Так как я незаметно задремал, меня будит легкое оживление рядом с туалетами. Стюардессы проносятся к пилотской кабине. Появляется командир корабля. Я смекаю, что здесь пахнет жареным и поднимаюсь, чтобы ознакомиться с обстановкой на месте. С первого взгляда я понимаю, что тревога мисс Шафран была ненапрасной. Дверь туалета заперта изнутри, а из-под нее в проход вытекает ручеек крови. Командир Лохоямопадмото дергает ручку и зовет по-японски того, кто за дверью. Но ему никто не отвечает. Тогда он обращается поанглийски, по-немецки, по-норвежски, по-конголезски (экс-колониальный бельгийский вариант), по-ацтекски, по-боливийски, по-перуански, пофински, по-болгарски, по-русски, по-украински, по-китайски, покорейски, на канадском английском, на канадском французском, на романском швейцарском, по-испански, по-спаниэльски, по-сеттерирландски, по-бордельски, по-заикайски, по-глухоненецки и при помощи азбуки Морзе. В ответ - тишина...
Думаю, что теперь - слово за делом. Я прошу командира посторониться ,и одним ударом плеча вышибаю хлипкий замок тонкой дверцы.
Перед нашими взорами открывается потрясающая картина.
Третий пассажир, тот самый, который бросил записку в пепельницу, сидит на крышке унитаза. Его руки продолжают сжимать рукоятку японского кинжала, который он мужественно загнал в свой бункер. Вокруг рукоятки обмотан белый платок, уже ставший красным от крови. Парень беспардонно мертв. Желтолицые стюардессы зеленеют, как будто их погрузили в метиленовую синь. Командир Лохоюмападмото выглядит чрезвычайно взволнованным. Впрочем, есть с чего! Он отдает на японском распоряжения своим крошкам и переводит на меня недовольный взгляд.
- Я-журналист,-говорю я-Из агентства "Франс-Пресс" в Токио. Он кивает головой. - Харакири,-констатирует он.
- Вижу.
Другие пассажиры ничего не успели увидеть.
- Послушайте,- говорю я,- не стоит создавать нервозную обстановку на борту. Что, если мы завернем покойника в одеяло и перенесем его в багажный отсек?
Этим преложением я проливаю бальзам на его рану. Физиономия командира немного просветляется.
- Вы очень любезны, месье.
- Рад помочь вам.
Раздается грохот. Это Толстяк, спеша навстречу новостям, наступил на свои подтяжки и растянулся в полный рост.
- Что здесь за бардак? - интересуется он. Командир поворачивается к нему и скупо информирует:
- Харакири.
Берю хватает его руку и энергично трясет ее.
- А я-Бенуа-Александр, рад познакомиться!
Затем Толстяк переводит взгляд на мертвеца в его импровизированном тесном склепе.
- Что с этим чуваком,-спрашивает меня Громила,- он страдает запором? Я строгим взглядом велю ему приткнуться.
- Это самоубийство. Мы должны не допустить паники среди пассажиров. Эти очаровательные демуазели дадут нам одеяло, в которое мы завернем беднягу и отнесем его в багажный отсек.
- Вот те на!. Похороны с утра пораньше! - ухмыляется Бугай-Чего только не вычудят эти...
Еще один испепеляющий взгляд Сан-А. Берю захлопывает варежку. Командир Лохояма-модмото трогает меня за руку.
- У нас есть одна свободная кабина, это лучше, чем багажный отсек.
- Хорошо. Ни о чем не беспокойтесь, командир. Лучше отвлеките пассажиров рассказом о пейзажах под крылом самолета.
- Не знаю, как вас благодарить, месье. Это возмутительное происшествие так неожиданно...
- Увы...
Он уходит. Одна из нежных лотосоликих приносит одеяло, другая показывает мне пустую кабину, о которой говорил командир.
Я советую стюардессам во главе с командиром пойти развлечь пассажиров. После их ухода мы с Берю заворачиваем дорогого покойника в саван.
- Что за блажь пришла в башку этому фраеру делать себе кесарево сечение в воздушном сортире? - интересуется Берю.
Я шепчу, продолжая тщательно обшаривать карманы мертвеца:
- В определенном смысле в его смерти виноват я. Толстяк.
- Что ты несешь?
- Он-тот убийца, которого мы искали. Он прочитал записку, которую я оставил на его кресле. В ней я написал, что все раскрыто. Ты ведь знаешь японцев: путь славы и чести, человек-торпеда и прочая мура. Он не захотел смириться со своим поражением и поэтому поспешил к своим предкам.
