У вас ведь найдётся и достаточно других, вроде него. В самой Америке.
— Отлично, — заметил Ридзик, немного повеселев от того, что между его виском и дулом револьвера образовалось некоторое расстояние. — Просто обалденно. Мило и удобно. Русские с Бритоголовыми устраивают свои дела, а мы остаёмся по уши в дерьме.
Бритоголовые проигнорировали предложение Данко и возмущённую тираду Ридзика. Они двинулись к фургону.
— Отдайте мне оружие, — сказал Данко.
— И мне тоже…
Бритоголовые обернулись, поднимая свои пушки. На мгновение Ридзик даже испугался, что они начнут палить.
— Но вовсе не обязательно сразу. Знаете, перешлите его позже. Не волнуйтесь. Салим усмехнулся:
— Не тревожься, старик. Вы, ребята, своё слово сдержали. Мы тоже так сделаем. Абдул — человек чести, — он разрядил их пистолеты и бросил пули на бетонный пол. Двигатель фургона взревел и тот покатил через пустынный гараж К выходу.
Ридзик подождал, пока эхо слегка утихнет, затем подобрал свой револьвер и пару патронов.
— По заднице бы вам надавать, вот что, — произнёс Ридзик нормальным разговорным тоном, таким, которым: обычно произносят фразы типа: «Пожалуй, поеду я домой на шестом номере» или «Надо глянуть, не идёт ли чего интересного по телевизору вечером», — но в душе он был зол, очень зол.
— Попробуйте, — кратко предложил ему Данко.
Ридзик с трудом сдерживал свой гнев — и наконец, уже за рулём автомобиля, разразился:
— Насрать мне на то, что они отдали нам оружие, — он со всех сил надавил на газ и машина стремительно прокатилась по склону и выскочила из гаража. — Это те же самые типы, что убили Галлахера! — он перешёл на крик и его голос заполнил автомобиль. — А вы! — Данко молча заряжал свой пистолет. Словно никакого Ридзика рядом и не было. — Вы! Отдали мне этот собачий ключ, не сказали мне о нем ни слова, а потом оказывается, что все вокруг готовы из-за него человека прикончить.
— Был определённый риск, — отозвался Данко.
— Никакой не «определённый», черт вас побери! Это для меня был риск, — Ридзик резко ворвался в поток уличного движения, не обращая внимания на возмущённые гудки других автомобилей. Он трахнул кулаком по баранке. — Я даже не понимаю, как вы вообще можете называть себя ментом. В этой стране мы доверяем, черт возьми, своим партнёрам. Мы им не врём, ничего от них не скрываем и не бросаем их на фиг, когда какой-нибудь лысый говнюк тычет им в ухо пистолетом, — Ридзик оторвал руку от баранки и выловил что-то из кармана. — Вот, — сунул он ключ в ладонь Данко. — В будущем держите его у себя.
Наступила тишина. Ридзик надавил на клаксон, пытаясь заставить идущую впереди машину двигаться побыстрей.
— Я думал, что могу на вас положиться, — сказал Данко.
— Это что? Что-то вроде комплимента?
— Да.
— О, спасибо, сэр.
Данко то ли не понял сарказма, то ли решил проигнорировать его:
— Пожалуйста.
Ридзик немного успокоился.
— Так о чем вы с Виктором поговорили? Данко тупо посмотрел на Ридзика, словно вдруг перестал понимать английский:
— Теперь давайте навестим Татамовича в больнице. Ридзик вздохнул:
— А вы, знаете ли, просто сукин сын.
Первым, на кого они наткнулись, придя в больницу, оказался старый приятель Арта Ридзика — Неллиган. Он сидел в небольшой комнатке рядом с реанимацией в окружении изрядной чашки кофе, пары журналов и пепельницы. Помимо него в той же комнате расположился ещё один полисмен — в форме — которому, казалось, было на все наплевать. За окошком виднелась больничная палата. Первую постель занимал Татамович. Русский, вероятно, пребывал в состоянии комфорта: над ним заботливо склонилась прелестная светловолосая медсестра. Что она делала, Ридзик различить не смог. Но рассмотрел её попку с одобрением.
— Эй, Ридзи, — сказал Неллиган, откладывая журнал.
Ридзик оглядел уютное окружение:
— Господи, Неллиган, что ты здесь делаешь? А я-то думал, что после того, как ты меня сковырнул, они назначат тебя начальником отдела убийств.
Физиономия Неллигана явила образчик истинного чистосердечия:
— Я делал, как мне сказали, Ридзик. Все в соответствии с правилами. Слушай, не держи на меня зла, ладно?
