И потянулся за ним, приотстав на дистанцию видимости, неслышно ступая чуть ли не след в след. Следов-то, конечно, на асфальтированной, залитой водой дорожке не оставалось. Ни следов, ни листьев, ни спаренных сосновых иголок — все смывали свитые из струйных жилок ручьи. Куда ни глянь, повсюду шипело и пенилось, вскипая гневными пузырями, и хлюпанье шагов не достигало ушей. Только размытая, как сквозь матовое стекло, фигурка смутно маячила впереди.Когда вокруг сомкнулась колючая хвоя лесопосадок, Алексей стал понемногу нагонять торопливо подскакивающую тень. Если к тому моменту у него и созрели определенные планы, то он еще не осознавал их. Словно подстегнутый изнутри внезапным ударом, метнулся на боковую дорожку и кинулся в обход, слепо продираясь сквозь упругие ветки и тяжело увязая в набухшем песке.Что сказал он и что потом сделал, встретив спешащего человечка лицом к лицу, напрочь вылетело из головы. Будто это не он, а кто-то, непрошенно вселившийся в его телесную оболочку, привел в движение мышцы рук и лица, почти насильно заставив повиноваться приказу. Какому именно? Этого он не понял ни тогда, ни после. Крайностей он, во всяком случае, никак не хотел. И если бы в то мгновение безумного забытья старичок не проявил неожиданную строптивость и не кинулся на слегка ошарашенного Алексея с раскрытым зонтом, все, наверное, разрешилось бы немного иначе…Придя в себя, Алексей непонимающе уставился на затоптанный песок, который медленно расправлялся под белой пряжей очистительного дождя. Пусто было на берегу, и внизу под обрывом одичало катились взбаламученные валы. Он машинально отер расцарапанную острием зонта щеку, зализал ссадину на костяшках сведенных судорогой пальцев. Удивленно уставившись на кожаный бумажник с крокодильими пупырышками, неведомо как очутившийся в чугуном налитых руках, осуждающе покачал головой.«Это не я!» — встрепенулся в нем перепуганный голосок, но оборвался на лопнувшей, как струна, полуноте.Затравленно оглянувшись, он спрятал бумажник, подобрал сломанный зонт и зачем-то принялся уминать взрыхленный песок, не понимая еще, что вода и так разгладит предательские борозды. Заметив откатившийся к деревцу браслет, вмятый в опавшую хвою, он вытащил блестящую змейку и, не глядя, сунул в карман.Ознобным ветром продуло лесок. Слегка ослабевший ливень припустил с новой силой. На обратном пути в поселок Алексей не встретил ни единого человека.Затворившись на все засовы, он торопливо разжег печурку и собрался было порубить топором зонтик, но вспомнил про металлический каркас. Пошвыряв в огонь сорванные клочья ткани, скрутил стержень и смял спицы, решив закинуть уродливое сплетение металла в озеро. Конечно, не в том месте, не там, а где-нибудь подальше. Бумажник, сберкнижку и паспорт, в который даже не заглянул, он протолкнул кочергой в самый жар топки. Оставался браслет с красным камнем, сделанный из незнакомого серебристо-зеленого сплава. По рассказам бывалых зеков Алексей знал, что обычно заваливаются именно на таких мелочах. Но камня с незнакомыми буквами — вроде бы русскими и нерусскими одновременно — стало жалко, хотя он и не знал, куда и как его можно приспособить. Поковыряв кухонным ножом, ловко выцарапал камень, слегка выщербив край, и одним ударом расплющил чешуйчатого гада, полурыбу-полузмею.Алексей если и думал тогда о чем-то, то только о том, что надо было окончательно рехнуться, чтоб вляпаться в «мокрое» дело из-за полутора тысяч, разом порушить надежды на какую-то новую жизнь. Следовало затаиться и выждать. Если все действительно прошло вчистую, то у него есть шанс благополучно выскочить.Дабы не привлекать к дому излишнего внимания, он плеснул в печку из кружки и разворошил дымящиеся уголья. Затем крадучись выбрался на улицу — запереть ставни. Начинался новый период дневной спячки, сумеречной змеиной активности. За целую неделю его так никто и не потревожил. Работы вокруг почти прекратились. За кольчужной завесой осадков, давным-давно перекрывших всю годовую норму, канули в небытие и последние следы. Уже никто не смог бы прочитать оставленные на песке письмена.