- Но делать это в сортире-совсем не поэтично,-замечает Берю, которого даже в самые мрачные минуты жизни не покидает способность оценить красоту окружающего мира.
Я заканчиваю осмотр карманов усопшего. Мне удается установить его личность. Его имя Фузи Хотьубе, он живет в Кавазаки (извините за простоту произношения, на самом деле это звучит намного сложнее и поэтичнее), местечке, которое, как знает каждый, находится между Токио и Иокогамой. В его бумажнике я нахожу французские франки, доллары и иены. Я также обнаруживаю конверт с надписью на японском, японскую марку-все это, естественно, из японской бумаги. Странно, что этот конверт пуст и находится в целлофановом пакете. Я определяю его в свой бумажник, дав себе обещание перевести адрес, после чего водворяю бабки и кентухи (10) чувака па место. У него при себе также классические аксессуары: расческа, ключи, перочинный ножик, пилочка для ногтей, сигареты и зажигалка. Это не представляет интереса.
Толстяк, который наблюдает за мной, прислонившись к перегородке, спрашивает:
- Ну как, закруглился? Можно приступать к упаковке месье?
- Давай!
Мы переносим труп в маленькую кабину рядом с туалетами и кладем его на кушетку.
- Послушай,- шепчет - Толстяк,- ведь если он покончил с собой, то правосудие уже бессильно, верно? Значит, нам можно смело сделать пересадку в следующем аэропорту и вернуться домой.
Я обдумываю его проницательное предложение и отвечаю, играя оттенками своего красивого голоса:
- Ты прав, о, мудрейший из мудрейших, можно. Но мы этого не сделаем.
- Почему?
- У меня такое предчувствие, что мы держим в руках звено цепи. Нужно размотать всю эту цепь!
- Твое звено уже порвалось,- возражает Грубиян,- но раз уж ты так чувствуешь, давай попробуем!
Одна из маленьких хозяек неба моет пол в туалете. Я обращаюсь к ней с улыбкой number one (11), от которой начинает завиваться цикорий.
- Работка не из чистых, да, моя прелесть?
Она возвращает мою улыбку, так как ее честность не позволяет ей принять такой дар. Какая же милашка эта очаровашка! Она поднимается, и я отвожу ее в сторону, сделав знак Берюрье, чтобы он вернулся на свое место.
- Я думаю, моя прелесть, что нам следует сходить за багажом покойника. Я хорошо знаком с подобными делами. Когда самолет приземлится, полиция сразу начнет следствие, а мы облегчим им работу.
Она соглашается. Я помогаю ей вынести черный чемодан харакирщика.
- А теперь не мешает заглянуть в него,-говорю я.
- Зачем?-пугается прелестное дитя (ее лицо принимает цвет чайной розы).
- Чтобы посмотреть, что в нем. Человек, который убивает себя в самолете, наверняка ненормальный. А у ненормального человека не может быть нормальный багаж, разве вы так не думаете, дорогая? Кстати, как ваше имя?
- Йо.
- Восхитительно! А что это значит?
- Ласточка, летящая в сияющие солнечные дали.
- С таким именем вам сам Бог велел быть стюардессой!
Развлекая ее приятным разговором, я обследую чемодан покойника. Это багаж честного человека: два костюма, белье, халат, набор туалетных принадлежностей. Я открываю его. Оттуда исходит исключительно восточный запах. В наборе - уйма маленьких флакончиков с духами и порошками, для купания. Послушайте, ребята, не станете же вы утверждать, что у легавых отсутствует нюх?! Так вот, вместо того, чтобы с чистой совестью закрыть набор, ваш бесподобный Сан-Антонио открывает флакон за флаконом и нюхает. Добравшись до последнего, я замечаю, что у него слишком толстое дно и стенки. Я открываю и разглядываю его. Он содержит желтоватую жидкость. И тут ваш славный Сан-Антонио, который знает буквально все, вдруг понимает, что это нитроглицерин. Въезжаете?
- Кажется, вы чем-то обеспокоены?-замечает очаровательная и проницательная стюардесса.
- Есть с чего, красавица. Позовите, пожалуйста, командира.
Малышка-японка смотрит на меня с таким удивлением, как если бы я был китайской тенью, но тем не менее выполняет просьбу.
Лохоямападмото являет свою афишу, а точнее, золотистую бульёнку в два притопа три прихлопа.
- Что-то еще случилось? - спрашивает он.
Я показываю ему флакон. Он протягивает руку, но я отстраняю её.
