такая же дьявольская злоба и безнаказанность.— Мистер Смит… — начал я.Но он внезапно отвернулся, обрывая разговор, и снова склонился над бесчувственным телом нашего друга.— Бедная Карамани, — с горечью прошептал он и погрузился в тягостное молчание.Потом, не поворачивая головы, спросил:— Вы знакомы с его женой?— Нет, мистер Смит, мы никогда не встречались…— Она так юна!.. Когда Петри женился на ней, она была совсем дитя… Самая милая, прекрасная женщина, какую я когда-либо знал…Его слова пробудили мою боль. Во мне зазвенел нежный голос: «Думайте обо мне, как о Дерсето…» Флоретта — вот самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел…— Ее выбрал сам Мастер. Он редко делает ошибки.Найланд Смит снова заговорил загадками.— Мастер? — спросил я, не скрывая своего удивления. — Вы, наверное, хотели сказать — художник?Он обернулся ко мне, и саркастическая улыбка заиграла в уголках его губ.— Вы правы, Стерлинг! Этот человек — великий художник! Его холст — весь мир, его краски — человеческая кровь!Загадка на загадке! Определенно я никогда не выберусь из этого наваждения.Неожиданно за стенами лаборатории раздались пронзительные женские крики. Я бросился к двери.— Кто там? — спросил Найланд Смит.— Мадемуазель Дюбоннэ. — Я сразу узнал ее голос.— Экономка?— Да.— Гоните ее прочь.Я открыл дверь. Обезумевшая от страха женщина вцепилась в мою руку.— Мистер Стерлинг, — вскричала она в истерике, — случилось что-то ужасное! Я знаю, знаю, произошла трагедия!— Не волнуйтесь, мадемуазель Дюбоннэ, — сказал я, останавливая ее, — доктор Петри..Но она оборвала меня.— Я должна сказать доктору Петри нечто очень важное! К нам забрались воры! Я сейчас видела в окне страшное желтое лицо с такими жуткими косыми глазами, что у меня из рук выпала кастрюля с супом! Вы можете себе представить?!— Дело дрянь, Стерлинг, — сухо сказал Смит, становясь между женщиной и лежащим на диване Петри. — У нас в гостях один из самых кровавых убийц, каких только знало человечество.Со стороны Корниш-роуд раздался надсадный гул взбирающейся на косогор машины. Он становился все громче и отчетливей. По-видимому, машина свернула с Корниш-роуд и теперь осторожно спускалась по узкой петляющей дороге, ведущей на виллу «Жасмин».— Карета «скорой помощи»! — объявил Найланд Смит, и мы облегченно вздохнули. ГЛАВА VIПРЕПАРАТ «654». Мадемуазель Дюбоннэ, все еще не пришедшая в себя, была препровождена на кухню. Мы убедили ее, что Петри заболел тяжелой формой гриппа и ему необходим покой. Единственное, что не удалось нам, так это объяснить испуганной женщине появление в ее окне желтого лица. Поэтому мы посоветовали ей запереть все двери и окна на кухне и остаться там ждать до тех пор, пока кто-нибудь, освободившись, не отвезет ее домой.На все наши увещевания она только плакала и причитала:— О, бедный, дорогой доктор…Картье оказался низкорослым толстяком с круглым румяным лицом и холеной бородкой. С ним были два санитара. Отдуваясь, он вбежал в лабораторию и изобразил на своем лице такой ужас, что, если бы не трагические обстоятельства, я бы от души посмеялся. Он упал на колени и склонился над бесчувственным телом.— Черная стигмата! — пробормотал он, прикасаясь к багровому лбу доктора Петри. — Я опоздал! Кома. Ему осталось не больше часа… последние конвульсии — и конец! Боже мой… бедный Петри!Его раздирали рыдания. Он вынул из кармана платок и принялся вытирать слезы.— Не торопитесь, доктор, еще не все потеряно! — прервал его всхлипы Найланд Смит. — Мы с мистером Стерлингом сделали внутривенную инъекцию…Доктор Картье возбужденно вскочил.— Какую инъекцию?— Я не знаю, — с потрясающим хладнокровием ответил мистер Смит.— Что? Как? Кто вы? — заверещал доктор Картье, ничего не понимая и тараща глаза.— Простите, доктор, я не успел представиться. Я старый друг нашего больного. Меня зовут Найланд Смит, — сказал он и объяснил: — Я посчитал необходимым сделать инъекцию препарата доктора Петри. Он назвал его «654».— «654»?!Доктор Картье прямо-таки рухнул на колени и принялся лихорадочно осматривать бесчувственное тело Петри.— Сколько прошло времени после появления стигматы? — спросил он.— Трудно сказать, доктор, он какое-то время пролежал один, пока мы его нашли, — сказал я.