Если Гилялов во что-то вцепился, то своего — будь покоен — не упустит. А уж теперь-то, когда Фархадов умер…
— Как умер?! — вскрикнул Коломнин. Так что таксист от неожиданности резко крутнул баранку.
— Тебе что, до сих пор не дозвонились? — Ознобихин с усилием освободил сжатую руку. Озадаченно потер посиневшее запястье. — Я думал, ты в курсе. Вчера вечером, прямо в Минэнерго. Обширный инфаркт. В утренних газетах уже напечатано.
— Здесь другие утренние газеты. В кабинете Гилялова умер?
— Гилялова на месте не оказалось. А вот с Бурлюком там встретился.
— Твари! Какие же твари, — Коломнин все разом понял: его опасения, увы, сбылись, — не пожалели старика.
— Да! Не пажеский корпус. Нравы еще те. Прямо скажем — «их нравы». Тем более есть над чем поразмыслить. Как говорил один персонаж, оно вам надо?
Ознобихин помолчал, давая время Коломнину прийти в себя и с некоторым удивлением оценивая увиденное.
— А ты, вижу, и впрямь прикипел к старику. По правде и мне его жаль. Чудачище был, — он потрепал Коломнина по колену, выражая сочувствие и одновременно возвращая к разговору. — Послушай меня, Сергей. И послушай как следует. Все, о чем говорили, до того, — так, семечки. На самом деле я настоящий вариант привез. Который всех разрулит. Я так понимаю, что ты теперь с Ларисой в одном, что ли, интересе. Не знаю, о чем вы там размечтались, но только ни тебе, ни ей эта нефтяная бодяга не нужна. Про то, что Лариса стала крутым менеджером, я наслышан. Только по молодости, к твоему сведению, занимался альпинизмом. И вот на Дамбае есть кладбище погибших альпинистов. Кого вниз спустили.
— И что?
— Там несколько женских групп лежит. Все мастера спорта, по многу восхождений. А потом раз и — дружно гибнут под какой-нибудь лавиной. В стресс коллективно впадают. Внезапный ужас и — парализованы. Особенность женского организма. И опыт тут не помощник.
— Только ли женского? — Коломнин некстати вспомнил панику, охватившую его в дебрях томильской тайги. Спохватился. — И вообще, к чему ты это?
— Думаю, понял. Лариса успехами наколота. На подъеме. К тому же свекр за плечами был. Ты опять же подпирал. Потому все получалось. А тут беда. Кусок-то куда как лакомый. При жизни Фархадова едва удерживались, чтоб стаей не кинуться. А теперь что удержит? Волчары-то не вам чета. Вот тут Лара и запаникует, если уже не запаниковала. А что сделать сможет? Акции-то на покойном Фархадове. Даже если он завещание оставил на внучку, так это минимум полгода, чтоб в наследство вступить. И ты думаешь, за это время компанию не вывернут маткой наружу? Вместе с твоей, извини, благоверной. А тебе самому это надо? Ты что, крутой нефтярь?
Коломнин слушал, догадываясь, к чему ведет витиеватый монолог Ознобихин.
— То-то что нет. Я ведь, Серега, думаю собственный инвестиционный банк задробить. Давно эту идею вынашиваю. Вот и хочу тебе предложить в совладельцы. Скинемся капитальцами, ты станешь вицепрезидентом, то есть своим делом займешься. Ларису подтянем.
— Чего там мелочиться? Предлагаю сразу бэнк оф Нью-Йорк прикупить. С моим десятком тысяч долларов наверняка хватит.
— Насчет бэнка пока рановато, а на свой банчок вполне потянешь. Компанию продадите и — потянешь.
— Компанию?
— А то? Задаром, что ли, отдавать? Тут, наоборот, важно не продешевить. Четверик подъедет к Ларисе поторговаться еще до похорон. Начнет с пятнадцати-двадцати.
— Миллионов? — глупо уточнил Коломнин.
— Но, — Ознобихин доверительно приблизился. — Знаю точно, что карт-бланш ему Гиляловым дан на все пятьдесят. — Почему именно пятьдесят?
— В это не вникал. Скопили на каких-то бартерных операциях. Есть такая компания «Зэт петролеум». Гиляловская «зарубежка». Так вот через свои каналы проверил информацию: действительно, в Швейцарии у них как раз пятьдесят миллионов отложено. И эти пятьдесят вы из Слав Славыча вынете. А после: гуляй — не хочу. И на банчок хватит. И на вольную беззаботную жизнь для Ларисы.
Он с демонстративной завистью облизнулся. Присмотрелся к затаившемуся Коломнину. И молчание Коломнина ему не понравилось.
