— Так было застолье в тот вечер или не было? — спросил себя Убахтин чуть с улыбкой, потому что уже мог ответить себе твердо и уверено — было.
Балмасов не курил, а Касатонова, эта потрясающая понятая, нашла в унитазе окурок. Значит, кто-то ссыпал в унитаз целую пепельницу собственных окурков и только самый ловкий, самый удачливый счастливчик из всех окурков сумел вывернуться в потоках воды, удержаться на плаву и дождаться утра, когда его увидели, оценили, вытащили из воды трепетные касатоновские пальчики. Вывод?
Значит, кому-то понадобилось убирать эти окурки, значит кто-то видел в них опасность, стремился сделать вид, что он здесь не был, с хозяином не общался и, естественно, в затылок ему не стрелял.
— Хорошо! — вполголоса воскликнул Убахтин. — Допустим, сам Балмасов, упиваясь похождениями одноглазого Коломбо, попивал виски, покуривал сигаретки, сидел с накрашенными губами, — такая, к примеру, была у него слабость — губы красить перед сном и перед выпивкой, перед Коломбо... Допустим еще одну странность — он очень тщательно убирал за собой, ну просто очень тщательно.
Объяснимо?
Вполне!
Жил один, жена с детишками где-то на стороне, доход позволял отселить жену в более просторную квартиру... Очень был аккуратный мужчина. Опять же, невозможно спать в комнате, где стоит переполненная пепельница, от нее вонь на весь подъезд. И содержимое пепельницы он выбросил в унитаз.
— Принимается? — спросил у себя Убахтин. — Принимается, — ответил он самому себе. — Хотя все в один голос говорят, что он не курил.
Если он такой придурковатый, что просто не мог нигде оставить переполненной пепельницы, немытых рюмок, вилок и прочего, что он должен сделать? Продолжить уборку. Он вытер стол, подмел пол, прошелся по ковру пылесосом, подвесил все рюмки и фужеры. Все это можно понять, объяснить, с этим, в конце концов, можно смириться.
Но!
Зачем ему при этом протирать дверные ручки, початые бутылки с виски, и даже стол, за которым он так мило сидел, наслаждаясь проницательностью Коломбо?
Это не лезет ни в какие ворота, как и губная помада на окурке в унитазе.
И самое главное — кто-то ведь еще должен выстрелить ему в затылок.
— Неужели баба? — спросил себя Убахтин. — Неужели баба? — повторил он уже без напора и гнева. — Неужели баба, — третий раз произнес Убахтин даже без вопроса, смирившись с этой вероятностью. — Хорошо, уговорили. Уговорили. Но тогда меняется мотив убийства. Тогда это... Бытовуха.
Произнеся слово «бытовуха» Убахтин даже огорчился столь простому объяснению. Затратить столько сил душевных, умственных, а в конце упереться в такое примитивное открытие.
— Бытовуха? — переспросил Убахтин самого себя почти радостно. — Интере-е-сно, как выражается наша общая подружка Касатонова. — А взломанная дверь? А похищение снимков и поиски пленки? А визит в проявочный пункт? А Коля Гордюхин, который собирается провести ночь в касатоновском обществе? И все это — бытовуха?! Не надо нас дурить! — твердо произнес Убахтин и, покопавшись в папке уголовного дела, нашел номер домашнего телефона понятой Касатоновой.
— Екатерина Сергеевна? Вас приветствует следователь Убахтин. Помните такого?
— Здравствуйте, Юрий Михайлович! Как давно мы с вами не виделись! Наверно час прошел?
— Вы уже дома?
— Разве это дом?!
— Ничего, Екатерина Сергеевна... Пройдет годик-второй и вы все восстановите, расставите по своим местам и ваша берлога снова станет жилой.
— Она станет жилой через час.
— Ах, да, вы ждете гостей.
— Да, я жду Николая Степановича Гордюхина.
— Он придет на всю ночь?
— Надеюсь.
— Скучать не будете?
— Хотите присоединиться? Не возражаю.
— Вообще-то, соблазнительно... — Приходите. Николай Степанович обещал принести пряников, так что веселье обеспечено.
— Подумаю. Если позволят обстоятельства... Екатерина Сергеевна, — произнес Убахтин чуть другим тоном. — Вы как-то неосторожно обмолвились, что у вас еще есть окурки с губной помадой цвета перезрелой вишни?
— Есть. Но вы почему-то ими не заинтересовались.
— От стеснительности, Екатерина Сергеевна. Это все моя дурацкая робость.
— Так смелее же, Юрий Михайлович! Шашки вон! Шпоры в бока! Знамена выше!
