И от этого злится, глупеет все больше. Действительно, как мальчишка! Такой задушевный, красивый, а ведет себя точно ребенок».Стало весело и легко на душе. Так весело и легко, как не было уже много дней.Не могла больше мучить Ваню. Тронула пальцем губчатый холодный лучик морской звезды, еще раз поблагодарила старшину за подарок, вместе с Ваней сбежала по тропке к воде.Ноги скользили по крутому извилистому спуску.Бородин хотел взять ее за руку, но вырвалась, ловко сбегала вниз. Бородин сорвал на бегу веточку ползучей березки.— Вместо цветка! — сказал Ваня. Воткнул веточку в петлицу Люсиной шинели. Задержал руку на ворсистом сукне, заставил ее замедлить шаг.Море ударялось о камни, взлетало косыми фонтанами, кропило лица освежающей влагой. Ваня взял ее за руку, крепко держал, помогал перепрыгивать с одного валуна на другой. Его шинель распахнулась, из-под жесткого меха шапки блестели счастливые глаза.Вот молодчина, что приехала! — говорил Ваня. — Только ты, Люська, признайся: специально из-за меня или просто случай вышел?Из-за тебя, ясно из-за тебя! — откликнулась Люся. — Понятно, если бы не американцы эти, не выбралась бы сюда. Военврач и то удивился, отговаривал…А зачем тогда с этим разведчиком играешь? — спросил Бородин. Его лицо потемнело, а глаза вдруг стали бесцветными, приобрели то бешеное выражение, которое так не любила Люся. — Смотри, Люська, в случае чего…Что «в случае чего»?А то, что этим не шутят. Даром, ты от меня далеко, если полюбишь еще кого, не пощажу ни тебя, ни его.Так-таки и не пощадишь? — смеялась Люся. Даже эти угрозы и радовали и смешили ее. Угрожает, ревнует, — значит, любит.Они остановились возле рогатой, выступающей в сторону моря скалы, присели на камень в подветренном месте. Ваня сжал ее плечи сильной и нежной рукой, поцеловал, так что стало больно губам.Не дразни ты меня, Люська! Я и так здесь тоскую. Такая война идет, а кругом камни да вода, и ни одного врага в глаза не видел.Уж очень ты воинственный, — сказала Люся. Было бесконечно приятно сидеть так, прижавшись к его груди, чувствуя его родные, робкие руки.Да, я воинственный, — сказал Ваня. — Мне бы сейчас летчиком или разведчиком быть.Обнимал ее все увереннее и крепче, все ближе надвигались затуманенные любовью глаза. Она сделала над собой усилие, вырвалась, встала.Ванечка, пора. Наверное, доктор меня ищет. Мы еще капитана не перевязали.Никто тебя не ищет, — привлек ее к себе Бородин. — Не слышала разве? Застрелился капитан.Застрелился?Точно. Ребята рассказывали, радиограмму передавали об этом. Побудь еще со мной.— Нет, мне пора, я озябла…Быстро пошла по берегу. Бородин нагнал ее, шел рядом,Меня майор, наверное, ищет, — сказала озабоченно Люся.Никто тебя не ищет. Эх, не хочешь остаться… Когда погуляем снова?Ваня, не нужно. Вот кончится война. Я тебе обещаю… Ни о ком другом не думаю, ты мой любимый.Когда окончится война?! Шутишь?Догнал, хотел обнять, задержать, но она уклонилась, взбегала по тропинке. Он поскользнулся, отстал. Люся не останавливаясь обернулась разгоряченным лицом, окинула его полным любви извиняющимся взглядом.— Не сердись на меня, Ваня… За ней захлопнулась дверь.Бородин остановился между домами. Тяжело дышал, почувствовал, как пробирает холодный ветер, как словно померк вокруг ясный осенний день.Агеева уже не было на скамейке. Из двери дома, где радиорубка, вышел приезжий политрук — сутуловатый, худой, в шапке-ушанке, надвинутой на прикрытые круглыми стеклами глаза.— Товарищ политрук, разрешите обратиться, — прозвучал за спиной Людова просительный голос.Валентин Георгиевич обернулся. Перед ним стоял стройный краснофлотец с юношеским румяным лицом, с сумрачным взглядом из-под сдвинутых напряженно бровей.— Обращайтесь, — сказал Людов.— Радист первого класса Бородин. Имею просьбу.— Слушаю вас, товарищ Бородин.Подал я докладную командиру батареи об отчислении меня на передний край, в части морской пехоты. Вполне здоров, сдал до призыва комплекс зачетов «Готов к труду и обороне». Перед войной был радистом эсминца, имел несчастье участвовать в самодеятельности корабля.— Несчастье? — удивился Людов.