Ридзик бросил на него взгляд, который однозначно переводился на любой язык словами «иди ты на…», и обратился к тому, что в форме:
— Ну и как?
— Где-то с час назад он начал приходить в себя.
— Что-нибудь сказал?
— Бормотал по-русски.
— А что он сказал по-русски? — спросил Данко.
— Русский язык не входит в мою компетенцию, сэр, — ответил тот.
«Запишем ещё очко в нашу пользу», — подумал Ридзик.
— У него там сейчас сестра. Как только она уйдёт, мы с ним малость поболтаем.
— На вашем месте я бы дождался Доннелли и Стоббза, — сказал Неллиган.
— Одна, из немногих радостей в этой жизни, Неллиган, заключается как раз в том, что я — это не ты.
— Как хотите, — ответил Неллиган. Он с усилием поднялся из удобного кресла. — Кто-нибудь хочет кофе? Я принесу.
— Очень мило с вашей стороны, детектив Неллиган. Нет.
— Арт?
— Исчезни, Неллиган.
Неллиган пожал плечами, взял кофейник и отправился в комнату к медсёстрам. А из двери, ведущей в палату, вышла та, что ухаживала за Татамовичем, толкая перед собой санитарную тележку. Оказавшийся на пути Данко с интересом рассматривал её лицо. «Хоть он и русский коммунистический мент, — подумал Ридзик, — но он русский коммунистический мент мужского пола», — и Арт не мог отказать ему в наличии вкуса относительно дамской части населения. Сестра обладала всем, чем положено обладать сестре: высокая, белокурая, с идеальными зубами и чувственными губами фотомодели. Данко отошёл в сторону, а она проследовала дальше в коридор, одарив его, Ридзика и полисмена в форме чудесным зрелищем своей оборотной стороны.
Ридзик пригладил волосы рукой.
— Издеваетесь? — он не мог оторвать глаз от удаляющейся попки. — Всегда считал, что мне нужно было пойти в доктора, — и проводив медсестру страстным взглядом, он последовал за Данко в палату.
Татамович выглядел ужасно. Губы его были болезненного сине-серого цвета, а лицо настолько красным, что казалось просто искусственным. К обеим его рукам было прикреплено по трубке, и ещё одна вилась вдоль лица к носу. Впрочем, так оно и выглядит всегда у тяжелораненого. Система поддержания жизни действовала абсолютно бесшумно — совсем не так, как это представляют в кино, где все это сопровождается какими-то свистами и писками.
Он остановился возле раненого:
— Эй, приятель, пришла пора поболтать. Глаза Татамовича были полуоткрыты, но он не подал ни малейшего знака того, что понял или хотя бы услышал слова Ридзика.
— Поговорите с ним на своём языке. Данко склонился над постелью.
— Мы хотим с вами поговорить, — медленно и отчётливо произнёс он по-русски.
Никакого ответа. Ридзик сомневался, что в том состоянии, в котором находился Татамович, человек, даже очень крепкий, сможет сдержать себя и не раскрывать рта. Наверно, он ещё не полностью пришёл в себя. Ридзик ткнул его пальцем:
— Эй, ты, дерьмо, не притворяйся трупом. Что-то заставило Ридзика наклониться поближе. Он приподнял веко лежащего:
— Да этот сукин сын помер! Данко громко выругался по-русски.
— Сестра!
А сестра следовала вдоль по коридору, не привлекая внимания никого, кроме нескольких одаривших её восторженными взглядами санитаров и докторов. Чистенькая форма, безукоризненно надетая шапочка — ничто не вызывало никаких подозрений. Но двигалась она слишком уж быстро, словно спешила. Те двое в прихожей реанимационной палаты явно были из полиции. А ей ещё требовалось по меньшей мере три минуты, чтобы выбраться на улицу к ожидающему там автомобилю. Одна минута пролетела А позади в коридоре поднималась какая-то суета, раздавались крики. Люди останавливались, оборачивались, но она продолжала спешить вперёд, словно не слыша голоса Ридзика. Свернула налево в следующий коридор. Посередине его был выход. Если она успеет добраться до него, все будет в порядке.
Но Ридзик и Данко бежали быстро.
— Остановите её! — кричал Ридзик. — Остановите её, черт побери! Полиция!
Оба они мчались по коридору.
Люди прижимались к стенам, пропуская полисменов. Но в тот момент, когда те оказались возле одного из лифтов, двери его растворились и пара санитаров выкатила оттуда носилки прямо перед носом у них. Данко налетел на носилки и упал, прокатившись по скользкому полу. Ридзик успел обежать и, не обращая внимания на своего напарника, снова устремился вслед за медсестрой.
