Оберточную бумагу я выбросила, поэтому не могла проверить почтовое отделение отправителя. Но в тот момент, когда Лаф упомянул об этом, перед моим мысленным взором всплыла яркая картинка: найденная Ясоном в снегу желтая почтовая квитанция с индексом отправителя, который начинался с цифр 9-4-1, означавших, что пакет послан из Сан-Франциско. Поэтому Вольфганг Хаузер, утверждая, что он послал мне его из Айдахо, проявил себя как талантливый мифотворец. Возможно, это касалось и всех его остальных рассказов.
Я дала самой себе по шее из-за того, что запала на очередного красавца, и поклялась, что даже с помощью лавины ему больше не удастся лишить меня душевного равновесия. Возможно, уже слишком поздно пытаться исправить положение теперь, когда я поняла, что этот документ послал мне Сэм. Ведь Вольфганг провел рядом с ним целую ночь, а я спала и ни сном ни духом не ведала, что он с ним делает: изучает, микрофильмирует или снимает с него любую другую копию. Итак, по существу, я прошла полный круг и вернулась в ту точку, где была неделю назад, — между Сциллой и Харибдой, в дьявольски опасном местечке.
Открывая дверь своего номера, я осознала, что совершенно забыла о Ясоне. Он сидел в центре по-королевски широченной кровати и выглядел злым, как черт.
— Мяау! — заявил он тоном, выражавшим предельную кошачью ярость.
Разумеется, я точно знала причину его настроения. У него было полно еды, но я ушла купаться без него! Предательский запах хлорированной воды выдал меня с головой.
— Ладно, Ясон, не сердись. Как ты относишься к купанию в замечательной ванне? — предложила я.
Вместо того чтобы броситься в ванную комнату и включить кран, как обычно при слове «ванна», кот проскочил мимо меня, подцепил с пола полоску розовой бумаги, на которую я едва не наступила (он стал настоящим спецом по нахождению всяких бумажных клочков), и, положив лапы мне на колени, показал ее мне. Это было нечто вроде телефонограммы, отпечатанной на бумаге и подсунутой мне под дверь. Я прочла ее, охваченная тревожным предчувствием.

«Кому: Ариэль Бен.
От кого: От м-ра Соломона.
К сожалению, не могу прибыть к ланчу, как договаривались. Перезвоните по телефону (214) 167-0217».
Потрясающе. Сэм вдруг изменил планы нашей дневной встречи. И поддельный телефонный номер, как я догадалась, должен сообщить мне, как именно.
Уже третий раз Сэм упомянул царя Соломона, чьи библейские стихи я еще не успела внимательно изучить, чтобы выявить скрытые значения. Но расшифровка полученной записки, по идее, должна была оказаться минутным делом, а не серьезной работой. Сэм явно рассчитывал, что после моих вчерашних трудов по дешифровке данное имя сразу скажет мне то, чего никто больше не смог бы понять с первого взгляда: «телефонный номер» мистера Соломона — это его Песня Песней.
Со вздохом я открыла сумку, достала захваченную с собой Библию и прошла в ванную комнату, где заткнула сливное отверстие ванны пробкой и начала набирать воду для Ясона. Ожидая, пока наберется вода, я вновь глянула на записку и попыталась найти нужные места в книге. Песня Песней состояла всего из восьми глав, поэтому скорее всего «код» 214 означал: глава 2, стих 14.

«Голубица моя в ущелий скалы под кровом утеса! покажи мне лице твое, дай мне услышать голос твой; потому что голос твой сладок и лице твое приятно».
Сэм никогда не сможет услышать моего сладкого голоса или увидеть моего приятного лица, если будет продолжать запутывать меня столь хитроумными инструкциями. Но он продолжал — согласно следующим цифрам — в главе 1, стихах 6-7. Там юная дева с впечатляющим, как мне припомнилось, пупком спрашивает своего возлюбленного, где он собирается отдохнуть завтра днем, и он объясняет, как найти его.

«Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? к чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?
Если ты не знаешь этого, прекраснейшая из женщин, то иди себе по следам овец, и паси козлят твоих подле шатров пастушеских».
В окрестных горах не было мест, связанных с пастухами, козлятами и прочей Живностью, но вдоль нижней дороги тянулся так называемый Овечий луг, где летом устанавливались шатровые палатки, соблазняющие туристов музыкальными записями и художественными поделками. Зимой по этим ровным полям, расположенным в удобной близости от дороги, обычно катались начинающие лыжники. Наверное, где-то там и будет новое место нашего с Сэмом рандеву.
