Продавщица помнит его как постоянного покупателя, но ни имени, ни адреса сказать не может. Каких-либо конфликтов она не видела, говорит, купил пиво и сразу ушел, по ее мнению, очень торопился. Был один. Свидетелей ни по одному из преступлений обнаружить не удалось. Кроме ножа Городецкого, с мест происшествий изъяты отпечатки обуви, но на них надежды мало…
– М-да. – Прокурор постучал линейкой по столешнице. – Какие выдвинуты версии?
– Версии, к сожалению, самые стандартные. Кто-то из местных… пошаливает. Судимые, малолетки… Проверяем всех. Если в нападении на Городецкого еще можно предположить мотив ограбления – хотя он парень был не самый дохлый, с одного взгляда понятно, что мог постоять за себя,-то с остальными…
– Я вижу, у вас вопросов больше, чем ответов. – Воробьев посмотрел на опера строго. – Хорошо, зайдем с другой стороны. Что позволяет нам объединить все эти преступления в одну серию?
– Собственно, я не склонен так уж безоговорочно считать, что мы имеем дело с серийным преступником… или преступниками. Одно и то же место происшествия, схожий способ насильственных действий – вот, пожалуй, и все. Может быть, рано или поздно эксперты по отпечаткам обуви дадут заключение и появится какая-то ясность. В то же время невозможно предположить, что в течение двух недель четверо человек, не сговариваясь, на одном «пятачке» замолотили четыре аналогичных преступления.
– А вы не думали, что убить собирались кого-то одного, а остальных «положили» лишь для того, чтобы сбить нас со следа?
На несколько мгновений в кабинете стало тихо. Прокурор, требовательно глядя на Волгина, ждал ответа.
«Он это серьезно? – подумал Сергей, пытаясь не выдать эмоций. – Господи, каких он книжек начитался?»
– Мы рассматривали такую версию, но она представляется нам слишком сложной. На мой взгляд, такого рода маскировка себя не оправдывает: при каждом новом эпизоде риск только возрастает. Да и кого хотели убрать? Городецкого? Мы, конечно, будем проверять его прошлое, но я сильно сомневаюсь, что за ним может тянуться какой-то… таинственный след.
– А неизвестный мужчина? – Воробьев улыбнулся, как обычно – одной половиной лица, продолжая буравить опера неподвижным жестким взглядом. – Тот, который был первым и личность которого вы до сих пор не установили? Где гарантия, что у него, что в его прошлом нет, как вы выражаетесь, таинственного следа?
«Здравый смысл – лучшая гарантия», – подумал Сергей, но вслух этого говорить, конечно, не стал, кивнул с серьезным видом:
– Да, конечно, мы уделим больше внимания этой возможности.
– Насколько мне известно, бомжи всегда охотно идут на контакт, – продолжил Воробьев. – Конечно, когда с ними говорят по-человечески. Если убили кого-то из них, они молчать не станут.
– Пока что молчат…
Прокурор осмотрел Сергея критически, словно хотел сказать: «Если бы спрашивал я – они бы сказали все». Волгин в этом сомневался: следователем Воробьев проработал недолго, зато года с девяностого кочевал в городской прокуратуре из одного отдела по надзору в другой, пока, благодаря близости к кому-то из руководящих чиновников, не получил «под себя» район.
– Совместного плана работы нет… Мероприятия намечены формальные, да и те не выполняются… – Воробьев быстро пролистал коричневые ОПД. .я
За подчиненного вступился Катышев. Может" действительно хотел защитить, а может, просто надоело молчать:
– Фактически, Волгин работает один. Как вы знаете, наша группа по раскрытию убийств до сих пор неукомплектована. Конечно, опера из отделения помогают, как могут но…
– Ваши кадровые проблемы меня не касаются, – отгородился прокурор, разглядывая фотоснимки в ОПД голубого цвета. – Сколько себя помню – все время слышу про ваш некомплект. За это время уже можно было бы что-то придумать! Каждый год академия выпускает несколько сотен подготовленных специалистов…
– Человека без практики на эту линию не поставишь, – вздохнул Катышев. – Но мы пытаемся найти решение…
– Вот здесь, в плане, написано: «Силами оперсостава периодически проводить патрулирование в районе места происшествия…» Проводилось хоть раз?