— Где вы их нашли?
— На дороге.
— На какой дороге? — с бесконечным терпением спросил Убахтин, маясь от необходимости задавать эти вопросы — ведь час назад она сидела здесь, перед ним и готова была развеять все его недоумения.
— Сразу за нашим домом. В ночь убийства там машина стояла... — Может быть, вам и номер известен?
— Не все сразу, Юрий Михайлович. И номер будет, имя, фамилия... — Чья фамилия? — голос следователя предательски дрогнул — уж слишком невозможное обещала Касатонова.
— Как чья? — удивилась Касатонова. — Убийцы.
— У вас есть... Как бы это сказать... Предположения?
— Есть.
— И вы можете... — Конечно, нет! Я не могу вот так с кондачка бросать тень на человека! А вдруг ошибаюсь?! А вы посадите, начнете пытать! Иглы под ногти, свет в глаза, эти... как их... испанские сапоги!
— Екатерина Сергеевна, — начал Убахтин как можно уважительнее, причем, эта его уважительность, похоже, была совершенно искренней. — Я уже убедился в том, что вы не ошибаетесь. Да! У вас ведь телефон с определителем?
— Разумеется.
— Вы говорили, что опасаетесь возвращения грабителей... Скажите, на определителе нет чужих номеров?
— Ни единого. Но есть несколько, три или четыре, неопределенных. Кто-то настойчиво ко мне пробивается, но, как вы сами понимаете, из автоматов.
— Некоторое автоматы тоже определяются, — заметил Убахтин.
— Значит, они знают откуда можно звонить.
— Скажите... Вы одна живете в квартире?
— Да, — вопрос Касатоновой явно не понравился.
— В городе есть еще близкие вам люди?
— Сын.
— У него все в порядке?
— Вроде, — Касатонова запнулась. — Во всяком случае, на сегодняшнее утро... Он звонил.
— Может быть, вам стоит и его предупредить?
— Ему тоже что-то угрожает?
— Как знать... Осторожность никогда не помешает. Я высылаю сейчас к вам парнишку. Он подключит нечто записывающее.
— Я должна буду с этим как-то управляться?
— Вам ничего делать не надо. Эта машинка будет работать сама по себе.
Чего не бывает, вдруг грабители позвонят, вдруг скажут что-нибудь забавное... — Как я узнаю вашего парнишку?
— Он вам подмигнет. Сначала одним глазом, потом другим, а потом двумя сразу. Запомнили?
— Я записала.
— Тогда... Всего доброго. В случае чего — звоните.
— В случае чего — заходите, — ответила Касатонова и положила трубку.
Убахтин повертел трубку в воздухе, как бы не зная, что с ней делать дальше. Разговор с Касатоновой показался ему полезным. Даже обнадежил, вызвал слабую такую то затихающую, то снова возникающую мелодию уверенности. Но в то же время осталась раздраженность. Не все говорила Касатонова, о чем догадывалась, к чему пришла в бабьих своих фантазиях, — так жестковато подумал Убахтин и тут же усовестился. Касатонова подсказала несколько дельных вещей, одни окурки в губной помаде чего стоят. Но если бы я пошел на убийство, подумал Убахтин, я бы постарался придумать нечто маскирующее, нечто сбивающее с толку.
В конце концов, разбросать перемазанные в помаде окурки не такая уж и хитрая придумка. Но если кто-то до этого додумался... Ход неплохой.
Но в то же время на этом убийстве явно какой-то женский налет. Помимо окурков, есть уборка в доме, вымытая посуда, расставленные по местам тарелки, подвешенные рюмки, выключенные телевизор, свет... На этом месте мысли Убахтина замедлились и пошли кругами, он даже сам не заметил, как его рассуждения приобрели некое вращательное движение. Через минуту он опять думал о выключенном телевизоре... Убахтин еще раз посмотрел отпечатки пальцев, обнаруженные на пульте и поймал себя на мысли о том, что этим самым пультом телевизор был выключен, а потом убийца выключил и свет... — А на фига! — уже раздраженно спросил себя Убахтин. — На фига ему брать на себя эту заботу — выключать свет и телевизор? Экономный очень? Боялся хозяина в расходы ввергнуть? Интере-е-есно! В затылок стрелять можно, а перерасхода электричества он боится!? А вдруг, — и Убахтин осекся в своих предположениях. — А вдруг он это сделал механически? Не задумываясь... Как это делает каждый, живущий в стесненных денежных обстоятельствах...
