или примеряет клетчатую юбку — килт…
Сестры из книги «Маленькие женщины» тоже не знали, где их папа. Почти всю книгу он был далеко, сражался на войне. Я не могла даже представить нашего папу на войне. Он был убежденным пацифистом и считал, что любая война — это плохо. Но вот Мег, Джо, Бет и Эми очень гордились своим отцом и вязали ему носки — совсем как я связала для папы тот полосатый шарф! Интересно, носит ли он его еще? Наверное, нет, ведь уже стало довольно тепло. Надеюсь, он хоть его не выбросил. Если просто сунул куда-нибудь в ящик, может, он иногда вынимает шарф, прикладывает его к щеке и думает обо мне? А вспоминает ли он Виту, свою маленькую принцессу? Не задумывается, как там Максик без него?
Папа сестер Марч вернулся домой после того, как был ранен в бою. А если наш папа заболеет, он к нам вернется? Я не могла представить, чтобы Сара согласилась ухаживать за больным.
В «Маленьких женщинах» много говорилось о болезнях. Мне понравилась глава, в которой Бет чуть не умерла. Я перечитывала это место много раз. Если Вита тяжело заболеет, я буду преданно ухаживать за нею, кормить с ложечки, причесывать, и утирать ей пот со лба влажной фланелькой, и без конца рассказывать сказки про Балерину.
Потом я прочла «Маленькую принцессу». Эта книга оказалась лучше всех, только очень грустная. Мне страшно понравилось самое начало, когда отец Сары привозит ей несколько чемоданов роскошных нарядов — шелк, меха, как будто она и в самом деле маленькая принцесса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Только Балерина, мам.
Я вылезла из ванны и впустила маму внутрь.
— Опять ты со своей Балериной! Сумасшедшая девчонка! — сказала мама. — Меня просто убивает, как вы, дети, с ней возитесь, словно она живая. Ты совсем свихнулась, деточка. Но сочиняешь ты про нее просто замечательно. Уже начала записывать эти истории в свою новую тетрадку?
— Ага! — Я махнула перед ней раскрытой тетрадью.
— Ты пишешь в ванне? — ужаснулась мама, увидев груду мятых полотенец.
— Это у меня такая специальная сочинительская лежанка, мам.
— Господи боже, — вздохнула мама. — Не думала, что ты станешь сочинять по ночам. Ночью надо сладко спать в кроватке.
— Разве ты никогда не слышала о светильнике, горящем всю ночь напролет, мам? У меня вдохновение!
— У тебя на все найдется ответ, моя Эм! — Мама обняла меня. — Ну давай почитаем что у тебя получилось.
— Нет, подожди. Я сперва все закончу и заполню всю тетрадку целиком.
— Ну скажи, хорошо я придумала? Я специально купила нелинованную тетрадку, чтобы ты могла рисовать картинки. Может быть, Максик тебе одолжит на время свои шикарные фломастеры, если ты его очень вежливо попросишь.
Я сказала:
— Может быть.
Я решила, что не стану ябедничать на Максика. Сначала проведу собственное расследование.
Я даже не пробовала прямо спрашивать Максика. Просто на следующий день старалась за ним приглядывать. Я видела: когда он одевался, тайком вытащил из коробки коричневый фломастер и спрятал к себе в носок.
Я упорно ходила за ним по пятам, хоть это и было жутко утомительно. Максик носился по всему дому, кидался то туда, то сюда, бегал вверх и вниз по лестнице и вообще бесился. Пытался карабкаться на маму, бодал головой бабушку, дергал меня за волосы, щипал Виту. Опрокинул пакет с кукурузными хлопьями, облился соком, споткнулся о пылесос и поднял визг до небес — но он не вынимал из носка коричневый фломастер и ничего не рисовал.
Я терпеливо выжидала. Максик отправился в туалет. Я поднялась за ним и стала караулить у двери. Я ждала, ждала, ждала… Правду говорила бабушка, Максик в последнее время очень уж подолгу заседает в уборной.