- С этим нельзя шутить, командир! Если вы прольете хоть каплю этой жидкости, то через секунду встретитесь с вашими предками!
- Почему?
- Потому что это нитроглицерин!
- Вы уверены?
- Абсолютно. Я не собираюсь вам доказывать это при помощи опыта, но можете поверить мне на слово.
- Что это значит?
Вместо ответа я смотрю на чемодан Фузи Хотьубе. К ручке прикреплены четыре бирки. На одной из них фамилия пассажира, а вот на трех остальных одна и та же надпись крупными буквами "Не кантовать!" на французском, английском и, как я полагаю, на японском.
Я, Сан-Антонио, прекрасно отдаю себе отчет в том, на что способна эта взрывчатка. Фузи Хотьубе запасся ею, чтобы замести следы. Мне представляется это так: в случае авиакатастрофы он хочет быть уверен, что самолет сгорел дотла. Врубаетесь?
От удара взрывчатка сдетонирует, и ищи-свищи! Значит, захаракиренный вез с собой что-то настолько важное, что ему не хотелось, чтобы это было обнаружено даже после его смерти. Я продолжаю свою маленькую гимнастику для мозгов под пристальным взглядом командира экипажа. Итак, эта экстраординарная мера была принята, и тем не менее он сделал себе харакири, не взорвав самолет. Почему? А потому, что он подумал, что все стало известно. Но что все? Вот в чем вопрос! Следовательно, сам факт раскрытия тайны меняет ход дела.
- Этот человек наверняка был сумасшедшим,-говорю я Лохоямападмото с целью удовлетворить его любопытство.
- Хорошо бы, командир, поскорее избавиться от этой взрывчатки!
- Закройте флакон, я немедленно займусь этим.
Я подхожу к иллюминатору и смотрю вниз. Мы пролетаем над бескрайней равниной.
- Эту штуковину опасно бросать на землю. Нужно дождаться, когда мы будем пролетать над морем... Командир качает головой.
- Это не имеет значения,- говорит он, осторожно забирая у меня флакон,- мы пролетаем над Китаем...
Я слегка озадачен. Но, в конце концов, так как под нами рисовые поля...
Я возвращаюсь на свое место. Тайна становится все более непроницаемой.
Глава 5
- У японских таможенников втрое расширяется разрез глаз, когда мы проходим мимо них с небритыми физиономиями, руками и цветом лица более свинцовым, чем гроб посла, погибшего за границей при исполнении служебных обязанностей. Один из них-сухарик желтый, как перезревший стручок фасоли,-спрашивает нас на скрипучем французском, почему у нас нет багажа. Я объясняю ему, что с нами случился облом прямо перед вылетом фанеры из Парижа. Наше такси перевернулось. Вещи находились в багажнике, замок которого заклинило, и т.д. и т.п.
В конце концов, мы выбираемся из аэропорта и садимся в тачку. Ее шофер - старый бонза, который мог бы вполне сойти за китайца, если бы не был японцем. Я прошу его довезти нас до токийского Галери Лафайет (12) Он не сечет по-французски, но сносно болтает по-английски, благодаря чему мы находим взаимопонимание.
Берю угрюмо пасет по сторонам.
- Я думал, что Япония похожа на доску для игры в лото,-говорит онА здесь здорово смахивает на Асньер (13) ты не находишь?
- Отнюдь. Здесь ведь домики из картона, Толстяк.
- Значит, на картонный Асньер!- поправляется Берюрье.-Обалдеть, сколько здесь народа! Наверняка, их не было всех в Хиросиме в тот день, когда америкашки фуганули на нее фотку с Ритой Хаворт!
Он ржет над своей шуткой и спрашивает:
- Что ты забыл в универмаге?
- Купить для тебя шмотки. Или ты хочешь вести следствие в домашних тапках и мексиканской шляпе, не говоря уж о подтяжках и штанцах с рецептом!
- Ладно уж, коли так, я хочу, чтобы ты купил мне лапсердак из белой фланели. Давно мечтаю о таком!
- Но зато пиджак об этом не мечтает! Белый цвет и ты-абсолютно несовместимы!'
Мы нарисовываемся в огромном здании типа "островерха" с лорранским суперпокатым крестом в форме изящной свастики наоборот высотой в три этажа.