— Так точно. То есть сначала казалось мне все отлично, был списан в ансамбль песни и пляски, исполнял сольные номера. Да как началась война, понял: должен с оружием в руках бить врага. Просил об отправке на передовую, а угодил прямым курсом в эту дыру.Людов молча слушал, не сводил глаз с молодого, взволнованного лица.— Я, товарищ политрук, понимаю: начальству виднее, кого куда отправить. Только взяли бы вы меня в свой отряд.— А вместо вас кто останется, товарищ Бородин? — спросил Людов.— Подготовил я себе здесь смену. Дублер мой самостоятельную вахту несет, я его натаскал. Хоть командира батареи спросите.Замолчал, смотрел с тревожным ожиданием.— А вы сознаете, что жизнь разведчика — тяжелый, опасный труд, каждый день — встреча со смертью? Отнюдь не прогулки, товарищ Бородин!— Сознаю. Если нужно, жизнь отдам, под пытками слова не скажу.— Что ж, я подумаю, — сказал Людов. — Радисты нам в отряде нужны…Помолчал снова.Товарищ Бородин, у меня к вам встречная просьба. Не выясните ли, по какой программе идет сегодня Второй концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром?Второй концерт Чайковского? — переспросил удивленно.Да, в исполнении оркестра Московской филармонии. Объявлен несколько дней назад, но я запамятовал за всеми этими делами. И забыл попросить вахтенного радиста уточнить время передачи. — Командир разведчиков устало усмехнулся. —Я видите ли, большой любитель симфонической музыки и, если улучу нынче время…Есть, узнать, когда будет Второй концерт Чайковского, — сказал Бородин. Глава восьмаяПОКАЗАНИЯ МИСТЕРА НОРТОНА Когда Валентин Георгиевич получил радиограмму, уже кончался короткий осенний день. Лиловатые сумерки окутывали дома, снег подернулся серо-голубыми тенями.— Адмирал приказал мне, пока не прибудет к вам прокурор, провести предварительное дознание в связи со смертью капитана, — сказал Людов командиру батареи. — Прошу указать помещение, где можно поговорить с людьми.— А та каюта… — начал Молотков.Комната с телом капитана Элиота должна остаться в неприкосновенности до прибытия следственных работников.— Что ж, пойдемте, — вздохнул Молотков. — Может быть, пообедаете сначала?— Поем, если не возражаете, позже. Есть неотложные разговоры.Они вошли в теплый коридор.Краснофлотец с полуавтоматом стоял перед комнатой с телом Элиота.Молотков толкнул дверь в начале коридора, пропустил Людова вперед.— Расположился я было здесь сам, когда пустил американцев к себе… Да, видно, такая моя планида — кочевать с места на место…Лейтенант взял с полочки над койкой зубную щетку, тюбик с пастой, бритвенный прибор. Снял с вешалки полотенце.— Перейду на сегодня спать в экипаж. Располагайтесь за столом, товарищ политрук. Отдыхать можете на койке.— Думаю, дознание будет недолгим, — сказал Людов. — Побеседую с иностранцами и освобожу помещение. Можете оставить все, как есть.— Да нет, — вздохнул командир батареи, — освободите вы — подгребет прокурор, потом еще кто-нибудь из начальства. Я уж лучше прямо в кубрик… Вам нужны бумага и чернила? Вот они на столе.— Спасибо, — сказал Людов. Окинул взглядом помещение канцелярии. Кроме койки, покрытой серым байковым одеялом, здесь стояли несгораемый шкаф, стол у проклеенного бумажными полосами окна.Молотков закрывал окно хрустящей черной шторой затемнения.— Если не ошибаюсь, эта комната точно такая, как та, где скончался капитан Элиот? — спросил Людов.— Так точно, — откликнулся Молотков. — Все каюты здесь по одному стандарту.— А ключ от нее у вас в кармане? Вас не затруднит оставить его в замке?— Пожалуйста… — Молотков вынул ключ из кармана, вставил в дверной замок, взглянул, удивленно. — И вы тоже думаете запереться?— Нет, пока запираться не намерен. Но это весьма удачно… Не пригласите ли сюда мистера Нортона?— А мне присутствовать при разговоре?— В вашем присутствии необходимости нет. Разговор, как понимаете, будет вестись по-английски. В случае необходимости как могу с вами связаться?— Вот кнопочка звонка. Вызов дежурного по батарее. Он меня тотчас разыщет. На курорт пока ехать не собираюсь, — грустно пошутил лейтенант.— Более курортное место, чем здешние края, найти трудно, — подхватил шутку Людов. Снял шинель и шапку, стряхнул капли растаявшего снега.— Кстати, товарищ лейтенант, как могло получиться, что никто не слышал выстрела капитана Элиота?