подготовительный, открытый и рабочий. В каждом классе есть свое звание — СТ, ОСТ и СП. Так было с самого начала, так есть и так будет всегда.
— Собака-Товарищ, — присовокупила Либби, — Отличная Собака-Товарищ и Собака-Помощник.
Когда просто богатые люди вроде врачей и адвокатов решают завести выставочных собак, они читают самые разнообразные пособия и притворяются, будто знают, о чем говорят. Но только не Мими. Она даже не попыталась сделать вид, что во всем этом разбирается, и прилюдные наставления Либби ее ничуть не смутили.
— Сколько «ног» вы получили? — спросила меня Либби.
Еще несколько таких вопросов, и лицо Мими обрело бы былую подвижность.
— Нисколько, — ответила я.
— Не понимаю, зачем ты возишься с маламутом.
— Я рассматриваю это как своеобразный вызов, — ответила я и, обращаясь к Мими, добавила: — «Нога» означает, что вы выдержали испытания на одной выставке. Для звания СТ надо набрать три «ноги». Необходимо получить дипломы трех выставок с тремя разными судьями. Сегодня мы попробуем заработать нашу первую «ногу».
Тут Сиси услышала мои слова и подошла поближе. На ней было ярко-бирюзовое платье, сшитое из материала, в котором я без труда узнала полиэстер. Мочки ее ушей были закрыты клипсами в виде миниатюрных эмалевых пойнтеров, и с шеи свисала цепочка с эмалевым пойнтером.
— Я думала, вы собираетесь попробовать выставить свою собаку на соревнованиях по экстерьеру, — громко сказала она.
Невежественная тупица. «Попробовать», как бы не так! Разумеется, она хотела сказать, что испытания по общей дрессировке годятся для собак, которые недостаточно хороши, чтобы их выставляли по экстерьеру, что это второсортный спорт для второсортных собак. Сплошь и рядом приходится слышать подобную чушь.
— На экстерьерном ринге его будет водить Фейс Барлоу, — сказала я.
К Сиси подошли двое мужчин. Один — понурого вида юнец, другой — ее компаньон по занятиям в собачьем клубе. Его возраст так же трудно поддавался определению, как и ее собственный, но если яркая косметика делала ее похожей на плохо набальзамированный труп, то он представлял собой личность абсолютно неприметную. И если она походила на покойника, то он на владельца похоронного бюро. Видя их вместе на занятиях, я никак не могла понять, кем он ей приходится — мужем или сыном. Теперь же стало ясно, что понурый юнец — ее сын, а неприметная личность, должно быть, муж — аптекарь мистер Квигли.
Видимо, Мими почувствовала некоторую напряженность и как истинная леди, каковой она и была, решила разрядить обстановку, представив каждого всем остальным.
— Я Мими Николз, — сказала она, протягивая руку старшему из мужчин.
— Остин Квигли, — представился он. — Мой сын Пит.
— Па, я уже ее знаю, — весьма нелюбезно проговорил Пит. — Я делал для нее комнату. В ее доме.
— Замолчи, детка, — шикнула на него Сиси. Возможно, она вовсе не то имела в виду, но у ее сына действительно было детское лицо, и, бросая на мать свирепые взгляды, он походил на строптивого младенца, готового запустить в нее погремушкой.
Мими оставила этот обмен репликами без внимания.
— Да, конечно, — сказала она. — Полагаю, вы знакомы с Либби Ноулз. А это Реджи Нокс, — добавила она и отступила на шаг, словно ожидая, что ее телохранитель приблизится и скажет: «Здравствуйте, как поживаете?»
Однако он ограничился лишь небрежным кивком. К моему немалому удивлению, Сиси шагнула вперед, как будто желая что-то сказать, но тут я увидела, что Фейс энергично машет мне рукой.
— Извините, мне надо спешить, — сказала я. — Меня зовет Фейс. Я обещала ей выгулять Рауди.
Должно быть, Мими подумала, что для пробежки с ним я выбрала странное время.
Как обычно, мой привередливый Рауди отказался воспользоваться отведенными для выгула площадками: он считал их слишком грязными и чересчур открытыми для посторонних глаз. Выгуляв его на газоне у гавани и тем самым нарушив правила выставки, я вернула его в клеть и отправилась разыскивать отца. Голос Бака я услышала еще до того, как увидела его стенд.
— Все собаки произошли от волков, — убедительным тоном объяснял он.