Здесь продается всё: цветки лотоса в упаковке, peaктивные самолеты, оптические угольники, мотокультиваторы, сургуч, морские и заморские черепахи (с золотым ключиком), вертлюжные гаки и униформы цвета хаки, кастаньеты, короткошерстные белые слоны, сафьяны и бананы, вспомогательные механизмы, принцы консорты, лавины, автострады, ключи зажигания, стручки, кратеры, катеры, экскаваторы, котлованы, фиорды, средневековые женские головные уборы, лиманды, меморандумы, филармонические оркестры, байдерки, нижние этажи, стойла, алтари, оборотни, секаторы, раввины, томагавки, тонзуры, губаны, кабаны, барабаны, гоночные ваньки-встаньки, консервированные вечерние сумерки, говорящие колибри, онагры, подагры, унции, пункции, общие функции, омары, американцы, радиоактивность, Хиросима-любовь моя, гранулы, фактотумы, квотумы, лицевые углы, изнаночные петли, газовые счетчики, лудильщики и безработные лудильщики, дисковые тормоза, временные правительства, средства самозащиты от рога носорога, рога для врага, цветы мимозы, шипы розы, пистолеты, конфеты, рупии, гупии, статьи из "Фигаро" со скидкой, индийские сатьи с накидкой, туалетная бумага, миски, виски, бараньи ребра, макет ребра Адама, вогнутые линзы, разогнутые дужки, оболочки для сосисок, Бакинская нефть, кубинская сеть, микадо, картины из "Прадо", ожерелья из жемчуга, жемчужины культуры, "Жем-Чук-Гек" в переводе на японский, ножи для харакири и шмотки, способные вместить в себя Берю.
И вот он примеряет свой вожделенный белый пиджак. Глядя на него, можно подумать, что это первый причастник или свежеиспеченный вдовец в негативе. Он весь светится под лучами страны восходящего солнца! Мы расплачиваемся за чемоданы и за белье, чтобы после этого спокойно отправиться в гостиницу, не рассказывая там баек о полной приключений нашей замечательной жизни.
Уж я-то могу себе позволить купить для нас такие штучки! Ну-ка, ребята, между нами и волосом на бифштексе, сколько раз вам приходилось видеть меня, бросающегося раскручивать новое дело даже без зубной электрошётки в кармане, а? Вспомните: Конго, Шотландия... и т.д. А начинать нужно всегда с покупки чемодана, чтобы придать себе респектабельный вид. Ведь стэндинг-это прежде всего ваш фасад. Клевая липич, бобочка из кокона с лейблом "Path", шекель из свиной кожи-и вы король! Но попробуй появиться в мятых шкарах-и ты уже - баклан и труболет!
Мы нарисовываемся в супер-отеле "Фу-тца-на" хоть и небритыми, не в остальном-при полном параде. Это впечатляющий билдинг с горячей водой, где надо, и лифтером в униформе лифтера. Отель возвышается посередине огромного японского сада во французском стиле.
Мы снимаем две роскошные комнаты с видом в окно, туалетом с туалетной бумагой, обработанной серной кислотой, кроватями из колотого бамбука со спиннинговыми катушками и т.д. Полный отвал! Устроившись и побрившись, мы решаем пойти метануть, так как Толстяк уже рыдает от голода.
Прямо в этом дворце есть люксовый ресторан, где можно познакомиться с японской кухней. Берю спрашивает, есть ли у них фаршированные лапы аллигатора, но ему отвечают, что блюдо дня - "крылышки стрекоз под соусом из каперса". Он желает отведать. Еще мы заказываем печень ловчего, комара, почки копченой саранчи и сердцевинки водяных лилий в томате.
Японская кухня содержит одну особенность, заключающуюся в том, что вы должны сами приложить руку к приготовлению пищи. На каждом столике есть маленькая печка, которую гарсон зажигает в начале обслуживания, а затем вы сами разбираетесь со своей хрумкой. Прямо как у себя дома! Как сказал бы мой друг Фернан Раймон, "вам остается лишь спросить себя, зачем вы пришли в ресторан". Однако этот "инициативный аспект" приходится Берю по душе. Он радуется, как ребенок. Игра в обед - его слабость. Официант спрашивает, что мы будем пить. Берю останавливает свой выбор на рисовой водке. Нам приносят графин, с которым Берю расправляется в два счета.
- Тебе нравится?-спрашиваю я, боясь получить утвердительный ответ.
- Вкус весьма спесифыческий, а вообще - ништяк! - отзывается мой славный сотрапезник.
Заметив на столе вторую бутылку, он тянется к ней, швырхает еще стаканчик, причмокивает хлебальником и заявляет:
- Эту ты должен попробовать, Сан-А, она намного лучше.
- Нет уж, спасибо. Пожалуй, я ограничусь пивом.