— Сколько прошло времени после инъекции?Найланд Смит резким движением высвободил запястье и посмотрел на часы.— Сорок три минуты, — сообщил он.Картье подпрыгнул.— Доктор Смит! — вскричал он, и я увидел, как мистер Смит спрятал улыбку. — Это победа! Со времени появления черной стигматы смерть наступает через полчаса. Сорок три минуты, вы говорите, сорок три минуты с тех пор, как ввели «654», а стигмата ни на миллиметр не опустилась! Это триумф!— Позвольте и нам на то надеяться, — сказал Найланд Смит.Когда все необходимые медицинские процедуры были завершены, для добряка Картье стало ударом, что Смит — сыщик и не имеет никакого отношения к его профессии.— Стерлинг, очень важно, чтобы лаборатория охранялась, особенно ночью, — шепнул мне на ухо Найланд Смит. — Я думаю, что они постараются помешать нам спасти Петри. Рецепт препарата «654» должен быть где-то здесь!Наши поиски были напрасны: ни в лаборатории, ни в карманах рабочего халата и пиджака Петри записей приготовления и состава препарата не оказалось.Водитель машины, на которой приехал из Канн Найланд Смит, согласился на определенных условиях переночевать в лаборатории. Доктор Картье гарантировал нам, что на этой стадии болезнь не заразна.Тело Петри погрузили в карету «скорой помощи» и в сопровождении мистера Смита повезли в клинику доктора Картье. Я, в свою очередь, отвез мадемуазель Дюбоннэ домой и, вернувшись из города, предложил проголодавшемуся водителю ужин, который был приготовлен для доктора Петри. Затем я вручил ему на всякий случай свой кольт и отправился в клинику.С первого взгляда я обратил внимание, что тайная война против загадочной болезни, грозящей Лазурному Берегу потерей туристов, заметно воодушевила медперсонал клиники Картье. Чувствовалась атмосфера прифронтового госпиталя.Петри и другие больные помещались в здании изолятора, отделенном от главного корпуса широкой полосой разросшегося леса, который, по-видимому, был здесь единственной достопримечательностью. Швейцар, встретивший меня на пороге главного корпуса, после недолгого выяснения некоторых формальностей провел меня по узкой петляющей тропинке прямо к дверям одноэтажного здания, окруженного сосновым бором.Сестра-сиделка впустила меня внутрь и провела по узкому коридору в палату, где лежал Петри.Когда я открыл дверь, мне хватило одного взгляда, чтобы понять причину лихорадочного возбуждения, овладевшего всеми присутствующими.По лицу доктора Картье текли слезы. Он держал правое запястье Петри и щупал пульс. Найланд Смит стоял рядом с ним. Заметив, что я вошел, он сдержанно кивнул и отвернулся.Багровое пятно на лбу Петри не давало повода для уныния: оно остановилось и как будто посветлело!Картье отложил часы и нервно сцепил руки.— Ему становится лучше, доктор, — сказал Смит, потрепав по плечу Картье. — «654» помогает… Но что такое «654»?— Мы должны узнать это во что бы то ни стало! — воскликнул доктор Картье. — Дай Бог, чтобы он поскорее пришел в себя, тогда мы непременно все узнаем. Надо ждать и надеяться на милость Господню — это единственное, что нам осталось.Картье вскочил и стал беспокойно озираться.— Сейчас, к сожалению, мне надо бежать. Сестра Тереза, умоляю вас, если заметите малейшие изменения, немедленно вызывайте меня, я буду через три минуты. Но, увы, я не знаю, как и подступиться! Мы должны узнать рецепт, должны!— Этим займусь я, доктор, — спокойно сказал Найланд Смит. — Не беспокойтесь, работайте с больными. Вы у порога большой победы. Состав препарата «654» будет нам известен, поверьте мне. Сейчас главное — организовать безопасность доктора Петри. Вы ничего не имеете против моего намерения?— Нет, конечно, я согласен с вами, мистер Смит, — ответил Картье. — Но мне кажется, что в этом нет необходимости.— Я никогда не иду на ненужный риск, — сухо сказал Смит.Когда доктор Картье выбежал из палаты, Найланд Смит подошел ко мне и сказал:— Стерлинг, я должен немедленно ехать в Ниццу, чтобы связаться с Лондоном.Я только развел руками.— Существует связь между появлением в лаборатории Петри гибридной мухи и неизвестным растением с пятнами свежей крови!— Я в этом не сомневаюсь.