– Носом в землю, сволочь! – сказал он.Столь неожиданная просьба заставила извращенца на мгновение умолкнуть, затем из чисто женского духа противоречия он еще выше вскинул голову и еще громче заорал: «На помощь!» – а Дуке только того и надо было, он врезал ему в кадык. Как медик он, пожалуй, не смог бы объяснить, что случается с кадыком после такого удара, но, видимо, что-то все же случается, поскольку извращенец резко оборвал вопли и привалился к Давиду.– Полиция, – сказал Дука.Старый, но крепкий на вид крестьянин появился неожиданно. Дука сунул ему под нос членский билет Ассоциации медиков (из какой-то нелепой сентиментальности он всегда носил его с собой в бумажнике).– Это преступники, они убили двух женщин, нам надо где-нибудь их запереть.Подошел парень, за ним старуха, двое ребятишек; с трудом, но все они поняли, что происходит, – как не понять слово «полиция!».– В конюшне, что ль? – спросил старик.– Да, конюшня подойдет.Это была настоящая конюшня, а не сверкающий дворец с кондиционерами, какие показывают по телевизору. Там стояла тягловая лошадь. Они сбросили задержанных прямо в навоз: один стонал и беспомощно прижимал руки к животу, но был в полном сознании, а второй либо лишился чувств, либо уже умер – теперь не время это выяснять.– Давид, возвращайтесь, посмотрите, что с Ливией, потом позвоните Карруа, все расскажите и попросите немедленно приехать сюда. – Самое срочное – это Ливия. – А я пока поговорю с нашими приятелями. Ступайте.В конюшне было не очень жарко, только летние запахи ощущались острее. Свет просачивался из двух круглых отверстий в крыше, но этого было достаточно. Когда Дука услышал шум отъезжающей «Джульетты», то запретил себе думать о чем бы то ни было, что не касалось этих двоих. Он встал перед тем, который прижимал руки к животу и уже не стонал: страх сильнее боли.– Что ты сделал с девушкой?– С какой девушкой? – Тот попытался подняться, потому что почувствовал, как по рубашке расползается вонючая жижа, служившая в этой конюшне чем-то вроде персидского ковра.Ногой, не нанося удара, а лишь слегка надавив, Дука вынудил его вновь принять лежачее положение.– Послушай... – сказал он и взглянул на другого, тоже открывшего глаза и хватающего ртом воздух. – Ну вот, и приятель твой очухался. Слушайте оба, что я вам предлагаю. Я задам вам несколько вопросов, а вы мне ответите. Если будете отвечать правдиво, как следует, то вас просто посадят, и все. Но если ваши ответы окажутся неточными, то отсюда вы отправитесь сразу на кладбище: я разберу вас по косточкам, и полиции придется вызывать «скорую помощь» с брезентом. Договорились? Я спросил тебя, что ты сделал с девушкой. Ты сказал: с какой девушкой. Это неточный ответ. Итак, повторяю вопрос: что ты сделал с девушкой? Постарайся ответить вразумительно, это в твоих интересах.Молчание. Лошадь стояла неподвижно, точно деревянная.– Я понял, что она подослана, но у меня были кое-какие сомнения, и я хотел заставить ее заговорить.– Что ты с ней сделал?Садиста несколько раз вырвало, он весь скрючился от непритворной боли в желудке, а потом сказал, что он с ней сделал. А Дука при этом не сделал ничего, только стоял и старался не думать о Ливии.– И она заговорила?Нет, ответил садист, несмотря на то, что он изрезал ей все лицо, она до конца давала понять, что ей сказать нечего, и он почти убедился, что она явилась не шпионить, поэтому они оставили ее, и оба ушли.– Почему ты не убил ее? Теперь у этой девушки будет что про вас порассказать.– Я же не убийца.– Опять неточный ответ. – Каблуком он легонько ударил его в висок, точнее, туда, где височная кость смыкается с челюстью.Послышался стон, но садист не потерял сознания, чего Дука и добивался: он действительно разберет его по косточкам, но сознания тот не потеряет.– Нет, ты именно убийца, на то, чтоб оставить ее в живых, у тебя были другие причины. Лучше, если ты о них расскажешь.Садист решил схитрить, разыграть обморок, даже не подозревая, как ему не повезло: ведь он нарвался на медика.– Не притворяйся, это бесполезно. Или ты отвечаешь, или я продолжу.Тот мгновенно открыл глаза.– Мне приказали, я тут ни при чем, я делаю то, что мне велят.