- Ты неправ,- смеется Умноженный на десять, вливая в себя второй пузырь:- Это first guality (14), цаца, нектар, "Хейг"!
Его первый выход на поле многообещающ! Скулы пылают, взгляд клубится, язык зеленеет. Он весь во власти мягкой эйфории. Содержимое второй бутылки входит в него так же легко, как и первой.
В этот момент появляется официант со спичками. Он пытается запалить печку, но она отказывает ему в этом удовольствии, как корова отказала бы быку, будь он похож на Бенуа-Александра Берюрье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Думаю, что теперь - слово за делом. Я прошу командира посторониться ,и одним ударом плеча вышибаю хлипкий замок тонкой дверцы.
Перед нашими взорами открывается потрясающая картина.
Третий пассажир, тот самый, который бросил записку в пепельницу, сидит на крышке унитаза. Его руки продолжают сжимать рукоятку японского кинжала, который он мужественно загнал в свой бункер. Вокруг рукоятки обмотан белый платок, уже ставший красным от крови. Парень беспардонно мертв. Желтолицые стюардессы зеленеют, как будто их погрузили в метиленовую синь. Командир Лохоюмападмото выглядит чрезвычайно взволнованным. Впрочем, есть с чего! Он отдает на японском распоряжения своим крошкам и переводит на меня недовольный взгляд.
- Я-журналист,-говорю я-Из агентства "Франс-Пресс" в Токио. Он кивает головой. - Харакири,-констатирует он.
- Вижу.
Другие пассажиры ничего не успели увидеть.
- Послушайте,- говорю я,- не стоит создавать нервозную обстановку на борту. Что, если мы завернем покойника в одеяло и перенесем его в багажный отсек?
Этим преложением я проливаю бальзам на его рану. Физиономия командира немного просветляется.
- Вы очень любезны, месье.
- Рад помочь вам.
Раздается грохот. Это Толстяк, спеша навстречу новостям, наступил на свои подтяжки и растянулся в полный рост.
- Что здесь за бардак? - интересуется он. Командир поворачивается к нему и скупо информирует:
- Харакири.
Берю хватает его руку и энергично трясет ее.
- А я-Бенуа-Александр, рад познакомиться!
Затем Толстяк переводит взгляд на мертвеца в его импровизированном тесном склепе.
- Что с этим чуваком,-спрашивает меня Громила,- он страдает запором? Я строгим взглядом велю ему приткнуться.
- Это самоубийство. Мы должны не допустить паники среди пассажиров. Эти очаровательные демуазели дадут нам одеяло, в которое мы завернем беднягу и отнесем его в багажный отсек.
- Вот те на!. Похороны с утра пораньше! - ухмыляется Бугай-Чего только не вычудят эти...
Еще один испепеляющий взгляд Сан-А. Берю захлопывает варежку. Командир Лохояма-модмото трогает меня за руку.
- У нас есть одна свободная кабина, это лучше, чем багажный отсек.
- Хорошо. Ни о чем не беспокойтесь, командир. Лучше отвлеките пассажиров рассказом о пейзажах под крылом самолета.
- Не знаю, как вас благодарить, месье. Это возмутительное происшествие так неожиданно...
- Увы...
Он уходит. Одна из нежных лотосоликих приносит одеяло, другая показывает мне пустую кабину, о которой говорил командир.
Я советую стюардессам во главе с командиром пойти развлечь пассажиров. После их ухода мы с Берю заворачиваем дорогого покойника в саван.
- Что за блажь пришла в башку этому фраеру делать себе кесарево сечение в воздушном сортире? - интересуется Берю.
Я шепчу, продолжая тщательно обшаривать карманы мертвеца:
- В определенном смысле в его смерти виноват я. Толстяк.
- Что ты несешь?
- Он-тот убийца, которого мы искали. Он прочитал записку, которую я оставил на его кресле. В ней я написал, что все раскрыто. Ты ведь знаешь японцев: путь славы и чести, человек-торпеда и прочая мура. Он не захотел смириться со своим поражением и поэтому поспешил к своим предкам.
- Но делать это в сортире-совсем не поэтично,-замечает Берю, которого даже в самые мрачные минуты жизни не покидает способность оценить красоту окружающего мира.