Мне уже и самой понадобилось туда зайти. Да и надоело ждать. Я постучалась в дверь:
— Максик! Выходи, ты, наверное, уже закончил свои дела.
— Уйди, Эм, — ответил Максик из-за двери.
— Максик, ты там сидишь уже пятнадцать минут. В чем дело? Живот разболелся?
— Нет! Канай отсюда! — заорал Максик.
Он знал, что так говорить не полагается. Это выражение он подхватил из какой-то телепередачи, бабушку оно просто из себя выводило.
— Никуда я не собираюсь канать. Сам выходи оттуда! — Я выдержала паузу и зашипела в замочную скважину: — Я знаю, чем ты там занимаешься!
— Не знаешь! — Но в голосе Максика звучал страх.
— Выходи, не то расскажу маме, — пригрозила я.
Максик затих. Потом вдруг отпер дверь и вышел.
Тебе же не разрешают запираться, — сказала я. — Вдруг замок заест?
— А я тогда выпрыгну в окошко, — сказал Максик. — Вот так!
Он запрыгал по коридору, словно гигантская лягушка. Прыгал он как-то неуклюже, придерживая руками футболку на груди. Все ясно — он что-то прячет.
Я ему немножко подыграла, тоже стала прыгать по-лягушачьи. Максик радостно заквакал, потерял равновесие и покачнулся, взмахнув руками. Я воспользовалась случаем, сунула руку ему под футболку и выдернула… большущий комок мятой розовой туалетной бумаги!
—Фу!
Я тут же его выронила.
— Не трогай, не трогай, не трогай! — заорал Максик как резаный, хотя я ее уже потрогала.
— Максик, что это еще за игры? Использованную бумагу бросают в унитаз, а не прячут за пазуху!
Он потянулся к бумаге, я перехватила его запястья.
— Отдай! — ревел Максик.
— Она же грязная! — вопила я.
Но тут я пригляделась и поняла, что бумагу использовали совсем не в том смысле, как я подумала. В этой куче было, наверное, штук двадцать отдельных квадратиков туалетной бумаги. На каждой были нарисованы какие-то каракули коричневым фломастером. И не просто злобно начирканы кое-как, не то что раньше. Их выводили медленно и аккуратно, ровными строчками, как будто настоящие буквы, и каждый квадратик был заполнен ими сверху донизу. А вместо подписи на каждом стояла корявая буква "М", означающая «Максик», и целый ряд кривоватых сердечек.
— Так это письма, Максик!
Я отпустила его и стала разглаживать бумажные квадратики.
— Отдай! — Максик стукнул меня.
— Кому ты пишешь, Максик? — спросила я, хотя, конечно, и сама знала.
— Заткнись, Эм! — взвился Максик.
— Эмили, что ты делаешь с братом? — крикнула снизу бабушка.
— Ничего я с ним не делаю, бабуля. Просто сунула ему голову в унитаз, прочищаю трубу! — крикнула я в ответ.
— Что?! — завопила бабушка.
— Шучу, шучу, бабушка. Просто мы тут с Максиком кое-что выясняем, только и всего.
Я встала на колени перед Максиком, нос к носу.
— Ты пишешь папе, да, Максик? Ты его ничуточки не забыл. Просто тебе не хочется о нем говорить, потому что это больно, так?
— Нет, нет, нет! — ответил Максик, но по щекам у него уже текли большущие слезы.
— А что ты ему пишешь? Ты просишь его вернуться?
— Я пишу, что буду большим и храбрым, если он вернется, — прорыдал Максик.
— Папа тебя любит таким, какой ты есть — маленький и глупый.
Я изо всех сил его обняла. Он сначала вырывался, потом прижался ко мне, потерся лохматой макушкой о мою шею.
— Я ему написал миллионы писем.
— Куда же ты их потом дел?
— Отправил по почте. Опустил в почтовый ящик около магазина, как полагается. Бабушка смотрела в другую сторону, — гордо объяснил Максик.
Я представила себе почтовый ящик, набитый обрывками туалетной бумаги, и сама чуть не заплакала.
9
В школе на занятиях по технике нас учили составлять электрические цепи.
