Господи, какая же я была дура. Все знали, что он гнусный тип. Кевин, Мэт Джерсон. Мой отец. Все, кроме меня. Знаешь, о чем я подумала?
— Что чертовски рисковала?
— Нет.
— О том, что заставило тебя прихватить с собой подаренный отцом револьвер. Нет? Если о собаках, то я не хочу этого слушать.
— Ты психотерапевт. Ты должна слушать.
— Психотерапевт, да не твой. Я твоя квартирантка.
— Ты моя подруга.
— Выкладывай.
— Послушай, Рита, я заглянула себе в душу, и вот что я поняла. Все мои собаки были красивы. У меня не было ни одной некрасивой или даже просто обыкновенной собаки. Возможно, у меня были самые красивые собаки на свете. Так вот, мне кажется, в этом есть что-то несерьезное. Я относилась к ним как к украшениям. Такой же была и моя реакция на Шейна. Мне нравилось на него смотреть. Он льстил мне. Умел заставить меня разговориться. Но я многого в нем не рассмотрела. Например, не будь я такой дурой, то обратила бы внимание на его белый диван и на его «мерседес». Диван обит натуральной кожей. Этому человеку доставляло удовольствие сидеть на мертвых животных. Это должно было бы навести меня на кой-какие мысли. Так что же все это говорит обо мне? Предположим, Рауди вдруг превратился бы в обыкновенную собаку? Или Винни? Но она была действительно красивой сукой. Ты ее помнишь?
— Послушай, Холли. Иногда реальность — лучшее лекарство. Мне неприятно говорить тебе об этом, но Винни выглядела абсолютно так же, как любой другой золотистый ретривер.
— Нет, не так же!
— А Рауди похож на тысячу других маламутов. Рауди просто не может превратиться в обыкновенную собаку. Он и так обыкновенный.
— Как ты можешь такое говорить? Да ты посмотри на него.
Вытянувшись во всю длину, он спал на полу кухни: туловище сильное и ладное, шерсть густая, плотная, жесткая и не слишком длинная; безупречные клинообразные уши, морда не длинная, не заостренная и не тупая; лапы сильные и мускулистые, — иными словами, безупречный образчик аляскинского маламута. Стандарт — это идеал, абстрактный портрет совершенной собаки. Моей совершенной собаки.
— Тебе бы понравилось, если бы я назвала Граучо обыкновенным? — добавила я.
— Он действительно самый что ни на есть обыкновенный. Только не для меня. Ты увидела этого подонка Шейна и соблазнилась его привлекательной наружностью. Он тебе сказал, что у тебя красивые волосы или что-нибудь в этом роде. Он не просил тебя перестать говорить про собак. Не сказал, что его тошнит при одном имени твоего отца. Крупная игра. Так, значит, это несерьезно? Это обыкновенно. Мы все обыкновенные. Добро пожаловать к людям.
Глава 29
Некоторые из нас не столь обыкновенны, как другие. Возьмем богатых. Скотт Фицджеральд был прав. Очень богатые действительно отличаются от нас с вами. Они чрезвычайно наивны. Они могут позволить себе такую роскошь. Вот Мими. Я никак не могла убедить ее в том, что с самого начала у меня была одна-единственная цель — найти пропавшую собаку.
Мы сидели в одной из комнат, где я уже успела побывать, — в богатой гостиной с четырьмя диванами, при каждом из которых имелось по два кресла с такой же обивкой и полированный кофейный столик. Красивые деревянные стулья. Приставные столики. Торшеры. Безвкусица в деталях? Там ее не было, если не считать таковой канделябры на каминах, а на столах корзины с цветами не по сезону — синими дельфиниумами и желтыми лилиями.
Едва я успела сесть на диван, как вбежавшая Зип сделала на ковре лужу.
— О Господи, — сказала Мими. — Дело в том, что вы ей нравитесь. Когда она перевозбуждена, с ней всегда такое случается.
Перевод в позитивную формулировку. Рита это так называет. Тебе плюнут в глаза, а ты говоришь, что это божья роса.
— Ваш ковер…
Мими не шелохнулась, чтобы убрать за Зип. Этим займется кто-нибудь другой. Зип поджала хвост и, вся дрожа, царапнула меня лапой, затем в нервных судорогах упала на пол. Ну что ж, вперед. Покупайте щенков в зоомагазинах.
— Кажется, я должна вам кое-что объяснить.
— Это вовсе не обязательно, — улыбнулась я.