Я заканчиваю осмотр карманов усопшего. Мне удается установить его личность. Его имя Фузи Хотьубе, он живет в Кавазаки (извините за простоту произношения, на самом деле это звучит намного сложнее и поэтичнее), местечке, которое, как знает каждый, находится между Токио и Иокогамой. В его бумажнике я нахожу французские франки, доллары и иены. Я также обнаруживаю конверт с надписью на японском, японскую марку-все это, естественно, из японской бумаги. Странно, что этот конверт пуст и находится в целлофановом пакете. Я определяю его в свой бумажник, дав себе обещание перевести адрес, после чего водворяю бабки и кентухи (10) чувака па место. У него при себе также классические аксессуары: расческа, ключи, перочинный ножик, пилочка для ногтей, сигареты и зажигалка. Это не представляет интереса.
Толстяк, который наблюдает за мной, прислонившись к перегородке, спрашивает:
- Ну как, закруглился? Можно приступать к упаковке месье?
- Давай!
Мы переносим труп в маленькую кабину рядом с туалетами и кладем его на кушетку.
- Послушай,- шепчет - Толстяк,- ведь если он покончил с собой, то правосудие уже бессильно, верно? Значит, нам можно смело сделать пересадку в следующем аэропорту и вернуться домой.
Я обдумываю его проницательное предложение и отвечаю, играя оттенками своего красивого голоса:
- Ты прав, о, мудрейший из мудрейших, можно. Но мы этого не сделаем.
- Почему?
- У меня такое предчувствие, что мы держим в руках звено цепи. Нужно размотать всю эту цепь!
- Твое звено уже порвалось,- возражает Грубиян,- но раз уж ты так чувствуешь, давай попробуем!
Одна из маленьких хозяек неба моет пол в туалете. Я обращаюсь к ней с улыбкой number one (11), от которой начинает завиваться цикорий.
- Работка не из чистых, да, моя прелесть?
Она возвращает мою улыбку, так как ее честность не позволяет ей принять такой дар. Какая же милашка эта очаровашка! Она поднимается, и я отвожу ее в сторону, сделав знак Берюрье, чтобы он вернулся на свое место.
- Я думаю, моя прелесть, что нам следует сходить за багажом покойника. Я хорошо знаком с подобными делами. Когда самолет приземлится, полиция сразу начнет следствие, а мы облегчим им работу.
Она соглашается. Я помогаю ей вынести черный чемодан харакирщика.
- А теперь не мешает заглянуть в него,-говорю я.
- Зачем?-пугается прелестное дитя (ее лицо принимает цвет чайной розы).
- Чтобы посмотреть, что в нем. Человек, который убивает себя в самолете, наверняка ненормальный. А у ненормального человека не может быть нормальный багаж, разве вы так не думаете, дорогая? Кстати, как ваше имя?
- Йо.
- Восхитительно! А что это значит?
- Ласточка, летящая в сияющие солнечные дали.
- С таким именем вам сам Бог велел быть стюардессой!
Развлекая ее приятным разговором, я обследую чемодан покойника. Это багаж честного человека: два костюма, белье, халат, набор туалетных принадлежностей. Я открываю его. Оттуда исходит исключительно восточный запах. В наборе - уйма маленьких флакончиков с духами и порошками, для купания. Послушайте, ребята, не станете же вы утверждать, что у легавых отсутствует нюх?! Так вот, вместо того, чтобы с чистой совестью закрыть набор, ваш бесподобный Сан-Антонио открывает флакон за флаконом и нюхает. Добравшись до последнего, я замечаю, что у него слишком толстое дно и стенки. Я открываю и разглядываю его. Он содержит желтоватую жидкость. И тут ваш славный Сан-Антонио, который знает буквально все, вдруг понимает, что это нитроглицерин. Въезжаете?
- Кажется, вы чем-то обеспокоены?-замечает очаровательная и проницательная стюардесса.
- Есть с чего, красавица. Позовите, пожалуйста, командира.
Малышка-японка смотрит на меня с таким удивлением, как если бы я был китайской тенью, но тем не менее выполняет просьбу.
Лохоямападмото являет свою афишу, а точнее, золотистую бульёнку в два притопа три прихлопа.
- Что-то еще случилось? - спрашивает он.
Я показываю ему флакон. Он протягивает руку, но я отстраняю её.
- С этим нельзя шутить, командир! Если вы прольете хоть каплю этой жидкости, то через секунду встретитесь с вашими предками!
- Почему?
- Потому что это нитроглицерин!
- Вы уверены?
- Абсолютно. Я не собираюсь вам доказывать это при помощи опыта, но можете поверить мне на слово.
- Что это значит?
Вместо ответа я смотрю на чемодан Фузи Хотьубе. К ручке прикреплены четыре бирки. На одной из них фамилия пассажира, а вот на трех остальных одна и та же надпись крупными буквами "Не кантовать!" на французском, английском и, как я полагаю, на японском.