— Связующее звено — бирманец из племени дакойтов, которого вы и мадемуазель Дюбоннэ видели вчера вечером. Он — слуга зловещего Мастера.С моего языка чуть было не сорвался вопрос, но Смит опередил меня:— С вами останется сестра Тереза. Она просто сокровище — я беседовал с ней. В ее обязанности входит следить за состоянием Петри. Но этого, как вы понимаете, недостаточно. Поэтому я собираюсь попросить вас, Стерлинг, оказать мне некоторую услугу.— Я в вашем распоряжении, мистер Смит.— Чтобы у вас не было никаких возражений, я хотел бы ввести вас в курс дела, — начал он. — Когда Петри прибыл из Каира в Лондон, он сблизился там с сэром Мэнстоном Рорке, профессором Школы тропической медицины. Сэр Мэнстон — замечательнейший ученый в своей области, хотя я сомневаюсь, что он знает больше нашего Петри. Несколько дней назад сэр Мэнстон звонил мне. Он сообщил поразительные факты. Оказывается, в лондонских доках зарегистрированы два случая заболевания необычной болезнью, симптомы которой идентичны симптомам, наблюдаемым в этой клинике. Такие же, правда единичные, случаи имели место и в Нью-Йорке, и в Сиднее. Сэр Мэнстон лично обследовал больных — оба не избежали печального конца — и пришел к заключению, что эта болезнь не является обычной чумой, более того, она вызвана искусственно!— Боже мой, мистер Смит! Я начинаю верить в его правоту!Найланд Смит печально посмотрел мне в глаза и кивнул.— Да, Стерлинг, это так, — тихо сказал он и продолжал: — Я спросил его, чем может быть вызвано появление этой болезни. Он высказал две гипотезы, которые, по его мнению, вполне допустимы: во-первых, недобросовестность ученых-генетиков и, во-вторых, целенаправленная работа красных маньяков по истреблению неугодных наций. Кажется, он не далек от истины. Так вот, у меня есть все основания думать, что Петри послал сэру Мэнстону рецепт своего препарата, поэтому я сейчас же отправляюсь в Ниццу, чтобы связаться с ним.— Бог знает, есть ли она у него, — сказал я, всматриваясь в лицо несчастного Петри.— На все воля Господа, Стерлинг. Теперь о деле. Я вернусь часа через два — за это время может произойти все что угодно. Петри нельзя оставлять одного ни на секунду. Вы должны, Стерлинг, сидеть рядом с Петри и ждать моего возвращения.— Я понял вас, мистер Смит. Вы можете на меня положиться.Он пристально посмотрел мне в глаза. Было что-то гипнотическое в этом пронизывающем взгляде.— Стерлинг, — сказал он, — вы вступаете в смертельную схватку с невероятно изобретательным и жестоким врагом. Запомните, до моего возвращения никто, ни единая душа не должна прикасаться к Петри… кроме сестры Терезы или доктора Картье.Его горячность поразила меня.— Могу ли я положиться на вас?— Целиком и полностью.— Ну что ж, Стерлинг, ваш ответ достоин Петри. Я отправляюсь сию минуту и молю Бога, чтобы сэр Мэнстон оказался в Лондоне.Он поднял руку, как бы отдавая прощальный салют неподвижно лежащему человеку, повернулся и вышел. ГЛАВА VIIПАЛЬЦЫ ЦВЕТА СЛОНОВОЙ КОСТИ В течение долгого времени после ухода Найланда Смита я ни на секунду не смыкал глаз. В голову настойчиво лезли мысли о событиях минувшего дня.В корпусе изолятора сейчас находилось шесть пациентов, но Петри была предоставлена отдельная комната, крайняя в левом крыле здания. В правом крыле такую же занимала сестра Тереза. Это было уединенное, тихое место.В коридоре послышались неторопливые шаги, и в палату вошла сестра Тереза — хрупкая, миловидная женщина с утомленным бледным лицом. Волосы ее покрывал белый накрахмаленный платок с вышитым красным крестом. Уверенно и совершенно бесшумно она приступила к своим обязанностям. Я смотрел на ее работу и удивлялся, как не раз удивлялся и прежде, отчего приходит к таким людям, как сестра Тереза, эта блаженная вера в Бога, которая поддерживает их в несчастьях и которая дает им силу не замечать повседневную суету со всеми ее хвалеными удобствами.— Вы не боитесь инфекции, мистер Стерлинг? — спросила она приятным грудным голосом.— Нисколько, сестра. В моей профессии я часто вынужден рисковать.— Чем же вы занимаетесь?— Я собираю экземпляры редких растений для Ботанического общества. Последнее время — орхидеи.— Это должно быть так увлекательно! Кстати, сейчас вы ничем не рискуете, на этой стадии болезнь не заразна.