Однако мне показалось более чем странным, что Сэм предпочел изменить его прежний сложный и запутанный план на такое открытое всем место возле главной подъездной дороги. Вернее, конечно, это казалось странным, пока я не прочла главу 2, стих 17, объяснивший, когда мы должны встретиться:

«Доколе день дышит прохладою, и убегают тени, возвратись, будь подобен серне или молодому оленю на расселинах гор».
До рассвета? Пока еще нет тени? Я вполне могла понять, почему свидание в полдень показалось Сэму слишком опасным. Но лыжный подъемник к месту нашей встречи начинает работать только в девять утра. Как же я смогу, не вызывая подозрений, до восхода солнца проехать три мили к Овечьему лугу, вытащить из машины мои вездеходные лыжи и отправиться гулять в предрассветной мгле? Я решила, что Сэм окончательно свихнулся.
К счастью для меня, все мои компаньоны изъявили желание пораньше отойти ко сну. Очевидно, Оливер, увидев, как хорошо Бэмби катается на лыжах, превзошел самого себя, пытаясь произвести на нее впечатление, и потащил ее по долам и горам на самый далекий и сложный склон. Он вернулся в отель в полнейшем изнеможении, непривычный к столь интенсивным Sturm und Drang.
Поскольку Бэмби весь день посвятила лыжным экзерсисам, то для ее ежедневных занятий с Лафом, на которых музыканты обычно маниакально зациклены, остался лишь двухчасовой перерыв перед ужином. Администрация «Приюта» предоставила в наше распоряжение Солнечную гостиную. Я с грехом пополам сыграла на фортепиано то малое, что смогла, из аккомпанемента произведений Шуберта и Моцарта, в то время как Оливер пожирал глазами Бэмби, а Вольга Драгонов переворачивал страницы. Лаф частенько морщился от моей норовистой техники, но сам играл превосходно, как всегда. А Бэмби потрясла нас таким виртуозным исполнением, какое редко услышишь на концертной эстраде. Я надбавила ей изрядное количество очков, и не только за крепкие бедра. Меня даже стал мучить вопрос, не было ли первое впечатление о ней обманчивым.
Когда мы все вышли из гостиной, направляясь на ужин, соседний балкон заполняла толпа слушателей, которые разразились бурными аплодисментами. Благодарные постояльцы «Приюта» затопили Лафа бурным шквалом пространных комплиментов и воспоминаний об их присутствии на его концертах. Стремясь заполучить автографы, они поспешно подсовывали ему фирменные конверты отеля, ресторанные меню и даже билеты на подъемник.
— Гаврош, — сказал Лаф, когда публичная суматоха закончилась и осчастливленные меломаны разошлись кто куда, — я подумал, что могу позволить себе поужинать в одиночестве у себя в номере, предоставив вам, молодым, развлекаться, как душе угодно. Я уже не так молод, и стремительное путешествие из Вены слегка утомило мое бренное тело. Давайте встретимся за завтраком. И я расскажу тебе еще кое-что из нашей истории.
— Отлично, дядя Лаф, — сказала я, мысленно спросив у себя, сколько еще подробностей этой «истории» я смогу переварить без особого вреда для душевного здоровья. — Только не очень рано… Давайте опять соберемся ко второму завтраку. Утром у меня есть кое-какие дела.
«Пробежаться в несусветную рань по овечьему пастбищу», — добавила я про себя.
Бэмби тоже отказалась присоединиться к нам с Оливером и отправилась в свой номер. Когда я уже собиралась зайти в ресторан, Оливер удивил меня, также откланявшись без ужина.
— Должен признаться, — поведал он мне, — сегодняшняя горная прогулка слегка утомила и мое бренное тело. У меня болят все мышцы. Надеюсь, что я еще успею заскочить в целительный бассейн до закрытия, а потом просто закажу в номер какую-нибудь похлебку и завалюсь спать.
Глянув на часы, я обнаружила, что уже почти десять вечера, и решила поступить так же.
Около одиннадцати мы с Ясоном подкрепились макаронами с морепродуктами и чесночным хлебом, послушали прогноз погоды, попутно выяснив, что рассвет завтра ожидается в шесть тридцать, и забрались в кровать. Я сонно почитывала что-то, допивая последнюю бутылочку вина из имевшихся в номере запасов, и уже подумывала выключить свет.