Алексей не умел долго размышлять об одном и том же. Даже рисуя планы на будущее, ленился продумывать их. до конца, шаг за шагом. Его мысли были коротки и неглубоки, поэтому они легко забывались, когда он хотел о чем-то забыть. Так было проще, спокойнее — представить когда-то бывшее вовсе небывшим, убаюкивая память туманными образами неземной красоты женщин и никогда не виданных городов.Промучившись в первую ночь, он хорошо отоспался после полудня и затем уже исправно укладывался на боковую с каждым новым рассветом. Его не терзали непрошенные сновидения, дыхание было безмятежным и ровным.А в следующую пятницу нагрянул патрон с Альбиной и прочими, среди которых Алексей знал лишь композитора с волосами до плеч и «зава» ремстройконторы. Вкусных вещей понавезли видимо-невидимо: и ветчину, и горячего копчения осетрину с янтарным жирком, и огурчики, и грибочки — чего только там не было. Потчуя дорогих гостей, Протасов разрезал пополам подогретые на печке калачи и густо намазывал их паюсной, блестящей шевровым лоском икоркой…Какие глупости он нашептывал Альбине, когда все разъехались, какие обещания и уговоры твердил, вспоминать было и вовсе ни к чему. Зря, наверное, он раскукарекался про Тюмень, которую и в глаза не видал, про трубы большого диаметра и заработок в шестьсот рублей. И ее с собой звать было совершенно ни к чему, тем более, что он туда и не собирался. Она только подхихикивала в ответ умудренным, все понимающим смехом и нашептывала:— Глупыш, глупыш…Правду сказала: глупыш и есть! Дарить ей ту каменную печатку никак не стоило. Хотя, конечно, какая-то память должна быть. Все должно завершаться красиво.Скорого завершения Алексей, впрочем, не ожидал, воображая картины на будущее одну слаще другой. Какникак, в его добровольное, хотя и вынужденное заточение Альбина внесла приятное разнообразие.Однако уже на следующий день, ближе к вечеру, он был разбужен треском подкатившего к самому резному крыльцу мотоцикла. Перебегая на цыпочках от одного занавешенного окна к другому, ему удалось рассмотреть сквозь щели милицейского лейтенанта в шлеме и сидевшего в коляске Архипа Ивановича, коменданта поселка.Лейтенант постучал затянутым в кожаную перчатку кулаком сначала в дверь, а затем и по ставням, но Алексей, само собой, не подал признаков жизни. Насколько он сумел разобрать, разговор вертелся вокруг его, Алеши, скромной персоны. Лейтенант все больше интересовался, что он за птица, откуда пришел и где может обретаться в данный отрезок времени. Но ни на один из вопросов комендант так и не смог ответить, потому что не знал о протасовском стороже практически ничего.Видел разок-другой, как тот тюкал топориком, а так, чтобы накоротке сойтись, ему без надобности. Мало ли их тут ошивается нынешним летом, шабашников?Лейтенант не стал спорить и по тому, как, резко включив зажигание, он рванул с места, Алексей догадался, что его положение хоть и трудное, но не пиковое. Пока!Поиск шел, что называется, вслепую. Искали не его персонально, а на всякий случай проверяли всех и каждого. «Очевидно, обнаружили труп», — рассудил Алексей.Как бы там ни складывалось, но не прислушаться к такому звоночку было нельзя. Дождавшись темноты, Алексей поспешил в сторону Калинина. Полоса сплошных ливней, слава тебе господи, прошла, и он без осложнений дотопал до четвертой от Синеди станции. Только там решился сесть в электричку, выскочив из кустов в самый последний момент.Освещенная редкими фонарями платформа отсвечивала ледяной пустотой: ни милиции, ни пассажиров. В облачных прорывах купалась промытая до блеска половинка луны. Тревожно гудели медные провода. Когда сомкнулись резиновые прокладки дверей, он облегченно перевел дух. В пустом вагоне дремал, полураскрыв рот, усталый железнодорожник. Глава тридцать втораяАБРАКАДАБРА По возвращении в Москву Березовский пригласил Люсина провести выходной день в подмосковном Доме творчества.— Нам нужно обстоятельно потолковать, — объяснил Юра. — Только где? Ляля, как назло, затеяла ремонт, что в наше время приравнивается к стихийному бедствию. Так что сам видишь, старик: деваться некуда.Люсин, недолго думая, согласился. Город купался в промозглом тумане, и непрошенно возникшая перед внутренним оком картинка погруженного в сон голого леса показалась необыкновенно заманчивой.