– Ну да, ты выполнял приказ. Иногда тебе велят убивать, а иногда резать лица. Старая система. Видно, проходил выучку у мафии, краткий курс резьбы по коже, а?Тот молчал.– Отвечай.– В молодости я познакомился в Турине с двумя южанами, но это было так, для забавы...– Ага, они тебе объяснили строение лицевых мышц, показали место и форму надреза: скажем, надрез в форме буквы "М" не исправит ни одна пластическая операция.Всю эту технику растолковал ему отец, как только понял, что Дука вырос из коротких штанишек и ему уже можно рассказать про мафию. Он и минуты не посвятил бы этому делу, если б сразу не почуял тот безжалостный и кровавый почерк мафии. Нет, эти два подонка к ней не принадлежат, и их седоусый шеф – тоже, и тот, кто возглавляет всю операцию в Милане, вряд ли мафиозо, но главарь, мозг всего дела, создатель разветвленной преступной сети наверняка из мафии – вот он-то и получает сто процентов прибыли.– Выпустить на улицу женщину, изрезанную таким зверским способом, – отличная реклама, даже лучше убийства. Газеты только об этом и трубят, молоденькие девчонки трясутся от страха: ведь если они ослушаются, такое и с ними может случиться. Не так-то просто держать в узде сотни и сотни женщин, которые много знают и хотели бы выйти из игры, но вам это удается с помощью инструкций, полученных от мафии. А теперь скажи-ка мне, кто тот пожилой синьор, что остановил девушку вчера вечером.Никакого ответа.– Послушай, мне же все про вас известно. Вы работаете втроем, тот тип – он, видимо, главный в вашей шайке, вы знаете только его, но он знает много других интересных имен. Говори фамилию и адрес своего шефа. Вы не настоящие мафиози, а шестерки, поэтому расколоть вас – пара пустяков.Он осторожно поставил ногу ему на живот и начал давить.Тот заорал: «Хватит!» Его вырвало, затем он назвал фамилию, адрес и сообщил много другой любопытной информации.– Умница. А теперь, если тебе дорог твой желудок, расскажи в подробностях, как ты убил Альберту Раделли.Ощущая на животе каблук ботинка, садист все рассказал. Он уже усвоил, что запирательство ни к чему не приведет. А Дука слушал его и убеждался, что отец все-таки был прав. «С ними надо говорить на их языке. Нельзя объясняться по-французски с тем, кто понимает только по-немецки». Может быть, это неправильно, может быть, полиция не должна пользоваться языком насилия: есть отпечатки пальцев, экспертиза, безупречно проведенные допросы, методы психологического убеждения. Но ведь он не полицейский, он просто молодой неудачник, который при слове «мафия» всегда вспоминает изуродованную руку отца, обреченного дослуживать до пенсии за колченогим письменным столом в квестуре, третий этаж, комната 92, в конце коридора. Да, им движет вульгарный, первобытный инстинкт вендетты, он не думает о торжестве правосудия, а только хочет поглядеть в глаза этим подонкам, поговорить с ними на их языке и добиться, чтобы те его поняли.– А теперь расскажи, как ты убил Мауриллу. Если память тебе изменяет, это та блондинка, которую ты увез в Рим.Нет, память ему не изменяет, потому что чем больше она ему изменяла, тем глубже каблук вонзался в живот; и он рассказал все в таких подробностях, что и в художественном произведении не опишешь. Дуке все стало ясно, и он уж было убрал ногу с живота садиста, но тут извращенец, который до сих пор тихонько лежал в навозе, вдруг ожил и схватил его за эту ногу. В своей извращенной хитрости он, должно быть, полагал, что Дука совсем забыл о нем, а до ноги его дотянуться было очень легко. Но Дука не забыл, хотя и стоял спокойно, поглаживая одной рукой гриву лошади: как только извращенец его схватил, он с силой уперся руками в круп этой мирной рабочей скотины и той же самой ногой ударил хитреца по морде – один, два, три раза, пока тот с воплем не выпустил ногу, тогда он ударил в четвертый раз, отчего вопль сразу оборвался.Теперь извращенец только твердил, закрывая в страхе лицо руками:– Нет, нет, нет!Надо его утихомирить, а то как бы не попытался улизнуть, что совсем не входило в планы Дуки.– Конечно нет, успокойся.Он ударил его не сильно, только чтоб ненадолго отключить, потом вышел из конюшни и закурил.Две минуты спустя они подъехали. Сначала Давид на «джульетте» – он указывал дорогу, – за ним Карруа на полицейской «альфе» и, наконец, специальный фургончик для перевозки задержанных под стражей.