Давид обернулся. Девушка в голубом костюме и больших, совершенно круглых темных очках улыбалась ему, но какая-то тревога была спрятана в уголках рта, который вместе с маленьким носиком составлял единственную неприкрытую часть лица: всего остального не было видно за очками и прядями каштановых волос, похожих на чуть-чуть раздвинутые шторки.– Извините меня, синьор, я уже полчаса дожидаюсь автобуса, а у меня срочное дело, не могли бы вы довезти меня до Порта-Романа?Давид Аузери кивнул, и она устроилась с ним рядом в очень приличной и сдержанной позе, положив на колени плоскую светло-коричневую сумочку величиной не больше мужского бумажника.– Какая улица? – спросил он, включая зажигание.– Там я покажу, если вы будете настолько любезны, что довезете меня до места.– Ну конечно. Нам по пути.– Как хорошо! Мне бы не хотелось отнимать у вас время.Колени его спутницы были не то чтобы уж совсем открыты, но все же выглядывали из-под сумочки, и он временами на них косился.– Не сочтите меня бесцеремонной, но автобуса долго не было, а такси, когда надо, ни за что не поймаешь.Должно быть, этот мягкий голос подсказал ему верное решение; впрочем, не только он. Давид был одинок, а одинокие люди склонны мыслить логически. Во-первых, он смутно помнил, что этот автобус не идет до Порта-Романа. К тому же на углу улицы Джардини есть стоянка такси, и он приметил там длинный хвост машин. На всех перекрестках для них, как по заказу, зажигался зеленый свет, и вскоре они очутились на площади Миссори. Неизвестно, что сыграло большую роль: близость девушки, созерцание ее коленей или жара, но только внутри у Давида отказали все сдерживающие центры.– Вы любите быструю езду?– Да, если водитель опытный. – Мягкость в голосе сделалась обволакивающей.– Я хочу съездить во Флоренцию по автостраде. Мы бы могли вернуться к шести, максимум – к семи.– Во Флоренцию? Далековато. – Голос стал чуть жестче, однако она ни словом не обмолвилась о давешнем «срочном» деле.– Еще до ужина будем в Милане. – Сдерживающих центров как не бывало, где-то в глубинах подсознания начало выкристаллизовываться истинное "я" Давида Аузери.Девушка как будто вновь отгородилась от него стеной.– Ну да, а потом возьмете и высадите меня посреди автострады.– Почему вы решили, что я на такое способен? – В его голосе тоже появились жесткие – отцовские – нотки.Девушка сняла очки и откинула с лица волосы; глаза у нее были усталые и, пожалуй, испуганные, но в выражении сквозила почти детская непосредственность. Ту же непосредственность он уловил и в тоне, когда она произнесла:– Я всегда мечтала побывать во Флоренции, но чтобы вот так... мне страшно.Девушка, которая делает вид, что ждет автобус, а сама охотится за мужчиной – молодым или пожилым, не важно, главное чтоб был один и на машине и никуда не спешил, – по идее, не должна быть очень уж пугливой, но эта на притворщицу вроде не похожа.– Вы первая, кто меня испугался.Вот и проспект Лоди, скоро выезд на автостраду, надо на что-то решиться. Он чуть притормозил и небрежным царственным жестом переложил две купюры по десять тысяч из своего бумажника в ее плоскую сумочку. Эту операцию он ухитрился проделать так, чтоб не задеть ее самолюбия вульгарным видом денег. Чутье подсказало ему, что именно деньги – лучшее средство успокоить человека, находящегося в состоянии депрессии, тревоги, страха.– Поехали, – тотчас сказала она, хотя голос остался жестким, даже с оттенком горечи. – Есть масса способов посетить Флоренцию, мне, как видно, был уготован именно такой.До полицейского поста на автостраде он ехал на малой скорости и продолжал ползти еще с десяток километров, после того как пробил карточку оплаты: ему необходим был разбег. Девушка снова надела очки, задернула шторки и легонько, будто невзначай коснулась его плеча.– Можете ехать и побыстрей, я же вам говорила, что люблю скорость.Он послушался и показал, на что способна его «Джульетта». Автострада была забита, но в том, как он вел машину, девушка не могла заметить ни малейшей оплошности: если не смотреть на спидометр, никогда и не скажешь, что они движутся с риском для жизни.