— В любом случае, решение должна принять сама Лариса, — ужесточил он голос.
— Само собой. Но сегодня оформим на нее «Хорнисс холдинг». Это мое требование.
— Ладно, подпишу. Куда деваться, раз вляпался? — безучастно согласился Ознобихин. — Но только делаем пока в тайне. И все бумаги оставляем у адвоката до решения Ларисы. Хотя решение и так понятно, — согласится.
— Почему?
— Потому что молодая и неглупая баба. Еще полгода назад о сотне тысяч мечтала, чтоб из-под свекрухиной опеки выбраться. А здесь-то и выбирать нечего. Или изобилие до конца дней, или — сомнительные хлопоты с сумрачным концом.
— Полагаешь, адвокат согласится подождать?
— Куда ей теперь деваться? Тоже подставилась по самое некуда. Раззява греческая!
Коломнин все не мог уснуть. Разговор с Ознобихиным не выходил из головы. И не разговор даже. Цифра. Мистическая, откуда-то сошедшая круглая цифра — «пятьдесят». Что-то очень напоминающая. Что значит «что-то»? Пятьдесят миллионов было выкачено из «Нафты» через «Магнезит». Бывают же совпадения. А если не совпадение?!
Он взлетел над кроватью и принялся набирать телефонный номер. В нетерпении слушал гудки, ухающие за тысячи километров от этого истомленного зноем острова.
— Слушаю, — поднял трубку Богаченков.
— Юра, это Коломнин.
— Сергей Викторович, пытались дозвониться. Горе у нас…
— Я знаю, Юра.
— Тут еще одно. Наши раздолбаи…
— Тоже знаю. Скажи, по «Магнезиту» ничего нового?
— А это все еще важно? Тогда нет.
— Это важно. Потому найди немедленно капитана Суровцева из экономической безопасности. Надо перепроверить, не значится ли в цепочке, по которой уходили «конденсатные» деньги, такая компания — «Зэт петролеум»? И, если найдет, пусть заново «поколет» арестованного — не был ли он связан с кем-то из Генеральной нефтяной компании? Если что-то подтвердится, встречай в аэропорту.
Томильск. Прощание с патриархом
Но в аэропорту Томильска, куда Коломнин добрался в понедельник утром, его встречал не Богаченков, а сам Суровцев. Вид у него был таинствен.
— Ох, и пришлось потрудиться.
— Неужто и впрямь «Зэт петролеум» проходит по документам?
— Да откуда? Там такая цепочка — за год не «пробьешь». Я по-другому сделал: по «низу» запустил в камеру дезу, что вышли на некий «Зэт петролеум». И что думаешь? Сработало. Сам встречи запросил. Все воскресенье, считай, в следственном изоляторе с ним на пару просидел. Так что с тебя дополнительно причитается — за отсидочку в выходной день. Двойной тариф по КЗОТу.
— Если только молоко за вредность.
Получилось это несколько резче, чем следовало. Тем более суетливое мельтешение Суровцева можно было понять, — он удачно выполнил порученное задание и рассчитывал на дополнительное вознаграждение. Просто все мысли Коломнина сейчас были заняты предстоящим тяжелым разговором с Ларисой. Да еще в доме, в котором царит траур.
— Да, да, ваше горе разделяю. Такой человек! — Суровцев, по-своему оценивший реплику, скорбно, хотя несколько запоздало закивал. — И забот теперь, что называется, полон рот. Но — дело есть дело. Потому позволил себе… Информация больно срочная.
— Так что обнаружилось? Директор «Магнезита» напрямую работал с Гиляловым?
— Как раз наоборот, — Суровцев понимающе хихикнул. — Он же почему «колоться» начал? Перетрусил, что и впрямь решат, будто он с Гиляловым завязан.
— И что из того? — недопонял Коломнин. — Доказательств-то нет.
— То есть как что? — Суровцев в свою очередь внимательно пригляделся к собеседнику. — Да ты, погляжу, совсем запаренный. Плевал он на доказательства. Ты что думаешь, он нас боится? Да если только слух пройдет, что от него ниточка тянется к верхам, он же не жилец.
— В самом деле?
— А то нет. Потому и раскладку поспешил дать. Как бы застолбить, что его делом было только конденсат отгружать и деньги на промежуточный счет посылать. А оттуда уж совсем другие направляли.
— И он сказал, кто?
— Да с чего бы иначе я здесь второй час околачиваюсь?! На, прочти копию протокола. С отчеркнутого места. Не оторвешься.
Он оказался прав. Потому что первый же абзац поверг Коломнина в шок:
— Не может быть. Этого просто не может быть. Может, врет?