Вдруг свернувшийся калачиком на подушке Ясон поднял голову. Насторожив уши, он уставился на входную дверь, словно в ожидании чьего-то прихода. Он мельком глянул и на меня, но я не слышала никаких подозрительных шорохов. Тихой сапой он прокрался по кровати, спрыгнул на пол, подбежал к двери и вновь оглянулся на меня. Там определенно кто-то был.
Я глубоко вздохнула. Потом отбросила одеяло и встала, накинула халат, валявшийся на ближайшем кресле, и сама подошла к двери. Ясон, стоявший в состоянии боевой готовности, никогда не ошибался относительно приходящих ко мне гостей. Но с другой стороны, если кто-то стоит за дверью, то почему он не постучит?
Заглянув в глазок, я увидела знакомую, хотя и неожиданную личность, повернула ручку и распахнула дверь.
В неярком желтоватом коридорном свете стояла прекрасная белокурая Бэмби, простодушно поглядывая на меня широко открытыми светлыми глазами и поблескивая золотистыми локонами, обрамлявшими лицо. Наряд ее соответствовал avant le boudoir: длинный черный бархатный халат, скроенный наподобие мужской домашней куртки, не скрывал каскады старомодно изысканных кружев и ленточек у горла и на запястьях. Одну руку она прятала за спиной.
Внезапно у меня мелькнула панически безумная, но показавшая вполне реальной мысль: она держит там пистолет! Я едва
удержалась от того, чтобы не отскочить назад и не захлопнуть перед ней дверь. В этот момент ее рука появилась из-за спины, и я увидела бутылку «Реми Мартен» и две рюмашки. Она улыбнулась и спросила:
— Вы не составите компанию нам с коньячком? У меня есть своеобразное мирное предложение, хотя оно связано не только со мной.
— Мне завтра очень рано вставать… — начала я.
— И мне тоже, — быстро сказала Бэмби. — Но то, что мне надо сказать вам, я предпочла бы сделать не в коридоре. Можно войти?
Я неохотно отступила, пропуская ее в номер.
Несмотря на исключительную женскую красоту и проявленное музыкальное мастерство, что-то меня в ней все-таки настораживало — и не только ее сумасшедшее поведение. На самом деле мне вдруг пришло в голову, что при наличии несомненных блестящих достоинств такое неопределенное поведение, возможно, является маскировкой уязвимости, также как у Джерси — ее пьянство.
Я подошла к столу, где Бэмби наливала коньяк, но осталась стоять. Я взяла рюмку, мы с ней чокнулись и выпили.
— Так о чем же вам не хотелось говорить со мной в коридоре? — спросила я.
— Пожалуйста, сядьте, — тихо сказала Бэмби.
Ее тон подействовал так умиротворяюще, что, только уже садясь на стул, я вдруг осознала, насколько мягкой, но умело контролируемой и повелительной получилась ее просьба. Я решила, что стоит более внимательно прислушаться к мисс Бэмби.
— Я совсем не хочу вызывать у вас неприязнь, — заверила меня Бэмби. — И надеюсь, что мы станем подругами.
В приглушенном свете ее ясные, затененные ресницами глаза поблескивали золотистыми крапинками, подобными тем, что растворены в немецкой водке под названием «Золотая вода». Ни за что на свете не смогла бы я понять, что она думает на самом деле. Внезапно я почувствовала, что мне очень важно это выяснить и что искренность может тут помочь лучше всего.
— Неприязнь тут ни при чем, просто я не понимаю таких людей, как вы, — призналась я, — и из-за этого испытываю смутную тревогу. Ваш облик не сочетается с манерой разговора и тем более поведения. У меня такое ощущение, что вы не та, за кого себя выдаете.
— Возможно, и вы тоже, — сказала Бэмби.
Она нагнулась и погладила Ясона по голове длинными тонкими пальцами. Он не стал урчать от удовольствия, но и не удрал от ее ласк.
— Лучше не будем говорить обо мне, — сказала я. — Ведь вы наверняка поняли из нашего утреннего разговора, что я выросла в семье с довольно странными родственными отношениями. Если я и выгляжу несколько загадочно в присутствии родственников, то лишь потому, наверное, что хочу отстраниться от их конфликтов. Я выбрала свой особенный жизненный путь — не такой, как все прочие члены нашей семьи.
