Вся его жизнь была построена на принципе подчинения старшим по званию — и это давало о себе знать.
— Не валяйте дурака, Данко. Данко нехотя протянул пистолет. Доннелли передал его Стоббзу.
— Теперь относительно вас, Ридзик.
— Да, сэр?
— Я просил вас присматривать за нашим другом. Я говорил, что не хочу, чтобы он маршировал по улицам, словно отряд Красной Армии — или я этого не говорил?
— Великие слова, сэр.
Когда Доннелли приходил в ярость, речь его становилась тише, но каждому было ясно, что он зол, по-настоящему зол.
— Оставьте это дерьмо, Ридзик. Я сказал, что дам вам возможность участвовать в этом деле — и я дал. Но стоит оставить вас без контроля, как у нас сразу же вся жопа полна русских трупов.
— Сэр, кажется, не стоит обвинять меня в смерти Тата…
— Заткнитесь. В чем хочу, в том и буду обвинять. Ясно?
— Сэр! — воскликнул Ридзик тоном, присущим скорее новобранцу.
— Отлично. И я хочу, наконец, чтобы вы представили мне отчёт. Я хочу, чтобы вы на бумаге представили мне всю эту ахинею — и хочу, чтобы вы сделали это к десяти часам утра. Мне нужно знать о любом малейшем движении, которое вы с Данко проделали.
Ридзик сомневался, что сможет сделать это без ущерба для поисков Виктора Росты. Если Доннелли узнает обо всем, чем занимались они с Данко, Ридзик получит по заднице. Но, судя по лицу шефа, тот явно не был в настроении предаваться дискуссиям на сей счёт.
— Без проблем, — сказал Ридзик наконец, — Прямо сейчас берусь за дело, сэр.
— Хорошо, — Доннелли задержался в дверях. — И кстати, Данко, на вашем месте, я бы подтянул ремни парашюта. А то тут пара русских дипломатов явно хочет сшибить вас на землю.
Когда они вышли в коридор, Стоббз не мог удержаться, чтобы не вспомнить те слова, которые ранее в тот же день произнёс Доннелли:
— Выражаясь канцелярским языком, мы не можем не заметить тут негативных аспектов.
— Пожалуйста, Стоббз, — Доннелли провёл рукой по лбу, словно пытаясь прогнать головную боль. — Если Ридзик выпендрится ещё раз, он отсюда вылетает. И после этого ему не позволят работать даже постовым на перекрёстке.
— Радостная весть, — ответил Стоббз.
— А где эти русские?
— В приёмной, внизу.
Степановичу с Муссорским вовсе не доставляло радости то, что их заставляют ждать, тем более что их оставляли в полном неведении относительно происходящего. Ведь это именно они привыкли скрывать всяческую информацию, а теперь как раз с ними-то и начинали играть в прятки.
Доннелли решил показать себя истинным дипломатом:
— Добрый вечер, джентльмены. Чем могу быть вам полезен?
К тому времени Григорий уже слегка подрастерял своё тщательно взлелеянное американо-подобное хладнокровие.
— Мы не можем обнаружить советского гражданина, капитана Данко. Но нас уведомили, что он работает с одним из ваших офицеров.
Тут вмешался Степанович:
— Он не уполномочен вести это расследование. Ему приказано было вернуться в Москву ещё утренним рейсом. Доннелли состроил удручённую мину:
— Мне охренительно жаль огорчать вас, ребята, но капитан Данко является свидетелем убийства работника чикагской полиции. И он не может уехать без нашего на то разрешения.
Степанович перешёл чуть ли не на крик, словно полагая, что сможет вогнать в трепет пару американских полисменов одною лишь силою своего голоса:
— По приказу Советского посольства, он должен отправиться в Москву завтра же утром. Неисполнение этого приказа приведёт к серьёзным дисциплинарным последствиям для него. Спасибо, командир, — и рот дипломата захлопнулся с таким стуком, словно губы его были отлиты из стали.
Русская парочка, оттолкнув полицейских, гневно покинула помещение.
— Ишь ты, осерчали, — сказал Доннелли.
— Хотите, чтоб я подключил к этому госдепартамент? — спросил Стоббз.
Доннелли посмотрел на него, как на сумасшедшего.
— И чтобы ещё пара засранцев влезла в это дело? Нет уж. Хватит и тех, что есть.
* * *
Сидя в автомобиле Ридзика, Данко усиленно размышлял, пытаясь припомнить хоть какой-нибудь след, который позволил бы продолжить расследование. Впрочем, Ридзик уже все обдумал.
— Сдавайтесь, Данко. Снова мы на пустом месте. Никаких следов, приятель. Ничего. Дело провалилось, и мы снова на нуле. И все благодаря вам и вашим «русским методам».
