..
– Нет, ты поступил правильно. Будем осторожными.
Джо услышал, как изменился звук записывающего устройства, и ржавый многозубчатый якорь – большая роскошь в районе, где большинство лодок используют в качестве якоря просто кусок бетона, – шлепнулся за борт. Старик стоял, держа якорь за канат, пока он не коснулся корпуса подводной лодки, и установил нас в положении над ней. Джорджо прикрепил свои баллоны со сжатым воздухом. Я похлопал его по руке. Под резиновым костюмом мускулы его были твердыми как камень. Неравномерные пятна талька, оставшиеся от упаковки, подчеркивали странность этого нечеловеческого одеяния.
– Сразу как спустишься, проверь якорный канат. – Джорджо внимательно выслушал и кивнул. Я продолжал: – Синглтон должен подчиняться твоим командам; он спустится, только если тебе это потребуется.
– Парень хороший. Говорю тебе искренне, очень хороший, – сказал Джорджо. И передал свою выкуренную наполовину сигару старику, который с удовольствием задымил ею.
Он натянул круглую маску, сунул ноги в гигантские резиновые ласты и осторожно перекинул одну ногу через борт лодки. Несмотря на яркое солнце, Атлантический океан в октябре бывает очень холодным. Джорджо стряхнул тальк с руки и мягко скользнул вниз. Вода сомкнулась над его плечами, и он оттолкнулся от голубого бока лодки, взмахнув своими черными ногами. Его плотный силуэт рассыпался на дюжину черных движущихся кусочков. По мере того как он погружался, поток белых пузырьков поднимался на поверхность.
В некоторых частях Тихого океана можно легко видеть сквозь воду на глубину до двухсот футов, а в Средиземном море нередко видимость бывает до стометровой глубины. Но Джорджо быстро исчез.
Старик выключил мотор. Он погас как свеча, и наступила короткая тишина прежде, чем стала слышна музыка моря. Маленькая лодка перелетала с волны на волну, как богатый пациент от специалиста к специалисту. При самом высоком положении я различил на горизонте сильно дымивший танкер.
Синглтон попытался закурить сигарету, но ветер и движение лодки каждый раз не позволяли ему сделать это и в конце концов он отбросил длинную белую трубочку, заставив ее кувыркнуться в воде. Старик наблюдал за ним с молчаливым недоверием. Множество пузырьков продолжало подниматься вверх, лопаться и исчезать. Старик осматривал места скопления устриц, на которые он трижды просил Джо совершить для него налет. Я видел, что он примеривается к Синглтону с тем, чтобы поговорить об этом с ним.
Я позвал Джо.
– Если Джорджо получит определенное представление о том, что за лодка там лежит, хорошо бы дать сегодня ночью сообщение Лондону: «Контакт установлен». Ты в порядке?
Джо выглядел сегодня несколько возбужденным.
– Я не очень доволен нашей связью, – заметил он.
– Прибор в порядке?
– О да. Я легко соединяюсь с Гибралтаром, но между Гибралтаром и Лондоном существует какая-то задержка. Вчера, например, я попросил о чеке для Синглтона и девушки, как вы сказали, но сегодня утром мне пришлось ждать, пока связь установится. Дело не в том, что мы переговаривались через воду, но такие вещи...
– Ты прав, Джо. Следующий раз прерви сообщение.
– Ну, сегодня вечером я собираюсь выйти в эфир на час раньше. Я подумал, что, может быть, лучше вести передачу через посольство в Лиссабоне, потому что Гибралтар, возможно, оставляет для нас время в самом конце?
– Не надо. Между нашей деревней и Лиссабоном слишком много ушей – пограничная застава республики, полицейское радио, вооруженные силы. Рискованно. Будет безумием загреметь из-за этой дурацкой работенки. Продолжай поддерживать связь через Гибралтар, и мы устроим Лондону скандал, если у нас будут какие-нибудь осложнения. Передай сегодня депешу срочности ТА-8 и сообщи: «Одна чашка кофе девять сорок. Желтый».
Джо поднял бровь.
– Я вызову их в семь из автомобиля...
– Быстрее, быстрее! – позвал старик.
