Но Ливермор старался трезво смотреть на эту всеобщую эйфорию. Тщательнейшим образом изучив финансовую прессу и сопоставив эту информацию с полученной через свои разведканалы, он пришел к выводу, что американская промышленность и американские банки стоят на пороге катастрофы. Экономика попросту не может постоянно перегреваться — рано или поздно пар должен выйти наружу.
А это, по его предположению, могло означать начало грандиознейшей игры на понижение, которую когда-либо видел свет.
Первый сигнал поступил в сентябре 1929 года, когда в газетах появились сообщения, что Британия обеспокоена положением стерлинга. Слух о скандале с Хейтри дошел до Америки, и Ливермор заинтересовался, почему «Бэнк оф Ингленд» не помог Хейтри. Не захотел или не мог? Заинтригованный этим, он стал наводить справки через своих английских «агентов». Они сообщили, что в Британии пытались найти возможность поднять престиж фунта стерлингов. Это могло означать традиционное в таких случаях повышение учетных ставок «Бэнк оф Ингленд». Американский Федеральный резервный банк поднял свои учетные ставки на 1%, и британцам не оставалось ничего другого, как последовать этому примеру. А в этом случае поток английских денег на Уолл-стрит должен был иссякнуть. Следовало также ожидать, что британские держатели акций начнут массовые продажи акций. По мнению Ливермора, все это должно было привести к падению цен.
В это же время Ливермор узнал, что известный экономист Роджер У. Бэбсон собирался выступить со своим традиционным вступительным словом на ежегодном собрании «Нэшнл бизнес конференс». Ливермор знал, что Бэбсон, как и он сам, был «медведем» и в течение двух последних лет давал самые пессимистические прогнозы. Еще в 1928 году он заявил, что если Эл Смит и демократы придут к власти, то это приведет к серьезнейшему экономическому спаду. Однако Эл Смит и демократы не пришли к власти. К власти пришел Гувер и республиканцы. Поэтому пророчества Бэбсона не были приняты всерьез. Впрочем, разбирая свои досье, Ливермор мог заметить, что и в прошлом мрачные предсказания Бэбсона не пользовались особой популярностью. Но несмотря на то, что и сам он никогда не был склонен придавать значение пророчествам Бэбсона, он не мог не предположить, что в какой-то момент они действительно могут сбыться.
Обобщив всю эту информацию, Ливермор обратил внимание на то, что в последние несколько месяцев все газеты старались переплюнуть друг дружку, воспевая «лучшее из времен». Но все это уже несколько поднадоело, а никаких других новостей не намечалось. И если сейчас могло появиться что-то, что бы заставило газетчиков всей страны иначе взглянуть на это «лучшее из времен», то, по мнению Ливермора, такую роль способно было сыграть именно выступление Бэбсона.
Он посадил своих сотрудников на телефоны, и в редакции газет прошла «утечка информации» о том, что Бэбсон должен выступить с речью огромной важности. Как только машина была запущена и пресса встала на изготовку, Ливермор через своих брокеров по всей стране начал продавать акции.
К тому времени, когда Бэбсон вышел на трибуну, Ливермор уже продал акции на обшую сумму триста тысяч долларов.
Не прошло и получаса после того, как Бэбсон заявил собравшимся, что «рано или поздно наступит кризис, который поглотит основные капиталы и приведет к падению барометра Доу Джоунса на шестьдесят — восемьдесят пунктов», как печатные агентства уже сообщали по всем видам связи: «Экономист предсказывает падение фондовой биржи на шестьдесят — восемьдесят пунктов!»
Ливермор продолжал продавать.
Эти новости появились практически во всех дневных газетах и прозвучали практически во всех радиопрограммах.
Он продолжал продавать вплоть до самого прекращения торговли, а к этому времени другие экономисты выступили с упреками и резкими выпадами в адрес Бэбсо. на и его сверхразрекламированной речи. На следующее утро Ливермор выкупил обратно все акции, которые про дал накануне. Через несколько дней на бирже все встало на свои места. Так Джесс Ливермор провернул еще одн из своих блестящих комбинаций.
Затем наступил октябрь.
Первый взрыв, разорвавший биржу в клочья, гряну в четверг 24 октября.
Состояния рассеивались, как грибовидные облака.
Второй взрыв доконал ее во вторник 29-го.
Но Ливермор, подобно горстке других, уже давно все распродал.