Даже на расстоянии, а я таки держалась на расстоянии, показ выглядел впечатляюще: афиши с изображением белых полярных волков, демонстрация видеофильмов и, конечно, Клайд, который расхаживал на длинном поводке за спиной Бака, — длинный, высокий, поджарый вариант Рауди с большими ушами и недоверчивым взглядом.
Сиси, подбоченясь, стояла перед площадкой, где проходил показ, и, выставив вперед костлявые локти, чуть не брызжа слюной, кричала на Бака:
— Кто дал вам право приводить сюда эту тварь! Да будет вам известно, да-да, я хочу, чтобы вы это знали, — сегодня здесь собрались очень ценные выставочные собаки.
Я пробыла там достаточно долго и видела, как Бак сделал гигантский вдох, отвел назад плечи, совсем как это делал когда-то Тедди Рузвельт, и начал орать. На этом я ушла. Я хотела, чтобы на время ринга его отвлекли тем или иным способом, но вовсе не таким. Мне следовало подойти к Сиси, представить ей Бака как моего отца, объяснить ему, что у нее два прекрасных пойнтера, а ей — что он раньше держал золотистых ретриверов, и спровоцировать их на долгую беседу. Но вместо этого я ушла.
Было ошибкой выводить Рауди из клети, когда ты сама в неважнецком состоянии. И тем не менее я его вывела. Я была вся в поту, когда подвела его к рингу, на котором проводились испытания во второй группе подготовительного класса. Знающие люди подтвердят, что если, находясь на ринге, вы нервничаете или чем-то расстроены, то собака нюхом почует в вас постороннего и не станет повиноваться. Когда мы наконец дождались своей очереди, то Рауди показал плохое хождение на поводке рядом. Просто плохое, хоть и не влекущее за собой снятие с испытаний. Не думаю, что как вожатый я допустила какие-нибудь ошибки. Но я чувствовала, что потею, и на себе ощущала это странное явление отчужденности собаки. Для Рауди я уже была не Холли. Рядом с ним был посторонний, от которого пахло виной, стыдом и предательством. После девятой фигуры, последней в хождении на поводке рядом, я поставила Рауди, сняла с него поводок и передала его Линде Макнелли, которая улыбнулась мне и слегка склонила голову набок: Рауди, мол, держался молодцом. Следующим элементом было хождение рядом без поводка.
— Вы готовы? — спросил мистер Солсбери.
— Готовы, — ответила я.
Таков ритуал. Конечно же, я лгала.
— Тогда вперед, — сказал он.
— Рауди, рядом.
Рауди шел более или менее рядом — скорее менее, чем более, но, если собака идет на расстоянии шести футов от вожатого, судья должен поставить проходной балл. Окончательно погубил нас подзыв. Посадив Рауди в одном конце ринга, я отошла в противоположный его конец и по сигналу мистера Солсбери позвала:
— Рауди, ко мне!
Рауди и не подумал идти. Вместо этого он отряхнулся, послал мне улыбку и принялся кругами носиться по рингу. Толпе это чрезвычайно понравилось. Сперва наградой ему был смех, потом аплодисменты. Я попробовала поймать Рауди, и, если бы он был с поводком, мне, возможно, удалось бы это сделать. Но поскольку поводка на нем не было, он разбежался, перепрыгнул через ограждение ринга, молнией пронесся сквозь толпу зрителей и бросился на соседний ринг, где Дороти Бартон судила пойнтеров. Пойнтеры. Макс. Я ворвалась на ринг через несколько секунд после Рауди. Господь да благословит Дороти Бартон. Она бросилась к Рауди, схватила его за ошейник и прервала его бешеный галоп. А что если бы Макс погнался за ним? Или кто-нибудь попытался бы вмешаться и он бы его укусил? Или если бы он невзначай укусил судью? Даже думать об этом не хочется.
Сделав вид, будто Рауди вовсе не моя собака — что у меня, вообще-то, золотистый ретривер, — я взяла его за ошейник и отвела обратно, на ринг второй группы подготовительного класса. Ему я не сказала ни слова. Мистер Солсбери, очаровательный человек и хороший судья, спросил, хочу ли я выполнить оставшиеся упражнения: групповую посадку и укладку. Я не хотела. Судья зловредный непременно настоял бы на этом.
Я снова взяла Рауди на поводок, отвела в клеть и заперла. Сибирская лайка сидела в своей клети, Фейс нигде не было видно. В наигнуснейшем настроении я села на пол. Я чувствовала себя виноватой перед Баком, но больше всего угнетало меня недостойное поведение Рауди. Я так и слышала голос Марисы, которая всегда спрашивала, если моя собака давала сбой: «Кто, как не ты, научил его так делать? Кто его дрессировал?»
