Ч Мы их с тобой не будем просить о жалости. Мы им предложим ДЕНЕГ! Ч сказа
л он сухо и отчетливо. Будто дрессировщик щелкнул шамберьером над ухом б
естолкового животного.
Ч Денег? Ч переспросил я ошарашенно. Ч А почему ты думаешь, что они возь
мут у нас деньги? Почему ты решил, что они хотят денег?
Красный коротко хохотнул:
Ч Алеша, не будь дураком Ч денег все хотят. И деньги могут все.
Ч Так-таки все?
Ч Все. Если бы у меня вот здесь лежало сто тысяч, Ч он почему-то показал н
а маленький верхний карманчик куртки, Ч я бы вас всех купил. И продал бы, д
а, боюсь, покупателя не найти.
Ч Черт с тобой, и со всеми твоими куплями-продажами. Но почему я должен пр
едлагать ему деньги? А не Антон?
Ч Потому что ты как бы свободный художник Ч личность нигде не служащая,
беспартийная, состоящая в одинаково бессмысленной и почтенной для дура
ков организации Ч Союзе писателей. Поэтому наш контрагент сообразит, чт
о если мы не сойдемся в цене, то допечь он тебя никак не может, а деньжата пр
и тебе останутся.
Ч А Антон?
Ч Антон Ч крупный деятель, член партии. Если эта история выплывет на све
т, он сгорит. Поэтому изнасилованный папа, при некоторой напористости, ра
зденет его до исподнего и доведет до полного краха. Ты пойми, что речь сейч
ас даже не о Димке, а обо всей карьере Антона.
Ч А где он сейчас, Антон?
Ч У себя в кабинете, сидит на телефоне.
Я механически прихлебывал кофе, не ощущая его вкуса, и меня остро томили д
ва желания Ч выпить пива и вышвырнуть крысу в коридор на съедение кабан
у. Голова моя утратила свою ночную легкую воздушную округлость, она стал
а квадратной и тяжелой, как железный ящик для бутылок Ч мои немногие мыс
ли и чувства были простыми, линейными, они обязательно пересекались межд
у собой. Досада на племянничка, прыщавого кретина, а поперек Ч жалость к А
нтону. Нежелание вмешиваться в эту грязную историю Ч и боязнь ужасного
по своим последствиям скандала. Отвращение к Красному Ч и сознание, что
только этот смрадный аферист может как-то все уладить. Стыд перед Улой Ч
и возмущение: я-то тут при чем?
Но было еще одно чувство, которое я всячески гнал от себя, а оно ни за что не
уходило. В моем бутылочном ящике, где все эти нехитрые мыслишки и чувства
уже сложились в удобные тесные гнезда для спасительного груза дюжины пи
ва, начал потихоньку копиться ядовитый дымок страха.
Это был один из видов моих бесчисленных страхов Ч страх приближающейся
опасности. Вообще-то у меня полно разных страхов, из меня можно было бы ус
троить выставку, настоящую музейную экспозицию страхов. Как в этнографи
ческой коллекции они развиваются у меня от каменного топора Ч простого
ужаса побоев до последнего достижения нравственного прогресса Ч опас
ки рассказывать политические анекдоты в компании более трех человек.
Страх, легкое дуновение которого я ощутил сейчас, был полупрозрачный, си
зо-серого цвета, холодноватый, чуть шуршащий, он сочился из-под ложечки. А
х, если бы кому-нибудь удалось взглянуть на стенды моего музея Ч ведь там
все мои кошмары экспонированы в цвете, звуке, в месте возникновения, там е
сть температурные и временные графики, таблицы социальной, семейной, сек
суальной трусости, там стоят на тумбочках гипсовые слепки моих подлосте
й, окаменелые скелетики предательств, игровые диорамы моей изнаночной, в
черне проживаемой жизни.