Она сидела в кресле с высокой спинкой, обивка которого повторяла синий цветочный узор дивана. Если бы меня пригласили на ленч с миссис Буш, Милли и щенками, я бы непременно постаралась купить такой же костюм, какой был на ней, но скорее всего у меня не хватило бы на это средств. Темно-зеленый с белым свитером, связанным из какой-то экзотической пряжи. Меня так и подмывало спросить у нее, куда она жертвует свою одежду после того, как единожды ее надела.
— Видите ли, он обвел меня вокруг пальца, — сказала она. — Я попалась на обман.
— Я и не думала, будто вам что-нибудь известно. И нисколько не сомневаюсь, что вы не имели ни малейшего представления о том, чем он занимается. Никто так не думает.
— Если не возражаете, я расскажу об этом более подробно. Хочу, так сказать, снять груз с души.
— Конечно, — сказала я. — Видите ли, у меня нет к вам никаких претензий.
— Я очень ценю это. — Она откинулась на спинку кресла и сложила руки на коленях. Леди до кончиков ногтей, как и говорил Рон. — Я чрезвычайно ценю все, что вы сделали.
Я пожала плечами:
— Мне надо было вернуть отцовскую собаку. Все остальное — чистая случайность или близко к тому. Не более чем удачное сочетание везения и невезения.
Она улыбнулась своей невыразительной улыбкой и жестом попросила меня забыть о том, что, как мне кажется, сочла ложной скромностью.
— Для меня это было трудное время. — Ее речь, как всегда, звучала громко и отчетливо. — Помимо всего прочего мне было необходимо загладить свою долю хоть и невольной, но вины. Я дала приют преступнику.
— Послушайте, вы поддерживали постановление задолго до того, как узнали, чем он занимается. Вы сделали больше, чем кто бы то ни было. Все мы должны чувствовать себя виноватыми в том, что сделали меньше, чем могли бы.
— Благодарю вас. Но я должна было осознать, что проявила, мягко говоря, непростительную близорукость, которая привела к столь тяжким последствиям.
— Ах нет. Он просто очень ловко вами воспользовался.
— Это правда. Но не вся. Конечно же, я признаю, что близорукость проявила не только я. Здесь и Эд отчасти виноват. В результате мы позволили этому человеку провести нас обоих. — Она снова сложила руки на коленях. Вид у нее был совершенно спокойный.
— Мне кажется, вы напрасно вините себя, — сказала я. — Практически все попались на обман. — Как и я дала провести себя Дэвиду Шейну.
— Вы правы. — Она выпрямилась в кресле и сжала руку в кулак. — Он был просто незаменим. Казался таким надежным. Теперь я понимаю, что мы с Эдом его идеализировали. Пожалуй, видели в нем дитя природы. Он представлялся нам таким неиспорченным. — В ее голосе неожиданно зазвучала горечь. — И был невероятно полезен. Мог буквально все.
— Мог и делал.
— Да. — Она немного помолчала. — Я понимаю, что вы имеете в виду. В существование таких людей порой трудно поверить, — людей без нравственных барьеров. Всегда думаешь, что если они есть у тебя, то есть и у других. Мы так и думали. Либби, конечно, тоже. Он умел быть очень обольстительным.
— У вашего мужа на его счет не возникало никаких вопросов? Он никогда ни о чем не задумывался?
Зип встала и, пошатываясь, подошла ко мне. Я погладила ее глупую головку.
— Иногда… Но это было вызвано легким раздражением. Эд жаловался, что он слишком часто пользуется моей машиной. — (Ее машина — это зеленый фургон с решеткой на задней стене.) — Когда Эд впервые это увидел, то должен был дважды повторить, чтобы он помылся. Принял душ. Но я уверена, что он проявил тактичность. Так что нет. Я уверена: Эд полностью доверял ему. Мы оба доверяли.
— И после смерти вашего мужа у вас не возникало никаких подозрений?
— С какой стати? Я нашла аптечку прямо здесь, в доме. Я знала, что это такое. А вы знаете?
— Эпинефрин?
— Да. Вместе со шприцем, — сказала Мими. — Эд всегда относился к этому слишком легко. Просто отмахивался. Видите ли, еще и поэтому я никогда не думала… Буквально за углом от нас центр «скорой помощи», к аптечке же Эд относился с недоверием, опасался, что укол может вызвать гангрену. Зип, прекрати.
— Вы подумали, что потому он и оставил аптечку здесь?
— Ах нет, специально он ее не оставлял. Умом он понимал. Но потом я подумала, что причина в подсознательном страхе и нежелании поднимать вокруг этого дела переполох. Он не любил, когда к нему относились как к инвалиду. Была и еще одна причина. Как любой мужчина, он боялся показаться слабым. Поэтому и предавался с таким пылом разным мужским развлечениям. Бродил по лесам, рыбачил. Он очень это любил. В охоте и рыбалке была вся его жизнь. И естественно, он не хотел, чтобы на него смотрели как на большого ребенка.