— Все точно. Я подробненько попытал. Говорю же, тут психология. Вот теперь они наши! Со мной машина и пара ребят. Будем брать?
— Окстись, ретивый опер! — охолодил Коломнин. — Нам только не хватало новый ушат грязи на компанию. Да еще в дни траура. Сами, внутри, разберемся. А протокол перепишешь.
Копию протокола он убрал в карман.
— А как же?..У меня теперь, считай, на руках официальный материал. И вообще фальсификация — это, знаешь, какой риск, — расстроенный Суровцев попытался встать на привычную стязю стяжательства.
— Зачтем, — Коломнин заметил, что после совместного с Ларисой визита к Суровцеву незаметно перенял ее манеру общаться с ним не как с бывшим коллегой, а как с исполнителем хорошо оплаченной услуги.
Прямо из аэропорта Коломнин поехал к особняку Фархадова, куда, как сообщил по телефону Богаченков, второй день съезжались многочисленные, неведомые прежде родственники.
Похороны были назначены на вторник, и с сегодняшнего числа все городские гостиницы закрылись для приема обычных посетителей: с вечера ожидали прилета первых гостей. Поговаривали о возможном прибытии премьер-министра. Вопреки желанию азербайджанской диаспоры тело готовились захоронить на Томильском кладбище. По заблаговременному распоряжению самого покойного — рядом с сыном.
Возле особняка скопилось множество машин, меж которыми сновали озабоченные люди. Над горячим телом рыдают. Над хладным трупом грустят. Минута первой боли прошла. И теперь на всем окружающем лежала печать торжественной скорби.
Одновременно с Коломниным к особняку подъехал УАЗ, в котором сидели два бригадира с буровых, ведших меж собой оживленный, рассмешивший обоих разговор, — похоже, травили анекдоты. Однако перед тем, как выйти из машины, оба стерли с лиц неуместное веселье и далее направились по брусчатке, полные печали. Более того, один из них, заслышав смех со стороны собравшихся неподалеку зевак, цыкнул возмущенно и даже потребовал от секьюрити отогнать посторонних.
В этом не было особенного лицемерия. Просто человеческое начало брало свое во всех обстоятельствах. И живые, отдавая дань мертвым, продолжают думать о том, чего отныне лишен умерший, — о будущем. Именно с Фархадовым связывало большинство этих людей свои планы. И оттого горечь утраты усиливалась, причудливо смешиваясь с обидой на покойного, — сам ушел, а их, доверившихся ему, оставил в безвестности.
Истинное лицемерие, как догадывался Коломнин, начнется завтра, когда в Томильск съедется нефтяная элита. Потому что приедут они не только хоронить своего патриарха. Соберутся они делить недоделенное. И теперь становилась понятной поспешность Слав Славыча Четверика: ГНК торопилась застолбить вешки.
Перед входной дверью Коломнина поджидал набычившийся Богаченков.
— Сергей Викторович, я хочу сказать. То есть специально ждал… В общем вы как хотите, но я от Ларисы Ивановны не отступлюсь и банку ее не сдам. Потому что это… и вообще бесчестно, — вместо приветствия выпалил он.
— Ну, и не отступайся. Что с иском?
— С иском? А что с иском? Оспорили, конечно. В среду к обеду судья обещал выдать им отказ.
— Стало быть, и надо продержаться до среды. Так?
— Так. Но вас же вроде как в банке повысили, — богаченковская физиономия обескураженно расплылась. — Само собой, так. Вы уж извините.
— Как раз не за что. И лыбиться перестань. А то еще отметелят.
На них как раз зыркнули те самые два бригадира.
Кивнув секьюрити, Коломнин прошел в особняк. И сразу очутился среди всплесков голосов и усталых женских стенаний. В холле первого этажа незаметными тенями, как и подобает женщинам Востока, сновали азербайджанки.
Мужчины, в основном сотрудники «Нафты», один за другим подходили к креслам в углу. Там, укутанная в темный, прозрачный платок, в компании жены Мамедова, заплаканной Зульфии, восседала Лариса. Хотя Зульфия была единственной дочерью умершего, а Лариса лишь невесткой, соболезнующие обращались прежде всего к ней. И сама Зульфия, кажется, воспринимала это как должное. Коломнин поразился происшедшей в Ларисе перемене: с запавшими глазами на потемневшем лице она безучастно протягивала руку подходившим, что-то негромко отвечала, углубленная в себя.
В отличие от нее Зульфия подмечала происходящее вокруг, а потому первая заметила Коломнина, тут же наклонилась к Ларисе, что-то шепнула. Лицо Ларисы вспыхнуло, она поднялась поспешно, обыскивая залу глазами, и, не дослушав очередного соболезнующего, пошла навстречу.