Данко не взволновали эти слова.
— Почему вы соврали Доннелли из-за меня? Ридзик пожал плечами:
— Вы же спасли мою жизнь. А вообще, было бы очень стыдно, если б меня прихлопнул этот переодевашка. Что бы подумала моя мама, — он полуобернулся и бросил взгляд на Данко. — Но позвольте сказать вам, что потом вы вели себя как настоящий дурак.
— Принимаю ваши благодарности. А теперь мне нужен пистолет.
Ридзик засмеялся и возвёл очи к небу:
— Только вы его не получите. Смотрите, — продолжал он, стараясь говорить помедленнее, — если я дам вам оружие, мне крышка. Стоббз ждёт не дождётся того момента, когда сможет написать приказ о моем увольнении, а Доннелли всегда готов подписать его.
— С командиром Доннелли я сам столкуюсь. Ридзик не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать.
— Неужели? Да он же просто чёртова газонокосилка. Не льстите себя надеждой, что с ним столкуетесь. Он крутой и твёрдый полисмен.
— Он держит рыбок.
— Ну, уж рыбки, по крайней мере, лучше, чем какой-нибудь сраный попугай.
«И что за хренотень я болтаю», — подумал Ридзик.
— Вы же говорили, что ничего не имеете против попугаев, — Данко, как видно, по-настоящему обиделся.
— Ладно, ладно, — Ридзик сунул руку в отделение для перчаток и выволок оттуда огромный револьвер. — Вот, — он протянул его Данко. — Поздравляю. Теперь у вас в руках самое мощное из ручного оружия в мире.
Данко оглядел револьвер и взвесил его на руке, примериваясь к тяжести. Оружие было прекрасное — это было видно. Только он вовсе не был уверен, что Ридзик сказал ему правду.
— Самое мощное ручное оружие — это советский Подбирин 9, 2 миллиметров .
— Будьте посерьёзней, товарищ. Всем известно, что первенство в этом деле держит Магнум 44. Данко защёлкнул барабан.
— В следующий раз вы ещё станете доказывать мне, будто это американцы изобрели телефон.
В Москве это, наверно, вызвало бы бурю смеха. В Чикаго такая фраза повлекла за собой лишь долгий недоумевающий взгляд Ридзика. Он нахал на стартер и автомобиль рванулся с места.
— Трудно поверить, — пробормотал Ридзик, качая головой.
Глава 9
Придерживаясь того правила, что полицейский никогда не бывает мокрым и голодным, Ридзик остановил машину возле одной из круглосуточных закусочных и рванул сквозь дождь в тёплый и безопасный закуток заведения. Он был измучен, зад болел, а его ещё ожидала куча незаполненных бланков. Данко тоже выглядел устало, но теперь и он оказался голодным, так что просто жевал свой чизбургер, наблюдая как его несчастный партнёр стонет над бумажками.
Ридзик разложил бланки перед собой, так как понимал, что если собирается сегодня ночью ещё и поспать, а к десяти утра сдать отчёты, то пора начинать.
— Не знаю, как там у вас, ребята, — сказал Ридзик, перелистывая бланки, — но здесь, в добрых старых Штатах, каждый раз, когда что-нибудь случается — ну просто любая мелочь, — то приходится приниматься за канцелярщину.
Данко что-то хрюкнул, продолжая есть.
— Вы так считаете? — сказал Ридзик кисло. — Нужно сдать отчёт о местонахождении, предварительный отчёт, потом отчёт о собственно случившемся, потом заполнить анкету для следственного отделения. А потом ещё большой рапорт о ведении дела, который к тому же нужно напечатать на машинке в трех экземплярах, что особенно забавно, знаете ли, потому что я не умею печатать.
Он сгорбился, сжимая в руках чашку кофе. Молодая и прелестная официантка, в тесной мини-юбке, из той породы женщин, которые при нормальных обстоятельствах мгновенно разогнали бы у Ридзика всякую грусть, подплыла к их столику, предлагая подлить кофе.
— Ну, ребятки, как с утра пораньше идут дела?
— Грандиозно. Меня швырнули о кофейный стол и воткнули в задницу лошадиную иголку.
— Очень жаль слышать такое, — она потянулась к чашке Ридзика, но тот схватил её за руку.
— Мадам. Я только что добился идеального цвета своего кофе. И это единственное, что я смог сделать ради себя.
Она оглядела его с головы до ног:
— Могу поверить, — ответила она. Ридзик не любил людей, которым так весело в полчетвёртого утра. Он снова вернулся к своим бланкам.