Вот этот еле заметный предвестник опасности Ч быстро шевельнувшийся в
о мне сполох страха Ч заставил меня отшвырнуть чашку и, матерясь, полезт
ь в брюки. Я не вышвырнул крысу в коридор, а стал собираться с ним к несчаст
ному папе Петру Семеновичу Гнездилову, к его вонючке, которая сначала хо
роводится с этими лохматыми онанистами, а потом ходит на освидетельство
вание. Дело в том, что я почувствовал Ч даже не формулируя для себя Ч это
довольно паршивое происшествие для всех нас, для всего нашего дома, и так
просто оно не закончится.
Натягивая носок, я злобно бурчал себе под нос:
Ч Безобразие какое! Ну как тут можно книгу закончить? Каждый день какая-
то пакость приключается! Дня нет покоя! Только соберешься, сядешь, тут бы с
осредоточиться как следует Ч и пошло бы, пошло! Так нет же! Что-нибудь мер
зопакостное уже прет на тебя, как поезд…
Ч Ты еще забыл о своем сердце, Ч сказал с серьезным лицом Жовто-блакитн
ый.
Ч А что? Ч поднял я голову Ч сердито и подозрительно.
Ч Ничего Ч я просто вспомнил, что у тебя еще больное сердце, Ч и гадко ус
мехнулся.
Я долго смотрел на него, прикидывая Ч к чему бы это он?
И сказал ему очень внушительно:
Ч Заруби себе на носу, Лева Ч мое сердце тебя не касается!
Ч В общем-то, нет, конечно, не касается, Ч он пожал плечами. Ч Но относясь
к тебе симпатично…
Ч Заруби себе на носу, что мне наплевать на твое отношение ко мне. И мои де
ла и болезни тебя не касаются! Заруби это крепко на своем носу!
Ч Оставь мой нос в покое, Ч недовольно сказал Лева. Ч Поехали.
В коридоре бесшумно накатился нам навстречу Евстигнеев Ч он успел пере
обуться, несмотря на жару, в подшитые валенки.
Ч Вот же он, Алексей Захарыч, дружок-то ваш… Вот же он!
И все всматривался, цепко, по-собачьи в костистую острую рожу Красного, за
поминал старательно, взглядом липким приставучим лапал, щупал его рост,
одежду, особые приметы Ч а вдруг придется еще показания давать, не может
он Ч ветеран службы Ч позорно мямлить: «не запомнил»! На то он и поставле
н ответственным по подъезду, на то он и есть у нас старший по квартире, на т
о и служит внештатным участковым инспектором, чтобы все запоминать, все
слышать, всех знать!
И хоть не до него мне было, а отказать себе в удовольствии не смог:
Ч Познакомься, Лева, с этим милым человеком…
Крыса вежливо показала желтые клыки, протянула сухую лапку, культурным г
олосом рокотнула:
Ч Красный.
И кабан тряпочный пихнул ему свою подагрическую лопату:
Ч Евстигнеев Ч мое фамилие, значица. С большой приятностью…
Ч Лева, это наш Евстигнеев, прекрасный парень, Ч сказал я. Ч Но у него, су
киного кота, склероз стал сильнее бдительности. Написал на меня донос в м
илицию, прохвост эдакий, и по безумию своему опустил его в мой почтовый ящ
ик.
Евстигнеев ухватился за грудь, будто собрался, как Данко, вырвать свое пы
лающее сердце пенсионера конвойных войск и осветить вонючую сумерь гря
зного длинного коридора. Красный испуганно отшатнулся. Но Евстигнеев се
рдце не вырвал, а только сипло и задушевно сказал:
Ч Неправда, ваша, Алексей Захарович! Не доносил я! Сигнализировал. Правду
сообщал. В нашу родную рабоче-крестьянскую милицию. Для вашего же, можно
сказать, блага и пользы! Чтобы провели с вами разъяснительную работу о не
допустимости пьянства! Особенно среди писателей, людей, можно сказать, и
деологических. Сиг-на-ли-зи-ровал!
На харе его был стукаческий восторг, искренняя вера в почтенность его гн
усного занятия. Я и злиться не стал Ч плюнул и повлек за собой остолбенев
шего Красного.