Она всю дорогу молчала. В такой ситуации девушки обычно либо визжат от страха, либо, чтобы отвлечься, пытаются как-то поддерживать разговор – рассказывают о себе или засыпают спутника вопросами. Но она, видимо, хорошо знала мужчин и быстро поняла, что он принадлежит к тем лучшим представителям сильного пола, которые не умеют делать два дела сразу. Подчас мужчины из породы цирковых мопсов играют на барабане палочкой, привязанной к хвосту, бьют в надетые на лапы тарелки и одновременно мотают головой, обвешанной колокольчиками, – ей такие никогда не нравились. Долгое умиротворенное молчание и Давиду пошло на пользу: он окончательно расслабился, душа сладко потягивалась внутри, точно кошка, просидевшая полдня в тетушкиной корзинке; на смену скованности пришло ощущение мужской силы, ловкости. Автопробег Милан – Флоренция – Милан потерял для него всякий интерес; на станции обслуживания в Сомалье он остановил машину перед домиком, украшенным флажками.– Пошли выпьем что-нибудь.Молча и покорно она последовала за ним; обоих мучила жажда, и они выпили по мятному ликеру – крепкому, из холодильника.– Здесь река близко, можно прогуляться по берегу. – Недавно он был там один и еще подумал, что для определенных занятий лучше места не найти, но, скорее всего, это лишь несбыточная мечта. А она вдруг сбылась.Оставив машину перед веселеньким зданьицем, они направились к реке по мостовой, переходящей в прибрежную дорогу, которая разветвлялась на множество тропинок, ведущих к уединенным уголкам в зарослях кустарника. Пока они шли по берегу, она сняла очки и стерла помаду с губ бумажной салфеткой, потом, скомкав мягкий квадратик, бросила его в воду и долго следила, как он покачивается на воде. Наконец Давид оторвал ее от этого занятия, взял под руку и увел подальше от света, в кусты.Она, как более опытная, сама выбрала подходящее место и опустилась на корточки. Он стоя смотрел на нее и курил. Она сняла голубой жакет, под ним оказался только лифчик, сняла и его; тогда и он сбросил пиджак, с которым вне дома расставался только в аналогичных этому случаях.По возвращении она снова увидела на воде скомканную салфетку: та запуталась в водорослях. Это напомнило ей, что надо снова накрасить губы.– Ты милый, – сказала она, смотрясь в зеркальце. – Когда я заметила тебя на улице Джардини, то вначале не решалась подойти: у тебя очень суровый вид, но мне были позарез нужны пятьдесят тысяч. – Она убрала зеркальце и помаду в сумочку и двинулась вперед. Немного погодя добавила: – Может, пообедаем здесь?Давид понимал, что торговые сделки – не его амплуа, поэтому постарался как можно незаметнее переложить из своего бумажника в ее сумочку вульгарные купюры по десять тысяч – сумму, недостающую до названной ею.– Это много, я знаю, – сказала она. – Считай, что ты пожертвовал на благотворительные цели.Он не любил говорить о деньгах и поспешно сменил тему:– Ты откуда?– Из Неаполя.– Вот уж никогда бы не подумал.– Я три года занималась дикцией, мечтала играть в Театре – с большой буквы. Хочешь, прочту тебе что-нибудь из Шекспира?Они пообедали в том же веселеньком домике на автостраде. Обменялись поверхностными биографическими сведениями. Она небрежно сообщила, что около года назад приехала в Милан искать работу, но ничего подходящего не нашла; он поведал, что служит на крупном предприятии, что было правдой, ведь «Монтекатини» – очень крупное предприятие.– Должно быть, неплохое местечко, судя по тому, как ты соришь деньгами.Он промолчал.– Ты не передумал ехать во Флоренцию?После обеда от шлюзов, что были у него внутри, не осталось даже воспоминания: инстинкты бурлили свободным потоком.– Я бы вернулся к реке, – напрямик сказал он.– Я бы тоже, – ответила она.Они вернулись к реке, а после опять на автостраду – восстановить силы. Ей захотелось виски; он в то время еще отдавал предпочтение пиву. После того как она заказала вторую порцию, Давид поинтересовался:– А тебе не вредно столько виски?– Вообще-то вредно. Но поскольку завтра меня уже не будет в живых, то сейчас мне не повредит даже серная кислота.Он, как водится, подумал, что она неловко шутит, что ее развезло, хотя шестое чувство подсказывало ему: она не шутит и вовсе не пьяна. По характеру она очень выдержанна, уравновешенна, – это видно с первого взгляда, – до сих пор не произнесла ни одного лишнего слова, и если уж говорит, что намерена свести счеты с жизнью – значит, это серьезно.