— Представляешь?— Как ограбили? — не понял Андрей.— Привожу — дверь взломана, вещи на полу, по Кровати кто-то пешком ходил... Чего искали — ума не приложу. Час меня не было, представляешь? И за это время управились Как, наверно, матерились, когда увидели, что моему телевизору больше двадцати лет. — Вика рассмеялась. — Соседи хотели выбросить, но я упросила отдать мне этого мастодонта. Только одну программу берет, — Вика снова рассмеялась.— А я тебя искал. — сказал Андрей, — Зачем?— Зашел — замки взломаны... Подумал черт знает что.., — Да, я знаю, Павел Николаевич сказал. Он приезжал сюда часа два назад. С какими-то операми, по-моему, даже собака была... Кошки, правда, сними не сидела.— Представляю, — кивнул Андреи. — хороший мужик, Павел Николаевич. У него были основания посмеяться надо мной.— Выпить хочешь? — спросила Вика.— Воды разве что...— Костя, будь добр, принеси из холодильника...Костя охотно поднялся и вышел — как понял Андреи, он не торопился, крышка холодильника так и не хлопнула. Видимо, и Костя проявлял к нему великодушие, не только Пафнутьев.Вика была нарядна. Белая блузка, свежий маникюр, узкая серая юбка, такой же пиджак лежал рядом на кровати. Андреи не видел Вику около месяца и остро отметил перемены. Изменилась прическа. Волосы стали короче, теперь они едва достигали плеч. Блузка... И блузка новая, с какой-то строгой изысканностью. Браслет, раньше он его не видел... Серебряный? Может быть. К блузке и костюму... Сероватый витой браслет на узком запястье...Андрей видел Вику как-то выборочно, частями, ее облик не собирался в ту женщину, которую он знал до этого. И это сбивало его с толку — вроде Вика была рядом и в то же время ее здесь не было, она не была с ним. Ему удалось поймать ее взгляд, брошенный на него с привычной усмешливостью, но уловил он в нем и нечто новое, холодноватое. Он не был, как прежде, открыт, взгляд стал испытующим, Вика словно присматривалась к нему, но уже без прежней доверчивости.— Что, Андрюша? — спросила она как бы незначаще, но он понял — его впечатление не ошибочно. Да, он заметил перемены, но Вика дала понять, что главного он не увидел, главного не знает. И еще один жест больно резанул Андрея — как-то незаметно для самой себя, машинально Вика поправила юбку, натянув ее на колени. Она уже стеснялась его. Такие жесты не бывают случайными, не бывают продуманными.— По какому случаю? — Андрей кивнул на стол.— Да вот Костя заглянул по старой памяти...— Есть что вспомнить?— Есть, — ответил Костя, появившись в дверях с бутылкой минеральной воды. Он улыбался благодушно, незлобиво, видя в этом несколько странном положении какой-то смысл, ускользающий от Андрея.Андрей взял бутылку, но не увидев на столе свободного стакана, запрокинул голову и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.— Помешал? — спросил он, поставив бутылку на стол.— Ничуть, — ответила Вика.— А то я быстро смотаюсь, — произнес Андрей, опустив голову, чтобы не встретиться взглядом с Викой — он не был уверен, что сможет посмотреть на нее ясно, твердо, спокойно.— Оставайся, — усмехнулась Вика. — Куда тебе торопиться.— Хочешь сказать, что я уже везде опоздал?— Ну, почему же везде, Андрюша! — воскликнула Вика и были, были в ее голосе снисходительность, и даже сочувствие. Она его утешала и Андрей это понял.— Вина не пьешь, значит, опасаться тебя нечего, — добавил Костя. — Убытка столу не нанесешь.— Замок бы вставить, — Андрей кивнул в сторону двери, уводя разговор от опасного направления.— А вот Костя как раз мастер по этому полу, — рассмеялась Вика. Ей, похоже, и самой стало легко оттого, что нашлась такая простая причина этой встречи.— Я могу, — подтвердил Костя. — Так что если у тебя где чего повреждено... Дай знать.— Повреждено, — кивнул Андрей. — Он осмотрел кровать, задержался взглядом на подушках, слишком уж обнаженных для столь невинного объяснения. Вика смотрела на него с какой-то скорбной улыбкой, словно жалела, что не может сказать всего, а он сам не догадывается.— Хороша кровать? — спросила.— Ничего, — он несколько раз подпрыгнул, чтобы показать, что срамных мыслей у него нет, что оценивает он только механические свойства этого любовного лежбища. — Еще послужит... А в случае повреждений — мастер под рукой.