Он свернул за угол.
— Черт возьми, мадам — стойте!
Сестра понеслась по коридору, расталкивая встречающихся на пути людей. Ридзик хотел выхватить револьвер — но слишком уж много было народу вокруг. Слишком велик риск попасть в случайного прохожего.
Сестра выскочила на эскалатор, спускавшийся к вестибюлю. Ридзик бросился за ней, стуча каблуками по металлическим ступеням. Куда подевался этот Данко? Наверно, где-нибудь позади.
Медсестра уже бежала по фойе. Людей там было немного: лишь регистраторша да двое человек, напоминавших закончивших своё дежурство санитаров.
— Стой! — закричал Ридзик, выхватывая револьвер. — Стой или буду стрелять!
Сестра не послушалась. Палец Ридзика напрягся на спусковом крючке.
И тут, откуда ни возьмись, появилась Кэт Манзетти. С размаху ударила полотняной сумкой. Револьвер выскочил из руки Ридзика, а сам он потерял равновесие и рухнул прямо на большой стеклянный кофейный столик, стоящий посреди зала. Стол разлетелся вдребезги и Ридзик свалился посреди осколков стекла. Это уже само по себе было не важно — задница болела в буквальном смысле слова, — но Кэт Манзетти прокричала фразу, по которой он понял, что может случиться кое-что и похуже.
— Нет, — кричала Кэт сестре, — не стреляй в него!
Изящно наманикюренные пальчики медсёстры сжимали Смит-энд-Вессон фунтов десяти весом. Ридзика изумило то, что сознание его, казалось, полностью отделилось от тела. Он испытывал такое ощущение, словно вот уже час смотрит на направленный в его сторону ствол, различая мельчайшие его детали. Он услышал выстрел, но ещё не почувствовал удара пули. «Прощай, Ридзик», — подумал он.
Но тут он снова вернулся к реальности. Медсестра продолжала сжимать свою пушку, но Ридзик увидел, как посреди белизны её безукоризненного халата распустился пышный кровавый бутон. Она покачнулась, но не упала. Раздался ещё один выстрел — и второй аленький цветочек вырос у сестры на груди.
Данко, расположившись в нескольких шагах позади Ридзика, метился аккуратно, стараясь не убить женщину, а лишь сбить её с ног. Но та все не падала. Собрав все свои силы, она подняла револьвер и направила его на Данко. Но прежде, чем успела выстрелить, опережая её, он выпалил снова, нанося ей теперь уже смертельную рану в сердце. Сестра отлетела назад, ударившись о шершавую оштукатуренную стену. На мгновение её тело застыло в этом положении, повиснув словно бельё на просушке. Затем колени её подогнулись, и она сползла вниз по стене.
Форменная шапочка медсёстры была приколота к её волосам булавкой. Она зацепилась за неровную поверхность стены — и по мере того, как опускалось тело, волосы, удерживаемые шапочкой и шероховатой поверхностью, все выше поднимались над головой. А в тот момент, когда сестра, наконец, оказалась на полу, они и вовсе, словно снятый скальп, отделились от головы.
Ридзик испытал весьма странные ощущения. Не обращая внимания на вопли больничного персонала, ставшего свидетелем столь кровавой сцены, он неровным шагом подошёл к безжизненному телу сестры. Потянул за её белокурые волосы.
— Во, зараза! Это же парень!
Сей факт, впрочем, казалось, вовсе не удивил Данко.
— Иосиф Барода. Дружок Виктора, — и его взгляд заскользил по вестибюлю.
Кэт не стала задерживаться, чтобы поглазеть на смерть Бароды. Она выскочила в первую же попавшуюся дверь. Там был выход на служебную лестницу. Но она и так уже была на первом этаже, так что оставалось только подниматься.
Она одолела один пролёт, когда услыхала, как хлопнула дверь позади и застучали шаги по лестнице. Ей не хотелось оглядываться. Дёрнула двери второго этажа. Заперто. Помчалась на третий. Тоже заперто. Она обернулась и увидела, как навстречу ей по лестнице шагает Данко. А в руке у него пистолет — и направлен он прямо ей в лицо.
— Давай! — закричала она. — Вперёд! Стреляй!
— Дура ты, — сказал Данко. В её ушах это прозвучало смертельным приговором.
— Я просто хотела ему помочь, — сказала она; на глазах её появились слезы. — Он мне сказал, что я нужна ему.
— У Виктора было десяток таких, как ты, дома. Теперь все они либо погибли, либо в тюрьме. Сейчас ему нужна ты. Но это ненадолго.
— Так убей меня! — закричала она. — Мне теперь все равно.
— Уходи, — сказал Данко.