— А вы, кажется, расстроены, — заметил Данко. — Даже не взглянули на её попку.
— А вы кто такой? Братья Джойс?
— Но у того травести вы от зада взгляд не могли отвести.
Ридзик не поднимал взгляда.
— Е… я вас, Данко.
— Это комплимент?
Ридзик решил, что порою было бы предпочтительно, чтобы у Данко отсутствовало чувство юмора. Он решил игнорировать Данко. Ридзик вытащил шариковую ручку и начал писать предварительный отчёт, что есть сил старясь вести себя так, словно Данко нет и в помине.
Данко откусил очередной гигантский кусок чизбургера и стал рассматривать происходящее в ресторане. Пригляделся к попке официантки. Попка была чудесная.
Ридзик что-то пробормотал, отпил кофе и взглянул на часы.
— Отличные у вас часы, — сказал Данко.
— Спасибо.
— Очень дорогие.
— Ага.
Ридзик снова стал писать, отрываясь только для того, чтобы глотнуть кофе. Данко опять нарушил молчание:
— Очень дорогие. Как вы могли себе позволить такие?
— Что?
— Часы. Это ведь «Ролекс», да? — у их майора тоже был «Ролекс».
— Ага. Я купил со скидкой. У меня двоюродный брат занимается их продажей.
— О!
Ридзик вернулся к работе. Он почувствовал, как Данко склонился ближе, наполовину сокращая расстояние между ними.
— Ради Бога, Данко, шестьсот пятьдесят долларов, без пошлины, автоматические, с указанием дня и даты, и идут с точностью до трех секунд в год — или что-то около того, — что приносит мне чёртову кучу пользы, потому что с этими вот отчётами я опоздаю дня на три, если вы не перестанете мне мешать.
— Я не собирался спрашивать вас про часы.
— Понятное дело, что нет. Вы хотели узнать, где тут можно по дешёвке прикупить видеомагнитофон, чтобы, воротившись в Москву, забраться в свою холостяцкую берлогу и смотреть, сколько влезет, «Броненосец Потёмкин».
— Я хотел сказать вам, что мы достанем Виктора, Ридзик.
Ридзик продолжал писать.
— Ясное дело. Я как раз подхожу сейчас к той части — она называется «Советские методы», — где эта девчонка возвращается и решает прокинуть Виктора, а не меня.
— Ключ. У нас же остался ключ.
— Ага, — пробормотал Ридзик. — Я это тоже сюда запишу. Да мы ведь этого засранца просто в угол зажали, — он поднял сердитый взгляд. — Я вам начистоту скажу, Данко: мой послужной список и так выглядит не больно здорово. А теперь, когда мы с вами поработали вместе, то глядишь, меня и вовсе отправят на улицу регулировщиком — (Ридзик не догадывался, что даже этот скромный пост будет закрыт для него.) — Не знаю, может, Галлахер был прав, может, я и не хочу возвращаться.
— Возвращаться откуда? Ридзик отмахнулся:
— Черт с ним. Забудем об этом. Данко отодвинулся:
— Понимаю. Не моё это дело, верно?
— Верно, — Ридзик снова взял ручку, но вместо того чтобы писать, стал играть ею, вертя между пальцев. — Что за дерьмо, — сказал он, наконец, — все остальные знают, могу и вам рассказать — только не сообщайте об этом в «Правду».
— Что случилось?
— У меня сейчас в отделении испытательный срок. Я должен следить за своей задницей на каждом шагу, иначе меня пошлют на хрен. Три месяца мне нужно быть помесью Бетмена и матушки Терезы. Но, как видите, начало вышло не больно замечательное, — он снова отпил глоток кофе.
— И как это произошло?
— Просто. Шесть недель я занимался слежкой за какими-то дерьмовыми ворами. Один парень тащил телевизоры с большим экраном из винного магазина на Южной Стороне.
Данко недоуменно глазел на него:
— У вас в России есть телевидение?
— Две программы.
— Грандиозно. Ну так вот, торчу я один в машине шесть недель подряд. Ничего не происходит. Этот долбоголовый, которого мы подозревали за телевизоры, просто торгует себе спиртным.
— Арестовали бы его по подозрению, — предложил Данко.
— Этого делать нельзя.
— Рассказали бы ему про Миранду — и потом арестовали по подозрению.
— Это тоже не выйдет.
— Арестовали бы за спиртное.
— Так он торговал легально.
— А…
— Ну и вот, как-то на сорок четвёртый день почувствовал я себя малость одиноко, — теперь, оглядываясь назад, он признал, что поступил весьма глупо. — И я пригласил свою подружку меня навестить. Лежим мы с нею, значит, на заднем сиденье и я аккурат учу её искусству любви, когда подымается буча. Не на сорок третий день, не на сорок пятый — не-е-ет, как раз на сорок четвёртый в 3 часа 45 минут дня. Наряд в формах налетает с переднего входа, а вся малина линяет с заднего — прямиком мимо меня.