— Не впервой, — кивнул Костя, наливая в спой стакан вина. — Тебе плеснуть? — спросил он у Вики.— Немного...— А много у нас и нету. — усмехнулся парень.— Костя, приготовь чего-нибудь закусить, — попросила его Вика. — Там в холодильнике сыр, яйца, по-моему, остались... Ладно? — она положила ладошку на его колено.— Сей момент, — с преувеличенной готовностью поднялся Костя.— Не обижайся, — Вика придержала его за руку. — Не будешь?— Я?! — Костя сделал большие глаза.— Значит, не будешь?— Разберемся, — посерьезнел Костя и вышел на кухню.Вика подняла свой стакан, сделала глоток. Андрей откровенно маялся неопределенностью своей роли.— Мы прощаемся с Костей, — сказала она, наконец, исподлобья посмотрев на Андрея. — Как там в песне поется... Я с девушкой своей прощаюсь навсегда... А над тамбуром горит полночная звезда... Примерно так.— Прощаетесь? — удивился Андрей. — Вот так? — он кивнул на стол.— А ты знаешь, как прощаться правильно? Поделись, — ее слова прозвучали с неожиданной жесткостью. — Одни молча исчезают, исчезают и все... Другие пишут слезливые письма, третьи ночными звонками одолевают... А мы с Костей — вот так. Нам так нравится. Мы ни с кем, правда, не советовались, сами решили... Может быть, посамовольничали... Ты уж прости нас великодушно.Андрей смотрел на Вику, не перебивая. Он впервые видел ее такой, впервые слышал от нее слова, которые никак не назовешь ни девичьим лепетом, ни глупой истерикой, ни назидательной проповедью. Перед ним сидел взрослый человек, который имеет мужество называть вещи своими именами. Такой Вики он не знал и о ее существовании не подозревал. Не придумав ничего лучшего, Андрей потянулся к бутылке с минеральной водой.— Мы улыбаемся, дар — продолжала Вика. — Мы шутим, нам легко и хороню друг с другом... Сломанные замки — не предмет для огорчений, это только повод для новых шуток, да?— Остановись! — резко сказал Андрей. — Что происходит? Я сказал что-то не то?— Да. Сказал. Не то.— Объясни...— Ну, что ж... — Вика посмотрела в ночное окно, с отрешенной улыбкой поправила скатерть. Прощаться, так прощаться... Попрощаюсь заодно и с тобой.— Ты хочешь... — Андрей не смог дальше продолжать.— Да, — твердо сказала Вика. — Уж если ты пришел, если высшие силы привели тебя... Это не случайно. Ничего не происходит случайно. Все выверено и предусмотрено... Ты покатался немного сегодня, но твой путь лежал сюда, в этот вечер, к этому столу...— Я накрутил полтысячи километров — тебя искал! — воскликнул Андрей.— Вот и нашел, — кивнула Вика. — Все правильно. Если нашел, слушай... Надо же когда-нибудь поговорить... Только без обиды, договорились? Ты мне не сделал ничего плохого, я, надеюсь, тоже... Слов дурных тоже друг другу не бросали, правильно?— Говори, Вика, я слушаю.— Прощаемся, Андрей, прощаемся, — повторила Вика, словно убеждая саму себя. — И с тобой тоже. Особенно с тобой.— Почему?— Ты слаб...— И этого достаточно, чтобы...— Не перебивай. Ты же сам сказал, что слушаешь... Вот и слушай. Я не привыкла к таким отношениям, которые у нас с тобой сложились... И не собираюсь к ним привыкать. Ты вот потешился в этой кроватке... Не подумай, что я тебя упрекаю, ничуть, идея была моя, я ее и осуществила... Просто называю вещи своими именами. Так вот... Потешился и пропал. Тебя охватило раскаяние? Разочарование? Отвращение? Брезгливость? Не знаю. И не хочу знать. Не желаю. Пропал мужик? Пропал Рядом живет? Рядом. На расстоянии вытянутой руки, на расстоянии телефонного звонка. Не звонит телефон. Значит, я свободна в своих поступках, мыслях, даже в своих ошибках я свободна.— Вика! — взмолился Андрей. — Но ты же должна понять, что я...— Что ты? У тебя переживания? Переживай. Молча. Про себя. А о твоих горестях знает весь город.— Нет, — возразил Андрей. — Я никому с ними не навязываюсь.— У нас с тобой немного было встреч, но не было ни одной, чтобы эта тема не вылезла так или иначе. Я Готова проникнуться твоими бедами. Но я не могу заниматься только этим. И не хочу заниматься только этим. Ты не виноват. Ты искренен, ты такой, какой есть. Ты еще не наелся своим горем... Прости, я сознательно говорю жестче и грубее, чем думаю. Ты не освободился от своей любви и поэтому не готов общаться с другими людьми. Со мной, в частности. Не готов. Я тебя не упрекаю, не обвиняю, я объясняю тебе свое поведение. И только.