– Неоднократно. Выделить милицейский пост на эту территорию мы не можем, в батальоне людей не хватает, но когда есть возможность, постоянно инструктируем личный состав… Мои оперативники ходили, по несколько часов отдежурили – но ведь постоянно там стоять не будешь, да и место больно неудобное, с нескольких точек просматривается как на ладони. Такие засады хороши, когда есть информация, у нас же – ничего, кроме догадок…
– Да, с конструктивными предложениями, я чувствую, беда. – На внутренних сторонах обложек ОПД Воробьев написал: «т. Волгин, прошу немедленно активизировать работу…», закрыл их и похлопал линейкой по голубым корочкам: – Единственное толковое дело! А в этих двух, вы уж меня, Сергей Сергеич, извините, просто конь не валялся! Не ОПД, а ксерокопии уголовного дела. Что запишем в протокол совещания? Тщательно изучить личности всех потерпевших, запросить другие районы об аналогичных преступлениях… Тотальный опрос всех бомжей. Поторопить экспертов с трассологической экспертизой по следам – если их заключение будет положительным, станем решать вопрос об объединении дел в одно производство, а пока таких оснований у нас нет… Что еще?
– Спортсмены…– задумчиво сказал Катышев и замолчал, глядя на присутствующих так, словно они должны были догадаться, кого он имеет в виду.
Волгин, впрочем, догадался, но раскрывать карты начальника не стал.
– Что – «спортсмены»? – спросил Воробьев, металлической линейкой измеряя поля на документах в уголовном деле.
– В девяносто восьмом году объявилась у нас шайка уродов. Каратисты из какой-то полуподпольной секции, я запамятовал название, лет по шестнадцать-семнадцать, на прохожих взялись приемы отрабатывать. До мокрух тогда, правда, дело не дошло, но покуролесили они крепко!
– Их задержали?
– Да, – Катышев ухмыльнулся и посмотрел на свой кулак. – Решили они как-то раз мента обидеть и со всего района выбрали самого беззащитного. Я тогда после суточного дежурства шел, уставший как собака! Но ничего, отбился, даже пистолет доставать не пришлось. Ваш предшественник, Василий Данилыч, на меня тогда чуть дело не возбудил – у одного из недоносков папаша важной шишкой оказался…
– Они уже освободились?
– Да их никто и не сажал, отделались условными сроками. Нет, в том, что это они снова нарисовались, я сомневаюсь. Думаю, проучил я их тогда основательно, да и времени сколько прошло… Но другие вполне могли в такую тему вписаться. Шарашкиных контор, в которых учат кулаками махать, в нашем районе – как грязи. Даже странно, если никто из них не догадался таким образом свои навыки проверять.
– Что ж, идея хорошая. Запишем это в протокол, как отдельную версию. Ты, Константин-прокурор взглянул на Поперечного, – направь необходимые запросы. В РОНО, в спорткомитет… Как он там правильно называется? Короче, разберешься. И еще, Константин: почему у тебя в деле на документах поля разного размера? Ты разве не знаешь, что они должны быть ровно три сантиметра, а не три с половиной или два и восемь, как у тебя?
Слегка удивленный Поперечный хотел защититься:
– Так ведь, Владимир Дмитриевич, когда бумагу в принтер закладываешь – всегда неровно выходит. Как там угадать? – но прокурор его возражений не принял:.
– Не можешь пользоваться компьютером – печатай на машинке! Я пятнадцать лет на ней печатал…
Воробьев помолчал, припоминая что-то не менее важное, чем требования по оформлению деловых бумаг, и, вспомнив, закрыл совещание:
– Волгину нужно обязательно подобрать напарника. Хотя бы на время. Вы что, Анатолий Васильевич, не можете найти одного, пусть самого завалящего, оперативника?
– Найдем, – ответил Катышев, – одного – найдем.
«Да что они все, с ума посходили?» – думал Волгин, глядя мимо собеседницы в окно.
Женщина, которая звонила в 13-е отделение с сообщением об исчезновении мужа, наконец-то добралась до милиции. Сомнения исчезли после пяти минут разговора: вчерашний пострадавший деиствительно ее супруг.
– Вы меня не слушаете? – насторожилась она.
– Слушаю очень внимательно. Вы только что сказали, что на контрольный пакет акций вашей фирмы претендует некая криминальная структура, что борьба за передел собственности в самом разгаре и что убийство вашего мужа – это своего рода предупреждение со стороны бандитов. Я вас правильно понял?
– Да, – веско сказала госпожа Бондарева.