Кэт широко открыла глаза:
— Уходи?
— Уходи, — повторил Данко. Он поднял пистолет и, направив его на замок, выстрелил. Грохот выстрела эхом прокатился по лестнице. Замок разлетелся вдребезги. Данко толкнул ногой дверь и подтолкнул Кэт Она оглянулась недоуменно, удивлённо и, наконец, с благодарностью. Затем помчалась по коридору, надеясь, что сможет выбраться наружу, не наткнувшись на Ридзика. Кэт очень сомневалась, что тот окажется столь же всепрощающим.
* * *
В течение всего лишь одного этого дня Бритоголовые сперва угрожали Ридзику, потом сделали из него заложника, потом его чуть не пристрелил белокурый травести, а вдобавок он ещё и на кофейной столик налетел. И когда, в результате, тебе в той же больнице собираются воткнуть в задницу иголку чуть ли не метровой длины — то это уж слишком. Ридзик ненавидел иголки. Сестра, седовласая дама среднего возраста в строгих очках, облик которой отнюдь не располагал к шуткам, готовилась сделать ему инъекцию противостолбнячной сыворотки. И хотя лица её не осеняла и тень улыбки, Ридзик чувствовал, что она сделает это с наслаждением.
Он медленно спустил брюки:
— Слушайте, мадам, не дадите ли вы мне минутку подумать? Ну, знаете, чтобы мысленно подготовиться к пытке?
Она бесцеремонно толкнула его к лежанке и стала протирать зад спиртом.
— Не будьте ребёнком, — сказала сестра, втыкая иголку Ридзику в ягодицу с излишним, по его мнению, энтузиазмом.
— Что там за гадость в этой штуке? Цемент? Она вытащила иголку:
— Не так уж и больно, верно?
— Страшно больно, — пробормотал Ридзик. Когда он застёгивал штаны, в дверях появились Доннелли и Стоббз. Они прислонились к дверному косяку, рассматривая Ридзика, словно подозреваемого в совершении тяжкого преступления.
— Ну? — сказал Доннелли. — Как успехи, сержант?
— Дьявольский вечерок, сэр, — ответил Ридзик, осторожно усаживаясь на стул. — Бритоголовые тыкали пушкой мне в ухо. Татамович канул в лету, Данко шлёпнул травестишку, а ещё я налетел на стеклянный столик и заработал за это укол от столбняка в свою розовую попку.
— Всегда обожал ваши яркие отчёты, — соврал Доннелли.
— Очень рад слышать, — ответил Ридзик на ложь взаимностью.
— Этот травести, — сообщил Стоббз, — убил Татамовича, введя ему в вену воздух. Как видно, не хотел, чтобы мы допросили того…
Тем временем в комнате появился и Данко.
— Он не хотел, чтобы допросил его я.
— Значит, этот тип — из группы Виктора? — спросил Доннелли.
— Да. Он убил Татамовича, потому что знал, что я заставлю его заговорить. И потому лучше было его убить. Доннелли кивнул:
— В этом есть смысл. И все же жестокий он, подонок. В разговор вмешался большой профессионал, Стоббз:
— А вы отыскали ту женщину, которая, как видно, стала женой Виктора? Мы весь вечер пытались её выследить.
Ридзик бросил взгляд на Данко:
— Увы. Мы и сами не смогли её найти. Стоббз холодно посмотрел на Ридзика:
— Это странно, потому что швейцар, который там работает, сказал, что до нас туда ухе заходила пара полицейских. Интересно, кто бы это мог быть?
Ридзик поглядел ему прямо в глаза.
— Только не мы.
— Интересно.
— Неужели?
А у Доннелли были ещё и ведомственные проблемы. Он повернулся к Данко.
— Капитан, скажите, где вы взяли пистолет?
— Он мой — зарегистрированный в Московском уголовном розыске.
Доннелли кивнул. Бросил на Ридзика гневный взгляд.
— Сержант Ридзик, вы…
— Я не знал, что у него есть оружие.
Доннелли знал своих коллег. Вот эта совершенно несовместимая парочка — а один будет выгораживать другого, даже если попадёт под суд. При подобных обстоятельствах у него не оставалось иного выхода, кроме как принять их дурацкую версию. Но в одном он оставался твёрд.
Доннелли протянул руку:
— Я вынужден просить вас сдать оружие, капитан. Данко выпрямился во весь свой рост и тяжело вздохнул.
— А я отвечу: нет! Доннелли улыбнулся:
— Вижу, Ридзик научил вас чувству юмора, — затем взгляд его и голос посуровели, улыбка исчезла. — Вы сдадите мне оружие, капитан. И немедленно.