— Спасибо, меня уже предупредили.— Эта инфекция для всех нас такая новость; и как жаль, что доктор Петри стал ее жертвой. Вы видите?..Она показала на его лоб.— Стигмата?Сестра Тереза вздрогнула.— Нельзя так говорить, это нечестиво, — строго сказала она. — Доктор Картье называет такое пятно черной стигматой, Бог его простит.Она подошла поближе к больному.— Да, оно не увеличивается… Дай-то Бог, чтобы доктор Петри поправился — он замечательный человек. Вы не забываете смачивать ему губы? Я молюсь, чтобы Господь сохранил его для нас. Спокойной ночи, мистер Стерлинг. Позвоните мне, если я понадоблюсь.Она удалилась так же, как и вошла, бесшумно и деликатно, оставив меня наедине с моими мыслями. Странная каша варилась в моей голове! Как в тигле средневекового алхимика, мои мысли, распаленные воображением, плавились, теряя привычные очертания и подчиняясь мистическому закону трансформации, складывались в образ очаровательной Флоретты. Я наслаждался этими как бы без моего сознательного участия происходящими превращениями. Нежное обаяние ее юного тела, словно душистая роза, расцветало во мне. Но вдруг мороз пробежал по коже и ужас объял меня: я увидел, как полчища хищных и прожорливых чумных бацилл вгрызлись в ее улыбающееся лицо; и волшебная красота на моих глазах стала разлагаться; ее сильное тело забилось в корчах предсмертных судорог, и липкая пена запузырилась на лиловых губах.И сразу же я вспомнил о них, молодых и здоровых, крепких и работящих, застигнутых страшной чумой! Почему Найланд Смит настаивал на том, что между доктором Петри и безвестными докерами Лондонского порта есть какая-то связь? Что может быть общего между ними?Я посмотрел на осунувшееся лицо Петри. Одним из ужаснейших симптомов новой чумы было невероятно долгое по продолжительности состояние комы. Петри лежал, как покойник.К полуночи поднялся резкий порывистый ветер, спустившийся с альпийских отрогов. Сосны, которые почти скрывали мохнатыми лапами одноэтажное строение, принялись тяжко вздыхать и скрипеть мозолистыми стволами. Их размеренный стон, казалось, нашептывал нескладную странную рифму. «Флоретта — Дерсето»…Если старина Петри выберется из кризиса, сказал я себе, то завтра я встречу закат на пляже Сент-Клер де ла Рош. Возможно, о Флоретте у меня сложилось ложное представление. Даже если она и любовница какого-то Махди-бея, еще не все потеряно — она так молода!Не успел я укрепиться в своем решении, как вдруг новый звук нарушил покой больничной палаты.Тут было только одно окно, в торцевой стене здания, высоко под потолком. Я сидел в ногах Петри, и оно было как раз надо мной с левой стороны. Звук — чуть слышное поскребывание. — по-видимому, исходил из этого единственного окна.Я прислушался к шороху сосен. Может быть, сильный порыв ветра раскачал одну из веток, и она царапает стену. Но ветер, кажется, начал стихать, и шепот «Флоретта — Дерсето» стал едва слышен.Я поднял голову и посмотрел вверх…Из окна медленно выползала длинная желтая рука со скрюченными костлявыми пальцами. Она сделала какое-то странное хватательное движение и тут же исчезла!Я вскочил, как заяц, и вытаращил глаза. Сколько времени я сижу здесь? Пока я тут предаюсь печальным и фантастическим грезам, там, снаружи, творится что-то невероятное! Расторопное воображение мгновенно нарисовало перед глазами желтую дьявольскую физиономию, виденную мною на вилле «Жасмин», которая преспокойно рассматривала из окна происходящее в палате.Вероятно, некто из племени дакойтов, о котором упоминал Найланд Смит, — название смутно мне знакомое, хотя я никогда не бывал в Бирме, — ведет наблюдение за изолятором!Но чего он мог испугаться? Может быть, он не ожидал, что кто-то останется с Петри?Странно!Тайные враги доктора Петри? Неужели у этого добрейшего человека могут быть враги? Но кто и зачем с такой дьявольской настойчивостью стремится столкнуть его в могилу?Буквально перестав дышать, я вслушался в невнятное бормотание ночи. Но, кроме шума поскрипывающих сосен, я ничего не услышал. Представив себе высоту в двенадцать футов, на которой располагалось окно, я усмехнулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22