— Получилось это очень просто, — сказал Молотков. — Когда ведем зенитный огонь, все на боевых постах. В доме, стреляй не стреляй, никто не услышит. Покончил-то он с собой, наверно, во время тревоги.— А что, по-вашему, толкнуло его на самоубийство? Молотков пожал плечами:— Кто его знает.. Приняли мы их хорошо, гостеприимно, санитар руку ему осмотрел, положил в гипс. Правда, он что-то нервничал очень, негра к себе вызывал, кричал на него и на помощника. Естественно, расстраивался, что загубил транспорт. Но до такой степени расстроиться, чтобы пустить себе пулю в лоб… А вы что думаете, товарищ политрук?Об этом я сообщу вам несколько позже, — любезно сказал Людов. — Двое других где были во время тревоги?Очевидно, в убежище, в скалах. А когда заперся капитан, первый помощник пришел в кубрик, попросил там постелить койку.Замолчал, ждал: не будет ли еще вопросов. После паузы сказал:— Так я позову американца?— Пожалуйста, пригласите.Первый помощник капитана «Бьюти оф Чикаго» почти тотчас вошел в комнату, остановился у двери.— Присаживайтесь, мистер Нортон, сэр…Людов устало горбился над столом, но предупредительно встал, пододвинул стул.Нортон сел, повернул к Людову внимательное лицо.— Я доложил командующему о положении вещей, — сказал Людов. — Адмирал огорчен смертью капитана, выражает сочувствие.Нортон молча склонил высокий, бледный лоб.— Но координаты, сообщенные вами, неверны, — продолжал Людов.— Неверны?! — вскрикнул американец.— "Бьюти оф Чикаго" не могла потонуть в месте, сообщенном вам капитаном. В том квадрате Баренцева моря очень большие глубины и совсем нет рифов и скал. Предположить же, что судно потонуло от мины или от торпеды, тоже нельзя.— Почему же? — спросил Нортон. — Насколько я знаю, повреждения, получаемые торпедированным судном и судном, на всем ходу врезавшимся в камни, довольно похожи. Я не могу поклясться, что слышал взрыв, однако…В задумчивости он налег локтем на стол, подпер рукой подбородок, недоуменно смотрел на русского офицера.Нет, мистер Нортон, это предположение исключается тоже, — сказал Людов. — Как раз в квадрате сообщенных вами координат патрулировала наша подводная лодка. Наши подводники могли не заметить дыма и мачт «Бьюти», но несомненно уловили бы отзвуки взрыва, если бы таковой имел место.— Но капитан Элиот не мог дать мне ложные координаты! — сказал запальчиво американец. — Вы оскорбляете его память, сэр!— Я не хочу оскорбить память капитана, сэр, — отпарировал Людов. — Но есть поговорка: «Факты — упрямая вещь». Транспорт, который капитан Элиот должен был доставить в Мурманск, исчез. Капитан покончил самоубийством, сжег судовые документы. Как выясняется, он дал вам ложные координаты гибели «Бьюти оф Чикаго». Я не хочу пока высказывать никаких подозрений, но должен выяснить все обстоятельства дела. Хотите ли вы помочь мне в этом, мистер Нортон, сэр?Нортон сидел неподвижно. Медленно потер лоб ладонью. Вскинул на Людова прямой сосредоточенный взгляд:— Да, я понимаю вас. Я хочу вам помочь. Этот чудовищный поступок капитана — сожженные документы! Я хочу помочь вам и по долгу службы и глубоко уважая ваш храбрый народ, который так стойко отбивается от врага. Я отвечу на любые вопросы. Простите, не знаю еще, с кем говорю?— Я офицер морской разведки, моя фамилия Людов… Когда ночью перед самоубийством он не впустил вас в комнату, он объяснил почему?— Нет, не объяснил. Он только ругался, богохульствовал и требовал оставить его одного. Капитан был в каком-то исступлении после гибели корабля. После того как он выгнал меня, к нему пошел негр Джексон спросить, не нуждается ли он в чем-либо. Джексон доложил мне, что мистер Элиот не впустил его в комнату тоже.А позже Джексон не заходил к капитану?— Не знаю. Когда началась воздушная тревога, негр вышел из общей комнаты, где мы спали, и долго не возвращался.— Порванная Библия принадлежала капитану Элиоту?— Да. Вы, может быть, не знаете, что для капитанов наших судов Библия — необходимая книга. Кэптин заменяет на море капеллана, например, когда приходится совершать похоронный обряд.— Каковы были политические убеждения мистера Элиота?