Данко колебался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Отлично, — заметил Ридзик, немного повеселев от того, что между его виском и дулом револьвера образовалось некоторое расстояние. — Просто обалденно. Мило и удобно. Русские с Бритоголовыми устраивают свои дела, а мы остаёмся по уши в дерьме.
Бритоголовые проигнорировали предложение Данко и возмущённую тираду Ридзика. Они двинулись к фургону.
— Отдайте мне оружие, — сказал Данко.
— И мне тоже…
Бритоголовые обернулись, поднимая свои пушки. На мгновение Ридзик даже испугался, что они начнут палить.
— Но вовсе не обязательно сразу. Знаете, перешлите его позже. Не волнуйтесь. Салим усмехнулся:
— Не тревожься, старик. Вы, ребята, своё слово сдержали. Мы тоже так сделаем. Абдул — человек чести, — он разрядил их пистолеты и бросил пули на бетонный пол. Двигатель фургона взревел и тот покатил через пустынный гараж К выходу.
Ридзик подождал, пока эхо слегка утихнет, затем подобрал свой револьвер и пару патронов.
— По заднице бы вам надавать, вот что, — произнёс Ридзик нормальным разговорным тоном, таким, которым: обычно произносят фразы типа: «Пожалуй, поеду я домой на шестом номере» или «Надо глянуть, не идёт ли чего интересного по телевизору вечером», — но в душе он был зол, очень зол.
— Попробуйте, — кратко предложил ему Данко.
Ридзик с трудом сдерживал свой гнев — и наконец, уже за рулём автомобиля, разразился:
— Насрать мне на то, что они отдали нам оружие, — он со всех сил надавил на газ и машина стремительно прокатилась по склону и выскочила из гаража. — Это те же самые типы, что убили Галлахера! — он перешёл на крик и его голос заполнил автомобиль. — А вы! — Данко молча заряжал свой пистолет. Словно никакого Ридзика рядом и не было. — Вы! Отдали мне этот собачий ключ, не сказали мне о нем ни слова, а потом оказывается, что все вокруг готовы из-за него человека прикончить.
— Был определённый риск, — отозвался Данко.
— Никакой не «определённый», черт вас побери! Это для меня был риск, — Ридзик резко ворвался в поток уличного движения, не обращая внимания на возмущённые гудки других автомобилей. Он трахнул кулаком по баранке. — Я даже не понимаю, как вы вообще можете называть себя ментом. В этой стране мы доверяем, черт возьми, своим партнёрам. Мы им не врём, ничего от них не скрываем и не бросаем их на фиг, когда какой-нибудь лысый говнюк тычет им в ухо пистолетом, — Ридзик оторвал руку от баранки и выловил что-то из кармана. — Вот, — сунул он ключ в ладонь Данко. — В будущем держите его у себя.
Наступила тишина. Ридзик надавил на клаксон, пытаясь заставить идущую впереди машину двигаться побыстрей.
— Я думал, что могу на вас положиться, — сказал Данко.
— Это что? Что-то вроде комплимента?
— Да.
— О, спасибо, сэр.
Данко то ли не понял сарказма, то ли решил проигнорировать его:
— Пожалуйста.
Ридзик немного успокоился.
— Так о чем вы с Виктором поговорили? Данко тупо посмотрел на Ридзика, словно вдруг перестал понимать английский:
— Теперь давайте навестим Татамовича в больнице. Ридзик вздохнул:
— А вы, знаете ли, просто сукин сын.
Первым, на кого они наткнулись, придя в больницу, оказался старый приятель Арта Ридзика — Неллиган. Он сидел в небольшой комнатке рядом с реанимацией в окружении изрядной чашки кофе, пары журналов и пепельницы. Помимо него в той же комнате расположился ещё один полисмен — в форме — которому, казалось, было на все наплевать. За окошком виднелась больничная палата. Первую постель занимал Татамович. Русский, вероятно, пребывал в состоянии комфорта: над ним заботливо склонилась прелестная светловолосая медсестра. Что она делала, Ридзик различить не смог. Но рассмотрел её попку с одобрением.
— Эй, Ридзи, — сказал Неллиган, откладывая журнал.
Ридзик оглядел уютное окружение:
— Господи, Неллиган, что ты здесь делаешь? А я-то думал, что после того, как ты меня сковырнул, они назначат тебя начальником отдела убийств.
Физиономия Неллигана явила образчик истинного чистосердечия:
— Я делал, как мне сказали, Ридзик. Все в соответствии с правилами. Слушай, не держи на меня зла, ладно?