— Вы так полагаете? — загадочно спросила она и, помедлив, добавила: — Однако, как видите, на самом деле мы все-таки поговорили о вас. И для меня важно, что вы думаете обо мне. Говоря о моем желании подружиться с вами, я не имела в виду, что мы сможем — по выражению вашего дяди — полюбить друг друга, как сестры. Я только хочу объяснить, что при сложившихся обстоятельствах нам с вами было бы — как бы это сказать? — очень сложно не стать, по меньшей мере, подругами.
— Послушайте… — Я сделала очередной глоток бренди, превосходного на вкус. — По-моему, нам совершенно не стоит переживать из-за того, станем мы подругами или нет. В конце концов, я впервые за много лет встретилась с дядей Лафом, и вполне вероятно, что после этих выходных мы с вами больше никогда не увидимся.
— Вот тут-то вы и ошибаетесь, — с улыбкой сказала она. — Но прежде чем я все объясню, мне хотелось бы, чтобы вы объяснили, отчего испытываете «тревогу» в моем присутствии. Если вы не против.
Я вновь взглянула в ее ясные, распахнутые глаза, но они по-прежнему оставались для меня непроницаемыми. Эта цыпочка была еще той штучкой, но я решила, что раз уж она так настаивает, то получит то, о чем просит, даже если мои объяснения слегка щелкнут ее по носу.
— Ладно, возможно, у меня сложилось довольно субъективное представление, — сказала я, — но ведь именно вы пришли ко мне поболтать посреди ночи с бренди. Жизнь моего дяди Лафа вряд ли можно уподобить книге за семью печатями, и вы, конечно, знаете, что у него было множество женщин, одна краше другой, причем многие из них, как и моя бабушка Пандора, обладали изрядными талантами. Однако вы не похожи на остальных: я полагаю, у вас есть подлинный дар и талант. Честно говоря, вы потрясающе играли сегодня вечером, высший мировой класс — я в состоянии оценить это, учитывая мое воспитание. И мне непонятно, почему одаренную виолончелистку может прельстить роль некого бутафорского украшения в спектакле, даже если его разыгрывает такой талантливый, знаменитый и очаровательный человек, как мой дядя Лаф. Мою бабушку не устроило бы такое положение, и, правду сказать, мне непонятно, почему оно устраивает вас. Наверное, именно поэтому я испытываю смутную тревогу: я чувствую, что за внешним антуражем ваших отношений скрывается некий тайный сценарий.
— Я понимаю. Что ж, возможно, вы и правы, — сказала Бэмби, глядя на свои руки. Когда она подняла глаза, то уже не улыбалась. — Для меня очень важны отношения с вашим дядей Лафкадио, фрейлейн Бен. У нас с ним полное взаимопонимание, — сказала она. — Но это уже другая история. И совсем не поэтому я пришла к вам ночью с предложением дружбы…
Я ждала. Ее крапчато-золотистые глаза прицелились в меня. А то, что она сказала дальше, прозвучало для меня как гром среди ясного неба.
— Фрейлейн Бен, боюсь, что мой брат заинтересовался вами. Если вы быстро что-то не придумаете, то его увлечение станет опасным для всех нас.
Я сидела совершенно ошеломленная. Это было последнее, что я могла бы вообразить, но внезапно я с пронзительной определенностью поняла, почему все в Бэмби казалось мне странно знакомым.
— Ваш брат? — вяло удивилась я, хотя не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, о ком идет речь.
— Позвольте мне представиться, как положено, фрейлейн Бен, — сказала она. — Меня зовут Беттина Брунхильда фон Хаузер, а Вольфганг — мой единственный брат.
«Heilige Scheiss!» — невольно выругалась я про себя, пытаясь осознать новый поворот событий. Значит, дядюшка Лаф просто придумал для Беттины прозвище Бэмби, как для меня — Гаврош. На самом деле я даже слышала о некой Беттине фон Хаузер, молодой виолончелистке, восходящей звезде на музыкальном небосклоне, хотя мне и в голову не могло прийти, что Бэмби и Беттина — одно лицо и что она хоть каким-то боком связана с моим весьма опасным увлечением — Вольфгангом Хаузером.
Этот далеко не радостный сюрприз заставил меня с новой силой подозревать всех и каждого, особенно моего дядю Лафа, чье поведение в ретроспективе выглядело весьма подозрительным. Если у Лафа с Бэмби были такие же доверительные отношения, как со мной, то почему же он быстро спровадил ее на лыжную прогулку и рассказал о Гитлере и рунах только мне в живительных водах бассейна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71