Вчера Ч спьяна Ч закатил я «москвича» двумя колесами на тротуар. Сейча
с он был какой-то весь скособоченный, задрызганный, в ржавчине и потеках,
несчастный, как заболевший радикулитом старый холостяк. На капоте кто-т
о написал много похабных слов, а на лобовом стекле вывел: «Хозяин Ч дурак!
»
Вот уж, что правда Ч то правда!
На сияющем «жигуле» Льва Давыдовича никто такого не напишет!

2. УЛА. МОЙ ДЕД

Ч Суламита! Ч позвал меня дед.
Ч Что, дед?
Ч Ты не спишь?
Ч Нет, уже не сплю.
Ч Ты горюешь?
Ч Нет, дед. Я грущу.
Ч Ты грустишь из-за него?
Ч Из-за всего. Из-за него тоже.
Ч Он ушел навсегда?
Ч Он вернется.
Ч Почему же ты грустишь?
Ч Он уйдет снова. И вернется. И уйдет.
Ч Почему, янике, почему, дитя мое?
Ч Я старше его.
Ч Намного?
Ч Прилично. На два тысячелетия.
Ч Ай-яй-яй! Ч огорчился дед. Ч Он Ч гой?
Ч Да.
Дед долго молчал, раздумывал, старчески кряхтел, потом спросил мягко:
Ч Суламита, дитя мое, ты полна горечи и боли. Ты любишь его?
Ч Да, дед.
Ч За что?
Ч Он умный, нежный, он кровоточит, как свежая рана.
Ч И все?
Ч Он Ч мой сладостный муж, он дал мне незабываемое блаженство.
Ч И только?
Ч Он Ч мой ребенок, отнятый злодеями, изуродованный, и вновь найденный м
ной.
Ч А что они сделали с ним?
Ч Он пьяница, трус и лжец.
Ч Он знает, кто мы?
Ч Нет, дед. Не бойся: я не открыла ему великую тайну. Да он и не поверит.
Ч Это хорошо, Ч тихо засмеялся дед. Ч Суламита, янике, ты ведь знаешь, чт
о плод, зачатый от них, Ч принадлежит им.
Ч Дед, среди них есть масса людей прекрасных!
Ч Конечно, дитя мое! Ч прошелестел в темноте дед. Ч Но им не вынести так
ого.
Ч Почему же мы выносим? Как нам достает сил?
Ч Мы Ч другие, Суламита. Мы Ч вечны. Каждый из нас смертен, а все вместе
Ч вечны.
Ч Почему, дед?
Ч Мы дети незримого Бога, чье истинное имя забыто. Он послал нас сюда веч
ными хранителями очага жизни. Из нас Ч тонких прерывистых нитей Ч он сп
лел нескончаемую пряжу жизни. Мы не можем погасить огонь и не в наших сила
х прервать великую пряжу. Мы не вернемся в наш мир, не выполнив завета.
Ч Дед, почему наш Бог невидим?
Ч Мы не нуждаемся в образе Божьем. Мы носим Бога в сердце своем. И как нель
зя заглянуть человеку внутрь сердца своего, так нельзя увидеть Бога.
Ч Всякий может уговорить себя, что у него в сердце Ч Бог.
Ч Нет, Ч засмеялся тихо дед. Ч Или у тебя в сердце Бог Ч и ты это знаешь т
очно. Или твое сердце Ч глиняная кошка с дырочкой для медяков.
Ч Почему же Бог так карает нас?
Ч Всех людей карает Адонаи Элогим за нарушенный завет, но другие народы
рассеялись, как мякина на ветру, иссякли, как дождь на солнце, изржавели, к
ак потерянный в борозде лемех. А мы живы. И несем память своих мучений.
Ч Дед, объясни, почему я, почему мой крошечный дом должны нести ужасное б
ремя страданий за давно нарушенный завет? Разве я виновата?