И я увидел, что канат якоря дергается вверх и вниз. Черные контуры в волнах вырисовались в один силуэт – чернорезиновая голова Джорджо прорезала поверхность воды. Он отстегнул большой фонарь, висевший у него на груди, и передал его Джо, стащил свои темно-зеленые ласты под водой и тоже бросил их в лодку. Они упали с мокрым шлепком. Затем Джорджо ухватился за планшир своими белыми опухшими руками, одним сильным рывком вырвался из волн и перевалился через борт. Джо держал наготове термос с горячим красным вином. Джорджо осушил кружку залпом и протянул, чтобы налили еще порцию, затем достал из пакетика антисептик и высыпал его на свои распухшие руки. Из его сильно порезанной левой руки текла кровь, и он потоптался по дну лодки от боли, когда антисептик попал в рану и коричневая жидкость потекла с его пальцев.
Стянув резиновый костюм, он обтер себя камфарным маслом, потом растерся жестким полотенцем, аккуратно расчесал волосы перед маленьким карманным зеркальцем, натянул тщательно отутюженные синие хлопчатобумажные штаны, белую рубашку и кашемировый свитер и только после всего этого повернулся ко мне, чтобы сказать:
– Это не очень трудно.
Далее он объяснил, что в погружении Синглтона необходимости не возникло, и достал свои черные сигары. Старик включил мотор, втащил якорь, и мы начали гадать, что же Шарлотта приготовила на обед.
После обеда Джорджо извлек маркировочный карандаш и начал рассказывать о расположении и состоянии подводной лодки.
– Это обрыв скалы. Я полагаю, что там течение в пять узлов, оно и прижимает к скале корпус лодки... – Джорджо гораздо лучше говорил по-английски, когда делал такого рода доклад. Он нарисовал стрелки на белой бумаге и продолжил: – Вот лодка серии "U" XXI. К счастью, я знаю ее по чертежам, хотя вижу впервые. В длину она метров восемьдесят, в ширину около семи, – словом, большая подводная лодка. Но все это... – На рисунке, изображавшем субмарину, Джорджо провел теперь линию посредине и подчеркнул участок под этой линией. – Заполнено снарядами – ящиками с боеприпасами и баллонами со сжатым воздухом. В кормовой части – кубрик и камбуз. Далее там двигатели и моторы. Перед рулевой рубкой помещение для экипажа. На борту такой лодки почти шестьдесят матросов. За этой переборкой заканчивается помещение, где находятся снаряды. Следующий отсек – очень большой, во всю глубину корпуса – это склад торпед. Передвигаясь по нему, нужно соблюдать осторожность. Там полно заряженных торпед, и в корпусе в этом месте большая дыра. – Он показал на заднюю часть отсека, где размещались торпеды. – Здесь три цилиндра. Все крышки закрыты. – Я заметил, что порезы на тыльной стороне руки Джорджо начали снова кровоточить. – Лодка лежит слегка наклонно. Этот участок совершенно разрушен. Главные двигатели выпали из корпуса лодки под давлением и прилипли вместе со сломанным гидропланом к трещине в скале. К счастью, нас не интересует отсек с двигателем – самая задняя часть совершенно разорвана и открыта. Внутри множество разлагающихся трупов. Корпус в этом месте имеет острые края, и из-за трупов здесь существует опасность заражения. Каждый, кто будет здесь погружаться, должен немедленно обрабатывать малейший порез.
Отсек с пультом управления можно обыскать за двадцать часов погружения, если только не обвалится пол. Пол может обрушиться, и тогда искать под ним будет невозможно без подъемного механизма. Другая опасность заключается в том, что корпус перекатывался по дну океана из-за разрушения пола в отсеке управления. Это хуже всего. Завтра, если сохранится хорошая погода, я проникну внутрь корпуса.
Глава 13Еще работа
Лондон, вторник
В аэропорту западного Лондона стояли электрические автоматы для бритья. Стоило только опустить монету. У меня оставалось достаточно времени, чтобы побриться, прежде чем подъехала Джин в старом «рилее» Доулиша, чтобы встретить меня. Было девять тридцать утра.
– Какой подвиг ты совершила для Доулиша, что он позволяет тебе пользоваться своим английским средством для космического полета?
– Он повредил бампер моей малолитражки вчера утром, – ответила Джин. – Не говори только, что ты знаешь, он ведь очень обидчивый.
– Удивительно, что он не заставил тебя обратиться в общий гараж!
– У нас возникло небольшое недоразумение с общим гаражом, когда ты отправился в южные края.
– Лучше не говори об этом! Во сколько обошелся за год один Бернард из Центрального разведывательного управления? А недоразумения возникают у нас!