Ридзик бросил на него взгляд, который однозначно переводился на любой язык словами «иди ты на…», и обратился к тому, что в форме:
— Ну и как?
— Где-то с час назад он начал приходить в себя.
— Что-нибудь сказал?
— Бормотал по-русски.
— А что он сказал по-русски? — спросил Данко.
— Русский язык не входит в мою компетенцию, сэр, — ответил тот.
«Запишем ещё очко в нашу пользу», — подумал Ридзик.
— У него там сейчас сестра. Как только она уйдёт, мы с ним малость поболтаем.
— На вашем месте я бы дождался Доннелли и Стоббза, — сказал Неллиган.
— Одна, из немногих радостей в этой жизни, Неллиган, заключается как раз в том, что я — это не ты.
— Как хотите, — ответил Неллиган. Он с усилием поднялся из удобного кресла. — Кто-нибудь хочет кофе? Я принесу.
— Очень мило с вашей стороны, детектив Неллиган. Нет.
— Арт?
— Исчезни, Неллиган.
Неллиган пожал плечами, взял кофейник и отправился в комнату к медсёстрам. А из двери, ведущей в палату, вышла та, что ухаживала за Татамовичем, толкая перед собой санитарную тележку. Оказавшийся на пути Данко с интересом рассматривал её лицо. «Хоть он и русский коммунистический мент, — подумал Ридзик, — но он русский коммунистический мент мужского пола», — и Арт не мог отказать ему в наличии вкуса относительно дамской части населения. Сестра обладала всем, чем положено обладать сестре: высокая, белокурая, с идеальными зубами и чувственными губами фотомодели. Данко отошёл в сторону, а она проследовала дальше в коридор, одарив его, Ридзика и полисмена в форме чудесным зрелищем своей оборотной стороны.
Ридзик пригладил волосы рукой.
— Издеваетесь? — он не мог оторвать глаз от удаляющейся попки. — Всегда считал, что мне нужно было пойти в доктора, — и проводив медсестру страстным взглядом, он последовал за Данко в палату.
Татамович выглядел ужасно. Губы его были болезненного сине-серого цвета, а лицо настолько красным, что казалось просто искусственным. К обеим его рукам было прикреплено по трубке, и ещё одна вилась вдоль лица к носу. Впрочем, так оно и выглядит всегда у тяжелораненого. Система поддержания жизни действовала абсолютно бесшумно — совсем не так, как это представляют в кино, где все это сопровождается какими-то свистами и писками.
Он остановился возле раненого:
— Эй, приятель, пришла пора поболтать. Глаза Татамовича были полуоткрыты, но он не подал ни малейшего знака того, что понял или хотя бы услышал слова Ридзика.
— Поговорите с ним на своём языке. Данко склонился над постелью.
— Мы хотим с вами поговорить, — медленно и отчётливо произнёс он по-русски.
Никакого ответа. Ридзик сомневался, что в том состоянии, в котором находился Татамович, человек, даже очень крепкий, сможет сдержать себя и не раскрывать рта. Наверно, он ещё не полностью пришёл в себя. Ридзик ткнул его пальцем:
— Эй, ты, дерьмо, не притворяйся трупом. Что-то заставило Ридзика наклониться поближе. Он приподнял веко лежащего:
— Да этот сукин сын помер! Данко громко выругался по-русски.
— Сестра!
А сестра следовала вдоль по коридору, не привлекая внимания никого, кроме нескольких одаривших её восторженными взглядами санитаров и докторов. Чистенькая форма, безукоризненно надетая шапочка — ничто не вызывало никаких подозрений. Но двигалась она слишком уж быстро, словно спешила. Те двое в прихожей реанимационной палаты явно были из полиции. А ей ещё требовалось по меньшей мере три минуты, чтобы выбраться на улицу к ожидающему там автомобилю. Одна минута пролетела А позади в коридоре поднималась какая-то суета, раздавались крики. Люди останавливались, оборачивались, но она продолжала спешить вперёд, словно не слыша голоса Ридзика. Свернула налево в следующий коридор. Посередине его был выход. Если она успеет добраться до него, все будет в порядке.
Но Ридзик и Данко бежали быстро.
— Остановите её! — кричал Ридзик. — Остановите её, черт побери! Полиция!
Оба они мчались по коридору.
Люди прижимались к стенам, пропуская полисменов. Но в тот момент, когда те оказались возле одного из лифтов, двери его растворились и пара санитаров выкатила оттуда носилки прямо перед носом у них. Данко налетел на носилки и упал, прокатившись по скользкому полу. Ридзик успел обежать и, не обращая внимания на своего напарника, снова устремился вслед за медсестрой.
Он свернул за угол.
— Черт возьми, мадам — стойте!