– Извините, – в разговор вклинился Дима Кузенков, вернувшийся в кабинет из дежурной части. – Серега, можно тебя на минуту?
Они вышли в коридор.
– Пришла телефонограмма из «трешки». Бондарев умер…
4. Поездка за город
До колхоза «Советский» добрались достаточно быстро – сперва по шоссе, потом несколько километров по укатанной грунтовке, на которой машину трясло куда меньше, чем на асфальте федеральной трассы. Дома центральной усадьбы появились как-то неожиданно. Только что по обе стороны дороги тянулся скучный, однообразный лес, мелькнуло озеро, на которое Акулов засмотрелся, разграбленные корпуса молочной фермы, испохабленная надписями автобусная остановка – и вдруг машина оказалась на улице поселка, где под слоем песка угадывались остатки гудрона.
Некогда колхоз считался богатым, но в последние годы, как водится, захирел. Дома стояли заколоченными, на огородах – ни души, молчали собаки, и только вдалеке, на уходящем за горизонт поле, тарахтел одинокий трактор да кружилась над перелеском стая ворон.
– Печальное зрелище, – вздохнул Акулов. – А ведь когда-то, в школе, нас сюда гоняли морковь убирать.
Дом Кости Сидорова Андрей узнал сразу, по описанию. Смотрелся он не более презентабельно, чем соседние строения, но был, по крайней мере,обжитым.
– Тормози. И подожди меня, пожалуйста, в машине. Может, нам тут совсем и не рады.
– Ты что, Андрей? Какая мать прогонит человека, который пришел от ее сына, из тюрьмы?
Акулов промолчал.
Дом был открыт, и Андрей пошел по дорожке от калитки к крыльцу, опасливо поглядывая на собачью будку, но обошлось, никто его не облаял и не покусал.
– Можно? – Акулов прошел через сени и постучал по двери, которая вела в жилые помещения.
– Входите.
Валентина Ивановна сидела за столом. Видимо, в окно заметила машину и теперь ожидала гостей, догадавшись, с чем они пожаловали:
– Вы от Кости?
– Да…
– Он меня предупреждал, я была вчера на свидании.
Акулову стало неловко: его освободили три дня назад, но только сейчас он выбрал время приехать к матери сокамерника.
– У меня нет никакого письма… ничего. Видите ли, мы не ожидали, что меня отпустят. – Акулов не стал говорить, что вынести послание из тюрьмы он вряд ли бы смог, слишком придирчиво обыскивали конвоиры при перевозке в райсуд.
– Костя предупреждал. Вас оправдали?
– Не совсем. Не пришли свидетели и потерпевшие, дело отправили на доследование. Меня отпустили, но оставили под подпиской о невыезде.
Внезапно Андрей осознал, что совершенно не знает, что и как говорить этой усталой, измотанной жизнью женщине. Пока ехал – готовился, но теперь все вылетело из головы или показалось ненужным, пустым, каким-то даже жалким. Ей нужны не слова утешения – утешить и соседки могут, а реальная помощь, которую Акулов пока что оказать был не в состоянии. Начать самостоятельное расследование, найти настоящих убийц? Хороший сюжет для кино, но не для жизни. А даже если и заняться поисками, то многое ли сможет вчерашний зек, за время отсидки подрастерявший оперские навыки и связи?
– Да вы садитесь, что же стоите? – Валентина Ивановна выдвинула из-под стола табуретку, и Акулов присел. – Знаете, вы чем-то похожи на Костю.
«А вы – на мою маму», – подумал Акулов и сказал:
– Тюрьма накладывает свой отпечаток.
– Как он там?
– Нормально, насколько это может быть.
– Он тоже так говорит, но я почему-то не верю.
– Напрасно, сейчас у него все нормально.
– Вот именно, что сейчас…
Фраза повисла в воздухе. Валентина Ивановна пытливо смотрела на Андрея, а он старался сохранить лицо, прикидывая: «Не мог же он ей о „прессе“ писать, не стал бы этого делать. Да и цензура бы не пропустила…»
– Давайте чая попьем. Или вы сильно спешите?
– Нет, конечно… У меня есть время. Все, необходимое к чаю, уже было на столе, стояло на немудреном подносе, прикрытое стареньким полотенцем, и Андрей понял, что женщина готовилась к его визиту.
Кипяток Валентина Ивановна налила из термоса с восточными картинками на мятых боках.
