Она перекатилась на бок, свернулась клубком.— Через два часа наденешь на меня доспех. Что люди говорят о Дижоне?У Рикарда заблестели глаза.— Просто здорово! Копьеносцы Питера Тиррела закрашивают лица черным. Они заключили пари, что просочатся в город раньше итальянских пушкарей, потому что будут тащить фальконеты Мадам Пушкаря…Аш кашлянула.— …мастера Анжелотти!Она тихонько засмеялась.— Да не всем нравится, — договорил Рикард. — Мастер Герен жаловался, там, в стойлах у мулов. Ты собираешься избавиться от него, как от мастера ван Мандера?Это было, когда готовились к сражению под Оксоном, когда солнце было еще в созвездии Льва: казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Она едва могла вспомнить цветущее лицо фламандского рыцаря.Аш свернулась клубком еще плотнее, чтобы защититься от холода. От ее дыхания стал влажным шерстяной капюшон возле губ.— Нет. Джоселин ван Мандер появился у нас в этом сезоне, с ним сто тридцать человек; он так и не влился в отряд; так что был прямой смысл отфутболить его туда, откуда пришел, — в тусклом освещении она поискала глазами лицо мальчика, увидела его пышные брови, его непредумышленную угрюмость. — А недовольные, которые собрались вокруг Герена, почти все — со мной уже два-три года. Я постараюсь хоть как-то удовлетворить их желания.— Они не хотят оказаться запертыми в городе, когда вокруг такая чертовски большая армия!Затрещали канаты палатки. Захлопала ее стенка.— Найду компромисс для Герена и ему сочувствующих.— А что, нельзя им просто приказать? — требовательно спросил Рикард.Она почувствовала, как ее губы раздвигаются в кривую улыбку.— Нет, потому что они просто могут сказать «нет»! Большая ли разница между пятью сотнями солдат и пятью сотнями крестьян-беженцев? Ты ни разу не видел, как отряд перестает быть отрядом. Ты же этого не хочешь. Я найду способ удовлетворить их жалобы, но в Дижон мы все-таки войдем! — она широко улыбнулась ему. — Ладно, читай.Молодой человек поднес книгу ближе к источнику света.— С точки зрения тактики наше положение не настолько плохо, — добавила она через минуту. — Дижон — большой город, в нем около десяти тысяч жителей, даже если не считать остатков армии Карла; Фарис не может поставить своих на каждом ярде стены. Конечно, она перекрыла дороги, ворота. Если сержанты заставят вас двигаться и не позволят останавливаться, мы войдем в город, возможно, даже без стычек.Рикард заложил освещенную страницу пальцем и закрыл книгу. Света сальной свечи было недостаточно, чтобы видеть выражение его лица. И вдруг он сказал:— Я не хочу быть оруженосцем Ансельма. Хочу быть вашим. Я был вашим пажом. Сделайте меня своим оруженосцем!— Капитана Ансельма, — машинально поправила его Аш. Она обхватила себя за плечи, она была полностью одета, но натягивала на себя козлиные и овечьи шкуры.— Если я не стану вашим оруженосцем, будут говорить, что я недостаточно гожусь. Я был вашим пажом с тех пор, как сбежал Бертран. С тех пор, как мы нашли вас в Карфагене! Я воевал под Оксоном!Во время этого гневного протеста его голос сменил тембр — стал пронзительным, потом хриплым. Аш сильно удивилась. Она сдвинула с замерзших ушей края капюшона, чтобы лучше слышать его. Он поднялся и несколько минут молча слонялся по темной палатке, натыкаясь на все.— Ты вполне годишься, — сказала Аш.— Но вы не собираетесь меня назначить! — в его голосе уже почти звучали слезы.Аш, помолчав, заговорила усталым голосом:— Ты не воевал под Оксоном. Ты только видел, каково в строю, Рикард, ты еще не знаешь, что это такое, — перед ее мысленным взором мелькали острые края мечей и топоров. — Это вихрь бритвенных лезвий.— Я буду воевать. Я пойду к капитану Ансельму.Аш не услышала вызова в его голосе, только внезапную, возбужденную решимость. Она приподнялась на локте, взглянула на Рикарда.— Он тебя возьмет, — сказала она. — И знаешь, почему? Из каждой сотни наших людей десять-пятнадцать человек сами знают, что делать на поле, когда вокруг ад кромешный, им не надо говорить, они знают инстинктивно или потому что обучались этому. Около семидесяти будут драться, если кто-то их подготовит, а потом подскажет, что делать конкретно. А остальные десять-пятнадцать будут бегать вокруг, как безголовые цыплята, независимо от того, чему их обучили или что им сказали.