— Как вам сказать? — Нортон криво усмехнулся. — Боюсь, он не позволял себе роскоши иметь какие-то свои убеждения. Мы, соленые лошади, делаем то, что приказывает босс. Чем больше нам дают долларов, тем меньше у нас собственных убеждений.— Расскажите подробности аварии… Людов придвинул бумагу, взял карандаш.— Постараюсь рассказать все, что знаю…Нортон вынул из кармана пачку сигарет в лакированной обертке, вложил сигарету в мундштук, чиркнул спичкой.— Простите, я не предложил… — Он протянул Людову пачку. — Настоящий Честерфильд.— Спасибо, я не курю, — сказал Людов.— Завидую вам… — Нортон порывисто затянулся. — В день перед гибелью «Бьюти» мы с капитаном почти все время были на мостике вдвоем. Неоднократно принимали сигналы о вражеских подводных лодках. Была хорошая видимость, сравнительно спокойно, но к ночи поднялся нордовый ветер, волнение до пяти баллов. Мы почти падали от усталости, проводя на мостике за сутками сутки. Восточнее острова Ян-Майен капитан решил обсушиться и поспать, оставив на мостике меня одного.— На каких координатах это было, не уточните ли, сэр?— Пожалуйста… — Нортон назвал координаты. — Я как раз перед этим занес их в судовой журнал… Не прошло и часа, как капитан снова взошел на мостик. «Дьявольская темнота, Нортон, в этих широтах, — сказал капитан. — Не могу больше лежать в каюте, когда вокруг бродят их перископы». Он взглянул на меня в синем свете лампочки у нактоуза. Я почти спал стоя, у меня, верно, был очень измученный вид. «Живо вниз — и спать, пока не позову вас!» — зарычал на меня капитан. Бедный старик, При его невозможной манере разговора у него было доброе сердце! Я хотел остаться, но он буквально прогнал меня в каюту.Нортон замолчал, заново переживая все испытанное в ту ночь.Когда я добрался до койки, повторяю, я почти валился от усталости с ног. И не только от усталости — качка усиливалась. Помню, как я танцевал по каюте, стараясь снять мокрые сапоги. Я переоделся в пижаму. Может, это было глупо в условиях похода, но я не раздевался уже пятые сутки, хотелось по-настоящему отдохнуть. Эта пижама так и осталась на мне…Мне рассказывали подобравшие вас, — сказал Людов.— Да? Они заметили на мне пижаму? Людов кивнул.Я задремал, — продолжал Нортон, — и следующее, что помню, меня с силой подняло в воздух, выбросило из койки, ударило о переборку. Я почти потерял сознание от боли. Слышал топот многих ног над головой, крики, заглушавшие грохот шторма. На мостике стоял капитан Элиот. Не забыть его лица с влажными, воспаленными глазами. «Они подстерегли нас, Нортон! Проклятые, подкараулили нас, „Бьюти“ идет ко дну!» — прокричал капитан. Палуба накренилась, на мостике было трудно стоять. Команда спускала шлюпки.Простите, как погружалась «Бьюти»: носом или кормой? — спросил Людов.Нортон взглянул недоуменно. Он был весь во власти страшных воспоминаний.Носом или кормой?.. Позвольте… Она погружалась кормой… — Он замолчал, как будто сбитый вопросом с толку.А каков был характер разрушений?Характер разрушений? — повторил Нортон.Да, характер разрушений на судне. Все же ваше мнение, транспорт был торпедирован или наскочил на мель?Нортон помолчал, устремив на Людова взгляд своих полных смущения глаз.— Сэр, хочу быть вполне откровенным. Я не знаю, какого рода повреждения были на «Бьюти»… Началась паника. Это повредит моей карьере, повредит памяти капитана Элиота, но нам было не до того, чтобы устанавливать, отчего произошла катастрофа.— Вы хотите сказать, что вам, первому помощнику капитана, даже не пришла в голову мысль бороться за жизнь корабля?Держа слегка дрожащими пальцами, Нортон раскуривал новую сигарету.— К сожалению, сэр, это так. Я еле двигался после удара о переборку. — Он вдруг понизил голос, приблизил к Людову костистое, щетинистое лицо. — И я не хочу позорить капитана Элиота! Но у него был один порок. Порок, свойственный, к несчастью, большинству моряков. Он много, неумеренно пил во время похода.— И он был пьян в момент аварии?— Да, он был пьян, хотя держался на ногах тверже меня. «К шлюпкам, сэр, вы забыли свои обязанности!»— закричал он, когда я взбежал на мостик. Я взглянул в сторону шлюпок, матросы не справлялись со спуском, я бросился туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15