Но хотите знать, что за люди «послушники»? Ко мне подошли человек десять-двенадцать рассказать про своих собак истории похлеще. Я услышала, как собаки приносили с других рингов гантели, удирали с ринга, чтобы украсть еду у зрителей, облегчались прямо на ринге, пытались, иногда небезуспешно, укусить судью. Все старались меня утешить. Когда я стала понемногу успокаиваться, то вспомнила, с каким удовольствием Рауди бегал кругами по рингу и валял перед всеми дурака. Такое случается. Ведь это всего лишь собачья выставка.
Но Сиси надо было знать, в какую передрягу мы едва не угодили с Рауди и Максом. Сегодня я достаточно напраздновала труса. Оставив Рауди запертым в клетке, я побрела через груминговую зону к Сиси — принести ей извинения, которых она более чем заслуживала. Первую драку начал не Рауди. Даже если бы на ринге он подбежал к Максу, совсем не обязательно затеял бы и вторую. Хотя мог бы. Мог бы и Макс. И уж тогда-то Рауди наверняка прервал бы судейство. За это мне и следовало извиниться перед Сиси.
Прежде чем увидеть ее, я услышала Макса. Он выл, как пойнтеры обычно не воют: жалобно, исступленно. Он был в большой разборной клети на полу и, пытаясь выбраться, скребся в дверь из металлической сетки. Это ненормально. Клеть выставочной собаки — ее дом вне дома, ее логово, ее убежище в хаосе выставки.
— Мальчик, что случилось? — спросила я его и подошла к клети. — Сегодня не «Лучший в породе»?
Я едва не наступила на нее.
Из-под наполовину сползшего с ее головы красного клоунского парика вытекало что-то тоже красное, но другого оттенка. Теперь ее нелепо размалеванное лицо более чем когда бы то ни было походило на лицо трупа. На пару секунд я совершенно растерялась. Сперва я подумала, что произошел несчастный случай. Затем до меня дошло. Сама она никак не могла этого сделать. Она не могла взять большие груминговые ножницы и через это дурацкое выходное платье бирюзового цвета воткнуть их в свою костлявую грудь. Не могла она и упасть на них, а потом перевернуться. Она не могла этого сделать ни случайно, ни намеренно. Кто-то исполнил пожелание Фейс Барлоу. Кто-то заставил Сиси замолкнуть навсегда.
Глава 6
— Мои лучшие ножницы, — негодовала Либби. — И надо же, чтобы это случилось именно с ножницами Гейба. Они называются «Катана». Ты их, наверное, узнала. — Скорее всего у меня было совершенно отсутствующее выражение лица, но она продолжала: — Знаешь, во что они мне обошлись? В двести девяносто долларов. Я получила их из Новой Англии.
— Последнее время я пользуюсь ножницами производства ОФК, — сказала я. — Объединенной фармацевтической компании. Они намного дешевле, а сделаны практически из того же материала.
— Но не из такого, как эти, — заявила Либби.
— Двести девяносто долларов — хорошенькая сумма, — сказала я.
— Они того стоят.
Что же это за люди, спросите вы, если они всего через пару часов после убийства разговаривают про предметы ухода за собаками? Это собачники. Когда они потрясены.
В моей голове неожиданно вспыхнул один вопрос: если на выставке, организованной Американским клубом собаководства, совершается убийство, то остаются ли в силе установленные им правила? Если да, то одно из них, а именно: не приносить стульев в груминговый сектор, мы с Либби нарушили. В самом дальнем конце сектора, рядом с пустующим рингом для проведения испытаний по послушанию, я раскрыла свой белый пластиковый стул с удобной ручкой, а Либби позаимствовала деревянный судейский с ринга первой группы подготовительного класса. Может быть, Либби больший профессионал, чем я, или в силу своего сходства с ротвейлером она не испытывает необходимости постоянно иметь при себе собаку. Во всяком случае, она оставила пойнтеров Мими в их клетях, тогда как Рауди был при мне и беззастенчиво ластился к Либби: тыкался носом ей в руки, вилял белым хвостом и красноречивыми взглядами больших карих глаз недвусмысленно давал ей понять, что видит в ней личность совершенно особенную. Поскольку Рауди в каждом видел нечто особенное, то, возможно, так оно и было. Согласно породным стандартам Американского клуба собаководства, аляскинская лайка — это не собака-однолюб, которая выбирает лишь одного хозяина. Согласно моим стандартам, моя аляскинская лайка с безнадежной неразборчивостью и убийственной искренностью любила всех и каждого.