– Ничего, – вздохнула она, обгоняя автомобиль с почтой и протискиваясь перед приближавшимся омнибусом. Джин включила радио и закурила сигарету.
– Как дела в Португалии? – Она взглянула на меня. – Ты что-то не выглядишь как после отдыха.
– Я чувствовал себя хорошо, пока не сел в эту машину; как бы там ни было, я на ногах с трех утра!
Дождь заливал окна. У магазина «Вулворт» женщина в пластмассовом дождевике успокаивала ребенка в нагруднике. Скоро мы остановились у морского министерства.
– Библиотека морского министерства, – указала Джин. – Ты должен выехать отсюда самое позднее в три сорок пять, если хочешь попасть на рейс БЕА – 062, который возвращается в Лиссабон сегодня вечером.
В библиотеке все было по-старому. Девушка читала «Дейли экспресс» с редакционной статьей «Тур по странам Британского Содружества Наций для Тони». Все помещение пропахло сырой шерстяной верхней одеждой.
– Вы помните все, что я отбирал в прошлом году для Комитета координации вооружений? – спросил я.
– Да, сэр, – ответила она, сложила «Вумманз риэлм» и «Дейли экспресс» и, засунув их под розовый джемпер, поставила бутылочку лосьона для рук на маленькую потайную полочку под столом.
– Кое-что мне понадобится снова. Я пытаюсь найти подробности научного открытия, которое сделал один высокопоставленный офицер или ученый, уехавший из Германии в марте – апреле 1945 года. Кроме того, я хочу просмотреть отчеты налогового ведомстваза тот же период.
Мне пришлось много поработать, но я все успел на обратный рейс в Лиссабон.
Глава 14Зовите меня просто Гэрри
Албуфейра, среда
Джорджо строго придерживался графика. Корпус сильно засосало в ил, и Джорджо решил, что беглый осмотр ничего не даст. Он начал с первого отсека со стороны гавани, где располагался пульт управления. Я просил его искать любую валюту, любые документы, вахтенный журнал или металлические ящики, в которых на немецких судах хранились документы.
В течение нескольких дней продолжался спокойный рутинный процесс. Мы вставали в семь тридцать, наблюдали восход солнца и пили кофе. Затем выходили в море на лодке. Джорджо погружался в океан и работал сорок минут. За ним спускался Синглтон на двадцать, затем еще раз Джорджо на такой же срок. Потом они возвращались. К этому времени ил так взбаламучивался, что даже луч света не мог проникнуть сквозь воду. К полудню мы приплывали домой обедать. Шарлотта же успевала сходить на рынок, прибраться в доме и приготовить еду.
Синглтон настаивал еще на одном погружении во второй половине дня, но я счел, что это будет выглядеть слишком странно, а Джорджо заметил, что потребление сжатого воздуха в течение более двадцати четырех часов грозит кессонной болезнью. Чтобы избежать ее, придется всплывать на поверхность очень медленно. Итак, во второй половине дня, как было приказано, все загорали на берегу. Однако в следующую субботу вокруг солнца сгрудились облака, как мотыльки вокруг свечи, и когда оно скрывалось совсем, воздух становился прохладным.
Шарлотта сказала, что она пойдет в дом и приготовит чай. И тут я заметил, что по берегу к нам приближается мускулистый, пожалуй, немного полноватый человек, загорелый до цвета старинной деревянной мебели, как и местные рыбаки. Его черные волосы были коротко подстрижены, а на груди волос казалось определенно больше, чем на голове. Маленький крестик висел на тонкой цепочке на шее. Только желтые шорты и полотенце указывали на то, что он приезжий.
Гость прокричал:
– Не кусочек ли старой доброй Англии я вижу здесь?
– Кусочек? – сказала Шарлотта, сморщив свой носик и надув губы.
– Кондит, – представился он и протянул Джорджо большую волосатую руку.
Тот переспросил:
– Кондит?
– Да, Гэрри Кондит. – Он засмеялся. – Я из США. Услышал, что в Албуфейре объявилось несколько зимних отдыхающих. Смотрите, солнце на сегодня кончилось, почему бы вам, милые мои, не пойти со мной выпить? Я зайду домой, оденусь и заскочу за вами через полчаса. «Заскочу через полчаса» – в Англии, кажется, так говорят? Ха-ха-ха!
Шарлотта высказалась за это предложение, и Джорджо, казалось, тоже не возражал нарушить монотонность своих занятий.