— Наверное, в этом был свой смысл.
— Да. Можете мне поверить. Ведь Реджи Нокс был вместе с ним! Мне и в голову не приходило усомниться хоть в одном его слове. Потому мне и казалось, будто я точно знаю, что произошло. Он, конечно, мне обо всем рассказал. Я осталась совершенно одна, и Реджи казался мне даром небесным. Я боялась оставаться в доме без мужчины, к тому же он водил мою машину. И еще на мне лежала определенная ответственность. Я думала, что со смертью моего мужа он боится потерять работу. Вот я его и оставила.
— А на выставке?
— Могу только сказать, что я воспринимала его присутствие как нечто само собой разумеющееся. Ну и конечно, когда его не было рядом со мной, то он был с Либби. Я не возражала. Напротив, была рада, что они подружились. Мне казалось, что они друг другу подходят. — Она вздохнула. — На выставке он оказался из-за Либби. По мере развития их романа он проводил с ней все больше времени.
— Поэтому он и не встретился с Сиси раньше? Она кивнула:
— Он не имел ни малейшего представления о том, как выставляют собак. Не знал, как их водят. Он просто этим не интересовался. Но имел к собакам совершенно особый, удивительный подход.
— Имел. Рауди его любил. Это моя собака. Рауди.
— Да, конечно. Аляскинский маламут? Не сибирская лайка.
Я улыбнулась:
— Совершенно верно.
— Как раз сегодня утром я оставила за собой щенка пойнтера. Нечто вроде лекарства для меня и Либби. Пора нам приходить в себя. Надеемся найти подругу для Саншайна, но Либби говорит, что не стоит слишком на это рассчитывать.
— Либби столько знает о собаках!
— Еще бы! После всего, что мы пережили, этот щенок нам поможет. Особенно Либби. Ведь она через меня с ним познакомилась.
Вернувшись домой, я нашла в автоответчике сообщение от Либби Ноулз, и тут же ей позвонила.
— Холли? Послушай, я понимаю, что могу показаться слишком черствой, но ты разбираешься в собаках, а говоришь лучше меня. Ты не выяснишь, могу ли я теперь получить назад свои ножницы?
— Либби, скажи мне вот что. Прежде всего, зачем ты вообще покупала эти огромные ножницы? Я никогда не видела тебя с огромной собакой.
— Ты, кажется, не слишком разбираешься в уходе за собачьей внешностью? — Это был не совсем вопрос.
— Нет. Вообще не разбираюсь.
— Ножницы подбирают не по собаке. Профессионал должен уметь пользоваться такими ножницами для стрижки любой собаки.
— Пойнтеров не стригут. И золотистых тоже.
— Я вожу по рингу не всех собак, которых готовлю к выставке и за которыми смотрю. Сейчас у меня на попечении староанглийские овчарки, были португальские спаниели. И вот еще что. Ножницы, наверное, совсем затупились, а ведь наточить их стоит тридцать долларов.
— Либби наплевать, где они побывали, — сказала я Кевину. — Наплевать и на то, кто их туда отправил. Ее беспокоит лишь, что они затупились. Но почему они затупились, ей тоже безразлично. Ну а Мими? Интересно, вся эта история ее хоть чему-нибудь научила?
Кевин стоял у меня в кухне и жарил на плите лук.
— Ты жестока к миссис Николз, — сказал он.
— Она мне нравится.
— И все же ты к ней жестока.
— Кевин, она такая доверчивая. Она думает, что все такие же, как она. Искренние. Это мне в ней и нравится. Она искренна. И делает много добра.
— Здесь ты права. Взгляни на этого несчастного недотепу Пита. Хочешь попробовать?
Он ложкой выложил жирную массу на подгоревший гамбургер. У меня не хватило духу сказать ему, что я не ем мяса с тех пор, как побывала во внутренней комнате той лаборатории.
— Нет, спасибо, — ответила я. — Я только что поела. Со стороны Мими было очень мило предложить купить аптеку. Гораздо лучше, чем прямо выдать Питу деньги, словно она платит ему за родителей и эти деньги должны исправить все случившееся. Но что она собирается с ней делать?
— Бросить, снести. Какое это имеет для нее значение?
— Кстати, про аптеку. Ты знал, что Реджи туда заходил? Чтобы выяснить, не сохранились ли там какие-нибудь отметки относительно того рецепта, верно?