Я, Сан-Антонио, прекрасно отдаю себе отчет в том, на что способна эта взрывчатка. Фузи Хотьубе запасся ею, чтобы замести следы. Мне представляется это так: в случае авиакатастрофы он хочет быть уверен, что самолет сгорел дотла. Врубаетесь?
От удара взрывчатка сдетонирует, и ищи-свищи! Значит, захаракиренный вез с собой что-то настолько важное, что ему не хотелось, чтобы это было обнаружено даже после его смерти. Я продолжаю свою маленькую гимнастику для мозгов под пристальным взглядом командира экипажа. Итак, эта экстраординарная мера была принята, и тем не менее он сделал себе харакири, не взорвав самолет. Почему? А потому, что он подумал, что все стало известно. Но что все? Вот в чем вопрос! Следовательно, сам факт раскрытия тайны меняет ход дела.
- Этот человек наверняка был сумасшедшим,-говорю я Лохоямападмото с целью удовлетворить его любопытство.
- Хорошо бы, командир, поскорее избавиться от этой взрывчатки!
- Закройте флакон, я немедленно займусь этим.
Я подхожу к иллюминатору и смотрю вниз. Мы пролетаем над бескрайней равниной.
- Эту штуковину опасно бросать на землю. Нужно дождаться, когда мы будем пролетать над морем... Командир качает головой.
- Это не имеет значения,- говорит он, осторожно забирая у меня флакон,- мы пролетаем над Китаем...
Я слегка озадачен. Но, в конце концов, так как под нами рисовые поля...
Я возвращаюсь на свое место. Тайна становится все более непроницаемой.
Глава 5
- У японских таможенников втрое расширяется разрез глаз, когда мы проходим мимо них с небритыми физиономиями, руками и цветом лица более свинцовым, чем гроб посла, погибшего за границей при исполнении служебных обязанностей. Один из них-сухарик желтый, как перезревший стручок фасоли,-спрашивает нас на скрипучем французском, почему у нас нет багажа. Я объясняю ему, что с нами случился облом прямо перед вылетом фанеры из Парижа. Наше такси перевернулось. Вещи находились в багажнике, замок которого заклинило, и т.д. и т.п.
В конце концов, мы выбираемся из аэропорта и садимся в тачку. Ее шофер - старый бонза, который мог бы вполне сойти за китайца, если бы не был японцем. Я прошу его довезти нас до токийского Галери Лафайет (12) Он не сечет по-французски, но сносно болтает по-английски, благодаря чему мы находим взаимопонимание.
Берю угрюмо пасет по сторонам.
- Я думал, что Япония похожа на доску для игры в лото,-говорит онА здесь здорово смахивает на Асньер (13) ты не находишь?
- Отнюдь. Здесь ведь домики из картона, Толстяк.
- Значит, на картонный Асньер!- поправляется Берюрье.-Обалдеть, сколько здесь народа! Наверняка, их не было всех в Хиросиме в тот день, когда америкашки фуганули на нее фотку с Ритой Хаворт!
Он ржет над своей шуткой и спрашивает:
- Что ты забыл в универмаге?
- Купить для тебя шмотки. Или ты хочешь вести следствие в домашних тапках и мексиканской шляпе, не говоря уж о подтяжках и штанцах с рецептом!
- Ладно уж, коли так, я хочу, чтобы ты купил мне лапсердак из белой фланели. Давно мечтаю о таком!
- Но зато пиджак об этом не мечтает! Белый цвет и ты-абсолютно несовместимы!'
Мы нарисовываемся в огромном здании типа "островерха" с лорранским суперпокатым крестом в форме изящной свастики наоборот высотой в три этажа.