– Он словно бульдозер, этот человек, – усмехнулся Джо. – Как я понял, Гэрри – американец.
– Он очень славный. Наведи о нем справки, – попросил я.
* * *
«Джул-бар» – самый современный бар в Албуфейре. Он весь отделан хромированными деталями и украшен мозаикой, в нем есть холодильник, огромный, как телефонная будка, и машина «Эспрессо» для приготовления кофе. Бар находится на полпути по широкой лестнице, ведущей к так называемым «Садам», представляющим собой центральный рынок и главную площадь. По дороге Гэрри Кондит («зовите меня просто Гэрри») все нам объяснил.
На рынке стоял большой автобус, принадлежавший Транспортному коллективу, который привозил в город фермеров и их продукцию. Они сидели тут же около маленьких кучек розового сладкого картофеля, зеленых лимонов, коричневых в крапинку бобов и помидоров.
Сверху крестьяне выглядели как черная масса. Хотя в черное целиком одевался редко кто, но почти у всех на головах красовались черные фетровые шляпы. Пожилые женщины носили их поверх головных платков. Лошадь со сбруей, украшенной осколками зеркала и позванивающими колокольчиками, протопала мимо нас, как тамбурин Армии спасения. Под деревьями местные парни заводили свои «Перфекты» и «Дианы», и те, издав сердитый рев, проносились в злой браваде по ступеням булыжной мостовой. Один промчался мимо нас с таким шумом, будто участвовал в финале гонок на кубок, и Гэрри Кондит, который, казалось, знал всех в городе, крикнул ему:
– Джорджи-Порджи, как насчет выпивки, парень?
Маленький мотоцикл остановился. На нем сидел белолицый человек с большими усами и очень светлыми глазами, в непременной черной фетровой шляпе с загнутыми сзади полями и серой куртке испанского стиля с длинными рукавами и расшитой грудью.
Мотоцикл не успел еще остановиться, а он уже сорвал шляпу с головы и прижал ее к груди как щит.
– Позвольте мне представить вам, – произнес Гэрри Кондит, – сеньор Джорджо Фернандес Томас. Я могу так отрекомендовать тебя, Ферни?
– Конечно, – кивнул Ферни, худой, невротического типа человек лет сорока.
Хотя встретились мы в поздний послеобеденный час, Ферни выглядел свежепобритым, как это принято в Южной Европе. Его длинные волосы, зачесанные на сторону, закрывали маленький шрам около уха.
– Мы направляемся в «Джул-бар», Ферни. – И Гэрри Кондит двинулся дальше, уверенный, что тот последует за нами.
Ферни прислонил свой мотоцикл к стене пекарни. Через стекло я видел разгоряченных людей, нарезанные буханки хлеба и пылающую печь.
Мы поднялись по каменной ступенчатой дороге в маленькое сверкающее кафе. Ярко раскрашенные металлические стулья протестующе визжали, когда Гэрри Кондит выставлял их на тротуар. К этому времени Гэрри Кондит взял под свое крыло Шарлотту. Он быстро выяснил, что школьные друзья называют ее Чарли. И теперь уже никто больше не называл ее иначе.
Гэрри Кондит не страдал скромностью, рассказывая о себе:
– Я сказал себе: Гэрри тебе скоро стукнет пятьдесят, а что ты собой представляешь? Мелкий издательский работник, зарабатывающий двадцать пять тысяч в год, и у тебя очень мало шансов, что эта цифра перевалит за тридцать. Что ты имеешь за это? Три недели во Флориде в год и, если повезет, поездку на охоту в Канаду, повторяю, если повезет. Итак, что я сделал?
Я заметил, что Чарли старается пересчитать в уме двадцать пять тысяч долларов в год на фунты в неделю.
– Вы что, служили здесь в армии, мистер Кондит? – прервала она его рассказ с женским невниманием.
– Нет, не здесь. Вы помните, как генерал Макартур сказал жителям Филиппин: «Я вернусь!» Так я вернулся на восемь часов раньше, чем он. Они ждали на берегу с сухими штанами, пока я справлялся с прибоем. Ну что же, сэр, вы не пьете! Я закажу еще вина! Шеф!..
Я видел, как молодой официант удивленно взглянул на Ферни, который со странным произношением изрек помпезную книжную фразу по-португальски. Нам принесли вина.