— Действительно очень славный пес, — сказала последняя жертва. — Жаль, что он получил неуд.
«Неудовлетворительно». Показал неудовлетворительный результат. Снят с ринга.
— Это все равно не считается. Разве нет?
— Конечно считается.
— Каким образом? Я уверена, что все результаты аннулируют. Что им еще остается?
— Ах нет. Саншайн получил ЛП (Лучший в породе). Они просто не могут этого сделать.
Когда судейство по породам заканчивается, победитель в каждой породе выступает в групповом соревновании как представитель своей группы — спортивные собаки, служебные собаки, терьеры и так далее. Так что для Либби и Саншайна выставка только начиналась.
— Я не слышала никакого официального сообщения. Но уверена, что на этом выставка и закончится, — сказала я.
— Не думаю.
— Послушай, Либби. Эта женщина мертва. Ее убили. Нельзя же водить собак у ее тела.
— Может, ты и права, — сказала она. — Во всяком случае собаки очень возбуждены.
— Я никогда не слышала, чтобы пойнтер так выл. Знаешь, о чем я подумала? Я подумала о стынущей в жилах крови. Эта кровь, этот адский вой… Знаешь, ведь звук высокого сопрано может разбить стекло. У меня перед глазами так и стоит жуткое зрелище стынущей крови. — У меня задрожали руки. Я схватила Рауди за ошейник и оттянула его от Либби.
— Так только говорят. Кровь не стынет.
— Знаю, что нет, — сказала я. — Кровь не стынет. Она свертывается.
— Послушай, соберись и успокойся. Да, тебе не повезло, что нашла ее именно ты. Но вообще-то к тебе это не имеет никакого отношения.
— К кому-то это ведь имело отношение. Мне очень неприятно: я часто смеялась над ней. Нет, не в глаза.
— Конечно смеялась, — сказала Либби. — Как и все остальные. Она была нелепой и смешной.
— Она была жалкой. Детские платья. Размалеванное лицо.
— Никто не заставлял ее это делать. Ты на самом деле была с ней знакома?
— Встречались на занятиях. Но познакомились буквально на днях. Рауди подрался с одной из ее собак.
— С Максом?
— Да. Но все обошлось благополучно. Ни тот ни другой не пострадали. Потом я увидела ее сегодня. — Я заговорила тише: — Фейс сказала мне, что Сиси была нечиста на руку.
— Это ни для кого не новость.
— Но я этого не знала.
— Все потому, что ты больше не выставляешься на соревнованиях по экстерьеру.
— Я этим никогда особенно не занималась.
— А если бы занималась, то не стала бы так ее жалеть, — сказала Либби. — Она была хуже чем просто воровка.
— Она была надоедлива. И глупа. Это так грустно, Либби. С одной стороны, эта жалкая потребность выглядеть помоложе. А с другой… Ведь я практически не знала ее, а она начала рассказывать мне про все эти болезни, про свою аллергию.
— Полная чушь, — сказала Либби. — Она была первостатейным ипохондриком.
— Наверное.
— Единственное, чего она хотела, так это внимания. Но это еще не самое плохое. Было много чего похуже. Она выдумывала про людей самые невероятные гадости. Как она завидовала Мими! Мне она тоже завидовала. А ты слышала, как она разговаривала со своим несчастным малышом, с Питом? Она таскала его на все выставки, чтобы он носил ее пожитки туда и обратно. Обращалась с ним как со скотом. Говорю тебе, она была мерзкой особой. Послушай, бывают злобные собаки, так ведь? Бывают. Мы все об этом знаем. И бывают злобные люди.
— Либби, — произнес чей-то глубокий голос, — вас зовет Мими. — Это был Реджи — груда мускулов.
— Спасибо, — сказала Либби. — Сейчас иду.
— Хм, всегда нужно быть поблизости? — спросила я.
— Не совсем то. Она славная. Ничего не понимает в собаках, но мне нравится. Ты в порядке?
— В полном, — сказала я.
«В порядке», разумеется, означает, что моя собака при мне и чувствует себя отлично. У Риты есть книга под названием «Со мной все в порядке, с тобой все в порядке». Для меня именно так, только наоборот. Собака в порядке, в порядке и я. По Рите, рука, которая качает колыбель, правит миром. Когда я была маленькая, у Бака с Марисой была для меня деревянная колыбель, но я ее не помню, и ведь не станете же вы качать картонную коробку, которую я помню отлично, — множество картонных коробок со щенками золотистого ретривера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Собака-Товарищ, — присовокупила Либби, — Отличная Собака-Товарищ и Собака-Помощник.