— И что случилось? Даже в Советском Союзе коллега-милиционер не донёс бы о вашей этой… деятельности.
— И даже в Соединённых Штатах, Данко. Только дежурным следователем был тогда сержант Неллиган — вы знаете Неллигана. Ну, он и донёс на меня «за пренебрежение служебными обязанностями». На месяц меня отстранили от работы без оплаты, и вот теперь три месяца испытательного. Господи! — он допил свой кофе.
— А они поймали того долбоголового? — спросил Данко. Слово «долбоголовый» он собирался запомнить и потом посмотреть его в словаре.
— Ага. Парочку долбоголовых, — Ридзик помахал официантке пустой чашкой. — Эй, сладкощекая!
Официантка, не слишком восхищённая таким зовом, принесла кофе и наполнила чашку.
— Не переусердствуйте с дозаправкой, милая. Она поставила кофейник и вытащила счёт жестом полисмена, радостно выписывающего штраф за неверную парковку «феррари».
— Это все, сэр?
— Не знаю. Как вы, Данко?
— Я бы выпил чаю, пожалуйста.
— В стакане, — сказал Ридзик, — и с лимоном. Я прав? Данко кивнул, явно удивлённый, откуда это Ридзику известно, как русские предпочитают пить чай. Ридзик пожал плечами:
— Я смотрел «Доктора Живаго».
* * *
К рассвету пошёл сильный беспрерывный ливень. Казалось, что прошло уже несколько дней с тех пор, как они в последний раз были в «Гарвине». Туда захотел отправиться Данко, и Ридзик не мог винить его за это. Даже Ивану Грозному нужно немного поспать. Он притормозил у тротуара.
— Встретимся через пару часов, — сказал Ридзик.
— Хорошо.
Ридзика подобная роскошь в ближайшее время не ожидала. Он двинулся к центру города, моля Бога, чтобы удалось уговорить одного из ночных дежурных напечатать ему отчёт.
Портье в «Гарвине», спавший уткнувшись носом в стол, поднял голову, когда вошёл Данко, и обратил на него свой туманный взор.
— Сообщения есть? — спросил Данко.
Портье зевнул и потянулся. Стоя в нескольких шагах от него, Данко вдыхал запах его пота и застоявшуюся вонь сигаретного дыма.
— Ну, через полчаса мы выключаем горячую воду, если это вас волнует.
— Сообщения по телефону.
Клерк пошарил в ящике для ключей от номера Данко:
— Ага, есть вам послание. От какой-то юбки. Уверяла, что это срочно.
Он перебросил Данко смятый клочок бумаги. Данко схватил телефонную трубку и немедленно стал набирать номер.
— Будьте как дома, можете пользоваться телефоном, если это, конечно, местный…
На звонок ответила Кэт. Говорила она медленно и устало. Ещё один участник пьесы, не спавший всю ночь.
— Очень вовремя, — сказала она.
— Вы что хотели?
Кэт нервно облизала губы и попыталась собраться с мыслями. Оставался только один выход — продать все это дело русским.
— Слушайте, я не могу в этом участвовать, — страх прорывался в её словах, путая тщательно подготовленные фразы. — Если Виктор узнает… Вы обещаете, что…
— Что вы хотите? — прервал её Данко, отчётливо выговаривая каждое слово. Кэт сделала глубокий вдох:
— Я могу выдать вам Виктора, если вы пообещаете отпустить меня, когда все это кончится. Свободной и чистой. И без «может быть» или «посмотрим».
— Я не понимаю. Голос Кэт стал жёстким:
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы получаете Виктора, а я — свободу. Понятно? Свободу.
Данко на секунду задумался. Это дело. И если он не согласится, то потеряет эту девчонку, а как следствие, и свою последнюю связь с Виктором. Но, с другой стороны, он не мог говорить от имени американцев — и не мог обещать женщине свободу в обмен на Виктора. Впервые за все то время, что он провёл в Америке, Данко хотел, чтобы рядом оказался Ридзик.
Кэт снова нервно заговорила:
— Может, ты не понимаешь, старик, но я хочу получить возможность поступить правильно. Смотрите: город платит мне пять восемьдесят пять в час за обучение танцам детей, чтобы те не стали наркоманами. Виктор заплатил мне десять штук просто за то, что я вышла за него. Подсчитайте, — она не могла понять, почему изливает душу этому человеку, но не могла забыть и прошлой их встречи, когда именно ему, русскому, она поверила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Не валяйте дурака, Данко. Данко нехотя протянул пистолет. Доннелли передал его Стоббзу.