Андрей сделал большой глоток воды из горлышка зеленой бутылки. Вчитавшись в этикетку, он снова поставил бутылку на стол, вдвинув ее среди пустых тарелок.— Хорошая вода, — сказал он.— Ты думаешь, только с тобой несчастье случилось? Они случаются со всеми. Но никто со своими переживаниями не идет к людям, разве что уж совсем прижмет до невыносимости. Думаешь, у меня все прекрасно? Думаешь, мне не о чем грустить? У меня поводов не меньше. Ты знаешь о них что-нибудь? Не знаешь. Это тебя не касается. У нас с тобой новая страница и наносить на нее старые кляксы... Я этого не делаю. Я не хочу писать по исписанному. Пыталась, но не могла. Кто-то другой на моем месте вел бы себя иначе. Но я веду себя вот так и это единственно возможное мое поведение. Никак иначе не могу. Но я никого и не насилую своим настроением, своими бедами и несчастьями, своими разочарованиями. Все мои болячки остались дома. Мокрая подушка, пустые бутылки, предсмертные записки — все осталось под замком. А я — вот она. Весела, счастлива, готова к дружбе и любви. Как говорится, бери меня, я вся твоя.— Ну что ж, — растерянно проговорил Андрей. — Если ты все это понимаешь так...— Да при чем тут я?! — воскликнула Вика. — Думаешь, Пафнутьеву легче? Думаешь, ему вот так просто и приятно возвращаться в свою конуру? Ведь он каждый вечер мечется в панике — куда деваться? Как провести несколько часов до того времени, как заснет! И он выпивает стакан водки, падает в кровать и старается быстрее отключиться. Он жаловался тебе на свою жизнь?— Ты была у Пафнутьева дома?— Была. И еще буду.— А почему ты говоришь это с таким вызовом?— Потому что я сообщаю тебе нечто важное. Для меня, во всяком случае.— Ты и Пафнутьев? Павел Николаевич? — удивление Андрея было столь велико, что он забыл обо всем, что сказала Вика до этого. — Я правильно понимаю?— Да, Андрюша, да. И подтяни челюсть, она у тебя отвисла.— Ты и Павел Николаевич... — повторил Андрей в полнейшей растерянности.— У нас с ним кое-что завязалось... Авось, не развяжется. Пафнутьев — отличный парень.— Чем?— И это спрашиваешь ты?— Я спрашиваю, чем он отличный парень для тебя!— Есть такое полузабытое слово... Великодушие.— И это.., и это все?— Андрюша, милый... Все остальное вместе взятое не потянет и на половину этого качества.. Оно вмещает и щедрость, и бескорыстие, и доброту, и преданность... Изящество мыслей и чувств, если уж на то пошло.— А я? — спросил Андрей с какой-то детской беспомощностью.— Тебя заклинило. Ты видишь только свое прошлое.— Это плохо?— Не знаю... С людьми ты живешь сегодня, а не в прошлом. У всех случались беды. И надо иметь мужество или то же великодушие, чтобы к людям выходить свободным от своего прошлого, выходить готовым общаться сегодня, сейчас, за этим столом, на этой улице, в этой кровати.— Но мы не можем избавиться от своего прошлого! — почти закричал Андрей.— А от него и не надо избавляться. Пусть оно будет в тебе. Но пусть оно будет именно в тебе, а не снаружи. Вот и все. И потом, Андрей... Это твое состояние... Оно ведь не кончится сегодня или завтра, что бы между нами не произошло. Оно не кончится, Андрей. А жить втроем... Не хочу.— Ну, что ж... — проговорил Андрей. — Пусть так... — он не был готов к такому разговору, он вообще впервые в жизни слышал такие слова о себе, причем, от человека, от которого никак не ожидал их услышать. Он только начал отходить, Вика едва начала занимать его мысли, его чувства и вдруг... То ли он слишком уж долго предавался своему горестному одиночеству, то ли у нее не хватило терпения.— Помнишь, как мы с тобой здесь слегка пошалили? — Вика похлопала ладошкой по кровати. — Помнишь? Сколько прошло времени?. Месяц? Два? Во всяком случае, больше месяца. Ты объявился? Нет. Ты заткнулся. Месяц — это жизнь. Это тридцать дней, тридцать ночей, а сколько вечеров, утр... А часов! Ты представляешь сколько это часов, минут, секунд! Андрюша... Бывают в жизни моменты, когда считаешь секунды, когда секунды кажутся долгими и мучительными... С тобой такое случалось?— Да... Но ты и Павел Николаевич... Я никак не врублюсь, Вика.