— Сережка! Наконец-то! Ну, где ж ты был? — не стесняясь наступившей тишины, обхватила его руками, потерлась лицом о грудь. — Если б знал, как мне тяжко!
— Лариса! Прими мои соболезнования, — пробормотал Коломнин, оглаживая ее за плечо — сочувственно и напоминающе. — Ларочка! На нас смотрят. Она недоуменно подняла лицо, и — горло Коломнина перехватило: на чистое, не знающее трещин лицо ее будто набросили паутинку из первых морщинок. — Успокойся, милая, я с тобой. Теперь всегда с тобой.
Глаза ее залучились.
— Я привез новости. Надо бы обсудить. Правда, сейчас неподходящее время…
Лариса взяла его за руку и сквозь строй сочувственно-осуждающих глаз решительно повела в малую гостиную.
Одна из пожилых женщин, поджав губы, пошла следом, настигла их на пороге.
Лариса обернулась:
— Какие-то проблемы?
— Негоже в эту минуту оставаться наедине с посторонним мужчиной!
— Я занята. Освобожусь — выйду. Займитесь пока гостями, — властно произнесла Лариса и, легонько оттеснив опешившую блюстительницу нравственности, решительно прикрыла за собой дверь. — Как же они меня достали!
— Даже не предполагал, что ты настолько была привязана к Фархадову, — признался Коломнин.
— Насколько?! — вскинулась Лариса. — И ты туда же! Все разглядывают, будто из-под корки какие-то мысли потайные выдрать хотят. А нет никаких мыслей! Он же мне как отец был. Понимаешь? Даже к тебе ревновал как отец. А теперь налетели отовсюду какие-то неведомые родственники и — ходят, меряются любовью. А сами стены глазами обшаривают. Наследнички!
— Устала?
— Не в том дело. Казбек тоже как с цепи сорвался: зачем дядю Салмана одного отпустила? Да не в нем дело. Сама не могу себе простить, что подтолкнула Салман Курбадовича. Ведь могла отговорить.
«Я же просил!» — едва не сорвалось с языка Коломнина.
— Надо же — такое невезение. Приехать в Минэнерго как раз тогда, когда Гилялова вызвали в Правительство. Да это бы полдела. Так еще столкнулся с этой сволочью Бурлюком.
— И что тот ему наговорил?
— Точно неизвестно. Референт открыл им кабинет Гилялова. Там и говорили наедине. Через десять минут Бурлюк выскочил, — у Салман Курбадовича приступ. Теперь, конечно, утверждает, что о делах вообще не говорили. А с чего тогда приступ? Да и о чем им говорить было? Прямо мистическое стечение обстоятельств.
— Мистика подготовленная, — значительно произнес Коломнин.
— Надо же было, чтоб и Фархадов в этот день приехал, и Бурлюк — из Германии… — она словно споткнулась. — Что? Что ты сказал? Ты хочешь сказать?!..
— Гилялов ведь был предупрежден о приезде Фархадова?… То-то что. Я собственно с этим торопился.
— Да ты!.. Только посмей подумать даже. Гилялов — это его ученик. Если хочешь знать, вообще настаивал на Новодевичьем хоронить. Час назад звонил: в Правительстве уже заготовлен проект о присвоении нефтяному институту имени Фархадова. Сказал, что отныне и я, и дочь будем под его отдельной опекой.
— То, что он по части присвоений силен, я еще с прежних времен знаю, — усмехнулся Коломнин. — А опекой он тебя действительно обеспечил. Нефтяные эксперты, что с банковскими сотрудниками прикатили, — это братки из его дочерней компании. На днях банк «Авангард» вошел в уставный капитал Генеральной нефтяной компании, и наезд совершается по указке Гилялова. Хочет загрести «Нафту» под себя.
— Не смей! — поддерживаемая Коломниным, Лариса медленно осела на кресло. — Не смей повторять сплетни! Ты что, не понимаешь, Гилялов — теперь единственный человек, на которого мы можем опереться? И потом — он же не знал, что…Салман Курбадович умрет.
— Не знал! Потому и действовал чужими руками. А теперь знает. И довольно стенаний! — Коломнин почувствовал, что она на грани нервного срыва. — На Кипре я встречался с Ознобихиным.
То ли от неожиданного окрика, то ли от упоминания фамилии Ознобихина, Лариса, и в самом деле готовая впасть в истерику, встряхнулась. Ротик ее непроизвольно раскрылся.