– Я же сказал тебе, не лезь! – заорал Карруа, не успев еще сойти с машины и разыгрывая страшную ярость, как будто Дуке не известно, что это лишь для проформы, что Карруа с самого начала знал от Маскаранти все подробности операции.– Они здесь, в конюшне, – сказал он. – К вечеру я мог бы представить тебе полный отчет, они мне многое рассказали. Тут еще лошадь, очень нервная, все время лягается, возможно, и им досталось.Карруа побагровел.– Если ты хоть пальцем их тронул, я тебя засажу в кутузку... Ты куда?Он не ответил и не стал больше слушать его криков. А взял под руку Давида и вместе с ним направился к «Джульетте».– Отвезите меня в центр.Он ни о чем не спрашивал, пока они не выехали на улицу Порпора и не влились, как послушные овцы или роботы, в поток машин, уже возобновивший свое неистовое бурление. Тогда он задал короткий вопрос:– Вы ее видели?Давид кивнул. Этот кивок означал, что он поехал в «Улисс», поднялся на третий этаж и увидел Ливию Гусаро.– Она не потеряла сознания?– Нет. – За этим коротким «нет» стоял рассказ о том, как она сидела на стуле, голая, вокруг валялись рассыпанные по полу шахматные фигуры, а она прижимала к лицу полотенце, крови было немного, нет, совсем немного, но когда он одевал ее – пришлось ее одевать – и она на миг отняла полотенце от лица, то сам чуть не потерял сознание, а она – нет, не потеряла, ни там, ни в машине, даже хотела сама идти, опираясь на его руку.– Куда вы ее отвезли?– В клинику «Фатебенефрателли» – так велел Карруа по телефону.– Поехали.– Нет, нельзя.По лицу парня прошла судорога, как у детей после долгого плача; сперва Дуке показалось, что это сдавленное рыдание, но теперь он понял. И понял также, почему к ней нельзя: ее зашивают. Кроме разных фигурных надрезов, там есть еще вертикальные, в уголках рта (он и об этом знал от отца), из-за них она не сможет говорить и есть несколько недель. В общем, пока ее немного не заштопают, на Ливию смотреть нельзя.– Тогда на площадь Кастелло, и поскорей. – Он объяснил, куда они едут, к кому и зачем, рассказал, что требуется от Давида. – Надеюсь, он не сбежит через черный ход.На площади Кастелло они оставили машину и пошли пешком. Вскоре оказались в переулке, таком узком, древнем и мрачном, что лавка филателиста с двумя крошечными витринами, где были выставлены великолепные марки, казалась тут не у места. На эти марки, скорее всего, никто никогда не глядит, включая самого хозяина. Они спустились в комнатку, по размерам чуть больше ванной, – скромный эрзац изысканных владений филателии.Никого, и почти кромешная темень, лишь мирно поблескивают развешанные по стенам и утыканные марками витрины. На прилавке огромный раскрытый альбом, рядом креслице и большая пепельница красного стекла, не только без окурков, но даже подернутая пылью: синьор А, следуя совету врача, наверно, давно бросил курить. Но главное – тишина: когда они открывали дверь, даже колокольчик не звякнул.– Есть тут кто-нибудь? – окликнул он, едва заметно покосившись на приоткрытую дверь служебного помещения.Он сразу понял, откуда то смутное ощущение дискомфорта: кто-то невидимый смотрел на них с витрины, одна марка была не маркой, а дырой в стене для наблюдений из служебного помещения. Интересно, где эта фальшивая марка, – поистине детское любопытство.Дверь наконец распахнулась во всю ширь, и на пороге появился импозантный человек с седыми усиками – в точности такой, каким его описала Ливия: синьор А.– Извини...Синьор А, вероятно, хотел сказать «извините», но не успел: они схватили его, потянули на себя, так что он перелетел через прилавок, и впихнули в кресло. Дука оглушил его оплеухой, а Давид тем временем обыскал.– Вот он, – сказал Давид.Это был дамский револьвер; вряд ли синьор А всегда носил его при себе, видно, только что положил в карман, на всякий случай.– Поищите, где включается свет, – сказал он Давиду. – Опустите жалюзи, заприте дверь черного хода и позвоните Карруа: пускай приезжает забирать третьего.От оплеухи (впрочем, возможно, это слишком мягкое определение) один глаз синьора А заплыл и налился кровью, однако владелец лавки, к его чести, не вымолвил ни единого слова.