Мы отправились к Гэрри Кондиту, чтобы выпить еще перед обедом. Он жил довольно далеко на Прака-Мигель-Бомбарда в простом доме с холлом, выложенным красной и белой плиткой. Темная мебель плясала, когда мы проходили по неровному дощатому полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Нет, ты поступил правильно. Будем осторожными.
Джо услышал, как изменился звук записывающего устройства, и ржавый многозубчатый якорь – большая роскошь в районе, где большинство лодок используют в качестве якоря просто кусок бетона, – шлепнулся за борт. Старик стоял, держа якорь за канат, пока он не коснулся корпуса подводной лодки, и установил нас в положении над ней. Джорджо прикрепил свои баллоны со сжатым воздухом. Я похлопал его по руке. Под резиновым костюмом мускулы его были твердыми как камень. Неравномерные пятна талька, оставшиеся от упаковки, подчеркивали странность этого нечеловеческого одеяния.
– Сразу как спустишься, проверь якорный канат. – Джорджо внимательно выслушал и кивнул. Я продолжал: – Синглтон должен подчиняться твоим командам; он спустится, только если тебе это потребуется.
– Парень хороший. Говорю тебе искренне, очень хороший, – сказал Джорджо. И передал свою выкуренную наполовину сигару старику, который с удовольствием задымил ею.
Он натянул круглую маску, сунул ноги в гигантские резиновые ласты и осторожно перекинул одну ногу через борт лодки. Несмотря на яркое солнце, Атлантический океан в октябре бывает очень холодным. Джорджо стряхнул тальк с руки и мягко скользнул вниз. Вода сомкнулась над его плечами, и он оттолкнулся от голубого бока лодки, взмахнув своими черными ногами. Его плотный силуэт рассыпался на дюжину черных движущихся кусочков. По мере того как он погружался, поток белых пузырьков поднимался на поверхность.
В некоторых частях Тихого океана можно легко видеть сквозь воду на глубину до двухсот футов, а в Средиземном море нередко видимость бывает до стометровой глубины. Но Джорджо быстро исчез.
Старик выключил мотор. Он погас как свеча, и наступила короткая тишина прежде, чем стала слышна музыка моря. Маленькая лодка перелетала с волны на волну, как богатый пациент от специалиста к специалисту. При самом высоком положении я различил на горизонте сильно дымивший танкер.
Синглтон попытался закурить сигарету, но ветер и движение лодки каждый раз не позволяли ему сделать это и в конце концов он отбросил длинную белую трубочку, заставив ее кувыркнуться в воде. Старик наблюдал за ним с молчаливым недоверием. Множество пузырьков продолжало подниматься вверх, лопаться и исчезать. Старик осматривал места скопления устриц, на которые он трижды просил Джо совершить для него налет. Я видел, что он примеривается к Синглтону с тем, чтобы поговорить об этом с ним.
Я позвал Джо.
– Если Джорджо получит определенное представление о том, что за лодка там лежит, хорошо бы дать сегодня ночью сообщение Лондону: «Контакт установлен». Ты в порядке?
Джо выглядел сегодня несколько возбужденным.
– Я не очень доволен нашей связью, – заметил он.
– Прибор в порядке?
– О да. Я легко соединяюсь с Гибралтаром, но между Гибралтаром и Лондоном существует какая-то задержка. Вчера, например, я попросил о чеке для Синглтона и девушки, как вы сказали, но сегодня утром мне пришлось ждать, пока связь установится. Дело не в том, что мы переговаривались через воду, но такие вещи...
– Ты прав, Джо. Следующий раз прерви сообщение.
– Ну, сегодня вечером я собираюсь выйти в эфир на час раньше. Я подумал, что, может быть, лучше вести передачу через посольство в Лиссабоне, потому что Гибралтар, возможно, оставляет для нас время в самом конце?
– Не надо. Между нашей деревней и Лиссабоном слишком много ушей – пограничная застава республики, полицейское радио, вооруженные силы. Рискованно. Будет безумием загреметь из-за этой дурацкой работенки. Продолжай поддерживать связь через Гибралтар, и мы устроим Лондону скандал, если у нас будут какие-нибудь осложнения. Передай сегодня депешу срочности ТА-8 и сообщи: «Одна чашка кофе девять сорок. Желтый».
Джо поднял бровь.
– Я вызову их в семь из автомобиля...
– Быстрее, быстрее! – позвал старик.