Но по мере того как слова Коломнина бомбардировали ее тяжелыми градинами, внезапно обрушившимися среди лета, глаза Ларисы сузились, губы подобрались в упрямую линию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Как умер?! — вскрикнул Коломнин. Так что таксист от неожиданности резко крутнул баранку.
— Тебе что, до сих пор не дозвонились? — Ознобихин с усилием освободил сжатую руку. Озадаченно потер посиневшее запястье. — Я думал, ты в курсе. Вчера вечером, прямо в Минэнерго. Обширный инфаркт. В утренних газетах уже напечатано.
— Здесь другие утренние газеты. В кабинете Гилялова умер?
— Гилялова на месте не оказалось. А вот с Бурлюком там встретился.
— Твари! Какие же твари, — Коломнин все разом понял: его опасения, увы, сбылись, — не пожалели старика.
— Да! Не пажеский корпус. Нравы еще те. Прямо скажем — «их нравы». Тем более есть над чем поразмыслить. Как говорил один персонаж, оно вам надо?
Ознобихин помолчал, давая время Коломнину прийти в себя и с некоторым удивлением оценивая увиденное.
— А ты, вижу, и впрямь прикипел к старику. По правде и мне его жаль. Чудачище был, — он потрепал Коломнина по колену, выражая сочувствие и одновременно возвращая к разговору. — Послушай меня, Сергей. И послушай как следует. Все, о чем говорили, до того, — так, семечки. На самом деле я настоящий вариант привез. Который всех разрулит. Я так понимаю, что ты теперь с Ларисой в одном, что ли, интересе. Не знаю, о чем вы там размечтались, но только ни тебе, ни ей эта нефтяная бодяга не нужна. Про то, что Лариса стала крутым менеджером, я наслышан. Только по молодости, к твоему сведению, занимался альпинизмом. И вот на Дамбае есть кладбище погибших альпинистов. Кого вниз спустили.
— И что?
— Там несколько женских групп лежит. Все мастера спорта, по многу восхождений. А потом раз и — дружно гибнут под какой-нибудь лавиной. В стресс коллективно впадают. Внезапный ужас и — парализованы. Особенность женского организма. И опыт тут не помощник.
— Только ли женского? — Коломнин некстати вспомнил панику, охватившую его в дебрях томильской тайги. Спохватился. — И вообще, к чему ты это?
— Думаю, понял. Лариса успехами наколота. На подъеме. К тому же свекр за плечами был. Ты опять же подпирал. Потому все получалось. А тут беда. Кусок-то куда как лакомый. При жизни Фархадова едва удерживались, чтоб стаей не кинуться. А теперь что удержит? Волчары-то не вам чета. Вот тут Лара и запаникует, если уже не запаниковала. А что сделать сможет? Акции-то на покойном Фархадове. Даже если он завещание оставил на внучку, так это минимум полгода, чтоб в наследство вступить. И ты думаешь, за это время компанию не вывернут маткой наружу? Вместе с твоей, извини, благоверной. А тебе самому это надо? Ты что, крутой нефтярь?
Коломнин слушал, догадываясь, к чему ведет витиеватый монолог Ознобихин.
— То-то что нет. Я ведь, Серега, думаю собственный инвестиционный банк задробить. Давно эту идею вынашиваю. Вот и хочу тебе предложить в совладельцы. Скинемся капитальцами, ты станешь вицепрезидентом, то есть своим делом займешься. Ларису подтянем.
— Чего там мелочиться? Предлагаю сразу бэнк оф Нью-Йорк прикупить. С моим десятком тысяч долларов наверняка хватит.
— Насчет бэнка пока рановато, а на свой банчок вполне потянешь. Компанию продадите и — потянешь.
— Компанию?
— А то? Задаром, что ли, отдавать? Тут, наоборот, важно не продешевить. Четверик подъедет к Ларисе поторговаться еще до похорон. Начнет с пятнадцати-двадцати.
— Миллионов? — глупо уточнил Коломнин.
— Но, — Ознобихин доверительно приблизился. — Знаю точно, что карт-бланш ему Гиляловым дан на все пятьдесят. — Почему именно пятьдесят?
— В это не вникал. Скопили на каких-то бартерных операциях. Есть такая компания «Зэт петролеум». Гиляловская «зарубежка». Так вот через свои каналы проверил информацию: действительно, в Швейцарии у них как раз пятьдесят миллионов отложено. И эти пятьдесят вы из Слав Славыча вынете. А после: гуляй — не хочу. И на банчок хватит. И на вольную беззаботную жизнь для Ларисы.
Он с демонстративной завистью облизнулся. Присмотрелся к затаившемуся Коломнину. И молчание Коломнина ему не понравилось.
— В любом случае, решение должна принять сама Лариса, — ужесточил он голос.