Когда просто богатые люди вроде врачей и адвокатов решают завести выставочных собак, они читают самые разнообразные пособия и притворяются, будто знают, о чем говорят. Но только не Мими. Она даже не попыталась сделать вид, что во всем этом разбирается, и прилюдные наставления Либби ее ничуть не смутили.
— Сколько «ног» вы получили? — спросила меня Либби.
Еще несколько таких вопросов, и лицо Мими обрело бы былую подвижность.
— Нисколько, — ответила я.
— Не понимаю, зачем ты возишься с маламутом.
— Я рассматриваю это как своеобразный вызов, — ответила я и, обращаясь к Мими, добавила: — «Нога» означает, что вы выдержали испытания на одной выставке. Для звания СТ надо набрать три «ноги». Необходимо получить дипломы трех выставок с тремя разными судьями. Сегодня мы попробуем заработать нашу первую «ногу».
Тут Сиси услышала мои слова и подошла поближе. На ней было ярко-бирюзовое платье, сшитое из материала, в котором я без труда узнала полиэстер. Мочки ее ушей были закрыты клипсами в виде миниатюрных эмалевых пойнтеров, и с шеи свисала цепочка с эмалевым пойнтером.
— Я думала, вы собираетесь попробовать выставить свою собаку на соревнованиях по экстерьеру, — громко сказала она.
Невежественная тупица. «Попробовать», как бы не так! Разумеется, она хотела сказать, что испытания по общей дрессировке годятся для собак, которые недостаточно хороши, чтобы их выставляли по экстерьеру, что это второсортный спорт для второсортных собак. Сплошь и рядом приходится слышать подобную чушь.
— На экстерьерном ринге его будет водить Фейс Барлоу, — сказала я.
К Сиси подошли двое мужчин. Один — понурого вида юнец, другой — ее компаньон по занятиям в собачьем клубе. Его возраст так же трудно поддавался определению, как и ее собственный, но если яркая косметика делала ее похожей на плохо набальзамированный труп, то он представлял собой личность абсолютно неприметную. И если она походила на покойника, то он на владельца похоронного бюро. Видя их вместе на занятиях, я никак не могла понять, кем он ей приходится — мужем или сыном. Теперь же стало ясно, что понурый юнец — ее сын, а неприметная личность, должно быть, муж — аптекарь мистер Квигли.
Видимо, Мими почувствовала некоторую напряженность и как истинная леди, каковой она и была, решила разрядить обстановку, представив каждого всем остальным.
— Я Мими Николз, — сказала она, протягивая руку старшему из мужчин.
— Остин Квигли, — представился он. — Мой сын Пит.
— Па, я уже ее знаю, — весьма нелюбезно проговорил Пит. — Я делал для нее комнату. В ее доме.
— Замолчи, детка, — шикнула на него Сиси. Возможно, она вовсе не то имела в виду, но у ее сына действительно было детское лицо, и, бросая на мать свирепые взгляды, он походил на строптивого младенца, готового запустить в нее погремушкой.
Мими оставила этот обмен репликами без внимания.
— Да, конечно, — сказала она. — Полагаю, вы знакомы с Либби Ноулз. А это Реджи Нокс, — добавила она и отступила на шаг, словно ожидая, что ее телохранитель приблизится и скажет: «Здравствуйте, как поживаете?»
Однако он ограничился лишь небрежным кивком. К моему немалому удивлению, Сиси шагнула вперед, как будто желая что-то сказать, но тут я увидела, что Фейс энергично машет мне рукой.
— Извините, мне надо спешить, — сказала я. — Меня зовет Фейс. Я обещала ей выгулять Рауди.
Должно быть, Мими подумала, что для пробежки с ним я выбрала странное время.
Как обычно, мой привередливый Рауди отказался воспользоваться отведенными для выгула площадками: он считал их слишком грязными и чересчур открытыми для посторонних глаз. Выгуляв его на газоне у гавани и тем самым нарушив правила выставки, я вернула его в клеть и отправилась разыскивать отца. Голос Бака я услышала еще до того, как увидела его стенд.
— Все собаки произошли от волков, — убедительным тоном объяснял он.
Даже на расстоянии, а я таки держалась на расстоянии, показ выглядел впечатляюще: афиши с изображением белых полярных волков, демонстрация видеофильмов и, конечно, Клайд, который расхаживал на длинном поводке за спиной Бака, — длинный, высокий, поджарый вариант Рауди с большими ушами и недоверчивым взглядом.