— Вот хорошо! — сказала бабушка. — Во всем доме хорошо бы заменить проводку, а денег нету. Может, ты для нас это сделаешь, Эм?
На самом деле она говорила не всерьез. Это она так иронизировала.
Наша учительница, миссис Маркс, предложила нам нарисовать лицо клоуна с бантом вместо галстука и носом-лампочкой, который будет зажигаться, если замкнуть цепь.
— Давайте не будем рисовать дурацкого скучного клоуна, — уговаривала я Дженни с Ивонной. — Нарисуем лучше Балерину, а вместо носа поставим розовую лампочку!
— У тебя уже сдвиг на почве этой чертовой оленихи, — сказала Ивонна.
Мои истории про Балерину ее уже достали.
На уроке рисования я изобразила портрет Балерины в стиле Пикассо, с рогами на боку, растопыренными ногами, и оба глаза поместила на одной стороне головы. Мне казалось, что получился очень хороший рисунок. Я подарила его Вите, но она сморщила нос.
— Балерина совсем не такая! Даже Максик знает, где находятся глаза — по обе стороны от носа.
— Ну и засунь ее рога себе в нос, — обиделась я.
На занятиях по драматическому искусству нам велели сыграть семь смертных грехов. Я выбрала гнев и на самом деле жутко разозлилась. Моими партнершами были Дженни с Ивонной, так они по-настоящему испугались, когда я стала на них орать.
Я им сказала:
— Это же просто роль.
— Очень уж ты хорошо в нее вживаешься, — сказала Дженни.
С математикой дела у меня шли плохо, просто-таки безнадежно. Мы как раз проходили проценты — так вот, у меня все было стопроцентно безнадежно. В воскресенье вечером мама зашла к нам в комнату и увидела, как я сижу, тру лоб и ни один ответ у меня не сходится.
— Ты можешь сказать учительнице, что не понимаешь, как это решать? — спросила мама, заглядывая в беспорядочно расставленные на странице цифирки. — Я в этом ничего не соображаю. А другие дети как, справляются? Например, Дженни и Ивонна?
— Ивонна по математике учится лучше всех. Дженни сидит с ней за одной партой и списывает. А домашнюю работу за Дженни делает папа.
Мама вздохнула:
— Ну, даже если бы твой папа был сейчас с нами, задачу он решить не в состоянии даже под страхом смерти. Попробуй попросить бабушку.
Я решила, что лучше уж пусть меня ругает учительница в школе. Бабушка в последнее время и так к нам ко всем придиралась.
— Я знаю, Эм, она часто сердится. Она очень устает — ей приходится много работать. Она теперь оплачивает все наши счета, и ей это очень надоело, — прошептала мама.
Я знала, что деньги — наша Большая Проблема. Папа больше не присылал чеков, а мама у себя в парикмахерской зарабатывала немного.
— Бабушка считает, что мне нужно подать на папу в суд и добиться, чтобы он регулярно платил нам алименты, — сказала мама. — Может быть, и нужно, но все это так ужасно. А если он до сих пор не нашел работу в Шотландии, то и денег у него нет. Я уверена, он прислал бы сколько-нибудь, если бы мог.
По истории мы проходили династию Тюдоров. По сравнению с Генрихом Восьмым папа казался очень даже хорошим мужем. Мне было жутко противно, когда бабушка принималась говорить о нем гадости. Мне, конечно, было жалко, что она так устает, но, по крайней мере, она сидела за столом у себя в конторе, а не стояла целый день на ногах, как мама. По географии нам рассказывали про какую-то индийскую деревню, где старушки вроде нашей бабушки носят на голове громадные кувшины с водой и занимаются непосильным трудом в поле от зари до зари.
Мне тоже доставалось непосильного труда на уроках физкультуры, потому что школа готовилась к Дню спорта. Хорошо Ивонне — она первой приходила к финишу на любых состязаниях, прыгала выше и дальше всех, ловчее всех скакала во время бега в мешках, победила в гонке с яйцом, причем без жульничества, даже не приклеивая яйцо к ложке скотчем. И когда в парных гонках ей привязали одну ногу к ноге Дженни, она и то выиграла. Она бы и с обеими связанными ногами могла выиграть!