И я увидел, что канат якоря дергается вверх и вниз. Черные контуры в волнах вырисовались в один силуэт – чернорезиновая голова Джорджо прорезала поверхность воды. Он отстегнул большой фонарь, висевший у него на груди, и передал его Джо, стащил свои темно-зеленые ласты под водой и тоже бросил их в лодку. Они упали с мокрым шлепком. Затем Джорджо ухватился за планшир своими белыми опухшими руками, одним сильным рывком вырвался из волн и перевалился через борт. Джо держал наготове термос с горячим красным вином. Джорджо осушил кружку залпом и протянул, чтобы налили еще порцию, затем достал из пакетика антисептик и высыпал его на свои распухшие руки. Из его сильно порезанной левой руки текла кровь, и он потоптался по дну лодки от боли, когда антисептик попал в рану и коричневая жидкость потекла с его пальцев.
Стянув резиновый костюм, он обтер себя камфарным маслом, потом растерся жестким полотенцем, аккуратно расчесал волосы перед маленьким карманным зеркальцем, натянул тщательно отутюженные синие хлопчатобумажные штаны, белую рубашку и кашемировый свитер и только после всего этого повернулся ко мне, чтобы сказать:
– Это не очень трудно.
Далее он объяснил, что в погружении Синглтона необходимости не возникло, и достал свои черные сигары. Старик включил мотор, втащил якорь, и мы начали гадать, что же Шарлотта приготовила на обед.
После обеда Джорджо извлек маркировочный карандаш и начал рассказывать о расположении и состоянии подводной лодки.
– Это обрыв скалы. Я полагаю, что там течение в пять узлов, оно и прижимает к скале корпус лодки... – Джорджо гораздо лучше говорил по-английски, когда делал такого рода доклад. Он нарисовал стрелки на белой бумаге и продолжил: – Вот лодка серии "U" XXI. К счастью, я знаю ее по чертежам, хотя вижу впервые. В длину она метров восемьдесят, в ширину около семи, – словом, большая подводная лодка. Но все это... – На рисунке, изображавшем субмарину, Джорджо провел теперь линию посредине и подчеркнул участок под этой линией. – Заполнено снарядами – ящиками с боеприпасами и баллонами со сжатым воздухом. В кормовой части – кубрик и камбуз. Далее там двигатели и моторы. Перед рулевой рубкой помещение для экипажа. На борту такой лодки почти шестьдесят матросов. За этой переборкой заканчивается помещение, где находятся снаряды. Следующий отсек – очень большой, во всю глубину корпуса – это склад торпед. Передвигаясь по нему, нужно соблюдать осторожность. Там полно заряженных торпед, и в корпусе в этом месте большая дыра. – Он показал на заднюю часть отсека, где размещались торпеды. – Здесь три цилиндра. Все крышки закрыты. – Я заметил, что порезы на тыльной стороне руки Джорджо начали снова кровоточить. – Лодка лежит слегка наклонно. Этот участок совершенно разрушен. Главные двигатели выпали из корпуса лодки под давлением и прилипли вместе со сломанным гидропланом к трещине в скале. К счастью, нас не интересует отсек с двигателем – самая задняя часть совершенно разорвана и открыта. Внутри множество разлагающихся трупов. Корпус в этом месте имеет острые края, и из-за трупов здесь существует опасность заражения. Каждый, кто будет здесь погружаться, должен немедленно обрабатывать малейший порез.
Отсек с пультом управления можно обыскать за двадцать часов погружения, если только не обвалится пол. Пол может обрушиться, и тогда искать под ним будет невозможно без подъемного механизма. Другая опасность заключается в том, что корпус перекатывался по дну океана из-за разрушения пола в отсеке управления. Это хуже всего. Завтра, если сохранится хорошая погода, я проникну внутрь корпуса.
Глава 13Еще работа
Лондон, вторник
В аэропорту западного Лондона стояли электрические автоматы для бритья. Стоило только опустить монету. У меня оставалось достаточно времени, чтобы побриться, прежде чем подъехала Джин в старом «рилее» Доулиша, чтобы встретить меня. Было девять тридцать утра.
– Какой подвиг ты совершила для Доулиша, что он позволяет тебе пользоваться своим английским средством для космического полета?
– Он повредил бампер моей малолитражки вчера утром, – ответила Джин. – Не говори только, что ты знаешь, он ведь очень обидчивый.
– Удивительно, что он не заставил тебя обратиться в общий гараж!