— Верно.
— Тогда чего же он ждал? Если он решил, что я за ним слежу, и хотел уничтожить записи, то чего он ждал?
— Дело в твоей приятельнице. Той, которая хочет получить назад ножницы. Видимо, она и Нокс позволяли себе небольшое развлечение, когда миссис Николз куда-нибудь уезжала. Они переселялись к ней.
— В главную часть дома?
— Да. Чтобы на славу пожить. Принять ванну в ее ванной комнате. Поспать на ее кровати. Понимаешь?
— Наверное, они даже простыни не меняли. Кевин рассмеялся.
— Мими Николз про это, конечно, не известно? — спросила я.
— Я не говорил ей.
— Можешь быть уверен, что Либби тоже.
— Там он и был. На затянувшемся свидании.
— Хочешь черничной ватрушки? — спросила я. — Не бойся, не я ее пекла. С настоящей мэнской черникой. Может быть, ее привезли из Деблуа. Вкусная.
— Еще бы. Как так вышло, что ты не умеешь готовить?
— Если бы умела, ты бы на мне женился. Стив тоже. И была бы я двумужняя. А еще, если бы я умела готовить, то пристрастилась бы к плите, а это пустая трата времени.
— Не то что собаки, — сказал Кевин.
— Бигамия напомнила мне про еще один мой грешок.
— Грешок?
— Да, — сказала я. — Год в тюрьме не так уж мало. Знаю. Послушай, я понимаю, что ты очень рисковал.
Он доел кусок ватрушки и водил вилкой по тарелке.
— Ты слушаешь? — добавила я. — Видишь ли, я бы никогда тебя об этом не попросила. Мне это в голову не приходило. А если бы и пришло, я бы не попросила.
— Окажи мне услугу. — Голос Кевина звучал серьезно. — Две услуги.
— Разумеется.
— Первая. Не говори об этом. Ни слова.
— Конечно нет. Уж на это у меня ума хватит.
— Вторая. Избавься от этой проклятой штуки.
— Кевин, не говори глупостей. Зачем мне от нее избавляться? Просто я должна получить разрешение.
Глава 30
Недели через две почтальон принес мне коричневый почтовый конверт без обратного адреса. В нем находились фотокопии исследовательских протоколов из конторы под названием Массачусетский институт приматов, который находился и по-прежнему находится в одном из предместий за дорогой номер 128. Я прочла протоколы. Какое бесстыдство! Собаки, оказывается, даже не приматы. Они плотоядные. Или были таковыми. По-видимому, исследователи Массачусетского института расширили отряд приматов, чтобы включить в него любое животное, которое возражает против операции без анестезии. Люди, разумеется, уже приматы. Будьте начеку. Возможно, очередь за вами.
Я помнила, что сказал мне Мэт Джерсон, когда все закончилось:
— Кто, по-твоему, эти люди, Холли? Эти исследователи? Думаешь, они похожи на чудовищ? Постоянно ходят с руками, покрытыми собачьей кровью? Думаешь, они об этом только и говорят? Некоторые говорят. Они говорят, что занимаются исследованиями. Некоторые нет. Они говорят только о тех собаках, которых держат у себя дома, в семье. Но все они выглядят как самые обыкновенные люди.
Через два дня после прибытия конверта вечером у меня зазвонил телефон.
— Не вешайте трубку. — Голос казался старше, чем я его запомнила, скорее голос мужчины, чем мальчика.
— Я и не собиралась ее вешать.
— Я читал о том, что вы сделали. Не вешайте трубку.
— Разве я ее вешаю?
— У меня работа в Институте приматов. Временная. Вы слушаете?
— Да.
— Работа заканчивается сегодня вечером. где-то около одиннадцати. У вас есть автофургон?
— «Бронко». Большой.
— Заводите его. Собак оставьте дома.
— У меня только одна.
— Клети я возьму. Вам придется только вести машину. Внутрь не пойдете. — Он сказал мне, как и куда ехать. — Холли?
— Я слушаю.
— Не подведите меня.
Я чуть было не сказала, что не прощаю насилия, но передумала.
— Я на вашей стороне. И всегда была.
В одно июньское воскресенье Стив и я повели собак — Рауди, Индию и Леди — на прогулку в Ньютонский лес, который находится в двадцати минутах ходьбы от Кембриджа. Это не совсем лес, но, когда во мне просыпается тоска по дому, он напоминает мне настоящие леса.
— Ты не так уж отличаешься от Мими Николз, — сказал Стив. — Есть объективная реальность, которую вы не видите. Или не желаете видеть.