По крайней мере, Дженни на тренировках бегала почти так же медленно, как я. Каждый раз мы пыхтели и сопели позади всего класса. Я подозреваю, что Дженни могла бы бежать немножечко быстрее, но она по доброте своей нарочно тормозила, чтобы мне было не так одиноко, вот мы обе и приходили последними. Поскольку в парной гонке Дженни бежала с Ивонной, то Дженни предложила мне встать с ней в пару в гонках «с тачкой».
Пока я бежала, держа за ноги Дженни, исполнявшую роль «тачки», все было еще туда-сюда, но через несколько минут миссис Маркс дунула в свисток и велела участникам поменяться. Сердце у меня так и застучало. Кто был раньше «тачкой», должен теперь бежать, а кто бежал — должен стать «тачкой». Я была больше похожа не на тачку, а на броневик. Дженни было меня не поднять. Она мужественно старалась, но так и не смогла оторвать мои ноги от земли.
— Не надо, Дженни, надорвешься, — сказала я, лежа на земле, красная как рак, потому что все смотрели на нас и ехидно хихикали. — Я слишком жирная.
— Нет-нет, просто у меня слабые руки. Мускулатура совсем никуда, — возражала добрая Дженни.
Еще один тяжелый момент я пережила на уроке английского языка. Миссис Маркс сказала, что в этом полугодии мы будем читать и писать сочинения о дилеммах и о том, какие проблемы бывают у детей.
— Типа, когда их дразнят, миссис Маркс? — спросила Ивонна.
— Безусловно, это одна из тем, которые мы будем разбирать. А как ты думаешь, почему некоторых детей дразнят?
— Потому что они зануды!
— Потому что выглядят по-дурацки!
— Потому что они жирные!
Я почувствовала, что весь класс смотрит на меня. Я уставилась прямо перед собой. Мне хотелось умереть.
— Миссис Маркс, вот у Дженны Уильямс есть книжка про то, как дети дразнятся, — быстро сказала Дженни. — Называется «Банда девчонок». Можно, мы ее почитаем на уроке? Там очень много про разные проблемы.
— Ох, девочки, эта ваша Дженна Уильямс… — сказала миссис Маркс. — Не пора ли вам начать читать что-нибудь другое? Впрочем, ты, Дженни, можешь в качестве домашнего задания написать сочинение по этой книге на тему о том, как детей дразнят.
— А можно, я тоже, миссис Маркс? — спросила Ивонна.
— И Эмили? — сказала Дженни.
Я благодарно улыбнулась ей, но мне хотелось написать на другую тему.
— Проблема девочки, у которой сдвиг по фазе из-за игрушечного оленя? — сказала Ивонна.
— Ха-ха, — сказала я.
— Так о чем будет твое сочинение, Эм? — спросила Дженни.
— Да так… О папах, — пробормотала я. — В общем, каково это, когда папы нет рядом.
Дженни сочувственно погладила мою коленку.
— Спорим, у Дженны Уильямс и об этом есть книжка, — сказала Ивонна.
— Да, «Поросенок в серединке».
Это была книга о девочке по имени Кенди. У нее мама с папой разошлись и все время спорили, кто из них возьмет ее к себе. У Кенди был такой миленький игрушечный поросеночек по имени Репка, она всюду таскала его с собой.
Я прочитала эту книжку, наверное, раз пять, так что могла начать свое сочинение хоть сейчас. Я исписала целых четыре страницы и еще нарисовала Кенди, ее маму с новой семьей и папу с его новой семьей. Я даже нарисовала Репку в игрушечном свинарнике, сделанном из обувной коробки.
— Ты очень быстро читаешь, Эмили, — сказала миссис Маркс на следующий день, когда я сдавала ей работу. — Знаешь что, а давай подберем тебе еще несколько книг о детях, которые оказались в той же ситуации, что и Кенди из «Поросенка в серединке».