– У нас возникло небольшое недоразумение с общим гаражом, когда ты отправился в южные края.
– Лучше не говори об этом! Во сколько обошелся за год один Бернард из Центрального разведывательного управления? А недоразумения возникают у нас!
– Ничего, – вздохнула она, обгоняя автомобиль с почтой и протискиваясь перед приближавшимся омнибусом. Джин включила радио и закурила сигарету.
– Как дела в Португалии? – Она взглянула на меня. – Ты что-то не выглядишь как после отдыха.
– Я чувствовал себя хорошо, пока не сел в эту машину; как бы там ни было, я на ногах с трех утра!
Дождь заливал окна. У магазина «Вулворт» женщина в пластмассовом дождевике успокаивала ребенка в нагруднике. Скоро мы остановились у морского министерства.
– Библиотека морского министерства, – указала Джин. – Ты должен выехать отсюда самое позднее в три сорок пять, если хочешь попасть на рейс БЕА – 062, который возвращается в Лиссабон сегодня вечером.
В библиотеке все было по-старому. Девушка читала «Дейли экспресс» с редакционной статьей «Тур по странам Британского Содружества Наций для Тони». Все помещение пропахло сырой шерстяной верхней одеждой.
– Вы помните все, что я отбирал в прошлом году для Комитета координации вооружений? – спросил я.
– Да, сэр, – ответила она, сложила «Вумманз риэлм» и «Дейли экспресс» и, засунув их под розовый джемпер, поставила бутылочку лосьона для рук на маленькую потайную полочку под столом.
– Кое-что мне понадобится снова. Я пытаюсь найти подробности научного открытия, которое сделал один высокопоставленный офицер или ученый, уехавший из Германии в марте – апреле 1945 года. Кроме того, я хочу просмотреть отчеты налогового ведомстваза тот же период.
Мне пришлось много поработать, но я все успел на обратный рейс в Лиссабон.
Глава 14Зовите меня просто Гэрри
Албуфейра, среда
Джорджо строго придерживался графика. Корпус сильно засосало в ил, и Джорджо решил, что беглый осмотр ничего не даст. Он начал с первого отсека со стороны гавани, где располагался пульт управления. Я просил его искать любую валюту, любые документы, вахтенный журнал или металлические ящики, в которых на немецких судах хранились документы.
В течение нескольких дней продолжался спокойный рутинный процесс. Мы вставали в семь тридцать, наблюдали восход солнца и пили кофе. Затем выходили в море на лодке. Джорджо погружался в океан и работал сорок минут. За ним спускался Синглтон на двадцать, затем еще раз Джорджо на такой же срок. Потом они возвращались. К этому времени ил так взбаламучивался, что даже луч света не мог проникнуть сквозь воду. К полудню мы приплывали домой обедать. Шарлотта же успевала сходить на рынок, прибраться в доме и приготовить еду.
Синглтон настаивал еще на одном погружении во второй половине дня, но я счел, что это будет выглядеть слишком странно, а Джорджо заметил, что потребление сжатого воздуха в течение более двадцати четырех часов грозит кессонной болезнью. Чтобы избежать ее, придется всплывать на поверхность очень медленно. Итак, во второй половине дня, как было приказано, все загорали на берегу. Однако в следующую субботу вокруг солнца сгрудились облака, как мотыльки вокруг свечи, и когда оно скрывалось совсем, воздух становился прохладным.
Шарлотта сказала, что она пойдет в дом и приготовит чай. И тут я заметил, что по берегу к нам приближается мускулистый, пожалуй, немного полноватый человек, загорелый до цвета старинной деревянной мебели, как и местные рыбаки. Его черные волосы были коротко подстрижены, а на груди волос казалось определенно больше, чем на голове. Маленький крестик висел на тонкой цепочке на шее. Только желтые шорты и полотенце указывали на то, что он приезжий.
Гость прокричал:
– Не кусочек ли старой доброй Англии я вижу здесь?
– Кусочек? – сказала Шарлотта, сморщив свой носик и надув губы.
– Кондит, – представился он и протянул Джорджо большую волосатую руку.
Тот переспросил:
– Кондит?
– Да, Гэрри Кондит. – Он засмеялся. – Я из США. Услышал, что в Албуфейре объявилось несколько зимних отдыхающих. Смотрите, солнце на сегодня кончилось, почему бы вам, милые мои, не пойти со мной выпить? Я зайду домой, оденусь и заскочу за вами через полчаса. «Заскочу через полчаса» – в Англии, кажется, так говорят? Ха-ха-ха!