– Время от времени всем приходят такие идеи.– Иногда это не только идеи. Вот я недавно видела в витрине книгу, там на обложке были напечатаны слова писательницы: «Я уйду из жизни, как только поставлю последнюю точку в этой книге». А внизу приписка: «Она в самом деле покончила с собой». Для нее это были не просто слова. – Они сидели перед окном, она то и дело смотрела в щель между неплотно задернутыми шторами: там на автостраде под слепящим солнцем, словно во вспышках блицев, проносились машины. – И для меня тоже.Ему нравилось ее слушать, нравился этот неожиданный поворот в разговоре: Эрос и Танат – близкие родственники. Его самого иногда посещали мысли насчет жизни и смерти, но до сих пор не было случая с кем-либо ими поделиться – от недостатка общения; а теперь вот такая возможность представилась.– Конечно, жить гораздо труднее, чем умереть.– Пожалуй, – равнодушно отозвалась она (по-видимому, эта мысль ее не заинтересовала). – Но у меня нет никакого желания умирать и никогда не было... Знаешь, если я тебе еще не надоела, выслушай меня, а потом подведем черту.– Нет, не надоела, – ответил он вполне искренне.– В жизни всякое случается, кто знает, может, ты послан мне судьбой. – Уголки ее чувственных губ были прикрыты прядями-шторками, но он все равно видел, что она и не думает улыбаться. – Если ты увезешь меня месяца на три подальше отсюда, то мне не надо будет расставаться с жизнью. Понимаю, это звучит нелепо, но я попала в дурацкий переплет... Ты не пожалеешь, честное слово, все же я чуть-чуть нравлюсь тебе. На вид я серьезная, порядочная, интеллигентная девушка, тебе не придется за меня краснеть. Я умею есть устриц вилкой, а не беру руками и не высасываю, как делает одна моя подруга. Денег у тебя, я вижу, полно, хоть ты и притворяешься простым служащим, но даже если нам надо будет экономить, я спокойно могу обойтись тостами и кока-колой и жить в дешевых пансионах... Мне до зарезу надо уехать, даже не знаю на сколько, может, на год или на два... Пожалуйста, увези меня из Милана на три месяца, хотя бы на три, а там будет видно...В тот момент перспектива провести три месяца с девушкой, принадлежащей ему одному (он на такое и надеяться не смел, поскольку был весь опутан паутиной комплексов), представилась как распахнутое в жизнь окно, и из этого окна он уже видел роскошный, утопающий в зелени сад, в котором порхает она, обнаженная, воздушная, как стрекоза, а машина тем временем уносилась все дальше по невидимой географической карте: Канн, Париж, Биарриц, Лиссабон, Севилья...– Ты не бойся, – сказала она, предугадывая его сомнения, – я не какая-нибудь гулящая. Сумасбродка – да, но и только... Бывает, если очень нужны деньги или вдруг сама себе опротивеешь, я выхожу из дома и поступаю, как сегодня с тобой на автобусной остановке. Но это не профессия. Я прибегаю к этому два-три раза в месяц, а сейчас несколько чаще, потому что мне пришлось уйти с работы, а жить уроками арифметики и географии, которые находит для меня сестра, я не могу – хотя бы потому, что мамаши этих тупоголовых девчонок все равно никогда не платят. Не знаю, может, я преступница, но лишь по отношению к себе, а ты можешь без всяких опасений представить меня в любом обществе, мой отец – профессор университета в Неаполе, сперва я не хотела говорить, но если ты примешь мое предложение, ты должен знать, что я вовсе не уличная... а из порядочной семьи. Моя сестра служит на «Стапеле» и меня пристроила, но я там долго не задержалась – терпеть не могу этих муравейников... А вот теперь случилось то, что случилось, и у меня только два выхода: либо уехать, либо покончить с собой.– А что случилось? – От таких слов ему стало как-то неуютно.– К сожалению, я не могу тебе сказать, мой милый. Ты человек благородный – это видно не только по одежде, я потому к тебе и обращаюсь. Не будь ты рыцарем, я бы не стала вести с тобой такие беседы, можешь мне поверить... – Она умолкла, чем повергла его в еще большую растерянность.