— Как ты можешь так говорить? Ты видел эту лабораторию. Видел то, что видела я. Если это не реальность, то что же это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Что чертовски рисковала?
— Нет.
— О том, что заставило тебя прихватить с собой подаренный отцом револьвер. Нет? Если о собаках, то я не хочу этого слушать.
— Ты психотерапевт. Ты должна слушать.
— Психотерапевт, да не твой. Я твоя квартирантка.
— Ты моя подруга.
— Выкладывай.
— Послушай, Рита, я заглянула себе в душу, и вот что я поняла. Все мои собаки были красивы. У меня не было ни одной некрасивой или даже просто обыкновенной собаки. Возможно, у меня были самые красивые собаки на свете. Так вот, мне кажется, в этом есть что-то несерьезное. Я относилась к ним как к украшениям. Такой же была и моя реакция на Шейна. Мне нравилось на него смотреть. Он льстил мне. Умел заставить меня разговориться. Но я многого в нем не рассмотрела. Например, не будь я такой дурой, то обратила бы внимание на его белый диван и на его «мерседес». Диван обит натуральной кожей. Этому человеку доставляло удовольствие сидеть на мертвых животных. Это должно было бы навести меня на кой-какие мысли. Так что же все это говорит обо мне? Предположим, Рауди вдруг превратился бы в обыкновенную собаку? Или Винни? Но она была действительно красивой сукой. Ты ее помнишь?
— Послушай, Холли. Иногда реальность — лучшее лекарство. Мне неприятно говорить тебе об этом, но Винни выглядела абсолютно так же, как любой другой золотистый ретривер.
— Нет, не так же!
— А Рауди похож на тысячу других маламутов. Рауди просто не может превратиться в обыкновенную собаку. Он и так обыкновенный.
— Как ты можешь такое говорить? Да ты посмотри на него.
Вытянувшись во всю длину, он спал на полу кухни: туловище сильное и ладное, шерсть густая, плотная, жесткая и не слишком длинная; безупречные клинообразные уши, морда не длинная, не заостренная и не тупая; лапы сильные и мускулистые, — иными словами, безупречный образчик аляскинского маламута. Стандарт — это идеал, абстрактный портрет совершенной собаки. Моей совершенной собаки.
— Тебе бы понравилось, если бы я назвала Граучо обыкновенным? — добавила я.
— Он действительно самый что ни на есть обыкновенный. Только не для меня. Ты увидела этого подонка Шейна и соблазнилась его привлекательной наружностью. Он тебе сказал, что у тебя красивые волосы или что-нибудь в этом роде. Он не просил тебя перестать говорить про собак. Не сказал, что его тошнит при одном имени твоего отца. Крупная игра. Так, значит, это несерьезно? Это обыкновенно. Мы все обыкновенные. Добро пожаловать к людям.
Глава 29
Некоторые из нас не столь обыкновенны, как другие. Возьмем богатых. Скотт Фицджеральд был прав. Очень богатые действительно отличаются от нас с вами. Они чрезвычайно наивны. Они могут позволить себе такую роскошь. Вот Мими. Я никак не могла убедить ее в том, что с самого начала у меня была одна-единственная цель — найти пропавшую собаку.
Мы сидели в одной из комнат, где я уже успела побывать, — в богатой гостиной с четырьмя диванами, при каждом из которых имелось по два кресла с такой же обивкой и полированный кофейный столик. Красивые деревянные стулья. Приставные столики. Торшеры. Безвкусица в деталях? Там ее не было, если не считать таковой канделябры на каминах, а на столах корзины с цветами не по сезону — синими дельфиниумами и желтыми лилиями.
Едва я успела сесть на диван, как вбежавшая Зип сделала на ковре лужу.
— О Господи, — сказала Мими. — Дело в том, что вы ей нравитесь. Когда она перевозбуждена, с ней всегда такое случается.
Перевод в позитивную формулировку. Рита это так называет. Тебе плюнут в глаза, а ты говоришь, что это божья роса.
— Ваш ковер…
Мими не шелохнулась, чтобы убрать за Зип. Этим займется кто-нибудь другой. Зип поджала хвост и, вся дрожа, царапнула меня лапой, затем в нервных судорогах упала на пол. Ну что ж, вперед. Покупайте щенков в зоомагазинах.
— Кажется, я должна вам кое-что объяснить.
— Это вовсе не обязательно, — улыбнулась я.
Она сидела в кресле с высокой спинкой, обивка которого повторяла синий цветочный узор дивана. Если бы меня пригласили на ленч с миссис Буш, Милли и щенками, я бы непременно постаралась купить такой же костюм, какой был на ней, но скорее всего у меня не хватило бы на это средств. Темно-зеленый с белым свитером, связанным из какой-то экзотической пряжи. Меня так и подмывало спросить у нее, куда она жертвует свою одежду после того, как единожды ее надела.