– Вам нужна холодная вода, чтобы разбавить? Костя всегда так делает.
– Я тоже. Все время обжигаюсь горячим…
– Возьмите, это кипяченая. Как вы считаете,сколько Косте дадут?
Акулов вздрогнул и облил пальцы водой. Свои мысли по этому поводу он неоднократно высказывал в камере, но Сидоров ему не верил. Андрей считал, что когда срок следствия по убийству приблизится к концу, вспомнят про заявление,написанное Костей об утере удостоверения. Арестанту вменят статью о заведомо ложном доносе, сопряженном с обвинением неустановленных лиц в совершении тяжкого преступления, за это дадут год-полтора условно и амнистируют. Про убийство на суде никто и не вспомнит, уж слишком слабы доказательства, но и освобождать сидельца «просто – так» областная прокуратура не станет, опасаясь нагоняя за незаконный арест.
Костя с доводами Акулова не соглашался, был уверен, что сидеть ему долго и, похоже, сумел убе-дить в этом мать. Может, и не говорил такого прямо, наоборот, на свиданиях бодрился и пытался ее успокоить – но мать почувствовала состояние сына.
– Я уверен, что его освободят на суде. Он ведь не убивал.
– Следователь так не считает.
– Следователи бывают разные, в том числе и дураки. Не знаю, что у них там в уголовном деде написано, но я провел бок о бок с Костей столько. времени и знаю точно, что он не при чем.
– Страшная история. У нас такого никогда не случалось. Я покойницу неплохо знала, она всю жизнь тут прожила, в колхозе дояркой работала, до самой пенсии. Дочка у нее, Елена, с детства непутевой была. В шестнадцать лет удрала в город, через год родила. Первый сын умер. она потом второго родила и сплавила его к родителям мужа. Говорят, наркотиками занималась. Не знаю, правда или брешут люди, но когда ее последний раз видела, за день до убийства, так не узнала сперва. Тощая, страшная, глаза стеклянные – а ведь. ей только тридцать пять. и Рассказывала, что мужа посадили, а ее обманом из квартиры выселили. Она обратно к матери прописываться хотела.
– Костя об этом ничего не говорил.
– Так откуда ж ему было знать? Следователь этим не интересовался, а Косте я только вчера рассказала.
– Квартирные аферы часто заканчиваются расправой с прежними хозяевами. Неужели следствие не отрабатывало эту версию?
– Говорят, проверяли, не подтвердилось, – Валентина Ивановна помолчала и подвела итог разговору: – Нет уж, раз посадили – теперь не отпустят.
– Меня-то освободили!
– У вас, наверное, адвокат был хороший, да и сами вы человек образованный, не то, что мой шалопай. Не будь он в ту ночь пьяный – глядишь, и выкрутился бы. Сколько раз ему говорила, чтоб пил в меру? Отец от этой водки проклятой умер, теперь вот… – Отвернувшись от Акулова к окну, она помолчала, сдерживая слезы. – Я хотела адвоката нанять, но где ж столько денег найти? У меня пенсия шестьсот рублей, родственников не осталось, соседи сами с хлеба на воду перебиваются, да и не все в Костю верят, есть такие, кто считает, что раз посадили, значит, виноват. Хотела, дом продать —так кому он нужен? Никто и не купит.
– Дом продавать не надо. Я к вам приехал с адвокатом, тем самым, который мне помог.
Валентина Ивановна внимательно посмотрела на бывшего опера.
Андрей чувствовал, что она готова отказаться, принимать помощь от постороннего ей было неловко. Касайся вопрос ее лично – наверняка сказала бы «нет», но речь шла о сыне, и Валентина Ивановна кивнула.
Согласие ей стоило сил.
Не давая времени переменить решение, Андрей поднялся:
– Я сейчас ее позову. Адвоката зовут Мария Дмитриевна.
– Это та девушка, которая ждет вас в машине? Я думала, она – ваша невеста. Еще удивилась, что вы ее за воротами оставили, хотела в дом позвать, но не люблю в чужие отношения вмешиваться.
У двери Андрей остановился:
– Валентина Ивановна, меня ваша собачка не загрызет? Я знаю, что у нее нога когда-то была сломана, но и я не слишком быстро бегаю.
Кто тянул за язык, кто заставлял по-идиотски острить?