Она стала перебирать детскую классику на полке в углу — книги, на которые никто никогда даже не смотрит, не то чтобы читать.
Я сказала:
— В старину не было разводов.
— Не было, но тем не менее случалось, что семьи распадались или ребенок терял отца из-за какого-нибудь несчастья, — сказала миссис Маркс. — Почитай-ка «Маленькую принцессу», Эмили. Я думаю, тебе понравится. И вот еще — «Маленькие женщины» и «Вагонные дети».
Я немножко воспряла духом.
— Я видела фильм, он мне понравился. Только книжка, наверное, очень старомодная и ее трудно читать?
— А ты попробуй, и узнаешь, — сказала миссис Маркс.
Ивонна скорчила испуганную рожицу, когда увидела, что мне дали целых три книжки из детской классики.
— Ты раньше всех сдала домашнюю работу, и за это тебя еще и наказали? — сказала она. — Бедненькая ты, Эм!
Даже Дженни ужаснулась. Но я как начала читать книжку Эдит Несбит «Вагонные дети», так сразу и втянулась. Через две страницы чтение пошло так же легко, как с книгами Дженны Уильямс, и старинный слог нисколечко мне не мешал. Странно немного было, что Бобби в четырнадцать лет не красилась, не носила высокие каблуки и вообще одевалась как маленькая девочка. Вела-то она себя совсем как взрослая. Бобби, Филлис и Питеру разрешали путешествовать по всей округе, и их мама совершенно за них не беспокоилась.
Интереснее всего мне было читать о том, что касалось их папы. Я подумала, что эти дети были немножко туповатые, ведь с самого начала было очевидно, что их папу забрали в тюрьму. А как бы я себя чувствовала, если бы мой папа был в тюрьме? По крайней мере, я смогла бы навещать его раз в месяц, посылать ему письма, звонить по телефону.
Так ужасно, когда не знаешь, где он. Я смотрела карту Британии в школьном атласе. Шотландия показалась мне не очень большой. Я надеялась, что ее можно всю осмотреть за неделю, но когда спросила миссис Маркс, она сказала, что на самом деле там сотни миль в длину и в ширину. Может быть, папа сейчас в Эдинбургском замке, или гуляет по улице Сокихолл, или пересекает мост Тей-Роуд-Бридж, плывет на парусной лодке по озеру под названием Лох-Несс, или лазает по горам, или идет на веслах у побережья, или разглядывает шотландскую корову, или играет на волынке или примеряет клетчатую юбку — килт…
Сестры из книги «Маленькие женщины» тоже не знали, где их папа. Почти всю книгу он был далеко, сражался на войне. Я не могла даже представить нашего папу на войне. Он был убежденным пацифистом и считал, что любая война — это плохо. Но вот Мег, Джо, Бет и Эми очень гордились своим отцом и вязали ему носки — совсем как я связала для папы тот полосатый шарф! Интересно, носит ли он его еще? Наверное, нет, ведь уже стало довольно тепло. Надеюсь, он хоть его не выбросил. Если просто сунул куда-нибудь в ящик, может, он иногда вынимает шарф, прикладывает его к щеке и думает обо мне? А вспоминает ли он Виту, свою маленькую принцессу? Не задумывается, как там Максик без него?
Папа сестер Марч вернулся домой после того, как был ранен в бою. А если наш папа заболеет, он к нам вернется? Я не могла представить, чтобы Сара согласилась ухаживать за больным.
В «Маленьких женщинах» много говорилось о болезнях. Мне понравилась глава, в которой Бет чуть не умерла. Я перечитывала это место много раз. Если Вита тяжело заболеет, я буду преданно ухаживать за нею, кормить с ложечки, причесывать, и утирать ей пот со лба влажной фланелькой, и без конца рассказывать сказки про Балерину.
Потом я прочла «Маленькую принцессу». Эта книга оказалась лучше всех, только очень грустная. Мне страшно понравилось самое начало, когда отец Сары привозит ей несколько чемоданов роскошных нарядов — шелк, меха, как будто она и в самом деле маленькая принцесса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21