— Видите ли, он обвел меня вокруг пальца, — сказала она. — Я попалась на обман.
— Я и не думала, будто вам что-нибудь известно. И нисколько не сомневаюсь, что вы не имели ни малейшего представления о том, чем он занимается. Никто так не думает.
— Если не возражаете, я расскажу об этом более подробно. Хочу, так сказать, снять груз с души.
— Конечно, — сказала я. — Видите ли, у меня нет к вам никаких претензий.
— Я очень ценю это. — Она откинулась на спинку кресла и сложила руки на коленях. Леди до кончиков ногтей, как и говорил Рон. — Я чрезвычайно ценю все, что вы сделали.
Я пожала плечами:
— Мне надо было вернуть отцовскую собаку. Все остальное — чистая случайность или близко к тому. Не более чем удачное сочетание везения и невезения.
Она улыбнулась своей невыразительной улыбкой и жестом попросила меня забыть о том, что, как мне кажется, сочла ложной скромностью.
— Для меня это было трудное время. — Ее речь, как всегда, звучала громко и отчетливо. — Помимо всего прочего мне было необходимо загладить свою долю хоть и невольной, но вины. Я дала приют преступнику.
— Послушайте, вы поддерживали постановление задолго до того, как узнали, чем он занимается. Вы сделали больше, чем кто бы то ни было. Все мы должны чувствовать себя виноватыми в том, что сделали меньше, чем могли бы.
— Благодарю вас. Но я должна было осознать, что проявила, мягко говоря, непростительную близорукость, которая привела к столь тяжким последствиям.
— Ах нет. Он просто очень ловко вами воспользовался.
— Это правда. Но не вся. Конечно же, я признаю, что близорукость проявила не только я. Здесь и Эд отчасти виноват. В результате мы позволили этому человеку провести нас обоих. — Она снова сложила руки на коленях. Вид у нее был совершенно спокойный.
— Мне кажется, вы напрасно вините себя, — сказала я. — Практически все попались на обман. — Как и я дала провести себя Дэвиду Шейну.
— Вы правы. — Она выпрямилась в кресле и сжала руку в кулак. — Он был просто незаменим. Казался таким надежным. Теперь я понимаю, что мы с Эдом его идеализировали. Пожалуй, видели в нем дитя природы. Он представлялся нам таким неиспорченным. — В ее голосе неожиданно зазвучала горечь. — И был невероятно полезен. Мог буквально все.
— Мог и делал.
— Да. — Она немного помолчала. — Я понимаю, что вы имеете в виду. В существование таких людей порой трудно поверить, — людей без нравственных барьеров. Всегда думаешь, что если они есть у тебя, то есть и у других. Мы так и думали. Либби, конечно, тоже. Он умел быть очень обольстительным.
— У вашего мужа на его счет не возникало никаких вопросов? Он никогда ни о чем не задумывался?
Зип встала и, пошатываясь, подошла ко мне. Я погладила ее глупую головку.
— Иногда… Но это было вызвано легким раздражением. Эд жаловался, что он слишком часто пользуется моей машиной. — (Ее машина — это зеленый фургон с решеткой на задней стене.) — Когда Эд впервые это увидел, то должен был дважды повторить, чтобы он помылся. Принял душ. Но я уверена, что он проявил тактичность. Так что нет. Я уверена: Эд полностью доверял ему. Мы оба доверяли.
— И после смерти вашего мужа у вас не возникало никаких подозрений?
— С какой стати? Я нашла аптечку прямо здесь, в доме. Я знала, что это такое. А вы знаете?
— Эпинефрин?
— Да. Вместе со шприцем, — сказала Мими. — Эд всегда относился к этому слишком легко. Просто отмахивался. Видите ли, еще и поэтому я никогда не думала… Буквально за углом от нас центр «скорой помощи», к аптечке же Эд относился с недоверием, опасался, что укол может вызвать гангрену. Зип, прекрати.
— Вы подумали, что потому он и оставил аптечку здесь?
— Ах нет, специально он ее не оставлял. Умом он понимал. Но потом я подумала, что причина в подсознательном страхе и нежелании поднимать вокруг этого дела переполох. Он не любил, когда к нему относились как к инвалиду. Была и еще одна причина. Как любой мужчина, он боялся показаться слабым. Поэтому и предавался с таким пылом разным мужским развлечениям. Бродил по лесам, рыбачил. Он очень это любил. В охоте и рыбалке была вся его жизнь. И естественно, он не хотел, чтобы на него смотрели как на большого ребенка.