* * *
Последние события как-то незаметно, но очень быстро приучили Касатонову к осторожности, даже опасливости. Как ни был плох замок, поставленный слесарем Пыжовым, но это все-таки был замок и, закрыв за собой дверь, Касатонова тут же, не задумываясь, опустила стопорную кнопку. Теперь никто, даже владея ключом, войти в квартиру не мог. Если он, конечно, не был слесарем Пыжовым, который мог попросту прийти со своей безотказной фомкой.
Бросив сумку на крючок в прихожей, Касатонова прошла в комнату, остановилась на пороге. Выражение лица ее было недовольное, если не сказать брезгливое. После того, как здесь побывали грабители, она везде чувствовала нечто чужое, неприятное, почти зловонное. В комнате как бы присутствовала ненавистная ей психическая энергия, которая клубилась вокруг всех мест, которых коснулись грабители. И тогда, не откладывая, она сбросила туфли в прихожей и, подхватив в ванной тряпку, пропитала ее какой-то химической гадостью и принялась протирать все, что можно было протереть — подоконники, стенки книжного шкафа, который раз протерла пол, дверь в ванную и в комнату. Подсохшие розы, с которыми как-то заявился сын, она, не колеблясь, выбросила в мусорное ведро. Дошло до того, что поднатужившись, сдвинула с места раздвижной диван и протерла пол под ним, тем более, что он и без грабителей в этом давно нуждался — там скопились какие-то бумажки, фантики, обгорелые спички и просто клочковатая пыль, которая всегда скапливается в местах темных и затхлых.
Наткнувшись взглядом на подсохшие розы в ведре, она тут же выскочила на площадку и вытряхнула их в мусоропровод.
— Как хороши, как свежи были розы, — проворчала Касатонова с мстительным выражением лица.
В этот момент позвонил Убахтин. Что-то спрашивал, уточнял, намекал, — Касатонова отвечала, не задумываясь, даже с какой-то агрессивностью, все еще борясь с враждебной энергией, которой в комнате становилось все меньше. Это она отметила про себя — комната была далека от прежнего уюта, выглядела бестолковой и непричесаной, но это была уже ее комната.
Наконец, Убахтин насытился и отвалился.
Касатонова бросила трубку, но телефон тут же зазвонил снова.
— Да! — резко крикнула она.
— Екатерина Сергеевна? — вкрадчиво спросил незнакомый голос.
— Ну?
— Я спрашиваю... Это Екатерина Сергеевна? — голос был так же спокоен, невозмутим, но именно в его спокойствии и невозмутимости таилась наглость.
— Она самая.
— Касатонова? — продолжал допытываться все тот же молодой, нахальный голос.
— Касатонова. Что дальше?
— Тетя, не надо так круто возникать.
— Кто говорит?
— Слушай, тетя... После этих слов Касатонова бросила трубку.
Она все поняла.
С первых же слов все поняла и если отвечала с неким вызовом, то скорее по инерции — после уборки, после борьбы с чуждыми проявлениями в собственной квартире, после разговора с Убахтиным.
И бросая трубку, твердо знала, что не более чем через минуту звонок раздастся снова.
Так и получилось.
— Слушаю, — сказала и отметила про себя — голосок-то дрогнул, не смогла она сохранить прежний напор и прежнюю независимость.
— Тетя, — голос ничуть не изменился, тут Касатонова отдала должное неизвестному звонарю. — Не бросай больше трубку. Не надо. Злить меня не надо.
Квартиру привела в порядок после нашего визита?
— Так это был ты?
— У тебя ничего не пропало?
— Вроде, — Касатонова механически осмотрела квартиру, пробежав взглядом по полкам, стенам, окнам. — Так что спасибо. Много довольна.
— Мы взяли только фотоаппарат и снимки.
— Очень мило с вашей стороны.
— Нам нужна пленка.
— Огурцы накрывать? — Касатонова держалась из последних сил и мысленно кляла Убахтина, который не сообразил послать своего эксперта пораньше, пораньше бы он прислал, чтобы все эти угрозы, весь этот разговор был записан. Тогда бы перестал идиотски ухмыляться на все ее опасения.
— Пленка нужна, тетя. А то ведь опять придем. И тогда тебе уже нечего будет убирать.
— Куда же оно все денется? С собой заберете?
— Сгорит, тетя. И тебе повезет, если не сгоришь вместе со своим барахлом.
— А что, собственно, вам нужно? Если речь идет о последней моей пленке, там много чего понаснято. И я там, и сын на нескольких кадрах... — Кстати о сыне... Он ведь без охраны живет? И об этом подумай.