– Томка умерла. Через неделю после того, как Константина забрали. Он ведь ее когда-то на дороге подобрал, с перебитой лапой. Ветеринар отказался, сказал, что надо усыплять, а Костя сам ее выходил…
…С братом Ермаковой, Денисом, Акулов когда-то работал в одном отделении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– М-да. – Прокурор постучал линейкой по столешнице. – Какие выдвинуты версии?
– Версии, к сожалению, самые стандартные. Кто-то из местных… пошаливает. Судимые, малолетки… Проверяем всех. Если в нападении на Городецкого еще можно предположить мотив ограбления – хотя он парень был не самый дохлый, с одного взгляда понятно, что мог постоять за себя,-то с остальными…
– Я вижу, у вас вопросов больше, чем ответов. – Воробьев посмотрел на опера строго. – Хорошо, зайдем с другой стороны. Что позволяет нам объединить все эти преступления в одну серию?
– Собственно, я не склонен так уж безоговорочно считать, что мы имеем дело с серийным преступником… или преступниками. Одно и то же место происшествия, схожий способ насильственных действий – вот, пожалуй, и все. Может быть, рано или поздно эксперты по отпечаткам обуви дадут заключение и появится какая-то ясность. В то же время невозможно предположить, что в течение двух недель четверо человек, не сговариваясь, на одном «пятачке» замолотили четыре аналогичных преступления.
– А вы не думали, что убить собирались кого-то одного, а остальных «положили» лишь для того, чтобы сбить нас со следа?
На несколько мгновений в кабинете стало тихо. Прокурор, требовательно глядя на Волгина, ждал ответа.
«Он это серьезно? – подумал Сергей, пытаясь не выдать эмоций. – Господи, каких он книжек начитался?»
– Мы рассматривали такую версию, но она представляется нам слишком сложной. На мой взгляд, такого рода маскировка себя не оправдывает: при каждом новом эпизоде риск только возрастает. Да и кого хотели убрать? Городецкого? Мы, конечно, будем проверять его прошлое, но я сильно сомневаюсь, что за ним может тянуться какой-то… таинственный след.
– А неизвестный мужчина? – Воробьев улыбнулся, как обычно – одной половиной лица, продолжая буравить опера неподвижным жестким взглядом. – Тот, который был первым и личность которого вы до сих пор не установили? Где гарантия, что у него, что в его прошлом нет, как вы выражаетесь, таинственного следа?
«Здравый смысл – лучшая гарантия», – подумал Сергей, но вслух этого говорить, конечно, не стал, кивнул с серьезным видом:
– Да, конечно, мы уделим больше внимания этой возможности.
– Насколько мне известно, бомжи всегда охотно идут на контакт, – продолжил Воробьев. – Конечно, когда с ними говорят по-человечески. Если убили кого-то из них, они молчать не станут.
– Пока что молчат…
Прокурор осмотрел Сергея критически, словно хотел сказать: «Если бы спрашивал я – они бы сказали все». Волгин в этом сомневался: следователем Воробьев проработал недолго, зато года с девяностого кочевал в городской прокуратуре из одного отдела по надзору в другой, пока, благодаря близости к кому-то из руководящих чиновников, не получил «под себя» район.
– Совместного плана работы нет… Мероприятия намечены формальные, да и те не выполняются… – Воробьев быстро пролистал коричневые ОПД. .я
За подчиненного вступился Катышев. Может" действительно хотел защитить, а может, просто надоело молчать:
– Фактически, Волгин работает один. Как вы знаете, наша группа по раскрытию убийств до сих пор неукомплектована. Конечно, опера из отделения помогают, как могут но…
– Ваши кадровые проблемы меня не касаются, – отгородился прокурор, разглядывая фотоснимки в ОПД голубого цвета. – Сколько себя помню – все время слышу про ваш некомплект. За это время уже можно было бы что-то придумать! Каждый год академия выпускает несколько сотен подготовленных специалистов…
– Человека без практики на эту линию не поставишь, – вздохнул Катышев. – Но мы пытаемся найти решение…
– Вот здесь, в плане, написано: «Силами оперсостава периодически проводить патрулирование в районе места происшествия…» Проводилось хоть раз?