Сиси, подбоченясь, стояла перед площадкой, где проходил показ, и, выставив вперед костлявые локти, чуть не брызжа слюной, кричала на Бака:
— Кто дал вам право приводить сюда эту тварь! Да будет вам известно, да-да, я хочу, чтобы вы это знали, — сегодня здесь собрались очень ценные выставочные собаки.
Я пробыла там достаточно долго и видела, как Бак сделал гигантский вдох, отвел назад плечи, совсем как это делал когда-то Тедди Рузвельт, и начал орать. На этом я ушла. Я хотела, чтобы на время ринга его отвлекли тем или иным способом, но вовсе не таким. Мне следовало подойти к Сиси, представить ей Бака как моего отца, объяснить ему, что у нее два прекрасных пойнтера, а ей — что он раньше держал золотистых ретриверов, и спровоцировать их на долгую беседу. Но вместо этого я ушла.
Было ошибкой выводить Рауди из клети, когда ты сама в неважнецком состоянии. И тем не менее я его вывела. Я была вся в поту, когда подвела его к рингу, на котором проводились испытания во второй группе подготовительного класса. Знающие люди подтвердят, что если, находясь на ринге, вы нервничаете или чем-то расстроены, то собака нюхом почует в вас постороннего и не станет повиноваться. Когда мы наконец дождались своей очереди, то Рауди показал плохое хождение на поводке рядом. Просто плохое, хоть и не влекущее за собой снятие с испытаний. Не думаю, что как вожатый я допустила какие-нибудь ошибки. Но я чувствовала, что потею, и на себе ощущала это странное явление отчужденности собаки. Для Рауди я уже была не Холли. Рядом с ним был посторонний, от которого пахло виной, стыдом и предательством. После девятой фигуры, последней в хождении на поводке рядом, я поставила Рауди, сняла с него поводок и передала его Линде Макнелли, которая улыбнулась мне и слегка склонила голову набок: Рауди, мол, держался молодцом. Следующим элементом было хождение рядом без поводка.
— Вы готовы? — спросил мистер Солсбери.
— Готовы, — ответила я.
Таков ритуал. Конечно же, я лгала.
— Тогда вперед, — сказал он.
— Рауди, рядом.
Рауди шел более или менее рядом — скорее менее, чем более, но, если собака идет на расстоянии шести футов от вожатого, судья должен поставить проходной балл. Окончательно погубил нас подзыв. Посадив Рауди в одном конце ринга, я отошла в противоположный его конец и по сигналу мистера Солсбери позвала:
— Рауди, ко мне!
Рауди и не подумал идти. Вместо этого он отряхнулся, послал мне улыбку и принялся кругами носиться по рингу. Толпе это чрезвычайно понравилось. Сперва наградой ему был смех, потом аплодисменты. Я попробовала поймать Рауди, и, если бы он был с поводком, мне, возможно, удалось бы это сделать. Но поскольку поводка на нем не было, он разбежался, перепрыгнул через ограждение ринга, молнией пронесся сквозь толпу зрителей и бросился на соседний ринг, где Дороти Бартон судила пойнтеров. Пойнтеры. Макс. Я ворвалась на ринг через несколько секунд после Рауди. Господь да благословит Дороти Бартон. Она бросилась к Рауди, схватила его за ошейник и прервала его бешеный галоп. А что если бы Макс погнался за ним? Или кто-нибудь попытался бы вмешаться и он бы его укусил? Или если бы он невзначай укусил судью? Даже думать об этом не хочется.
Сделав вид, будто Рауди вовсе не моя собака — что у меня, вообще-то, золотистый ретривер, — я взяла его за ошейник и отвела обратно, на ринг второй группы подготовительного класса. Ему я не сказала ни слова. Мистер Солсбери, очаровательный человек и хороший судья, спросил, хочу ли я выполнить оставшиеся упражнения: групповую посадку и укладку. Я не хотела. Судья зловредный непременно настоял бы на этом.
Я снова взяла Рауди на поводок, отвела в клеть и заперла. Сибирская лайка сидела в своей клети, Фейс нигде не было видно. В наигнуснейшем настроении я села на пол. Я чувствовала себя виноватой перед Баком, но больше всего угнетало меня недостойное поведение Рауди. Я так и слышала голос Марисы, которая всегда спрашивала, если моя собака давала сбой: «Кто, как не ты, научил его так делать? Кто его дрессировал?»