— Теперь относительно вас, Ридзик.
— Да, сэр?
— Я просил вас присматривать за нашим другом. Я говорил, что не хочу, чтобы он маршировал по улицам, словно отряд Красной Армии — или я этого не говорил?
— Великие слова, сэр.
Когда Доннелли приходил в ярость, речь его становилась тише, но каждому было ясно, что он зол, по-настоящему зол.
— Оставьте это дерьмо, Ридзик. Я сказал, что дам вам возможность участвовать в этом деле — и я дал. Но стоит оставить вас без контроля, как у нас сразу же вся жопа полна русских трупов.
— Сэр, кажется, не стоит обвинять меня в смерти Тата…
— Заткнитесь. В чем хочу, в том и буду обвинять. Ясно?
— Сэр! — воскликнул Ридзик тоном, присущим скорее новобранцу.
— Отлично. И я хочу, наконец, чтобы вы представили мне отчёт. Я хочу, чтобы вы на бумаге представили мне всю эту ахинею — и хочу, чтобы вы сделали это к десяти часам утра. Мне нужно знать о любом малейшем движении, которое вы с Данко проделали.
Ридзик сомневался, что сможет сделать это без ущерба для поисков Виктора Росты. Если Доннелли узнает обо всем, чем занимались они с Данко, Ридзик получит по заднице. Но, судя по лицу шефа, тот явно не был в настроении предаваться дискуссиям на сей счёт.
— Без проблем, — сказал Ридзик наконец, — Прямо сейчас берусь за дело, сэр.
— Хорошо, — Доннелли задержался в дверях. — И кстати, Данко, на вашем месте, я бы подтянул ремни парашюта. А то тут пара русских дипломатов явно хочет сшибить вас на землю.
Когда они вышли в коридор, Стоббз не мог удержаться, чтобы не вспомнить те слова, которые ранее в тот же день произнёс Доннелли:
— Выражаясь канцелярским языком, мы не можем не заметить тут негативных аспектов.
— Пожалуйста, Стоббз, — Доннелли провёл рукой по лбу, словно пытаясь прогнать головную боль. — Если Ридзик выпендрится ещё раз, он отсюда вылетает. И после этого ему не позволят работать даже постовым на перекрёстке.
— Радостная весть, — ответил Стоббз.
— А где эти русские?
— В приёмной, внизу.
Степановичу с Муссорским вовсе не доставляло радости то, что их заставляют ждать, тем более что их оставляли в полном неведении относительно происходящего. Ведь это именно они привыкли скрывать всяческую информацию, а теперь как раз с ними-то и начинали играть в прятки.
Доннелли решил показать себя истинным дипломатом:
— Добрый вечер, джентльмены. Чем могу быть вам полезен?
К тому времени Григорий уже слегка подрастерял своё тщательно взлелеянное американо-подобное хладнокровие.
— Мы не можем обнаружить советского гражданина, капитана Данко. Но нас уведомили, что он работает с одним из ваших офицеров.
Тут вмешался Степанович:
— Он не уполномочен вести это расследование. Ему приказано было вернуться в Москву ещё утренним рейсом. Доннелли состроил удручённую мину:
— Мне охренительно жаль огорчать вас, ребята, но капитан Данко является свидетелем убийства работника чикагской полиции. И он не может уехать без нашего на то разрешения.
Степанович перешёл чуть ли не на крик, словно полагая, что сможет вогнать в трепет пару американских полисменов одною лишь силою своего голоса:
— По приказу Советского посольства, он должен отправиться в Москву завтра же утром. Неисполнение этого приказа приведёт к серьёзным дисциплинарным последствиям для него. Спасибо, командир, — и рот дипломата захлопнулся с таким стуком, словно губы его были отлиты из стали.
Русская парочка, оттолкнув полицейских, гневно покинула помещение.
— Ишь ты, осерчали, — сказал Доннелли.
— Хотите, чтоб я подключил к этому госдепартамент? — спросил Стоббз.
Доннелли посмотрел на него, как на сумасшедшего.
— И чтобы ещё пара засранцев влезла в это дело? Нет уж. Хватит и тех, что есть.
* * *
Сидя в автомобиле Ридзика, Данко усиленно размышлял, пытаясь припомнить хоть какой-нибудь след, который позволил бы продолжить расследование. Впрочем, Ридзик уже все обдумал.
— Сдавайтесь, Данко. Снова мы на пустом месте. Никаких следов, приятель. Ничего. Дело провалилось, и мы снова на нуле. И все благодаря вам и вашим «русским методам».