Действительность, как и положено, не замедлила внести свою отрезвляющую поправку. Основательно прореженный лесной массивчик оказался мало приспособленным для элегических блужданий. На раскисших дорожках угрюмо блестела вода, местами подернутая ледяной пленкой. Пришлось отправиться на прогулку по асфальтированному шоссе, опасливо сторонясь пролетавших автомобилей, с шипением выплескивавших мутные лужи. Пахло прелью с легким привкусом бензина и болотной неизбывной сыростью. В непроглядном небе то и дело прокатывался гул взлетающих самолетов.— Зато к обеду будут пирожки с капустой, — попытался подсластить пилюлю Березовский, то и дело вырываясь вперед и угодливо оборачиваясь. — Вку-усные до невозможности!Люсин удовлетворенно кивнул. Он все равно не жалел, что вырвался на природу. Наташа готовила Тему к химической олимпиаде, и перспектива провести долгий день наедине с собственной персоной отнюдь не вдохновляла.— Как съездил, старик? — спросил он и, подобрав лежавший на земле прутик, со свистом рассек воздух. — По твоим восторженным междометиям я понял, что отлично.— Лучше не бывает! Однако твой несколько пренебрежительный скепсис подействовал на меня, как ушат ледяной воды. Судя по всему, я безнадежно опоздал и мои поиски тебе уже никак не нужны. Ты и без них все доподлинно знаешь. Верно?— Это как взглянуть, Юра. С сугубо оперативной точки зрения твоя готическая жуть может лишь помешать мне. К чему задуривать себе голову, так ведь? Но есть еще один аспект, нравственный, который неизбежно всплывет на передний план. Ты понимаешь меня? Солитов принадлежал к числу людей, чьи дела надолго переживают бренную, как ты говоришь, оболочку. Когда преступник будет задержан, справедливость восторжествует и все такое прочее, встанет вопрос о творческом наследии. Тогда и выяснится истинная цена твоих архивных находок. Вернее, настанет пора для таких вещей.— Сейчас они тебя не слишком волнуют? — обидчиво помрачнел Березовский, изнывавший от желания поделиться впечатлениями.— Боюсь, что ты меня просто не понял, Юрок, — поспешно поправился Люсин, словно вспомнив о чем-то важном. — Или же я плохо тебе объяснил. — Он достал сложенную вчетверо, изрядно помятую бумажку. — Это я специально для твоего архива захватил… Может, еще одну книжку сделаешь, чем черт не шутит?— Черт не шутит только огнем, — Березовский заинтересованно развернул листок с тускловатой фотографией и жирно набранным текстом.«Обезвредить преступника!» — так и хлестнули в глаза красные литеры заголовка.— Огонь, в котором обновляется природа, — неожиданно вспомнил Люсин где-то услышанные слова. — Время собирать камни, и время разбрасывать камни. Сейчас для меня нет ничего важнее… Ну как, нравится тебе этот выродок?— С виду даже не скажешь, что преступник, — покачал головой Березовский. — «Гажельников Алексей Николаевич, — прочитал он вслух. — Год рождения тысяча девятьсот пятьдесят второй, рост сто восемьдесят четыре…» Всесоюзный розыск?— Да, сегодня четвертый день… В ту ночь, когда ты поднял меня с постели…— Я звонил тебе целый день! — Березовский поспешно подхватил товарища под руку. — Каждые полчаса.— И не мог дозвониться, — понимающе кивнул Люсин, — потому что именно тогда водолазы обнаружили тело. Я вернулся домой часов в одиннадцать и сразу же завалился спать. Словно одурь какая-то накатила. Даже не знаю, как передать. Такого со мной давно не было. Все внутри содрогается, бьется, а прорваться сквозь могильное оцепенение не могу.— А тут я со своим звонком! Ты уж прости, старикан, ладно?— Да я не в упрек, Юрик. Просто хочу набросать обстановочку. Больно уж некстати ты вылез с очередной гипотезой. «Напиток императора Рудольфа», «Тайна мальтийских гроссмейстеров» — все это, конечно, очень мило и жгуче завлекательно, но, как говорится, в более подходящий момент.— Ты целиком и полностью прав. Но я же хотел как лучше… Постарайся и ты понять меня, мое состояние. Я тоже как в лихорадке горел. Тем более что, как и ты, шел по следам Георгия Мартыновича. Причем в самом буквальном смысле слова. Твоя идея поднять источники, которыми он пользовался, оказалась поистине гениальной. Мне понадобилось всего шесть дней, чтобы раскрыть реконструированную им рецептуру. Нет, ты как хочешь, но я должен все тебе рассказать! Причем немедленно, не сходя с места!