Слово вымолвил он, Дука, причем весьма отчетливо:– Ваш друг фотограф и тот, с «мерседесом», мне уже многое объяснили. Теперь очередь за вами. Такие лавочки наверняка есть и в других городах Италии, к тому же у вас, должно быть, имеются связи и за рубежом. Мне нужны имена, адреса и вся подноготная. Давид, найдите бумагу, садитесь и пишите. – Он снова обратился к синьору А (тот безмолвствовал, и его каменный взор ясно говорил о том, что он не намерен раскрывать рта). – Вам уже за пятьдесят, и я как врач гарантирую, что вы не выдержите больше трех ударов по печени. На третьем все ваши внутренности вылетят наружу. Вот первый...Одновременно он зажал ему рот, но у синьора А все равно не было сил кричать, глаза вылезли из орбит и утратили сразу каменно-непреклонное выражение. После чего Дука задал первый вопрос.– Отвечайте скорее, прошу вас.Отдуваясь, с побелевшими губами, тот начал отвечать. И ответил на второй вопрос, на третий, на четвертый – на все.– Имена и адреса.Он назвал их, правда, уже начал постанывать и корчиться.– Говорите все, иначе последует второй удар.Возможно, он не пережил бы и второго удара, хотя очень следил за своей печенью, но Дука все же его нанес; синьор А превосходно понял и назвал последнее имя и последний адрес – тот, который присягнул не называть под самой страшной пыткой.– Думаю, вам больше нечего добавить. – Он посмотрел на синьора А и сам великодушно добавил: – Благодарю вас за проявленное благоразумие.Давид исписал три больших листа. Они подняли жалюзи, выключили свет и стали ждать в полумраке, слушая подвывания мелкого главаря. Более крупные тоже очень скоро завоют.Потом приехал Маскаранти с двумя агентами, увез синьора А, три исписанных листа, и Дука с Давидом освободились. 5 – Вот и все, – сказал он Давиду.Они вернулись к «Джульетте». Все закончено, все выяснено, все оказалось так омерзительно просто.– Поехали в «Кавур», надо счет оплатить.Из пекла улиц они погрузились в весенний горный воздух отеля «Кавур». Он спросил счет и две бутылки пива. В номере снял пиджак, предложив Давиду сделать то же самое, поскольку знал, что тот никогда его не снимает. Усевшись на постели, позвонил в клинику «Фатебенефрателли». Телефонистка соединила его с отделением, а дежурная сестра в отделении попросила немного подождать; вскоре он услышал голос своего старшего коллеги.– Это Ламберти.Со стороны старика последовали радостные, хотя и несколько покровительственные приветствия.– Примерно два часа назад тебе привезли девушку с порезами на лице.Тот подтвердил, он только что закончил ее зашивать, ответил на интересующие его вопросы: нет, она не в шоке, нет, общее состояние удовлетворительное, ах, потрясающая девушка, она даже попыталась улыбнуться, потом обрисовал ему степень нанесенных увечий.– Через часок я заеду ее навестить, ты еще будешь?Ну, конечно, он на месте и будет очень рад его повидать. Ну и отлично.– С вами, Давид, я тоже закончил, – сказал он, вешая трубку. – Больше я вам не нужен. – Пить он теперь не станет, но это не означает, что Дука сделал из него заядлого трезвенника.Давид промолчал.– Я бы вас хотел еще кое о чем попросить, – сказал он уже на выходе из гостиницы. – Отвезите меня, пожалуйста, в два места.Давид кивнул.– И потом, если ваш отец в Милане, я хотел бы увидеться с ним как можно скорее.Снова кивок.– Сначала на улицу Плинио. – Он тоже кивнул, отвечая на вопросительный взгляд. – Да, к дому Ливии.Давид ехал не спеша.– А как себя чувствует Ливия?– Сказали – хорошо. – Это не ответ, но что еще можно ответить?На улице Плинио он вышел.– Вам придется немного обождать.Он скрылся в подъезде и вновь вышел через полчаса.– Теперь «Фатебенефрателли».Ну вот и все. Когда Давид остановил машину перед клиникой, он положил ему руку на плечо.– Не ходите, вы уже достаточно на нее насмотрелись.Дука вошел в клинику, увидел знакомого санитара, тот бросился к нему, стал говорить, как он рад... Дука поднялся в отделение, разыскал коллегу – тот был уже без халата и собирался уходить. Старик обнял его и проявил большой такт: ни о чем не расспрашивал, только отвечал на его вопросы, чисто специального характера;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20