На поле боя она сама хватала людей за доспехи и просто физически вбрасывала их назад в бой.— Я наблюдала, как ты тренировался, — договорила она, — ты по своей природе фехтовальщик, и ты — один из тех десяти-пятнадцати, которых любой командир выберет и назначит своим «исполнительным командиром». Я хочу, чтобы ты выжил в ближайшие два года, Рикард, так что я дам тебе копье и поставлю тебя командиром, когда придет время. А до тех пор постарайся не быть убитым.— Командир!Под мехами уже стало настолько тепло, что ее тело перестало дрожать. Усталость накатила волной и унесла ее; она едва успела заметить радость и изумление Рикарда; и сон охватил ее так же неожиданно, как падение с коня, только без удара, пришло забвение.Она осознавала, что мечется по тюфяку под одеялами.Что-то поддалось под ней.Аш услышала глухой треск, шум, какой издает под ногой человека кожаная бутыль. Совсем рядом с ней. Она пошевелилась, она слышала голоса стражи и лай собак за стенами палатки; двинула рукой в сторону и почувствовала какое-то препятствие, сдвинувшееся под ее ребрами.Лопнуло с шумом что-то твердое, стало мокро.Аш ударила рукой по тюфяку, ниже, сбоку от себя. Большой палец руки попал на что-то скользкое и твердое. Ноготь пальца уперся во что-то, потом эта помеха треснула, хлюпая, как спелая слива. Рука стала вдруг влажной и липкой.Она почувствовала знакомый запах — сладкий, смешанный с вонью экскрементов, как бывает в бою, подумала — кровь, и открыла глаза.Из-под нее наполовину вылез младенец. Она перекатилась и придавила его. Его тесные пеленки были пропитаны чем-то темным, сочащимся из головы. Его покрытый пушком череп истекал красным. Сверкала белая кость, череп ребенка треснул от уха до уха, сзади он был раздроблен. Ее рука оказалась на его лице, большой палец глубоко проник в разбитую глазную впадину.Другой глаз мигал ей. Такой светло-карий, как янтарь, как золото.Ребенок был не старше нескольких недель.— Рикард!Крик вырвался из ее губ непроизвольно. Ей стало дурно, перед глазами все почернело, она оттолкнулась пятками от постели и с усилием оттолкнулась всем телом назад, с тюфяка, в грязь, подальше.Послышалось чавканье сапог по грязи, за пологом палатки; завязки полога рассек удар кинжала.В палатку нырнула темная фигура, и Аш увидела, что это Рикард, но у него золотые волосы.— Ты убила нашего ребенка, — сказал он.— Это не мой, — Аш попыталась протянуть руки и набросить шкуры, которыми укрывалась, на человеческий комок, но у нее не было сил подтянуть шкуры к себе. Кожа у ребенка была тонкая, мягкая; в палатке стоял запах, как на поле боя после битвы.— Фернандо! Я его не убивала! Это не мой!Мальчик повернулся и вышел из палатки. Перед тем, как уйти, он сказал голосом другого человека:— Ты была неосторожна. Еще бы минута, и ты его могла спасти.— Меня били…Аш протянула руки, но холодная мертвая кожа ребенка казалась горячей под ее пальцами, как будто ее пальцы горели. Она с трудом проползла к выходу из палатки и рывком вскочила, выбежала наружу.Под голубым небом сиял белый снег.Никакого ночного неба. Полдень; яркое солнце.Никаких палаток.Аш шла по пустому лесу. Снег приставал к голым ногам. таща ее вниз. Она все скользила, тяжело падала; снова вставала на ноги. Снег облепил каждый сучок, каждую безлистную древесную почку, каждую искривленную ветвь. Она спотыкалась, промокшая, замерзшая, руки ее были сине-красными в морозной белизне.Она услышала рычание.Она остановилась. И осторожно повернула голову.Шеренга диких кабанов прокладывала себе путь по снегу. Их твердые морды пропахивали белизну, оставляя за собой обнаженными канавы черной лиственной земли. Они тихо рычали. Аш увидела их зубы. Никаких клыков — это не секачи. Самки. С острыми хребтами самки, двигающиеся между деревьями, под ярким солнечным светом. Их зимние шкуры были толстыми и белыми, от них несло свиным калом, их влажные глаза были закрыты от света длинными ресницами.Позади своих матерей бежало не меньше дюжины полосатых поросят.— Слишком молоды! — кричала Аш и ползла по снегу, опираясь руками и коленями. — Их не следовало еще рожать. Еще не время. Сейчас зима; они умрут; вы их родили не вовремя! Забирайте их назад.