Сестра понеслась по коридору, расталкивая встречающихся на пути людей. Ридзик хотел выхватить револьвер — но слишком уж много было народу вокруг. Слишком велик риск попасть в случайного прохожего.
Сестра выскочила на эскалатор, спускавшийся к вестибюлю. Ридзик бросился за ней, стуча каблуками по металлическим ступеням. Куда подевался этот Данко? Наверно, где-нибудь позади.
Медсестра уже бежала по фойе. Людей там было немного: лишь регистраторша да двое человек, напоминавших закончивших своё дежурство санитаров.
— Стой! — закричал Ридзик, выхватывая револьвер. — Стой или буду стрелять!
Сестра не послушалась. Палец Ридзика напрягся на спусковом крючке.
И тут, откуда ни возьмись, появилась Кэт Манзетти. С размаху ударила полотняной сумкой. Револьвер выскочил из руки Ридзика, а сам он потерял равновесие и рухнул прямо на большой стеклянный кофейный столик, стоящий посреди зала. Стол разлетелся вдребезги и Ридзик свалился посреди осколков стекла. Это уже само по себе было не важно — задница болела в буквальном смысле слова, — но Кэт Манзетти прокричала фразу, по которой он понял, что может случиться кое-что и похуже.
— Нет, — кричала Кэт сестре, — не стреляй в него!
Изящно наманикюренные пальчики медсёстры сжимали Смит-энд-Вессон фунтов десяти весом. Ридзика изумило то, что сознание его, казалось, полностью отделилось от тела. Он испытывал такое ощущение, словно вот уже час смотрит на направленный в его сторону ствол, различая мельчайшие его детали. Он услышал выстрел, но ещё не почувствовал удара пули. «Прощай, Ридзик», — подумал он.
Но тут он снова вернулся к реальности. Медсестра продолжала сжимать свою пушку, но Ридзик увидел, как посреди белизны её безукоризненного халата распустился пышный кровавый бутон. Она покачнулась, но не упала. Раздался ещё один выстрел — и второй аленький цветочек вырос у сестры на груди.
Данко, расположившись в нескольких шагах позади Ридзика, метился аккуратно, стараясь не убить женщину, а лишь сбить её с ног. Но та все не падала. Собрав все свои силы, она подняла револьвер и направила его на Данко. Но прежде, чем успела выстрелить, опережая её, он выпалил снова, нанося ей теперь уже смертельную рану в сердце. Сестра отлетела назад, ударившись о шершавую оштукатуренную стену. На мгновение её тело застыло в этом положении, повиснув словно бельё на просушке. Затем колени её подогнулись, и она сползла вниз по стене.
Форменная шапочка медсёстры была приколота к её волосам булавкой. Она зацепилась за неровную поверхность стены — и по мере того, как опускалось тело, волосы, удерживаемые шапочкой и шероховатой поверхностью, все выше поднимались над головой. А в тот момент, когда сестра, наконец, оказалась на полу, они и вовсе, словно снятый скальп, отделились от головы.
Ридзик испытал весьма странные ощущения. Не обращая внимания на вопли больничного персонала, ставшего свидетелем столь кровавой сцены, он неровным шагом подошёл к безжизненному телу сестры. Потянул за её белокурые волосы.
— Во, зараза! Это же парень!
Сей факт, впрочем, казалось, вовсе не удивил Данко.
— Иосиф Барода. Дружок Виктора, — и его взгляд заскользил по вестибюлю.
Кэт не стала задерживаться, чтобы поглазеть на смерть Бароды. Она выскочила в первую же попавшуюся дверь. Там был выход на служебную лестницу. Но она и так уже была на первом этаже, так что оставалось только подниматься.
Она одолела один пролёт, когда услыхала, как хлопнула дверь позади и застучали шаги по лестнице. Ей не хотелось оглядываться. Дёрнула двери второго этажа. Заперто. Помчалась на третий. Тоже заперто. Она обернулась и увидела, как навстречу ей по лестнице шагает Данко. А в руке у него пистолет — и направлен он прямо ей в лицо.
— Давай! — закричала она. — Вперёд! Стреляй!
— Дура ты, — сказал Данко. В её ушах это прозвучало смертельным приговором.
— Я просто хотела ему помочь, — сказала она; на глазах её появились слезы. — Он мне сказал, что я нужна ему.
— У Виктора было десяток таких, как ты, дома. Теперь все они либо погибли, либо в тюрьме. Сейчас ему нужна ты. Но это ненадолго.
— Так убей меня! — закричала она. — Мне теперь все равно.
— Уходи, — сказал Данко.
Кэт широко открыла глаза:
— Уходи?