Данко не взволновали эти слова.
— Почему вы соврали Доннелли из-за меня? Ридзик пожал плечами:
— Вы же спасли мою жизнь. А вообще, было бы очень стыдно, если б меня прихлопнул этот переодевашка. Что бы подумала моя мама, — он полуобернулся и бросил взгляд на Данко. — Но позвольте сказать вам, что потом вы вели себя как настоящий дурак.
— Принимаю ваши благодарности. А теперь мне нужен пистолет.
Ридзик засмеялся и возвёл очи к небу:
— Только вы его не получите. Смотрите, — продолжал он, стараясь говорить помедленнее, — если я дам вам оружие, мне крышка. Стоббз ждёт не дождётся того момента, когда сможет написать приказ о моем увольнении, а Доннелли всегда готов подписать его.
— С командиром Доннелли я сам столкуюсь. Ридзик не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать.
— Неужели? Да он же просто чёртова газонокосилка. Не льстите себя надеждой, что с ним столкуетесь. Он крутой и твёрдый полисмен.
— Он держит рыбок.
— Ну, уж рыбки, по крайней мере, лучше, чем какой-нибудь сраный попугай.
«И что за хренотень я болтаю», — подумал Ридзик.
— Вы же говорили, что ничего не имеете против попугаев, — Данко, как видно, по-настоящему обиделся.
— Ладно, ладно, — Ридзик сунул руку в отделение для перчаток и выволок оттуда огромный револьвер. — Вот, — он протянул его Данко. — Поздравляю. Теперь у вас в руках самое мощное из ручного оружия в мире.
Данко оглядел револьвер и взвесил его на руке, примериваясь к тяжести. Оружие было прекрасное — это было видно. Только он вовсе не был уверен, что Ридзик сказал ему правду.
— Самое мощное ручное оружие — это советский Подбирин 9, 2 миллиметров .
— Будьте посерьёзней, товарищ. Всем известно, что первенство в этом деле держит Магнум 44. Данко защёлкнул барабан.
— В следующий раз вы ещё станете доказывать мне, будто это американцы изобрели телефон.
В Москве это, наверно, вызвало бы бурю смеха. В Чикаго такая фраза повлекла за собой лишь долгий недоумевающий взгляд Ридзика. Он нахал на стартер и автомобиль рванулся с места.
— Трудно поверить, — пробормотал Ридзик, качая головой.
Глава 9
Придерживаясь того правила, что полицейский никогда не бывает мокрым и голодным, Ридзик остановил машину возле одной из круглосуточных закусочных и рванул сквозь дождь в тёплый и безопасный закуток заведения. Он был измучен, зад болел, а его ещё ожидала куча незаполненных бланков. Данко тоже выглядел устало, но теперь и он оказался голодным, так что просто жевал свой чизбургер, наблюдая как его несчастный партнёр стонет над бумажками.
Ридзик разложил бланки перед собой, так как понимал, что если собирается сегодня ночью ещё и поспать, а к десяти утра сдать отчёты, то пора начинать.
— Не знаю, как там у вас, ребята, — сказал Ридзик, перелистывая бланки, — но здесь, в добрых старых Штатах, каждый раз, когда что-нибудь случается — ну просто любая мелочь, — то приходится приниматься за канцелярщину.
Данко что-то хрюкнул, продолжая есть.
— Вы так считаете? — сказал Ридзик кисло. — Нужно сдать отчёт о местонахождении, предварительный отчёт, потом отчёт о собственно случившемся, потом заполнить анкету для следственного отделения. А потом ещё большой рапорт о ведении дела, который к тому же нужно напечатать на машинке в трех экземплярах, что особенно забавно, знаете ли, потому что я не умею печатать.
Он сгорбился, сжимая в руках чашку кофе. Молодая и прелестная официантка, в тесной мини-юбке, из той породы женщин, которые при нормальных обстоятельствах мгновенно разогнали бы у Ридзика всякую грусть, подплыла к их столику, предлагая подлить кофе.
— Ну, ребятки, как с утра пораньше идут дела?
— Грандиозно. Меня швырнули о кофейный стол и воткнули в задницу лошадиную иголку.
— Очень жаль слышать такое, — она потянулась к чашке Ридзика, но тот схватил её за руку.
— Мадам. Я только что добился идеального цвета своего кофе. И это единственное, что я смог сделать ради себя.
Она оглядела его с головы до ног:
— Могу поверить, — ответила она. Ридзик не любил людей, которым так весело в полчетвёртого утра. Он снова вернулся к своим бланкам.
— А вы, кажется, расстроены, — заметил Данко. — Даже не взглянули на её попку.