Снег падал с ветвей на снег, покрывающий заросли вереска, белыми ободами покрывал стволы деревьев. Кабаны двигались медленно, методически, игнорируя Аш. Она уселась в снег, все еще на коленях. Маленькие полосатые поросята, размером со свежевыпеченный хлеб, топали мимо нее, своими закрученными хвостиками сбивая снег, их точеные копытца нарушали белизну.— Они умрут! Они умрут! Птица с красной грудью слетела вниз, приземлилась рядом с самым большим следом передней лапы свиноматки. Та немедленно унюхала малиновку. И развернула голову, чтобы порыть корни под снегом. Малиновка клювиком начала выискивать червей.Поросята устремились вперед, в обгон стада, в белый лес.— Они умрут!У Аш перехватило горло. Она жалобно зарыдала, чувствуя, как двигаются мышцы горла, а глаза сухи и слез нет; почувствовала под собой твердый набитый брезент тюфяка.Сальная свеча догорела почти до огарка.Рикард, свернувшись комком, спал на полу поперек палатки .— Они умрут, — шептала Аш, глядя на полосатые оранжево-коричневые ягодицы, на переступающие копытца, на карие глаза, обрамленные изящными длинными-длинными ресницами. Она потянула носом — пахнет ли кровью или калом.— Я его не убивала!«Просто был выкидыш. Меня били, и я скинула».Глаза ее были сухи. Если и были рыдания, то на слезы она была не способна. Снова напомнили о себе боль и холод и физический дискомфорт.Чей-то голос сказал:— Подружись с робким лютым диким кабаном. Аш откинулась на шкуры и меха.— Дерьмо. Господь послал мне кошмар, Годфри. Мои руки…Она напряглась, чтобы рассмотреть свои руки при тусклом свете. Ей было не видно, запачканы ли у нее пальцы чем-нибудь. Она осторожно поднесла их к носу, понюхала.— Почему Ему нужно, чтобы я видела мертвых младенцев?— Не знаю, дитя. Ты, видимо, самонадеянно полагаешь, что Он возьмет на себя труд потревожить твой сон. — Ты встревожен, я слышу, — Аш нахмурилась. Она огляделась, почти в темноте, но священника не увидела.— Я обеспокоен. — Годфри?— Я мертв, дитя. — Ты мертв, Годфри?— Кабаны — это сон, дитя. А я мертв. Тогда почему разговариваешь со мной?Той частью своего сознания, которое слушает, той частью души, которой она всегда пользовалась для общения с Голосом, она ощутила какое-то тепло. Удовольствие, может быть. И потом снова послышался голос: — Я решил, что если я могу вызывать кабанов, я мог бы вызвать и тебя. Когда я был ребенком, в лесу, только одним способом — оставаясь неподвижным, я подружился с теми из творений Господа, которые своими клыками могли бы разорвать меня в одну секунду. Ты тоже — одно из творений Господа, обладающее клыками, дитя. Мне так долго пришлось добиваться твоего доверия. — И тогда ты пошел и умер ради меня. Ты уже в сонме святых, Годфри?— Я недостоин. Меня искушают великие Демоны! Это, очевидно, Чистилище. То, где я сейчас нахожусь. — Значит, близко к Господу. Спроси для меня у Господа, почему Дикие Машины хотят стереть Бургундию с лица земли?Острая боль пронзила ее мозг. И в тот же миг Рикард сонно проговорил, лежа у входа:— С кем разговариваешь, командир?Он на своем месте на полу потянулся, все еще закутанный в одеяло, и распахнул полог палатки. Лунный свет под углом проникал в палатку командира, осветил лицо Рикарда, белый нар его дыхания, чистые руки Аш, ее меха, одежды, меч, тюфяк.— Я…Никакого перехода от сна к яви. Аш рывком уселась; в теле ничуть не ощущалось сонной апатии. Голова была ясной. «Я уже несколько минут не сплю», — поняла она, и огляделась: палатка была по-прежнему грязной, знакомой, вполне материальной. Рикард выжидающе смотрел на нее.«Я не спала».— О, дерьмо, — Аш согнулась, подавляя злость. Воспоминания нахлынули моментально. Одно мгновенное впечатление — как тело Годфри падает назад, с разбитым черепом, кусок черепа отсутствует, — осталось навсегда в ее памяти, впечатано в ее внутреннее зрение. — Иисус Христос!Смутно она отметила, что Рикард высунул голову из палатки и кого-то позвал; потом ушел; что вошел кто-то другой, засуетился — Аш не могла бы сказать, как долго это было, — а потом подняла голову и заметила, что смотрит прямо на Флору. — Это был Годфри, — сказала Аш, — я слышала его голос. Я слышала голос Годфри. Я с ним разговаривала. За палаткой ходили люди, черно-серебряные в лунном свете.