— А что тут такого уж удивительного... Я чуть старше, чем выгляжу, он немного моложе, чем кажется... Да-да, Андрей, он гораздо моложе, чем ты думаешь.,. Просто его роль в нашей жизни, это роль старшего... А что касается остального, что касается быта... Тоже все складывается не самым худшим образом... У него однокомнатная квартира, у меня однокомнатная квартира... Мы их меняем на одну трехкомнатную в центре города...— Уже присмотрели?— Да! — с вызовом сказала Вика. — Да, Андрюша. Все у нас прекрасно, все отлично. И отвали. Отвали, Андрюша. Проехали.— Значит, далеко зашло...— Далеко, быстро, неожиданно и, надеюсь, необратимо.— Желаю счастья, — сказал Андрей, поднимаясь.— Да ладно тебе дурь молоть! Ничего ты нам ив желаешь. Не до того тебе сейчас... Сам же говоришь, что врубиться не можешь. Вот врубишься, тогда и пожелаешь. Если пожелаешь. Андрюша.Когда Костя внес горячую сковородку с яичницей и сыром, Вика сидела одна, перед ней стояли два стакана красного вина. Сидела она, откинувшись на. зад и запрокинув голову. И улыбалась из последних сил. Нет, она ни о чем не жалела, ни" в чем не раскаивалась, но слова, которые произнесла беззащитному человеку, такие слова никому не даются легко и часто проходят годы, прежде чем удается простить себя за такие слова, вымолить у самого себя прощения или хотя бы их подзабыть, чтобы не скребли в душе, чтобы не тянулась рука к телефону каждый раз, когда вспоминаешь человека, на которого выплеснул их в какой-то странной жажде выговориться и сразу, навсегда все поставить на свои места.— А где этот... — Костя замялся, не зная как назвать ночного гостя. — Где этот прекрасный молодой человек, который так потряс мое воображение своей мужественной внешностью?— Он заскакивал на минутку... Какие-то у него дела, какие-то заботы... Слышишь? — Вика повернулась к окну — со двора послышался отчаянный рев мотоцикла. — Торопится.— Ночью? — удивился Костя.— Костя, — медленно проговорила Вика, — торопятся больше всего ночью. И, как ты сам понимаешь, не на работу.— Куда же он торопится?— К себе. Он к себе стремится и никак не доберется.— Доберется, — проговорил Костя, поднимая свой стакан.— Да, — Вика раздумчиво посмотрела на него. — Тебе тоже далеко ехать, не забыл?— А не страшно оставаться одной с вывороченной дверью?— Скалку вставлю в ручку, цепочку накину, газовый баллончик под подушку положу...— Во времена! — усмехнулся Костя. — Раньше красивые женщины цветы клали под подушку, письма от любимых, чувствительные романы... А нынешние — газовые баллончики. Надежный хоть баллончик-то?— Надежный.— Проверенный?— И не один раз.— От Павла Николаевича, небось?— — Ты угадал. Костя. От него.— Тогда ладно, тогда ничего, тогда счастливо оставаться, — и он медленно выпил вино из своего стакана. — Неужели я все-таки должен сейчас куда-то ехать?— Да, Костя. А то я потом буду об этом жалеть.— Неужели и об этом можно жалеть?— Больше, чем о чем бы то ни было.— Откуда же ты все это знаешь, Вика?— Жизнь, — неопределенно улыбнулась Вика, сделав слабое движение рукой. — Жизнь, Костя... Она чему угодно научит, от чего угодно отучит... Отвали, Костя. Отвали, И Вика залпом выпила остававшееся в стакане красное сухое вино. * * * «Девятка», и в самом деле выглядела соблазнительно. Ее новизна и свежесть проступали в каждой подробности. Еще смазанные и оттого золотистые бамперы, незапыленные колпаки на колесах, сидения, покрытые сверкающими целлофановыми чехлами — все выдавало ее девственное состояние. А внимательный, недоверчивый взгляд мог бы рассмотреть и показания счетчика — на нем не было и тысячи километров. И самое главное — у «девятки» не было своего постоянного номера, лишь бумажный листок с отпечатанными цифрами был заложен под стекло.Знающему человеку это говорило о том, что машина перегоняется, что остановилась ненадолго, видимо, у хозяина здесь родня или знакомые, что пройдет всего день-второй и машина уйдет. И если у кого-то возникли по отношению к ней какие-то намерения, то следует поторопиться, иначе хозяин, отдохнув, сорвется с места и понесется по жизни дальше, наслаждаясь каждым километром пути, поворотом дороги, и понесется, понесется мимо желтеющих лесов, мимо осыпающихся березовых рощ, мимо сумрачных и влажных еловых зарослей, над речками пронесется, над оврагами, под мостами и железными дорогами пронесется свободный и неуязвимый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61