— Наверное, в этом был свой смысл.
— Да. Можете мне поверить. Ведь Реджи Нокс был вместе с ним! Мне и в голову не приходило усомниться хоть в одном его слове. Потому мне и казалось, будто я точно знаю, что произошло. Он, конечно, мне обо всем рассказал. Я осталась совершенно одна, и Реджи казался мне даром небесным. Я боялась оставаться в доме без мужчины, к тому же он водил мою машину. И еще на мне лежала определенная ответственность. Я думала, что со смертью моего мужа он боится потерять работу. Вот я его и оставила.
— А на выставке?
— Могу только сказать, что я воспринимала его присутствие как нечто само собой разумеющееся. Ну и конечно, когда его не было рядом со мной, то он был с Либби. Я не возражала. Напротив, была рада, что они подружились. Мне казалось, что они друг другу подходят. — Она вздохнула. — На выставке он оказался из-за Либби. По мере развития их романа он проводил с ней все больше времени.
— Поэтому он и не встретился с Сиси раньше? Она кивнула:
— Он не имел ни малейшего представления о том, как выставляют собак. Не знал, как их водят. Он просто этим не интересовался. Но имел к собакам совершенно особый, удивительный подход.
— Имел. Рауди его любил. Это моя собака. Рауди.
— Да, конечно. Аляскинский маламут? Не сибирская лайка.
Я улыбнулась:
— Совершенно верно.
— Как раз сегодня утром я оставила за собой щенка пойнтера. Нечто вроде лекарства для меня и Либби. Пора нам приходить в себя. Надеемся найти подругу для Саншайна, но Либби говорит, что не стоит слишком на это рассчитывать.
— Либби столько знает о собаках!
— Еще бы! После всего, что мы пережили, этот щенок нам поможет. Особенно Либби. Ведь она через меня с ним познакомилась.
Вернувшись домой, я нашла в автоответчике сообщение от Либби Ноулз, и тут же ей позвонила.
— Холли? Послушай, я понимаю, что могу показаться слишком черствой, но ты разбираешься в собаках, а говоришь лучше меня. Ты не выяснишь, могу ли я теперь получить назад свои ножницы?
— Либби, скажи мне вот что. Прежде всего, зачем ты вообще покупала эти огромные ножницы? Я никогда не видела тебя с огромной собакой.
— Ты, кажется, не слишком разбираешься в уходе за собачьей внешностью? — Это был не совсем вопрос.
— Нет. Вообще не разбираюсь.
— Ножницы подбирают не по собаке. Профессионал должен уметь пользоваться такими ножницами для стрижки любой собаки.
— Пойнтеров не стригут. И золотистых тоже.
— Я вожу по рингу не всех собак, которых готовлю к выставке и за которыми смотрю. Сейчас у меня на попечении староанглийские овчарки, были португальские спаниели. И вот еще что. Ножницы, наверное, совсем затупились, а ведь наточить их стоит тридцать долларов.
— Либби наплевать, где они побывали, — сказала я Кевину. — Наплевать и на то, кто их туда отправил. Ее беспокоит лишь, что они затупились. Но почему они затупились, ей тоже безразлично. Ну а Мими? Интересно, вся эта история ее хоть чему-нибудь научила?
Кевин стоял у меня в кухне и жарил на плите лук.
— Ты жестока к миссис Николз, — сказал он.
— Она мне нравится.
— И все же ты к ней жестока.
— Кевин, она такая доверчивая. Она думает, что все такие же, как она. Искренние. Это мне в ней и нравится. Она искренна. И делает много добра.
— Здесь ты права. Взгляни на этого несчастного недотепу Пита. Хочешь попробовать?
Он ложкой выложил жирную массу на подгоревший гамбургер. У меня не хватило духу сказать ему, что я не ем мяса с тех пор, как побывала во внутренней комнате той лаборатории.
— Нет, спасибо, — ответила я. — Я только что поела. Со стороны Мими было очень мило предложить купить аптеку. Гораздо лучше, чем прямо выдать Питу деньги, словно она платит ему за родителей и эти деньги должны исправить все случившееся. Но что она собирается с ней делать?
— Бросить, снести. Какое это имеет для нее значение?
— Кстати, про аптеку. Ты знал, что Реджи туда заходил? Чтобы выяснить, не сохранились ли там какие-нибудь отметки относительно того рецепта, верно?
— Верно.
— Тогда чего же он ждал? Если он решил, что я за ним слежу, и хотел уничтожить записи, то чего он ждал?