Но хотите знать, что за люди «послушники»? Ко мне подошли человек десять-двенадцать рассказать про своих собак истории похлеще. Я услышала, как собаки приносили с других рингов гантели, удирали с ринга, чтобы украсть еду у зрителей, облегчались прямо на ринге, пытались, иногда небезуспешно, укусить судью. Все старались меня утешить. Когда я стала понемногу успокаиваться, то вспомнила, с каким удовольствием Рауди бегал кругами по рингу и валял перед всеми дурака. Такое случается. Ведь это всего лишь собачья выставка.
Но Сиси надо было знать, в какую передрягу мы едва не угодили с Рауди и Максом. Сегодня я достаточно напраздновала труса. Оставив Рауди запертым в клетке, я побрела через груминговую зону к Сиси — принести ей извинения, которых она более чем заслуживала. Первую драку начал не Рауди. Даже если бы на ринге он подбежал к Максу, совсем не обязательно затеял бы и вторую. Хотя мог бы. Мог бы и Макс. И уж тогда-то Рауди наверняка прервал бы судейство. За это мне и следовало извиниться перед Сиси.
Прежде чем увидеть ее, я услышала Макса. Он выл, как пойнтеры обычно не воют: жалобно, исступленно. Он был в большой разборной клети на полу и, пытаясь выбраться, скребся в дверь из металлической сетки. Это ненормально. Клеть выставочной собаки — ее дом вне дома, ее логово, ее убежище в хаосе выставки.
— Мальчик, что случилось? — спросила я его и подошла к клети. — Сегодня не «Лучший в породе»?
Я едва не наступила на нее.
Из-под наполовину сползшего с ее головы красного клоунского парика вытекало что-то тоже красное, но другого оттенка. Теперь ее нелепо размалеванное лицо более чем когда бы то ни было походило на лицо трупа. На пару секунд я совершенно растерялась. Сперва я подумала, что произошел несчастный случай. Затем до меня дошло. Сама она никак не могла этого сделать. Она не могла взять большие груминговые ножницы и через это дурацкое выходное платье бирюзового цвета воткнуть их в свою костлявую грудь. Не могла она и упасть на них, а потом перевернуться. Она не могла этого сделать ни случайно, ни намеренно. Кто-то исполнил пожелание Фейс Барлоу. Кто-то заставил Сиси замолкнуть навсегда.
Глава 6
— Мои лучшие ножницы, — негодовала Либби. — И надо же, чтобы это случилось именно с ножницами Гейба. Они называются «Катана». Ты их, наверное, узнала. — Скорее всего у меня было совершенно отсутствующее выражение лица, но она продолжала: — Знаешь, во что они мне обошлись? В двести девяносто долларов. Я получила их из Новой Англии.
— Последнее время я пользуюсь ножницами производства ОФК, — сказала я. — Объединенной фармацевтической компании. Они намного дешевле, а сделаны практически из того же материала.
— Но не из такого, как эти, — заявила Либби.
— Двести девяносто долларов — хорошенькая сумма, — сказала я.
— Они того стоят.
Что же это за люди, спросите вы, если они всего через пару часов после убийства разговаривают про предметы ухода за собаками? Это собачники. Когда они потрясены.
В моей голове неожиданно вспыхнул один вопрос: если на выставке, организованной Американским клубом собаководства, совершается убийство, то остаются ли в силе установленные им правила? Если да, то одно из них, а именно: не приносить стульев в груминговый сектор, мы с Либби нарушили. В самом дальнем конце сектора, рядом с пустующим рингом для проведения испытаний по послушанию, я раскрыла свой белый пластиковый стул с удобной ручкой, а Либби позаимствовала деревянный судейский с ринга первой группы подготовительного класса. Может быть, Либби больший профессионал, чем я, или в силу своего сходства с ротвейлером она не испытывает необходимости постоянно иметь при себе собаку. Во всяком случае, она оставила пойнтеров Мими в их клетях, тогда как Рауди был при мне и беззастенчиво ластился к Либби: тыкался носом ей в руки, вилял белым хвостом и красноречивыми взглядами больших карих глаз недвусмысленно давал ей понять, что видит в ней личность совершенно особенную. Поскольку Рауди в каждом видел нечто особенное, то, возможно, так оно и было. Согласно породным стандартам Американского клуба собаководства, аляскинская лайка — это не собака-однолюб, которая выбирает лишь одного хозяина. Согласно моим стандартам, моя аляскинская лайка с безнадежной неразборчивостью и убийственной искренностью любила всех и каждого.