Давид действительно был рыцарем, однако в своей рассудительности всегда оставался глух к тому, что называется «гласом безумия». Сбежать на край света с девицей, которую знаешь всего несколько часов, – это не что иное, как безумие, а в его кругу безумные выходки считают дурным тоном. Конечно, так ответить он не решился – вместо этого выдавил из себя трусливую фразу:– Я не могу.– Почему? Только не говори, что из-за денег.Да нет, разумеется, не из-за денег, хотя перспектива ухнуть в один миг все свои сбережения, а потом просить у отца тоже не слишком привлекала.– Не только из-за денег.Она будто читала его мысли.– Понимаю, тебе трудно вдруг исчезнуть на три месяца, у тебя родители, может, даже невеста, надо объясниться с отцом, сочинить что-то – человек никогда не бывает свободен... И все-таки подумай над моим предложением. Ей-богу, ты самый милый, самый интеллигентный, самый отзывчивый мальчик из всех, какие мне когда-либо встречались. И только ты можешь меня спасти, иначе мне остается перерезать себе вены – не сочти это моральным шантажом.– Почему именно я? – Его это начинало раздражать – и впрямь похоже на шантаж.– Потому что больше у меня никого нет, никого и ничего... Это единственный выход; или мы сейчас садимся в твою машину и уезжаем за тысячу километров отсюда, или произойдет то, о чем я уже говорила.Все это было произнесено спокойно, без наигранного драматизма – просто она объясняла ситуацию, точно так же, как, должно быть, объясняла какую-нибудь задачку своим бестолковым ученицам. Именно из-за ее спокойствия ему стало еще неуютнее.– Я и правда должен хотя бы повидаться с отцом, я не могу вот так просто уехать на три месяца, к тому же у меня работа... Давай встретимся дня через два, может, мне удастся что-нибудь...– Нет, дорогой, время не терпит. И потом... я же знаю, что ты сбежишь. Или мы едем сейчас и ты меня не оставляешь ни на минуту, или все это не имеет смысла. – Она словно зациклилась на своем зловещем «или – или» и, в очередной раз поставив перед ним альтернативу, замолчала, чтобы дать ему возможность собраться с мыслями.Но как раз на это он был уже не способен. Когда человек взвинчен, встревожен, он становится неконтактным, и мозг его будто сковывает льдом. А у нее голова хоть и светлая, но в то же время понятно: это истерика. Не может же быть, чтоб нормальная женщина решила покончить с собой и даже день наметила, а потом кидается вдруг к первому встречному, умоляя увезти ее, спасти от смерти! Нет, такое поведение нельзя считать нормальным, и мысль о том, что он связался с психопаткой, пугала его. Он уже не знал, что ей говорить.Она ждала, курила, беспокойно заглядывала в сумочку, вздрагивала, когда в кафе заходил кто-либо из проезжающих по автостраде.– Поехали, а? – наконец сказала она, снова посмотрев на что-то у себя в сумочке. – Ну пожалуйста!Они сели в машину. Давид включил первую скорость. На ближайшем повороте он съехал с автострады и, сделав большой крюк по окрестным дорогам, развернулся по направлению к Милану.Поняв это, она стала хныкать, как ребенок:– Нет, нет! Не надо в Милан, увези, увези меня!Детское нытье совсем не в духе такой женщины, подумал Давид, у нее явные признаки истерии.– Вечером я поговорю с отцом, может, мне удастся его убедить, и тогда завтра поедем. – Он лгал ей, как лжет врач неизлечимо больному.– Нет, если ты меня бросишь, мы больше не увидимся, увези меня немедленно!– Прекрати, успокойся, я же сказал, что сейчас не могу.– Если ты меня сейчас не увезешь, я умру! – Она скрючилась на сиденье, отодвинулась в самый дальний угол и только голос, дрожащий, умоляющий, рвался из-под наглухо задернутых шторок.– Возьми себя в руки, сейчас приедем в Милан и спокойно все обсудим.Ему стало страшно: мужчины не переносят истерик, хотелось только одного – выпутаться из этого переплета, как-нибудь утихомирить ее и избавиться. Но она совсем разошлась: начала кричать, отбиваться; ему пришлось остановиться посреди автострады, подошел полицейский – сущий ад! После десяти минут, проведенных в машине с этой женщиной, он чувствовал себя вконец разбитым, будто упал с небоскреба. Поначалу казалась такой спокойной, и вот пожалуйста – доставила ему море удовольствия!– Милый, останови, повернем обратно, увези меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20