– Неоднократно. Выделить милицейский пост на эту территорию мы не можем, в батальоне людей не хватает, но когда есть возможность, постоянно инструктируем личный состав… Мои оперативники ходили, по несколько часов отдежурили – но ведь постоянно там стоять не будешь, да и место больно неудобное, с нескольких точек просматривается как на ладони. Такие засады хороши, когда есть информация, у нас же – ничего, кроме догадок…
– Да, с конструктивными предложениями, я чувствую, беда. – На внутренних сторонах обложек ОПД Воробьев написал: «т. Волгин, прошу немедленно активизировать работу…», закрыл их и похлопал линейкой по голубым корочкам: – Единственное толковое дело! А в этих двух, вы уж меня, Сергей Сергеич, извините, просто конь не валялся! Не ОПД, а ксерокопии уголовного дела. Что запишем в протокол совещания? Тщательно изучить личности всех потерпевших, запросить другие районы об аналогичных преступлениях… Тотальный опрос всех бомжей. Поторопить экспертов с трассологической экспертизой по следам – если их заключение будет положительным, станем решать вопрос об объединении дел в одно производство, а пока таких оснований у нас нет… Что еще?
– Спортсмены…– задумчиво сказал Катышев и замолчал, глядя на присутствующих так, словно они должны были догадаться, кого он имеет в виду.
Волгин, впрочем, догадался, но раскрывать карты начальника не стал.
– Что – «спортсмены»? – спросил Воробьев, металлической линейкой измеряя поля на документах в уголовном деле.
– В девяносто восьмом году объявилась у нас шайка уродов. Каратисты из какой-то полуподпольной секции, я запамятовал название, лет по шестнадцать-семнадцать, на прохожих взялись приемы отрабатывать. До мокрух тогда, правда, дело не дошло, но покуролесили они крепко!
– Их задержали?
– Да, – Катышев ухмыльнулся и посмотрел на свой кулак. – Решили они как-то раз мента обидеть и со всего района выбрали самого беззащитного. Я тогда после суточного дежурства шел, уставший как собака! Но ничего, отбился, даже пистолет доставать не пришлось. Ваш предшественник, Василий Данилыч, на меня тогда чуть дело не возбудил – у одного из недоносков папаша важной шишкой оказался…
– Они уже освободились?
– Да их никто и не сажал, отделались условными сроками. Нет, в том, что это они снова нарисовались, я сомневаюсь. Думаю, проучил я их тогда основательно, да и времени сколько прошло… Но другие вполне могли в такую тему вписаться. Шарашкиных контор, в которых учат кулаками махать, в нашем районе – как грязи. Даже странно, если никто из них не догадался таким образом свои навыки проверять.
– Что ж, идея хорошая. Запишем это в протокол, как отдельную версию. Ты, Константин-прокурор взглянул на Поперечного, – направь необходимые запросы. В РОНО, в спорткомитет… Как он там правильно называется? Короче, разберешься. И еще, Константин: почему у тебя в деле на документах поля разного размера? Ты разве не знаешь, что они должны быть ровно три сантиметра, а не три с половиной или два и восемь, как у тебя?
Слегка удивленный Поперечный хотел защититься:
– Так ведь, Владимир Дмитриевич, когда бумагу в принтер закладываешь – всегда неровно выходит. Как там угадать? – но прокурор его возражений не принял:.
– Не можешь пользоваться компьютером – печатай на машинке! Я пятнадцать лет на ней печатал…
Воробьев помолчал, припоминая что-то не менее важное, чем требования по оформлению деловых бумаг, и, вспомнив, закрыл совещание:
– Волгину нужно обязательно подобрать напарника. Хотя бы на время. Вы что, Анатолий Васильевич, не можете найти одного, пусть самого завалящего, оперативника?
– Найдем, – ответил Катышев, – одного – найдем.
«Да что они все, с ума посходили?» – думал Волгин, глядя мимо собеседницы в окно.
Женщина, которая звонила в 13-е отделение с сообщением об исчезновении мужа, наконец-то добралась до милиции. Сомнения исчезли после пяти минут разговора: вчерашний пострадавший деиствительно ее супруг.
– Вы меня не слушаете? – насторожилась она.
– Слушаю очень внимательно. Вы только что сказали, что на контрольный пакет акций вашей фирмы претендует некая криминальная структура, что борьба за передел собственности в самом разгаре и что убийство вашего мужа – это своего рода предупреждение со стороны бандитов. Я вас правильно понял?
– Да, – веско сказала госпожа Бондарева.
– Извините, – в разговор вклинился Дима Кузенков, вернувшийся в кабинет из дежурной части. – Серега, можно тебя на минуту?
Они вышли в коридор.