— Уходи, — повторил Данко. Он поднял пистолет и, направив его на замок, выстрелил. Грохот выстрела эхом прокатился по лестнице. Замок разлетелся вдребезги. Данко толкнул ногой дверь и подтолкнул Кэт Она оглянулась недоуменно, удивлённо и, наконец, с благодарностью. Затем помчалась по коридору, надеясь, что сможет выбраться наружу, не наткнувшись на Ридзика. Кэт очень сомневалась, что тот окажется столь же всепрощающим.
* * *
В течение всего лишь одного этого дня Бритоголовые сперва угрожали Ридзику, потом сделали из него заложника, потом его чуть не пристрелил белокурый травести, а вдобавок он ещё и на кофейной столик налетел. И когда, в результате, тебе в той же больнице собираются воткнуть в задницу иголку чуть ли не метровой длины — то это уж слишком. Ридзик ненавидел иголки. Сестра, седовласая дама среднего возраста в строгих очках, облик которой отнюдь не располагал к шуткам, готовилась сделать ему инъекцию противостолбнячной сыворотки. И хотя лица её не осеняла и тень улыбки, Ридзик чувствовал, что она сделает это с наслаждением.
Он медленно спустил брюки:
— Слушайте, мадам, не дадите ли вы мне минутку подумать? Ну, знаете, чтобы мысленно подготовиться к пытке?
Она бесцеремонно толкнула его к лежанке и стала протирать зад спиртом.
— Не будьте ребёнком, — сказала сестра, втыкая иголку Ридзику в ягодицу с излишним, по его мнению, энтузиазмом.
— Что там за гадость в этой штуке? Цемент? Она вытащила иголку:
— Не так уж и больно, верно?
— Страшно больно, — пробормотал Ридзик. Когда он застёгивал штаны, в дверях появились Доннелли и Стоббз. Они прислонились к дверному косяку, рассматривая Ридзика, словно подозреваемого в совершении тяжкого преступления.
— Ну? — сказал Доннелли. — Как успехи, сержант?
— Дьявольский вечерок, сэр, — ответил Ридзик, осторожно усаживаясь на стул. — Бритоголовые тыкали пушкой мне в ухо. Татамович канул в лету, Данко шлёпнул травестишку, а ещё я налетел на стеклянный столик и заработал за это укол от столбняка в свою розовую попку.
— Всегда обожал ваши яркие отчёты, — соврал Доннелли.
— Очень рад слышать, — ответил Ридзик на ложь взаимностью.
— Этот травести, — сообщил Стоббз, — убил Татамовича, введя ему в вену воздух. Как видно, не хотел, чтобы мы допросили того…
Тем временем в комнате появился и Данко.
— Он не хотел, чтобы допросил его я.
— Значит, этот тип — из группы Виктора? — спросил Доннелли.
— Да. Он убил Татамовича, потому что знал, что я заставлю его заговорить. И потому лучше было его убить. Доннелли кивнул:
— В этом есть смысл. И все же жестокий он, подонок. В разговор вмешался большой профессионал, Стоббз:
— А вы отыскали ту женщину, которая, как видно, стала женой Виктора? Мы весь вечер пытались её выследить.
Ридзик бросил взгляд на Данко:
— Увы. Мы и сами не смогли её найти. Стоббз холодно посмотрел на Ридзика:
— Это странно, потому что швейцар, который там работает, сказал, что до нас туда ухе заходила пара полицейских. Интересно, кто бы это мог быть?
Ридзик поглядел ему прямо в глаза.
— Только не мы.
— Интересно.
— Неужели?
А у Доннелли были ещё и ведомственные проблемы. Он повернулся к Данко.
— Капитан, скажите, где вы взяли пистолет?
— Он мой — зарегистрированный в Московском уголовном розыске.
Доннелли кивнул. Бросил на Ридзика гневный взгляд.
— Сержант Ридзик, вы…
— Я не знал, что у него есть оружие.
Доннелли знал своих коллег. Вот эта совершенно несовместимая парочка — а один будет выгораживать другого, даже если попадёт под суд. При подобных обстоятельствах у него не оставалось иного выхода, кроме как принять их дурацкую версию. Но в одном он оставался твёрд.
Доннелли протянул руку:
— Я вынужден просить вас сдать оружие, капитан. Данко выпрямился во весь свой рост и тяжело вздохнул.
— А я отвечу: нет! Доннелли улыбнулся:
— Вижу, Ридзик научил вас чувству юмора, — затем взгляд его и голос посуровели, улыбка исчезла. — Вы сдадите мне оружие, капитан. И немедленно.
Данко колебался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18