Голос Флоры произнес:— Если он еще жив, может, он тебе приснился, где он есть…— Он мертв, — глаза Аш наполнились слезами. Она позволила им течь, в темноте палатки. — Боже мой, Флориан, у него верхнюю часть головы разможжило. Ты думаешь, я оставила бы его там, если бы он был жив!..Из темноты появились длинные изящные пальцы хирурга, повернули ее лицо к свету. Ей не было неловко или страшно от прикосновения этой женщины. Флора опустилась на корточки перед ней, понюхала ее дыхание — «Наверное, не пила ли я?», поняла Аш, — прикоснулась к ее холодному лбу; наконец откинулась назад и покачала головой.— Почему он должен привидеться тебе во сне?— Я не спала.Она попыталась подняться на ноги, позвать Рикарда, чтобы он надел на нее боевое снаряжение, поскольку было ясно, что луна уже довольно высоко, между деревьями лился серебряный свет. Неожиданно острая боль ударила ее в нос, глаза и горло. Она захлебнулась. Рот ее исказился; слезы потекли из глаз. Она хватала ртом воздух, горько плача.— Дерьмо. Он мертв. Я позволила им убить его.— Он погиб при землетрясении в Карфагене, — рявкнула Флора.— Он оказался там из-за меня, и делал то, что я велела ему делать.— Ну да, и ровно так же полсотни солдат, когда ты позволяешь им погибнуть в любом бою, — голос Флоры изменился. — А младенец — нет, ты его не убила.— Но я его слышала…— Как?— Как? — глаза Аш горели. При заданном ей вопросе у нее в горле замерли рыдания.— Когда ты говоришь, что слышишь голоса, — заметила Флора задумчиво, — тогда мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду.Аш долго молча смотрела на нее. — Рикард, — наконец сказала она резко и встала так быстро, что хирург осталась на коленях у ее ног. — Найди мой полевой камзол; пора. Самое время двигаться.— Аш… — заговорила было Флора.— Потом, — Флора встала, и Аш положила руки ей на плечи. — Ты права, но потом об этом. Когда окажемся в Дижоне.— Если ты рискнешь и станешь добираться до Фарис, ты можешь не попасть в Дижон! — и уже спокойнее, под шумок возни Рикарда с багажом, Флора добавила: — Я не про сон. Про голос.«Голос после сна. Очень похожий на голос Годфри». Аш сама удивилась, насколько вернулось ее самообладание при этих словах. Она протянула руки к Флоре, и, минуту поколебавшись, хирург взяла ее за руки.— В Дижоне, — пообещала Аш. — Я там буду. Я вернусь.Рикард из темного угла палатки выпалил:— Аш всегда возвращается. Так все теперь говорят, после Карфагена. Что ты всегда вернешься к отряду. Вернешься, командир?— Хоть все армии визиготов будут стоять между нами, — легким тоном бросила Аш с ироническим пафосом, и в ответ парнишка благодарно ей усмехнулся, обряжая ее в воинское снаряжение: кольчуга, шлем с забралом и меч. Поверх всего этого она набросила плащ и вышла из палатки с Рикардом и Флорой, и в лунном свете на нее сразу же накинулись все: солдаты — с вопросами, сержанты — требуя приказов, в толпе сновали гонцы.Она взяла из рук Людмилы Ростовной сверток бумаг и, наклонив голову, слушала Рикарда, читавшего их ей в свете висевшего на кронштейне фонаря; выслушав, решительно кивнула и отдала ряд приказов.— Я так понимаю, нас ждут? — спросила Флора дель Гиз, улучив минуту.Даже еще не прочувствовав, каким сильным для нее это было облегчением, Аш подтвердила:— Роберт еще жив и отдает приказы, если ты об этом. Ворота будут открыты. Теперь нам осталось войти туда… — Аш говорила рассеянно, всматриваясь через толпу в полумрак. — Томас Рочестер!Большими шагами она пошла вперед, попутно подхватив Анжелотти, таща обоих с собой по холодной грязной лесистой местности в лунном свете. Без всякого вступления она сказала:— Я приказала командирам войск и сержантам подойти к вам. Анжелотти, ты будь при пушках и всех снарядных войсках. Их надо только втащить в стены города. Генри Брант, Бланш и Бальдина займутся обозом. Томас, я хочу, чтобы ты возглавил пехоту.На его темном небритом лице выразилось неожиданное смущение.— А не ты их поведешь, командир? Ты вернешься до того, как мы выступим?— Я вернусь до того, как вы окажетесь в Дижоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85