— Само собой. Но сегодня оформим на нее «Хорнисс холдинг». Это мое требование.
— Ладно, подпишу. Куда деваться, раз вляпался? — безучастно согласился Ознобихин. — Но только делаем пока в тайне. И все бумаги оставляем у адвоката до решения Ларисы. Хотя решение и так понятно, — согласится.
— Почему?
— Потому что молодая и неглупая баба. Еще полгода назад о сотне тысяч мечтала, чтоб из-под свекрухиной опеки выбраться. А здесь-то и выбирать нечего. Или изобилие до конца дней, или — сомнительные хлопоты с сумрачным концом.
— Полагаешь, адвокат согласится подождать?
— Куда ей теперь деваться? Тоже подставилась по самое некуда. Раззява греческая!
Коломнин все не мог уснуть. Разговор с Ознобихиным не выходил из головы. И не разговор даже. Цифра. Мистическая, откуда-то сошедшая круглая цифра — «пятьдесят». Что-то очень напоминающая. Что значит «что-то»? Пятьдесят миллионов было выкачено из «Нафты» через «Магнезит». Бывают же совпадения. А если не совпадение?!
Он взлетел над кроватью и принялся набирать телефонный номер. В нетерпении слушал гудки, ухающие за тысячи километров от этого истомленного зноем острова.
— Слушаю, — поднял трубку Богаченков.
— Юра, это Коломнин.
— Сергей Викторович, пытались дозвониться. Горе у нас…
— Я знаю, Юра.
— Тут еще одно. Наши раздолбаи…
— Тоже знаю. Скажи, по «Магнезиту» ничего нового?
— А это все еще важно? Тогда нет.
— Это важно. Потому найди немедленно капитана Суровцева из экономической безопасности. Надо перепроверить, не значится ли в цепочке, по которой уходили «конденсатные» деньги, такая компания — «Зэт петролеум»? И, если найдет, пусть заново «поколет» арестованного — не был ли он связан с кем-то из Генеральной нефтяной компании? Если что-то подтвердится, встречай в аэропорту.
Томильск. Прощание с патриархом
Но в аэропорту Томильска, куда Коломнин добрался в понедельник утром, его встречал не Богаченков, а сам Суровцев. Вид у него был таинствен.
— Ох, и пришлось потрудиться.
— Неужто и впрямь «Зэт петролеум» проходит по документам?
— Да откуда? Там такая цепочка — за год не «пробьешь». Я по-другому сделал: по «низу» запустил в камеру дезу, что вышли на некий «Зэт петролеум». И что думаешь? Сработало. Сам встречи запросил. Все воскресенье, считай, в следственном изоляторе с ним на пару просидел. Так что с тебя дополнительно причитается — за отсидочку в выходной день. Двойной тариф по КЗОТу.
— Если только молоко за вредность.
Получилось это несколько резче, чем следовало. Тем более суетливое мельтешение Суровцева можно было понять, — он удачно выполнил порученное задание и рассчитывал на дополнительное вознаграждение. Просто все мысли Коломнина сейчас были заняты предстоящим тяжелым разговором с Ларисой. Да еще в доме, в котором царит траур.
— Да, да, ваше горе разделяю. Такой человек! — Суровцев, по-своему оценивший реплику, скорбно, хотя несколько запоздало закивал. — И забот теперь, что называется, полон рот. Но — дело есть дело. Потому позволил себе… Информация больно срочная.
— Так что обнаружилось? Директор «Магнезита» напрямую работал с Гиляловым?
— Как раз наоборот, — Суровцев понимающе хихикнул. — Он же почему «колоться» начал? Перетрусил, что и впрямь решат, будто он с Гиляловым завязан.
— И что из того? — недопонял Коломнин. — Доказательств-то нет.
— То есть как что? — Суровцев в свою очередь внимательно пригляделся к собеседнику. — Да ты, погляжу, совсем запаренный. Плевал он на доказательства. Ты что думаешь, он нас боится? Да если только слух пройдет, что от него ниточка тянется к верхам, он же не жилец.
— В самом деле?
— А то нет. Потому и раскладку поспешил дать. Как бы застолбить, что его делом было только конденсат отгружать и деньги на промежуточный счет посылать. А оттуда уж совсем другие направляли.
— И он сказал, кто?
— Да с чего бы иначе я здесь второй час околачиваюсь?! На, прочти копию протокола. С отчеркнутого места. Не оторвешься.
Он оказался прав. Потому что первый же абзац поверг Коломнина в шок:
— Не может быть. Этого просто не может быть. Может, врет?