Ч Нет, Суламита, твоей вины нет. Когда ты родилась?
Ч Девятого тишри 5708 года.
Ч Видишь, как давно мы пришли! Дом твой Ч каменный стручок на усохшей ве
тке сгоревшего дерева. И сама ты Ч зеленый листочек с дубравы Мамре. Не ищ
и простых объяснений, отбрось пустые слова. Ты Ч живая нитка вечной пряж
и, протянутой сюда из нашего мира.
Тающая темнота клубилась в окне. Дед замолчал. Теперь он будет молчать до
лго. Я встала с постели, прошла через комнату, и холодный пол нервно ласкал
босые ноги. Уселась на подоконник и стала смотреть в пустой колодец двор
а. Угольная чернота ночи выгорела дотла, и со дна поднимался серый рассве
тный дым. Надсадно шипела где-то недалеко поливальная машина. Зябко. Я вид
ела пролетающий над домом голубой ветер, он нес меня на себе, трепещущий з
еленый листочек.
И, закрыв глаза, слушала тонкий звон приближающегося света.
Ч Суламита! Ч шепнул дед.
Ч Что, дед?
Ч А почему он так смеялся, глядя на меня?
Ч Его рассмешил твой картуз, твои пейсы, твое пальто, застегнутое, как у ж
енщин, на левую сторону.
Ч Да-а? Ч озабоченно переспросил дед, подумал немножко и спросил ласко
во:
Ч Суламита, дитя мое, может быть, им не надо показывать меня?
Я слезла с подоконника, подошла ближе и посмотрела ему в лицо, и глаза его
были в моих глазах. Блекло-серые, выгоревшие от старости. Девяносто четыр
е года. Какой он маленький! Сухие неподвижные губы.
Ч Дед, как же мне не показывать им тебя? Я последний побег твоей усохшей в
етви. Ты Ч начало, я Ч конец, ты Ч память моя, а я Ч боль твоя, ты Ч разум м
ой, а я Ч око души твоей. Дед, ты Ч это я. А я Ч это ты…

3. АЛЕШКА. СГОВОР

Они жили в старом пятиэтажном доме, где-то за Сокольниками. Кажется, этот
район называется Черкизово. А может быть, нет Ч я плохо разбираюсь во все
х этих трущобах. Человеку, который здесь родился, не стоит на что-то надея
ться -его жизнь всегда будет заправлена кислым тоскливым запахом нищеты
.
Я шагал за Красным по темной лестнице и прислушивался к похмельной буре
в себе, а Лева бойко, петушком скакал по ступенькам, и сзади мне видна была
его тщательно зачесанная лысинка Ч белая, ровная, как дырка в носке. Он ма
зал свои волосенки «кармазином», и запах этой немецкой дряни пробивался
даже здесь Ч сквозь кошачью ссанину и тухлый смрад плесени и пыли. Интер
есно, хоть какая-нибудь завалящая бабенка любила Леву? С ним, наверное, ст
рашно спать Ч просыпаешься, а рядом в сером нетвердом свете утра лежит н
а подушке покойник. Тьфу! Нет, с ним можно спать только за деньги.
На двери было четыре звонковые кнопки с табличками фамилий, и Лева, близо
руко щурясь, елозил носом по двери, отыскивая нужный ему звонок. Сейчас он
был особенно похож на крысу, принюхивающуюся к объедку, и я думал, что как
только найдет Ч сразу скусит пластмассовую кнопку. Но не скусил, а ткнул
пальцем, дверь сразу отворилась, выкинув к нам на площадку обесчещенного
папку Ч Петра Семеновича Гнездилова.
Я узнал его мгновенно, будто мы были сто лет знакомы, хотя, к счастью, я увид
ел его впервые. Бледное лицо, островытянутое, как козья сиська. Естествен
ное благородное уродство сиськи было маленько попорчено толстыми рого
выми очками.