– Пришла телефонограмма из «трешки». Бондарев умер…
4. Поездка за город
До колхоза «Советский» добрались достаточно быстро – сперва по шоссе, потом несколько километров по укатанной грунтовке, на которой машину трясло куда меньше, чем на асфальте федеральной трассы. Дома центральной усадьбы появились как-то неожиданно. Только что по обе стороны дороги тянулся скучный, однообразный лес, мелькнуло озеро, на которое Акулов засмотрелся, разграбленные корпуса молочной фермы, испохабленная надписями автобусная остановка – и вдруг машина оказалась на улице поселка, где под слоем песка угадывались остатки гудрона.
Некогда колхоз считался богатым, но в последние годы, как водится, захирел. Дома стояли заколоченными, на огородах – ни души, молчали собаки, и только вдалеке, на уходящем за горизонт поле, тарахтел одинокий трактор да кружилась над перелеском стая ворон.
– Печальное зрелище, – вздохнул Акулов. – А ведь когда-то, в школе, нас сюда гоняли морковь убирать.
Дом Кости Сидорова Андрей узнал сразу, по описанию. Смотрелся он не более презентабельно, чем соседние строения, но был, по крайней мере,обжитым.
– Тормози. И подожди меня, пожалуйста, в машине. Может, нам тут совсем и не рады.
– Ты что, Андрей? Какая мать прогонит человека, который пришел от ее сына, из тюрьмы?
Акулов промолчал.
Дом был открыт, и Андрей пошел по дорожке от калитки к крыльцу, опасливо поглядывая на собачью будку, но обошлось, никто его не облаял и не покусал.
– Можно? – Акулов прошел через сени и постучал по двери, которая вела в жилые помещения.
– Входите.
Валентина Ивановна сидела за столом. Видимо, в окно заметила машину и теперь ожидала гостей, догадавшись, с чем они пожаловали:
– Вы от Кости?
– Да…
– Он меня предупреждал, я была вчера на свидании.
Акулову стало неловко: его освободили три дня назад, но только сейчас он выбрал время приехать к матери сокамерника.
– У меня нет никакого письма… ничего. Видите ли, мы не ожидали, что меня отпустят. – Акулов не стал говорить, что вынести послание из тюрьмы он вряд ли бы смог, слишком придирчиво обыскивали конвоиры при перевозке в райсуд.
– Костя предупреждал. Вас оправдали?
– Не совсем. Не пришли свидетели и потерпевшие, дело отправили на доследование. Меня отпустили, но оставили под подпиской о невыезде.
Внезапно Андрей осознал, что совершенно не знает, что и как говорить этой усталой, измотанной жизнью женщине. Пока ехал – готовился, но теперь все вылетело из головы или показалось ненужным, пустым, каким-то даже жалким. Ей нужны не слова утешения – утешить и соседки могут, а реальная помощь, которую Акулов пока что оказать был не в состоянии. Начать самостоятельное расследование, найти настоящих убийц? Хороший сюжет для кино, но не для жизни. А даже если и заняться поисками, то многое ли сможет вчерашний зек, за время отсидки подрастерявший оперские навыки и связи?
– Да вы садитесь, что же стоите? – Валентина Ивановна выдвинула из-под стола табуретку, и Акулов присел. – Знаете, вы чем-то похожи на Костю.
«А вы – на мою маму», – подумал Акулов и сказал:
– Тюрьма накладывает свой отпечаток.
– Как он там?
– Нормально, насколько это может быть.
– Он тоже так говорит, но я почему-то не верю.
– Напрасно, сейчас у него все нормально.
– Вот именно, что сейчас…
Фраза повисла в воздухе. Валентина Ивановна пытливо смотрела на Андрея, а он старался сохранить лицо, прикидывая: «Не мог же он ей о „прессе“ писать, не стал бы этого делать. Да и цензура бы не пропустила…»
– Давайте чая попьем. Или вы сильно спешите?
– Нет, конечно… У меня есть время. Все, необходимое к чаю, уже было на столе, стояло на немудреном подносе, прикрытое стареньким полотенцем, и Андрей понял, что женщина готовилась к его визиту.
Кипяток Валентина Ивановна налила из термоса с восточными картинками на мятых боках.
– Вам нужна холодная вода, чтобы разбавить? Костя всегда так делает.
– Я тоже. Все время обжигаюсь горячим…
– Возьмите, это кипяченая. Как вы считаете,сколько Косте дадут?