Имея более чем достаточно денег, чтобы обеспечит себе весьма экстравагантную старость, он тем не менее остался в игре.
Но, к сожалению, его время прошло.
К 1930 году что-то в нем сломалось. Трудно сказат что могло произойти, но Джесс Ливермор начал теряя свое чутье. Возможно, на него таким образом повлиял возникшие семейные проблемы. А может быть, как каждый великий спортсмен, он просто прошел свой пик вслед за которым всегда идет катастрофический спад. Кто знает? Впрочем, так ли это важно? Просто велит «медведь» внезапно впал в зимнюю спячку.
К концу 1931 года половина его состояния улетучлась.
К 1933 году не стало и второй половины.
Около 30 миллионов долларов было потеряно на «верных» делах, где, казалось, проигрыш был невозможен, делах, подобных тем, которые он с блеском обделывал прежде…
К тому времени Комиссия по ценным бумагам и биржам изменила многие правила игры на понижение. Если раньше была установка «пусть остерегается покупатель», то теперь она превратилась в «пусть остерегается продавец». Это и подкосило Ливермора.
К 1934 году он спился. От прежнего Ливермора осталась лишь тень. Он был растерзан биржами и брошен на потеху старым врагам. Денег у него уже не осталось совсем. 4 марта 1934 года он объявил о банкротстве. Его долги составляли 2,26 миллиона долларов, тогда как его имущество оценивалось в 184 тысячи, и даже эта цифра была небесспорна.
Едва перебиваясь с хлеба на квас, он сумел 1940 году издать книгу «Как вести торговлю на бирже». Но он явно опоздал с этим на десяток-другой лет. В его лучшие годы она могла бы принести миллионы. Но кому нужны советы неудачника? Книга с треском провалилась. В ноябре того же года он зашел в мужской туалет отеля «Шерри Низерлэнд», вынул из кармана пистолет и выстрелил себе в голову.
Он оставил записку: «Моя жизнь не удалась».
Алек Хэрбедж.
Яркое угасание
Когда-то Алек (или Алекс) Уильям Хэрбедж владел замком в Шотландии, поместьем «Саттон Мэйнор» в Англии и землями, на. которых паслись его стада. Он имел доступ к людям с высоким положением и сказочную коллекцию произведений искусства.
Теперь от всего этого ничего не осталось.
А если и осталось, то надежно спрятано.
Будет ли когда-нибудь найдено, зависит от британских и американских судов и от тысяч частных лиц, пытающихся все это найти.
Разыскивается более шестидесяти девяти миллионов долларов.
Хэрбедж родился в 1930 году. Его называют «толстяком», потому что в разное время он весил 350, 400, а то и 450 фунтов.
Это соответствует двадцати четырем, двадцати восьми или тридцати двум стоунам.
Он основал «Ай-эм-эй-си экономик энд Файнэншл ревью», под эгидой так называемого Ватманского института стратегических экономических исследований и группы компаний «Капримекс».
Он занимался товарными операциями.
По крайней мере, так он утверждает.
Но по этому поводу есть сомнения.
Хэрбедж считает Себя жертвой. Он говорит, что все его проблемы в те времена, когда он еще имел свои шестьдесят девять миллионов, заключались в том, что он был бельмом на глазу истеблишмента.
«Поскольку я закончил хорошую частную школу, считалось, что я должен присоединиться к истеблишменту, а не „раскачивать лодку“, как они выражаются. А я, со своей стороны, всегда стремился бороться с истеблишментом. Особенно когда, окончив колледж по классу дирижирования, я понял, что не смогу зарабатывать этим на жизнь».
Впрочем, в архивах колледжа «Уитгифг», где он учился, нет никаких записей о том, что он его закончил. Никто там также не припоминает, чтобы он обладал выдающимися талантами — музыкальными или какими-нибудь другими. Завершив учебу, Хэрбедж нашел место продавца грампластинок в компании «Декка», а в двадцать один год открыл собственное дело.
«Именно тогда я впервые столкнулся с истеблишментом. Выяснилось, что „Декка“ и „И-эм-ай“ владели компанией „Фоногрэфик перформанс“, и если кто-то хотел, чтобы его пластинки звучали в эфире, он должен был передать им права на свой гонорар. Я решил, что этого не будет, и разорвал с ними отношения. Они заявили, что не дадут мне работать в этом бизнесе. Я продал свою компанию и через два года вернулся в бизнес в качестве представителя „Дойче граммофон“. Я впервые вывел эту компанию на английский рынок, чему, разумеется, там никто не был особенно рад».