— Все точно. Я подробненько попытал. Говорю же, тут психология. Вот теперь они наши! Со мной машина и пара ребят. Будем брать?
— Окстись, ретивый опер! — охолодил Коломнин. — Нам только не хватало новый ушат грязи на компанию. Да еще в дни траура. Сами, внутри, разберемся. А протокол перепишешь.
Копию протокола он убрал в карман.
— А как же?..У меня теперь, считай, на руках официальный материал. И вообще фальсификация — это, знаешь, какой риск, — расстроенный Суровцев попытался встать на привычную стязю стяжательства.
— Зачтем, — Коломнин заметил, что после совместного с Ларисой визита к Суровцеву незаметно перенял ее манеру общаться с ним не как с бывшим коллегой, а как с исполнителем хорошо оплаченной услуги.
Прямо из аэропорта Коломнин поехал к особняку Фархадова, куда, как сообщил по телефону Богаченков, второй день съезжались многочисленные, неведомые прежде родственники.
Похороны были назначены на вторник, и с сегодняшнего числа все городские гостиницы закрылись для приема обычных посетителей: с вечера ожидали прилета первых гостей. Поговаривали о возможном прибытии премьер-министра. Вопреки желанию азербайджанской диаспоры тело готовились захоронить на Томильском кладбище. По заблаговременному распоряжению самого покойного — рядом с сыном.
Возле особняка скопилось множество машин, меж которыми сновали озабоченные люди. Над горячим телом рыдают. Над хладным трупом грустят. Минута первой боли прошла. И теперь на всем окружающем лежала печать торжественной скорби.
Одновременно с Коломниным к особняку подъехал УАЗ, в котором сидели два бригадира с буровых, ведших меж собой оживленный, рассмешивший обоих разговор, — похоже, травили анекдоты. Однако перед тем, как выйти из машины, оба стерли с лиц неуместное веселье и далее направились по брусчатке, полные печали. Более того, один из них, заслышав смех со стороны собравшихся неподалеку зевак, цыкнул возмущенно и даже потребовал от секьюрити отогнать посторонних.
В этом не было особенного лицемерия. Просто человеческое начало брало свое во всех обстоятельствах. И живые, отдавая дань мертвым, продолжают думать о том, чего отныне лишен умерший, — о будущем. Именно с Фархадовым связывало большинство этих людей свои планы. И оттого горечь утраты усиливалась, причудливо смешиваясь с обидой на покойного, — сам ушел, а их, доверившихся ему, оставил в безвестности.
Истинное лицемерие, как догадывался Коломнин, начнется завтра, когда в Томильск съедется нефтяная элита. Потому что приедут они не только хоронить своего патриарха. Соберутся они делить недоделенное. И теперь становилась понятной поспешность Слав Славыча Четверика: ГНК торопилась застолбить вешки.
Перед входной дверью Коломнина поджидал набычившийся Богаченков.
— Сергей Викторович, я хочу сказать. То есть специально ждал… В общем вы как хотите, но я от Ларисы Ивановны не отступлюсь и банку ее не сдам. Потому что это… и вообще бесчестно, — вместо приветствия выпалил он.
— Ну, и не отступайся. Что с иском?
— С иском? А что с иском? Оспорили, конечно. В среду к обеду судья обещал выдать им отказ.
— Стало быть, и надо продержаться до среды. Так?
— Так. Но вас же вроде как в банке повысили, — богаченковская физиономия обескураженно расплылась. — Само собой, так. Вы уж извините.
— Как раз не за что. И лыбиться перестань. А то еще отметелят.
На них как раз зыркнули те самые два бригадира.
Кивнув секьюрити, Коломнин прошел в особняк. И сразу очутился среди всплесков голосов и усталых женских стенаний. В холле первого этажа незаметными тенями, как и подобает женщинам Востока, сновали азербайджанки.
Мужчины, в основном сотрудники «Нафты», один за другим подходили к креслам в углу. Там, укутанная в темный, прозрачный платок, в компании жены Мамедова, заплаканной Зульфии, восседала Лариса. Хотя Зульфия была единственной дочерью умершего, а Лариса лишь невесткой, соболезнующие обращались прежде всего к ней. И сама Зульфия, кажется, воспринимала это как должное. Коломнин поразился происшедшей в Ларисе перемене: с запавшими глазами на потемневшем лице она безучастно протягивала руку подходившим, что-то негромко отвечала, углубленная в себя.
В отличие от нее Зульфия подмечала происходящее вокруг, а потому первая заметила Коломнина, тут же наклонилась к Ларисе, что-то шепнула. Лицо Ларисы вспыхнуло, она поднялась поспешно, обыскивая залу глазами, и, не дослушав очередного соболезнующего, пошла навстречу.