— Ой, вы меня так напугали, что я готова отдать все свои пленки за двадцать лет!
— Только одну. Последнюю. С кадрами, сделанными в квартире Балмасова.
— Приходите! Берите! — не в силах больше тянуть этот страшноватый разговор, Касатонова положила трубку и тут же пожалела. Но не смогла сдержаться, какая-то глубоко сидящая в ней непокорность, которая всю жизнь мешала, заталкивая ее в самые дурацкие положения, опять сыграла с ней эту шутку. Но Касатонова просто не могла продолжать разговор, не было сил. Когда неизвестный хмырь помянул Алексея, у нее перехватило горло. Выходит, они знают о нем, знают, чем он занимается и как на него выйти. Она хотела тут же позвонить ему, но не успела — опять раздался звонок.
Касатонова подняла трубку, сказала какие-то слова и только потом сообразила, что из трубки слышен только сплошной гудок. Вначале она не поняла в чем дело и лишь через несколько секунд до нее дошло — звонили в дверь.
— Кошмар, — пробормотала она. — Они уже здесь... И бросилась к двери.
Выглянув в глазок, она совсем рядом, в тридцати сантиметрах от себя увидела искаженную линзой физиономию с совершенно непереносимыми бандитскими чертами. Физиономия подмигнула ей одним глазом, потом вторым и, наконец, зажмурила оба глаза. И только после этого она медленно, как-то по частям начала вспоминать — кто-то ей говорил, кто-то предупреждал, что придет человек и будет подмигивать одним глазом, вторым, потом двумя сразу... Не то она что-то похожее видела во сне, не то с ней уже когда-то было нечто подобное, а может вовсе и не с ней... Касатонова, пошатнувшись, оперлась спиной о вешалку, запрокинула голову и некоторое время стояла без движения, пока из оцепенения ее не вывел оглушающий звонок, грохотавший прямо над головой.
И только тогда вспомнила — Убахтин! Да, следователь предупреждал ее о том, что пришлет эксперта с записывающими штучками, и этот человек будет подмигивать.
Касатонова оттолкнулась от стены, встряхнула волосами, поправила очки и распахнула дверь. На парнишку с сумкой она уже смотрела изумленным взором, от которого неподготовленный человек сразу впадал в смущение, принимая этот взгляд за восторженный, а восторг относился, конечно же, к нему, к его достоинствам и прелестям.
— Я от Убахтина, — пробормотал парень. — Можно войти?
— О! — простонала Касатонова. — Конечно! — Давно вас жду!
— Мы только сейчас подобрали нужную технику и я сразу, как только... В общем... — А я смотрю, кто это так завлекательно подмигивает мне с той стороны двери... А это оказывается вы подмигиваете!
— Убахтин сказал, что так нужно.
— Вы больше его слушайте, — добродушно проворчала Касатонова и снова закрыла дверь на ключ, опустила кнопку, еще раз в глазок осмотрела площадку.
Она была пуста и Касатонова успокоенно прошла в комнату, подталкивая перед собой эксперта. — Вообще-то вы немного опоздали. Звонок, который мы все ждали и ради которого все и затевалось... Этот звонок уже состоялся.
— Но я все равно поставлю эту штуковину. Вдруг еще будут звонки. Так же бывает?
— Я уверена, что они будут обязательно.
— Это недолго, — парень присел на корточки перед телефоном, что-то там высмотрел на донышке, вынул из черной клеенчатой сумки коробку, из коробки вынул угластенькую машинку с обилием торчащих медяшек. Потом у него в руке оказалась отвертка, тонкие плоскогубцы и он, кажется, забыл о хозяйке.
Касатонова прошла на кухню, выкурила сигаретку, перебрала в уме весь разговор с хмырем, который настойчиво называл ее тетенькой — это ее зацепило не меньше, чем все угрозы. Разберемся, бормотала она, выпуская дым в форточку. Кто из нас тетенька, кто из нас дяденька... Когда она вернулась в комнату, эксперт уже складывал в сумку немудреные инструменты.
— Может, кофе? Чай? — предложила Касатонова, опасаясь оставаться одной в квартире.
— Нет, спасибо. Пойду. Мне Убахтин на все про все дал час времени.
— Я ему сейчас позвоню и скажу, что мы с вами пьем чай. Он не будет возражать. А?
— Нет-нет, — усмехнулся парень. — Дороже обойдется.
— Я что-то должна нажимать, включать, выключать? Как мне вообще общаться с вашей установкой?
— Никак. Забудьте, что она есть.
— А она как-то дает о себе знать тому, кто звонит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21