По другой версии (естественно, не его собственной) дальше события развивались так: Хэрбедж и «Дойче грамофон» разошлись во мнениях относительно его чересчур конспиративного стиля ведения бухгалтерских книг, и «Дойче граммофон» не слишком вежливо указала ему на дверь.
После чего он объявился в Борнмуте с компанией под названием «Мерчант гаранти траст».
«Я основал небольшую финансовую компанию. Пять лет все шло очень хорошо. Но потом мой самый крупный клиент разорился, и всему пришел конец. Это было примерно в 1963 году, и тогда у меня возникли первые серьезные неприятности. „Мерчант гаранти траст“ оказалась в долгу на пятьдесят „штук“, из которых я смог покрыть только сорок».
Согласно другим источникам, «Мерчант гарантии траст» разорилась, оставив после себя двести тысяч фунтов долга.
В том же 1963 году Хэрбедж основал «Бэнк оф Валетт». Офис банка располагался в Вест-Энде. Для привлечения клиентов там играла духовая музыка и подавался бесплатный кофе. В банковской деятельности Хэрбеджа участвовала также компания «Евротраст лтд.», через которую он предлагал своим банковским клиентам вкладывать деньги в «растущие акции ведущих европейских и английских компаний».
Банк ликвидировался в 1964 году.
«Евротраст» тоже.
«Это было очень трудное время. Я тяжело болел. Мое здоровье совершенно расстроилось. И когда я лежал в „Гайз хоспитал“, пришло сообщение, что я должен провести ежегодное общее собрание „Евротраст лтд.“. Выбрали время, нечего сказать! Врачи решили, что я не должен этого делать. Мне прислали письменное уведомление. Я ответил, послушайте, мне нужно ехать в Испанию на реабилитацию, разберемся, когда я вернусь. Штраф был всего пять фунтов. Короче, я уехал в Испанию. Пока я был там, я связался с солиситором и спросил, не может ли он все уладить, потому что я вернусь только через девять месяцев. А они сказали, мы не знаем, вернетесь вы или нет, и выписали ордер на мой арест, как будто я был беглым уголовником. И когда я вернулся, меня посадили только за то, что я не провел ежегодное общее собрание компании».
В судебных документах говорится, что он был приговорен к шести месяцам заключения. Но там говорится еще по крайней мере о трех нарушениях Закона о компаниях. Хэрбедж не только не провел ежегодное общее собрание — он обвинялся также в том, что не опубликовал бухгалтерский отчет и отчет о прибылях и убытках. Он отсидел четыре месяца, уплатил штраф пятьсот фунтов и триста фунтов судебных издержек.
Хотя его банковская деятельность продолжалась (он основал «Ландон дэнс студиоз», которая прекратила свое существование в 1965 году), продолжали расти и долги. И в 1965 году он объявил о банкротстве.
«Я вышел из тюрьмы и не мог взяться ни за какое дело. Каждый раз, когда мне удавалось что-то найти, появлялся официальный получатель долга и прикрывал лавочку. Я начал было издавать деловой бюллетень, но, услышав, что получатель меня разыскивает, уехал на острова Чэннел, куда не распространяется британская юрисдикция. Там они ничего не могли мне сделать. Дела пошли на лад. Я снял квартиру и маленький офис. Я провел там около шести месяцев, и вдруг однажды мне позвонили из банка и сказали, что официальный получатель сегодня утром заморозил мой счет. Он не имел права этого делать. Это противозаконно. Но ему это удалось».
На самом деле с согласия местных властей закон допускает подобные вещи.
«Я понял, что дальше так идти не может. А тут еще в „Таймс“ появилась большая статья против меня. Что-то вроде есть, мол, такой Алекс Хэрбедж, не восстановленный в правах банкрот, который открыл дело в Гернсли. Но в этом не было ничего противозаконного. Гернсли находился за пределами британской юрисдикции. Но я решил: хватит с меня этой проклятой Англии и всего, что с ней связано. Взял я с собой несколько „штук“, которые мне удалось заработать, собрал вещи и с~тправился в Цюрих. Там я снял однокомнатный офис на четвертом этаже и снова ударился в товарные операции».
В то время, по его словам, он начал работать со Ставросом Ниархосом и его людьми. Он ввел их в этот бизнес.