— Сережка! Наконец-то! Ну, где ж ты был? — не стесняясь наступившей тишины, обхватила его руками, потерлась лицом о грудь. — Если б знал, как мне тяжко!
— Лариса! Прими мои соболезнования, — пробормотал Коломнин, оглаживая ее за плечо — сочувственно и напоминающе. — Ларочка! На нас смотрят. Она недоуменно подняла лицо, и — горло Коломнина перехватило: на чистое, не знающее трещин лицо ее будто набросили паутинку из первых морщинок. — Успокойся, милая, я с тобой. Теперь всегда с тобой.
Глаза ее залучились.
— Я привез новости. Надо бы обсудить. Правда, сейчас неподходящее время…
Лариса взяла его за руку и сквозь строй сочувственно-осуждающих глаз решительно повела в малую гостиную.
Одна из пожилых женщин, поджав губы, пошла следом, настигла их на пороге.
Лариса обернулась:
— Какие-то проблемы?
— Негоже в эту минуту оставаться наедине с посторонним мужчиной!
— Я занята. Освобожусь — выйду. Займитесь пока гостями, — властно произнесла Лариса и, легонько оттеснив опешившую блюстительницу нравственности, решительно прикрыла за собой дверь. — Как же они меня достали!
— Даже не предполагал, что ты настолько была привязана к Фархадову, — признался Коломнин.
— Насколько?! — вскинулась Лариса. — И ты туда же! Все разглядывают, будто из-под корки какие-то мысли потайные выдрать хотят. А нет никаких мыслей! Он же мне как отец был. Понимаешь? Даже к тебе ревновал как отец. А теперь налетели отовсюду какие-то неведомые родственники и — ходят, меряются любовью. А сами стены глазами обшаривают. Наследнички!
— Устала?
— Не в том дело. Казбек тоже как с цепи сорвался: зачем дядю Салмана одного отпустила? Да не в нем дело. Сама не могу себе простить, что подтолкнула Салман Курбадовича. Ведь могла отговорить.
«Я же просил!» — едва не сорвалось с языка Коломнина.
— Надо же — такое невезение. Приехать в Минэнерго как раз тогда, когда Гилялова вызвали в Правительство. Да это бы полдела. Так еще столкнулся с этой сволочью Бурлюком.
— И что тот ему наговорил?
— Точно неизвестно. Референт открыл им кабинет Гилялова. Там и говорили наедине. Через десять минут Бурлюк выскочил, — у Салман Курбадовича приступ. Теперь, конечно, утверждает, что о делах вообще не говорили. А с чего тогда приступ? Да и о чем им говорить было? Прямо мистическое стечение обстоятельств.
— Мистика подготовленная, — значительно произнес Коломнин.
— Надо же было, чтоб и Фархадов в этот день приехал, и Бурлюк — из Германии… — она словно споткнулась. — Что? Что ты сказал? Ты хочешь сказать?!..
— Гилялов ведь был предупрежден о приезде Фархадова?… То-то что. Я собственно с этим торопился.
— Да ты!.. Только посмей подумать даже. Гилялов — это его ученик. Если хочешь знать, вообще настаивал на Новодевичьем хоронить. Час назад звонил: в Правительстве уже заготовлен проект о присвоении нефтяному институту имени Фархадова. Сказал, что отныне и я, и дочь будем под его отдельной опекой.
— То, что он по части присвоений силен, я еще с прежних времен знаю, — усмехнулся Коломнин. — А опекой он тебя действительно обеспечил. Нефтяные эксперты, что с банковскими сотрудниками прикатили, — это братки из его дочерней компании. На днях банк «Авангард» вошел в уставный капитал Генеральной нефтяной компании, и наезд совершается по указке Гилялова. Хочет загрести «Нафту» под себя.
— Не смей! — поддерживаемая Коломниным, Лариса медленно осела на кресло. — Не смей повторять сплетни! Ты что, не понимаешь, Гилялов — теперь единственный человек, на которого мы можем опереться? И потом — он же не знал, что…Салман Курбадович умрет.
— Не знал! Потому и действовал чужими руками. А теперь знает. И довольно стенаний! — Коломнин почувствовал, что она на грани нервного срыва. — На Кипре я встречался с Ознобихиным.
То ли от неожиданного окрика, то ли от упоминания фамилии Ознобихина, Лариса, и в самом деле готовая впасть в истерику, встряхнулась. Ротик ее непроизвольно раскрылся.
Но по мере того как слова Коломнина бомбардировали ее тяжелыми градинами, внезапно обрушившимися среди лета, глаза Ларисы сузились, губы подобрались в упрямую линию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44