— А вы кто такой? Братья Джойс?
— Но у того травести вы от зада взгляд не могли отвести.
Ридзик не поднимал взгляда.
— Е… я вас, Данко.
— Это комплимент?
Ридзик решил, что порою было бы предпочтительно, чтобы у Данко отсутствовало чувство юмора. Он решил игнорировать Данко. Ридзик вытащил шариковую ручку и начал писать предварительный отчёт, что есть сил старясь вести себя так, словно Данко нет и в помине.
Данко откусил очередной гигантский кусок чизбургера и стал рассматривать происходящее в ресторане. Пригляделся к попке официантки. Попка была чудесная.
Ридзик что-то пробормотал, отпил кофе и взглянул на часы.
— Отличные у вас часы, — сказал Данко.
— Спасибо.
— Очень дорогие.
— Ага.
Ридзик снова стал писать, отрываясь только для того, чтобы глотнуть кофе. Данко опять нарушил молчание:
— Очень дорогие. Как вы могли себе позволить такие?
— Что?
— Часы. Это ведь «Ролекс», да? — у их майора тоже был «Ролекс».
— Ага. Я купил со скидкой. У меня двоюродный брат занимается их продажей.
— О!
Ридзик вернулся к работе. Он почувствовал, как Данко склонился ближе, наполовину сокращая расстояние между ними.
— Ради Бога, Данко, шестьсот пятьдесят долларов, без пошлины, автоматические, с указанием дня и даты, и идут с точностью до трех секунд в год — или что-то около того, — что приносит мне чёртову кучу пользы, потому что с этими вот отчётами я опоздаю дня на три, если вы не перестанете мне мешать.
— Я не собирался спрашивать вас про часы.
— Понятное дело, что нет. Вы хотели узнать, где тут можно по дешёвке прикупить видеомагнитофон, чтобы, воротившись в Москву, забраться в свою холостяцкую берлогу и смотреть, сколько влезет, «Броненосец Потёмкин».
— Я хотел сказать вам, что мы достанем Виктора, Ридзик.
Ридзик продолжал писать.
— Ясное дело. Я как раз подхожу сейчас к той части — она называется «Советские методы», — где эта девчонка возвращается и решает прокинуть Виктора, а не меня.
— Ключ. У нас же остался ключ.
— Ага, — пробормотал Ридзик. — Я это тоже сюда запишу. Да мы ведь этого засранца просто в угол зажали, — он поднял сердитый взгляд. — Я вам начистоту скажу, Данко: мой послужной список и так выглядит не больно здорово. А теперь, когда мы с вами поработали вместе, то глядишь, меня и вовсе отправят на улицу регулировщиком — (Ридзик не догадывался, что даже этот скромный пост будет закрыт для него.) — Не знаю, может, Галлахер был прав, может, я и не хочу возвращаться.
— Возвращаться откуда? Ридзик отмахнулся:
— Черт с ним. Забудем об этом. Данко отодвинулся:
— Понимаю. Не моё это дело, верно?
— Верно, — Ридзик снова взял ручку, но вместо того чтобы писать, стал играть ею, вертя между пальцев. — Что за дерьмо, — сказал он, наконец, — все остальные знают, могу и вам рассказать — только не сообщайте об этом в «Правду».
— Что случилось?
— У меня сейчас в отделении испытательный срок. Я должен следить за своей задницей на каждом шагу, иначе меня пошлют на хрен. Три месяца мне нужно быть помесью Бетмена и матушки Терезы. Но, как видите, начало вышло не больно замечательное, — он снова отпил глоток кофе.
— И как это произошло?
— Просто. Шесть недель я занимался слежкой за какими-то дерьмовыми ворами. Один парень тащил телевизоры с большим экраном из винного магазина на Южной Стороне.
Данко недоуменно глазел на него:
— У вас в России есть телевидение?
— Две программы.
— Грандиозно. Ну так вот, торчу я один в машине шесть недель подряд. Ничего не происходит. Этот долбоголовый, которого мы подозревали за телевизоры, просто торгует себе спиртным.
— Арестовали бы его по подозрению, — предложил Данко.
— Этого делать нельзя.
— Рассказали бы ему про Миранду — и потом арестовали по подозрению.
— Это тоже не выйдет.
— Арестовали бы за спиртное.
— Так он торговал легально.
— А…
— Ну и вот, как-то на сорок четвёртый день почувствовал я себя малость одиноко, — теперь, оглядываясь назад, он признал, что поступил весьма глупо. — И я пригласил свою подружку меня навестить. Лежим мы с нею, значит, на заднем сиденье и я аккурат учу её искусству любви, когда подымается буча. Не на сорок третий день, не на сорок пятый — не-е-ет, как раз на сорок четвёртый в 3 часа 45 минут дня. Наряд в формах налетает с переднего входа, а вся малина линяет с заднего — прямиком мимо меня.