— Я готов смиренно выслушать любую абракадабру. — Люсин сокрушенно махнул рукой. — Я так и не удосужился узнать, что это значит, хотя и беседовал с весьма компетентными людьми…— Именно в ней весь секрет, в этой самой Абракадабре! — Березовский решительно увлек Люсина на какой-то пустырь. — Погляди на такую штуку. — Очистив ребром ботинка клочок вязкой, как пластилин, земли, он подхватил осколок стекла и принялся вычерчивать букву за буквой, пока не обозначился прямоугольный перевернутый треугольник:
АБРАКАДАБРААБРАКАДАБРЛБРАКАДАБАБРАКАДААБРАКАДАБРАКААБРАКАБРААБРАБА
— И что бы это значило? —спросил Люсин.— Ага! — восторжествовал Юра. — Значит, задело все-таки за живое!— Задело не задело — не в том суть. — Люсин действительно почувствовал, как пробуждается, казалось, перегоревший интерес. — Смысла пока не вижу в подобных упражнениях.— Чтобы видеть, надо, как минимум, знать. Ну что ты, среднестатистический гражданин, знаешь об этом магическом слове? Для тебя оно не более чем синоним абсолютной бессмыслицы. Я правильно понимаю? Чепуха, белиберда.— А на самом деле?— В действительности же это одна из сокровеннейших формул алхимии.— Я так слышал, что заклинание в честь Абраксаса?— Ого, майор, вы делаете успехи!.. А Абраксас, по-твоему, что? — Березовский лукаво прищурился. — Ну-ка!— Сирийский или еще какой-то идол, — не слишком уверенно ответствовал Люсин. — Или нет?— Идол! Эх ты… Глаза б мои на тебя не глядели. А основополагающий принцип Василия Валентина не желаешь? Зон! Андрогин! — принялся вдруг выкрикивать Березовский с неистовой страстностью неофита. — Тебе хоть что-нибудь такие слова говорят, недоучка?— Сам-то давно таким умным заделался? — невольно улыбнулся Люсин. — Чего шумишь? Писательские мысли распугиваешь? — он кивнул на двух осанистых мужчин, заинтересованно наблюдавших за ними.— Пошли отсюда, — сразу же заторопился Березовский, затирая магический треугольник тяжелой от налипшей грязи подошвой. — Почвенная стихия.— Чего? — не понял Люсин.— Ладно, не стану тебя больше мучить, — явил нежданное снисхождение Березовский. — Сейчас я тебе такое покажу, что ты ахнешь! Только давай присядем на чуток, — он махнул рукой на бетонированное основание водокачки, маячившей в самом конце пустыря.В полном молчании они пересекли поросшее пожухлым бурьяном поле, изобильно усеянное битым кирпичом, и устроились возле сварной металлической вышки, окрашенной в ядовито-зеленый цвет.— Под сенью змия, — загадочно провозгласил Юрий, вытаскивая неразлучный блокнот. — Ознакомься, пожалуйста, с сей сигнатурой.Люсин непонимающе уставился на выписанные двумя аккуратными столбиками названия:
Adonis vernalis L. АдонисBerberis vulgaris L. БарбарисRosa gallica L. РозаAloe arborescens Mill. АлоэCalendula officinalis L. КалендулаAlthaea officinalis L. АлтейDatura stramonium L. ДурманArtemisia vulgaris L. АртемизияBetonica officinalis L. БуквицаRuta graveolens L. РутаAcorus calamus L. Аир
— Чуешь, чем пахнет?— Аптекой, — неудачно сострил Люсин. — Сушеной травой.— Сам ты треска сушеная! — вскипел Березовский. — Прочти как акростих, бестолковый!— Абракадабра?— Она самая! — Березовский торжествующе вырвал блокнот. — Хошь по-латыни, хошь кириллицей. Полное совпадение!— Ну-ка! — Владимир Константинович попытался вернуть сокровенный список. — Чего же удивляться, если все названия переводные?— Переводные? — Березовский ответил негодующим смехом. — А дурман? А буквица? Разуй очи, штурман! Аир тоже, по-твоему, переводное?— М-да, в самом деле, — Люсин тыльной стороной ладони отер увлажненное лицо. — Интересная пропись.— Ты хотя бы отдаленно догадываешься, что это за штукенция?— Если привычка мыслить логически мне не изменяет, то мы имеем дело с эликсиром Розенкрейца. Правильно?— И ты говоришь об этом так спокойно? — Березовский разочарованно пожал плечами. — Ну, знаешь, тебе ничем не угодишь!— Почему? Я же сразу сказал, что интересно… Дозировку тебе не удалось размотать? В порядке исторического интереса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48