Здесь продается всё: цветки лотоса в упаковке, peaктивные самолеты, оптические угольники, мотокультиваторы, сургуч, морские и заморские черепахи (с золотым ключиком), вертлюжные гаки и униформы цвета хаки, кастаньеты, короткошерстные белые слоны, сафьяны и бананы, вспомогательные механизмы, принцы консорты, лавины, автострады, ключи зажигания, стручки, кратеры, катеры, экскаваторы, котлованы, фиорды, средневековые женские головные уборы, лиманды, меморандумы, филармонические оркестры, байдерки, нижние этажи, стойла, алтари, оборотни, секаторы, раввины, томагавки, тонзуры, губаны, кабаны, барабаны, гоночные ваньки-встаньки, консервированные вечерние сумерки, говорящие колибри, онагры, подагры, унции, пункции, общие функции, омары, американцы, радиоактивность, Хиросима-любовь моя, гранулы, фактотумы, квотумы, лицевые углы, изнаночные петли, газовые счетчики, лудильщики и безработные лудильщики, дисковые тормоза, временные правительства, средства самозащиты от рога носорога, рога для врага, цветы мимозы, шипы розы, пистолеты, конфеты, рупии, гупии, статьи из "Фигаро" со скидкой, индийские сатьи с накидкой, туалетная бумага, миски, виски, бараньи ребра, макет ребра Адама, вогнутые линзы, разогнутые дужки, оболочки для сосисок, Бакинская нефть, кубинская сеть, микадо, картины из "Прадо", ожерелья из жемчуга, жемчужины культуры, "Жем-Чук-Гек" в переводе на японский, ножи для харакири и шмотки, способные вместить в себя Берю.
И вот он примеряет свой вожделенный белый пиджак. Глядя на него, можно подумать, что это первый причастник или свежеиспеченный вдовец в негативе. Он весь светится под лучами страны восходящего солнца! Мы расплачиваемся за чемоданы и за белье, чтобы после этого спокойно отправиться в гостиницу, не рассказывая там баек о полной приключений нашей замечательной жизни.
Уж я-то могу себе позволить купить для нас такие штучки! Ну-ка, ребята, между нами и волосом на бифштексе, сколько раз вам приходилось видеть меня, бросающегося раскручивать новое дело даже без зубной электрошётки в кармане, а? Вспомните: Конго, Шотландия... и т.д. А начинать нужно всегда с покупки чемодана, чтобы придать себе респектабельный вид. Ведь стэндинг-это прежде всего ваш фасад. Клевая липич, бобочка из кокона с лейблом "Path", шекель из свиной кожи-и вы король! Но попробуй появиться в мятых шкарах-и ты уже - баклан и труболет!
Мы нарисовываемся в супер-отеле "Фу-тца-на" хоть и небритыми, не в остальном-при полном параде. Это впечатляющий билдинг с горячей водой, где надо, и лифтером в униформе лифтера. Отель возвышается посередине огромного японского сада во французском стиле.
Мы снимаем две роскошные комнаты с видом в окно, туалетом с туалетной бумагой, обработанной серной кислотой, кроватями из колотого бамбука со спиннинговыми катушками и т.д. Полный отвал! Устроившись и побрившись, мы решаем пойти метануть, так как Толстяк уже рыдает от голода.
Прямо в этом дворце есть люксовый ресторан, где можно познакомиться с японской кухней. Берю спрашивает, есть ли у них фаршированные лапы аллигатора, но ему отвечают, что блюдо дня - "крылышки стрекоз под соусом из каперса". Он желает отведать. Еще мы заказываем печень ловчего, комара, почки копченой саранчи и сердцевинки водяных лилий в томате.
Японская кухня содержит одну особенность, заключающуюся в том, что вы должны сами приложить руку к приготовлению пищи. На каждом столике есть маленькая печка, которую гарсон зажигает в начале обслуживания, а затем вы сами разбираетесь со своей хрумкой. Прямо как у себя дома! Как сказал бы мой друг Фернан Раймон, "вам остается лишь спросить себя, зачем вы пришли в ресторан". Однако этот "инициативный аспект" приходится Берю по душе. Он радуется, как ребенок. Игра в обед - его слабость. Официант спрашивает, что мы будем пить. Берю останавливает свой выбор на рисовой водке. Нам приносят графин, с которым Берю расправляется в два счета.
- Тебе нравится?-спрашиваю я, боясь получить утвердительный ответ.
- Вкус весьма спесифыческий, а вообще - ништяк! - отзывается мой славный сотрапезник.
Заметив на столе вторую бутылку, он тянется к ней, швырхает еще стаканчик, причмокивает хлебальником и заявляет:
- Эту ты должен попробовать, Сан-А, она намного лучше.
- Нет уж, спасибо. Пожалуй, я ограничусь пивом.
- Ты неправ,- смеется Умноженный на десять, вливая в себя второй пузырь:- Это first guality (14), цаца, нектар, "Хейг"!
Его первый выход на поле многообещающ! Скулы пылают, взгляд клубится, язык зеленеет. Он весь во власти мягкой эйфории. Содержимое второй бутылки входит в него так же легко, как и первой.
В этот момент появляется официант со спичками. Он пытается запалить печку, но она отказывает ему в этом удовольствии, как корова отказала бы быку, будь он похож на Бенуа-Александра Берюрье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15