— И что случилось? Даже в Советском Союзе коллега-милиционер не донёс бы о вашей этой… деятельности.
— И даже в Соединённых Штатах, Данко. Только дежурным следователем был тогда сержант Неллиган — вы знаете Неллигана. Ну, он и донёс на меня «за пренебрежение служебными обязанностями». На месяц меня отстранили от работы без оплаты, и вот теперь три месяца испытательного. Господи! — он допил свой кофе.
— А они поймали того долбоголового? — спросил Данко. Слово «долбоголовый» он собирался запомнить и потом посмотреть его в словаре.
— Ага. Парочку долбоголовых, — Ридзик помахал официантке пустой чашкой. — Эй, сладкощекая!
Официантка, не слишком восхищённая таким зовом, принесла кофе и наполнила чашку.
— Не переусердствуйте с дозаправкой, милая. Она поставила кофейник и вытащила счёт жестом полисмена, радостно выписывающего штраф за неверную парковку «феррари».
— Это все, сэр?
— Не знаю. Как вы, Данко?
— Я бы выпил чаю, пожалуйста.
— В стакане, — сказал Ридзик, — и с лимоном. Я прав? Данко кивнул, явно удивлённый, откуда это Ридзику известно, как русские предпочитают пить чай. Ридзик пожал плечами:
— Я смотрел «Доктора Живаго».
* * *
К рассвету пошёл сильный беспрерывный ливень. Казалось, что прошло уже несколько дней с тех пор, как они в последний раз были в «Гарвине». Туда захотел отправиться Данко, и Ридзик не мог винить его за это. Даже Ивану Грозному нужно немного поспать. Он притормозил у тротуара.
— Встретимся через пару часов, — сказал Ридзик.
— Хорошо.
Ридзика подобная роскошь в ближайшее время не ожидала. Он двинулся к центру города, моля Бога, чтобы удалось уговорить одного из ночных дежурных напечатать ему отчёт.
Портье в «Гарвине», спавший уткнувшись носом в стол, поднял голову, когда вошёл Данко, и обратил на него свой туманный взор.
— Сообщения есть? — спросил Данко.
Портье зевнул и потянулся. Стоя в нескольких шагах от него, Данко вдыхал запах его пота и застоявшуюся вонь сигаретного дыма.
— Ну, через полчаса мы выключаем горячую воду, если это вас волнует.
— Сообщения по телефону.
Клерк пошарил в ящике для ключей от номера Данко:
— Ага, есть вам послание. От какой-то юбки. Уверяла, что это срочно.
Он перебросил Данко смятый клочок бумаги. Данко схватил телефонную трубку и немедленно стал набирать номер.
— Будьте как дома, можете пользоваться телефоном, если это, конечно, местный…
На звонок ответила Кэт. Говорила она медленно и устало. Ещё один участник пьесы, не спавший всю ночь.
— Очень вовремя, — сказала она.
— Вы что хотели?
Кэт нервно облизала губы и попыталась собраться с мыслями. Оставался только один выход — продать все это дело русским.
— Слушайте, я не могу в этом участвовать, — страх прорывался в её словах, путая тщательно подготовленные фразы. — Если Виктор узнает… Вы обещаете, что…
— Что вы хотите? — прервал её Данко, отчётливо выговаривая каждое слово. Кэт сделала глубокий вдох:
— Я могу выдать вам Виктора, если вы пообещаете отпустить меня, когда все это кончится. Свободной и чистой. И без «может быть» или «посмотрим».
— Я не понимаю. Голос Кэт стал жёстким:
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы получаете Виктора, а я — свободу. Понятно? Свободу.
Данко на секунду задумался. Это дело. И если он не согласится, то потеряет эту девчонку, а как следствие, и свою последнюю связь с Виктором. Но, с другой стороны, он не мог говорить от имени американцев — и не мог обещать женщине свободу в обмен на Виктора. Впервые за все то время, что он провёл в Америке, Данко хотел, чтобы рядом оказался Ридзик.
Кэт снова нервно заговорила:
— Может, ты не понимаешь, старик, но я хочу получить возможность поступить правильно. Смотрите: город платит мне пять восемьдесят пять в час за обучение танцам детей, чтобы те не стали наркоманами. Виктор заплатил мне десять штук просто за то, что я вышла за него. Подсчитайте, — она не могла понять, почему изливает душу этому человеку, но не могла забыть и прошлой их встречи, когда именно ему, русскому, она поверила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18