Ч Здравствуйте, Петр Семенович. Моя фамилия Ч Красный, я с вами говорил
по телефону. А это дядя Димы, известный советский писатель Алексей Епанч
ин…
Ч Очень приятно, читал я ваши юморески в «Литгазете» на шестнадцатой по
лосе. Приятно познакомиться.
Действительно, очень приятно, просто неслыханно приятно познакомиться
с таким известным писателем с шестнадцатой полосы! Да еще при таких возв
ышенных обстоятельствах!
Но он вовремя опомнился и сказал с горечью и гневом:
Ч Жаль только по печальному поводу…
А нахалюга Красный, не теряя ни мгновения, прямо тут же на лестнице бодрен
ько воскликнул:
Ч Ах, Петр Семенович, голубчик вы мой, разве все в жизни рассчитаешь Ч по
вод печальный, а может быть, радостью на свадьбе обернется!
И козья сиська глубокомысленно изрекла:
Ч Беды мучат, да уму учат!
Поволок нас Петр Семенович в комнату Ч по длинному, изогнутому глаголем
коридору, забитому картонными коробками, деревянными ящиками, жестяным
и банками, цинковыми корытами, тряпочными узлами, бумажными пакетами и р
жавыми велосипедами. Господи, откуда у нищих столько барахла берется?
Ч …Мы в квартире наиболее жилищно обеспеченные…все-таки две комнаты…
хоть и смежные… обещают дать отдельную квартиру… Ч блекотал Петр Семен
ович, Ч я слышал его будто через вату, оглохнув от ужаса предстоящего раз
говора.
Ввалились в апартаменты наиболее жилищно обеспеченного, и белобрысая л
едащая девка с пятнами зеленки на ногах порскнула в соседнюю комнату, от
куда сразу раздался щелчок и гудение телевизора. Наверное, чтобы соседи
не подслушивали.
Я сидел за столом напротив Петра Семеныча и почти ничего не понимал из то
го, что он говорил. А он и не говорил даже, а плевался:
Ч Ответственность… народный суд… родители отвечают… дочерь на поруга
ние… девичья честь… моральная травма, не считая физической… моя дочерь…

Он плевался длинными словечками, липкими, склеенными в скользкие струйк
и, они шквалом летели в меня:
Ч Моральные устои… наше общество… тюрьма научит… мы, интеллигенты… нра
вственность… наша мораль… приличная девочка… законы на страже… моя доч
ерь…
Я пытался сосредоточиться, вглядываясь в его рожу, и Ч не мог. Меня почему
-то очень отвлекало то, что он называл свою приличную девочку «дочерь», и
наваждением билось острое желание попросить его называть эту белобрыс
ую говнизу «дщерь» Ч я точно знаю, что такое бесцветное плоское существ
о надо называть «дщерь». Я не понимал, что мне говорит ее папка, потому что
против воли все время думал про то, как ее насиловал Димка. Собственно, не
насиловал Ч не сомневаюсь ни секунды, он ее «прихватывал». В чьей-то осво
бодившейся на вечерок квартирушке набились вшестером-ввосьмером, и до о
дури гоняли магнитофон, и под эти душераздирающие вопли пили гнусный пор
твейн, и не закусывали, а подглатывали таблетки димедрола, чтобы сильнее
«шибануло». И плясали, и плясали, а эта сухая сучонка елозила своими груди
шками по нему, а он уже таранил ее в живот свои ломом, и ей это было приятно,
она все теснее притиралась к нему, и он глохнул от портвейна, димедрола, му
зыки и этой жалобной плоти, которую и в пригоршню не собрать, а потом они
Ч оба знали зачем Ч нырнули в ванную, заперли дверь, и долго, слюняво мус
олились, пока он, разрывая резинку на ее трусах, запустил потную трясущую
ся ладонь во что-то лохматое, мокрое, горячее, и для такого сопляка это ста
ло постижением благодати, и остановить его могла только мгновенная каст
рация, но никак не ее вялые стоны Ч «не надо, Димуля, не надо, ну не надо, я бо
юсь, я…
1 2 3 4 5 6 7 8 9