— Дело в твоей приятельнице. Той, которая хочет получить назад ножницы. Видимо, она и Нокс позволяли себе небольшое развлечение, когда миссис Николз куда-нибудь уезжала. Они переселялись к ней.
— В главную часть дома?
— Да. Чтобы на славу пожить. Принять ванну в ее ванной комнате. Поспать на ее кровати. Понимаешь?
— Наверное, они даже простыни не меняли. Кевин рассмеялся.
— Мими Николз про это, конечно, не известно? — спросила я.
— Я не говорил ей.
— Можешь быть уверен, что Либби тоже.
— Там он и был. На затянувшемся свидании.
— Хочешь черничной ватрушки? — спросила я. — Не бойся, не я ее пекла. С настоящей мэнской черникой. Может быть, ее привезли из Деблуа. Вкусная.
— Еще бы. Как так вышло, что ты не умеешь готовить?
— Если бы умела, ты бы на мне женился. Стив тоже. И была бы я двумужняя. А еще, если бы я умела готовить, то пристрастилась бы к плите, а это пустая трата времени.
— Не то что собаки, — сказал Кевин.
— Бигамия напомнила мне про еще один мой грешок.
— Грешок?
— Да, — сказала я. — Год в тюрьме не так уж мало. Знаю. Послушай, я понимаю, что ты очень рисковал.
Он доел кусок ватрушки и водил вилкой по тарелке.
— Ты слушаешь? — добавила я. — Видишь ли, я бы никогда тебя об этом не попросила. Мне это в голову не приходило. А если бы и пришло, я бы не попросила.
— Окажи мне услугу. — Голос Кевина звучал серьезно. — Две услуги.
— Разумеется.
— Первая. Не говори об этом. Ни слова.
— Конечно нет. Уж на это у меня ума хватит.
— Вторая. Избавься от этой проклятой штуки.
— Кевин, не говори глупостей. Зачем мне от нее избавляться? Просто я должна получить разрешение.
Глава 30
Недели через две почтальон принес мне коричневый почтовый конверт без обратного адреса. В нем находились фотокопии исследовательских протоколов из конторы под названием Массачусетский институт приматов, который находился и по-прежнему находится в одном из предместий за дорогой номер 128. Я прочла протоколы. Какое бесстыдство! Собаки, оказывается, даже не приматы. Они плотоядные. Или были таковыми. По-видимому, исследователи Массачусетского института расширили отряд приматов, чтобы включить в него любое животное, которое возражает против операции без анестезии. Люди, разумеется, уже приматы. Будьте начеку. Возможно, очередь за вами.
Я помнила, что сказал мне Мэт Джерсон, когда все закончилось:
— Кто, по-твоему, эти люди, Холли? Эти исследователи? Думаешь, они похожи на чудовищ? Постоянно ходят с руками, покрытыми собачьей кровью? Думаешь, они об этом только и говорят? Некоторые говорят. Они говорят, что занимаются исследованиями. Некоторые нет. Они говорят только о тех собаках, которых держат у себя дома, в семье. Но все они выглядят как самые обыкновенные люди.
Через два дня после прибытия конверта вечером у меня зазвонил телефон.
— Не вешайте трубку. — Голос казался старше, чем я его запомнила, скорее голос мужчины, чем мальчика.
— Я и не собиралась ее вешать.
— Я читал о том, что вы сделали. Не вешайте трубку.
— Разве я ее вешаю?
— У меня работа в Институте приматов. Временная. Вы слушаете?
— Да.
— Работа заканчивается сегодня вечером. где-то около одиннадцати. У вас есть автофургон?
— «Бронко». Большой.
— Заводите его. Собак оставьте дома.
— У меня только одна.
— Клети я возьму. Вам придется только вести машину. Внутрь не пойдете. — Он сказал мне, как и куда ехать. — Холли?
— Я слушаю.
— Не подведите меня.
Я чуть было не сказала, что не прощаю насилия, но передумала.
— Я на вашей стороне. И всегда была.
В одно июньское воскресенье Стив и я повели собак — Рауди, Индию и Леди — на прогулку в Ньютонский лес, который находится в двадцати минутах ходьбы от Кембриджа. Это не совсем лес, но, когда во мне просыпается тоска по дому, он напоминает мне настоящие леса.
— Ты не так уж отличаешься от Мими Николз, — сказал Стив. — Есть объективная реальность, которую вы не видите. Или не желаете видеть.
— Как ты можешь так говорить? Ты видел эту лабораторию. Видел то, что видела я. Если это не реальность, то что же это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21