— Действительно очень славный пес, — сказала последняя жертва. — Жаль, что он получил неуд.
«Неудовлетворительно». Показал неудовлетворительный результат. Снят с ринга.
— Это все равно не считается. Разве нет?
— Конечно считается.
— Каким образом? Я уверена, что все результаты аннулируют. Что им еще остается?
— Ах нет. Саншайн получил ЛП (Лучший в породе). Они просто не могут этого сделать.
Когда судейство по породам заканчивается, победитель в каждой породе выступает в групповом соревновании как представитель своей группы — спортивные собаки, служебные собаки, терьеры и так далее. Так что для Либби и Саншайна выставка только начиналась.
— Я не слышала никакого официального сообщения. Но уверена, что на этом выставка и закончится, — сказала я.
— Не думаю.
— Послушай, Либби. Эта женщина мертва. Ее убили. Нельзя же водить собак у ее тела.
— Может, ты и права, — сказала она. — Во всяком случае собаки очень возбуждены.
— Я никогда не слышала, чтобы пойнтер так выл. Знаешь, о чем я подумала? Я подумала о стынущей в жилах крови. Эта кровь, этот адский вой… Знаешь, ведь звук высокого сопрано может разбить стекло. У меня перед глазами так и стоит жуткое зрелище стынущей крови. — У меня задрожали руки. Я схватила Рауди за ошейник и оттянула его от Либби.
— Так только говорят. Кровь не стынет.
— Знаю, что нет, — сказала я. — Кровь не стынет. Она свертывается.
— Послушай, соберись и успокойся. Да, тебе не повезло, что нашла ее именно ты. Но вообще-то к тебе это не имеет никакого отношения.
— К кому-то это ведь имело отношение. Мне очень неприятно: я часто смеялась над ней. Нет, не в глаза.
— Конечно смеялась, — сказала Либби. — Как и все остальные. Она была нелепой и смешной.
— Она была жалкой. Детские платья. Размалеванное лицо.
— Никто не заставлял ее это делать. Ты на самом деле была с ней знакома?
— Встречались на занятиях. Но познакомились буквально на днях. Рауди подрался с одной из ее собак.
— С Максом?
— Да. Но все обошлось благополучно. Ни тот ни другой не пострадали. Потом я увидела ее сегодня. — Я заговорила тише: — Фейс сказала мне, что Сиси была нечиста на руку.
— Это ни для кого не новость.
— Но я этого не знала.
— Все потому, что ты больше не выставляешься на соревнованиях по экстерьеру.
— Я этим никогда особенно не занималась.
— А если бы занималась, то не стала бы так ее жалеть, — сказала Либби. — Она была хуже чем просто воровка.
— Она была надоедлива. И глупа. Это так грустно, Либби. С одной стороны, эта жалкая потребность выглядеть помоложе. А с другой… Ведь я практически не знала ее, а она начала рассказывать мне про все эти болезни, про свою аллергию.
— Полная чушь, — сказала Либби. — Она была первостатейным ипохондриком.
— Наверное.
— Единственное, чего она хотела, так это внимания. Но это еще не самое плохое. Было много чего похуже. Она выдумывала про людей самые невероятные гадости. Как она завидовала Мими! Мне она тоже завидовала. А ты слышала, как она разговаривала со своим несчастным малышом, с Питом? Она таскала его на все выставки, чтобы он носил ее пожитки туда и обратно. Обращалась с ним как со скотом. Говорю тебе, она была мерзкой особой. Послушай, бывают злобные собаки, так ведь? Бывают. Мы все об этом знаем. И бывают злобные люди.
— Либби, — произнес чей-то глубокий голос, — вас зовет Мими. — Это был Реджи — груда мускулов.
— Спасибо, — сказала Либби. — Сейчас иду.
— Хм, всегда нужно быть поблизости? — спросила я.
— Не совсем то. Она славная. Ничего не понимает в собаках, но мне нравится. Ты в порядке?
— В полном, — сказала я.
«В порядке», разумеется, означает, что моя собака при мне и чувствует себя отлично. У Риты есть книга под названием «Со мной все в порядке, с тобой все в порядке». Для меня именно так, только наоборот. Собака в порядке, в порядке и я. По Рите, рука, которая качает колыбель, правит миром. Когда я была маленькая, у Бака с Марисой была для меня деревянная колыбель, но я ее не помню, и ведь не станете же вы качать картонную коробку, которую я помню отлично, — множество картонных коробок со щенками золотистого ретривера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21