Акулов вздрогнул и облил пальцы водой. Свои мысли по этому поводу он неоднократно высказывал в камере, но Сидоров ему не верил. Андрей считал, что когда срок следствия по убийству приблизится к концу, вспомнят про заявление,написанное Костей об утере удостоверения. Арестанту вменят статью о заведомо ложном доносе, сопряженном с обвинением неустановленных лиц в совершении тяжкого преступления, за это дадут год-полтора условно и амнистируют. Про убийство на суде никто и не вспомнит, уж слишком слабы доказательства, но и освобождать сидельца «просто – так» областная прокуратура не станет, опасаясь нагоняя за незаконный арест.
Костя с доводами Акулова не соглашался, был уверен, что сидеть ему долго и, похоже, сумел убе-дить в этом мать. Может, и не говорил такого прямо, наоборот, на свиданиях бодрился и пытался ее успокоить – но мать почувствовала состояние сына.
– Я уверен, что его освободят на суде. Он ведь не убивал.
– Следователь так не считает.
– Следователи бывают разные, в том числе и дураки. Не знаю, что у них там в уголовном деде написано, но я провел бок о бок с Костей столько. времени и знаю точно, что он не при чем.
– Страшная история. У нас такого никогда не случалось. Я покойницу неплохо знала, она всю жизнь тут прожила, в колхозе дояркой работала, до самой пенсии. Дочка у нее, Елена, с детства непутевой была. В шестнадцать лет удрала в город, через год родила. Первый сын умер. она потом второго родила и сплавила его к родителям мужа. Говорят, наркотиками занималась. Не знаю, правда или брешут люди, но когда ее последний раз видела, за день до убийства, так не узнала сперва. Тощая, страшная, глаза стеклянные – а ведь. ей только тридцать пять. и Рассказывала, что мужа посадили, а ее обманом из квартиры выселили. Она обратно к матери прописываться хотела.
– Костя об этом ничего не говорил.
– Так откуда ж ему было знать? Следователь этим не интересовался, а Косте я только вчера рассказала.
– Квартирные аферы часто заканчиваются расправой с прежними хозяевами. Неужели следствие не отрабатывало эту версию?
– Говорят, проверяли, не подтвердилось, – Валентина Ивановна помолчала и подвела итог разговору: – Нет уж, раз посадили – теперь не отпустят.
– Меня-то освободили!
– У вас, наверное, адвокат был хороший, да и сами вы человек образованный, не то, что мой шалопай. Не будь он в ту ночь пьяный – глядишь, и выкрутился бы. Сколько раз ему говорила, чтоб пил в меру? Отец от этой водки проклятой умер, теперь вот… – Отвернувшись от Акулова к окну, она помолчала, сдерживая слезы. – Я хотела адвоката нанять, но где ж столько денег найти? У меня пенсия шестьсот рублей, родственников не осталось, соседи сами с хлеба на воду перебиваются, да и не все в Костю верят, есть такие, кто считает, что раз посадили, значит, виноват. Хотела, дом продать —так кому он нужен? Никто и не купит.
– Дом продавать не надо. Я к вам приехал с адвокатом, тем самым, который мне помог.
Валентина Ивановна внимательно посмотрела на бывшего опера.
Андрей чувствовал, что она готова отказаться, принимать помощь от постороннего ей было неловко. Касайся вопрос ее лично – наверняка сказала бы «нет», но речь шла о сыне, и Валентина Ивановна кивнула.
Согласие ей стоило сил.
Не давая времени переменить решение, Андрей поднялся:
– Я сейчас ее позову. Адвоката зовут Мария Дмитриевна.
– Это та девушка, которая ждет вас в машине? Я думала, она – ваша невеста. Еще удивилась, что вы ее за воротами оставили, хотела в дом позвать, но не люблю в чужие отношения вмешиваться.
У двери Андрей остановился:
– Валентина Ивановна, меня ваша собачка не загрызет? Я знаю, что у нее нога когда-то была сломана, но и я не слишком быстро бегаю.
Кто тянул за язык, кто заставлял по-идиотски острить?
– Томка умерла. Через неделю после того, как Константина забрали. Он ведь ее когда-то на дороге подобрал, с перебитой лапой. Ветеринар отказался, сказал, что надо усыплять, а Костя сам ее выходил…
…С братом Ермаковой, Денисом, Акулов когда-то работал в одном отделении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30