«Они ничего не понимали в этом деле. А я тогда весьма успешно, делал деньги на какао, меди, серебре и тому подобном. Эти греки были замечательными клиентами. У них было полно денег, и они рисковали как сумасшедшие. Я с ними отлично ладил. Мне всегда нравился средиземноморский тип. Это все было в 1967-1968 годах. Замечательное время. Верни Корнфилд процветал. Да и все остальные тоже. Я довольно хорошо знал Берии и решил, что мне не грех у него поучиться. И я уцепился за идею, что хорошо бы высвободить деньги, которые куча людей всадила в эти взаимные фонды. Я хотел открыть фондовую биржу для клиентов взаимных фондов в Германии и решился вложить двадцать пять тысяч фунтов в рекламную кампанию».
Его реклама появилась в газетах, и спустя несколько дней его офис был завален мешками с письмами.
«Через девять недель мы переехали в одиннадцатиэтажное здание и увеличили штат до двухсот человек. Мы получали от клиентов Корнфилда по два-три миллиона долларов в день. В это время в Штатах появились фонды без нагрузки, и мы говорили клиентам: послушайте, это же безумие отдавать 8,5%, когда мы можем подключить вас к таким фондам, у которых вообще нет нагрузок. И все это — за брокерский гонорар в 1,5%».
«Да, — вспоминает он, — это был фантастический бизнес. Что-то необыкновенное. Вообще, все тогда шло великолепно. Именно в то время я встретил свою теперешнюю жену. До этого я был дважды женат. Все шло очень хорошо до того самого дня, когда Корнфилд вдруг решил разориться. Или кто-то решил вытащить из-под него стул, что, наверное, ближе к истине. Мы могли бы выжить. Мы свернули операции, сократили расходы и так далее. Но близился конец 1970 года, и на НЙФБ акции упали на 250 пунктов. Все стали продавать свои акции, и каждый, кто имел отношение к взаимным фондам, стремился из них выйти. А деньги делаются не тогда, когда люди выходят из фондов, а когда они в них вступают».
А потом, в январе 1971 года, осматривая в Англии яхту, которую он собирался купить, Хэрбедж поскользнулся на сходнях и упал в трюм. «Когда через три месяца, после одиннадцати операций, я немного оправился, все было уже кончено. Мои адвокаты посоветовали моей жене ни о чем не беспокоиться, ухаживать за мной, а об остальном, мол, они позаботятся сами. И они позаботились — закрыли все, к чертовой матери, и приступили к ликвидации. Всем кредиторам было заплачено сполна. И даже остались кое-какие излишки».
Не совсем так. Он предпочел не упоминать, что его офисы в Цюрихе закрывала швейцарская полиция и что его компания лопнула, оставив пятьдесят миллионов фунтов долгу.
От также предпочел не упоминать, что за последующие четыре года лопнуло еще семь его новых компаний.
«К 1971 году у нас был некоторый капитал плюс довольно крупная страховка за то, что я потерял ногу. Я сидел в инвалидной коляске, и мне сказали, что я больше никогда не буду ходить и никогда не смогу работать. Но я мог водить машину, и мы разъезжали по Европе с инвалидной коляской в багажнике. Кроме того, у нас была яхта в Марбелла, и однажды мне неожиданно пришла в голову мысль, что на яхте я смогу научиться ходить, потому что там всегда есть за что ухватиться. Так я и сделал. На это у меня ушел год, но я заново научился ходить».
Он вернулся в Англию в конце 1973 года, потому что к этому времени деньги были на исходе.
«Я не мог работать, потому что был не в состоянии пройти больше трех-четырех шагов, и не знал, что делать. И тогда я понял, что могу зарабатывать деньги, только если опять стану издавать торговый бюллетень. Это и было началом компании „Капримекс“. Когда мы купили копировальную машину, моя жена спросила, что такое бюллетень и что я собираюсь с ним делать. Я ответил: подготавливаешь его, печатаешь, рассылаешь, а люди присылают тебе деньги. Она сказала, что я сумасшедший. Очень скоро выяснилось, что никто из моих бывших друзей в Сити не собирается расставаться с тридцатью пятью фунтами, поэтому мы купили старый справочник „Телекс директори“ и начали рассылать по сто экземпляров бюллетеня в неделю — мы не могли себе позволить тратить больше на почтовые расходы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42