Шарлотта высказалась за это предложение, и Джорджо, казалось, тоже не возражал нарушить монотонность своих занятий.
– Он словно бульдозер, этот человек, – усмехнулся Джо. – Как я понял, Гэрри – американец.
– Он очень славный. Наведи о нем справки, – попросил я.
* * *
«Джул-бар» – самый современный бар в Албуфейре. Он весь отделан хромированными деталями и украшен мозаикой, в нем есть холодильник, огромный, как телефонная будка, и машина «Эспрессо» для приготовления кофе. Бар находится на полпути по широкой лестнице, ведущей к так называемым «Садам», представляющим собой центральный рынок и главную площадь. По дороге Гэрри Кондит («зовите меня просто Гэрри») все нам объяснил.
На рынке стоял большой автобус, принадлежавший Транспортному коллективу, который привозил в город фермеров и их продукцию. Они сидели тут же около маленьких кучек розового сладкого картофеля, зеленых лимонов, коричневых в крапинку бобов и помидоров.
Сверху крестьяне выглядели как черная масса. Хотя в черное целиком одевался редко кто, но почти у всех на головах красовались черные фетровые шляпы. Пожилые женщины носили их поверх головных платков. Лошадь со сбруей, украшенной осколками зеркала и позванивающими колокольчиками, протопала мимо нас, как тамбурин Армии спасения. Под деревьями местные парни заводили свои «Перфекты» и «Дианы», и те, издав сердитый рев, проносились в злой браваде по ступеням булыжной мостовой. Один промчался мимо нас с таким шумом, будто участвовал в финале гонок на кубок, и Гэрри Кондит, который, казалось, знал всех в городе, крикнул ему:
– Джорджи-Порджи, как насчет выпивки, парень?
Маленький мотоцикл остановился. На нем сидел белолицый человек с большими усами и очень светлыми глазами, в непременной черной фетровой шляпе с загнутыми сзади полями и серой куртке испанского стиля с длинными рукавами и расшитой грудью.
Мотоцикл не успел еще остановиться, а он уже сорвал шляпу с головы и прижал ее к груди как щит.
– Позвольте мне представить вам, – произнес Гэрри Кондит, – сеньор Джорджо Фернандес Томас. Я могу так отрекомендовать тебя, Ферни?
– Конечно, – кивнул Ферни, худой, невротического типа человек лет сорока.
Хотя встретились мы в поздний послеобеденный час, Ферни выглядел свежепобритым, как это принято в Южной Европе. Его длинные волосы, зачесанные на сторону, закрывали маленький шрам около уха.
– Мы направляемся в «Джул-бар», Ферни. – И Гэрри Кондит двинулся дальше, уверенный, что тот последует за нами.
Ферни прислонил свой мотоцикл к стене пекарни. Через стекло я видел разгоряченных людей, нарезанные буханки хлеба и пылающую печь.
Мы поднялись по каменной ступенчатой дороге в маленькое сверкающее кафе. Ярко раскрашенные металлические стулья протестующе визжали, когда Гэрри Кондит выставлял их на тротуар. К этому времени Гэрри Кондит взял под свое крыло Шарлотту. Он быстро выяснил, что школьные друзья называют ее Чарли. И теперь уже никто больше не называл ее иначе.
Гэрри Кондит не страдал скромностью, рассказывая о себе:
– Я сказал себе: Гэрри тебе скоро стукнет пятьдесят, а что ты собой представляешь? Мелкий издательский работник, зарабатывающий двадцать пять тысяч в год, и у тебя очень мало шансов, что эта цифра перевалит за тридцать. Что ты имеешь за это? Три недели во Флориде в год и, если повезет, поездку на охоту в Канаду, повторяю, если повезет. Итак, что я сделал?
Я заметил, что Чарли старается пересчитать в уме двадцать пять тысяч долларов в год на фунты в неделю.
– Вы что, служили здесь в армии, мистер Кондит? – прервала она его рассказ с женским невниманием.
– Нет, не здесь. Вы помните, как генерал Макартур сказал жителям Филиппин: «Я вернусь!» Так я вернулся на восемь часов раньше, чем он. Они ждали на берегу с сухими штанами, пока я справлялся с прибоем. Ну что же, сэр, вы не пьете! Я закажу еще вина! Шеф!..
Я видел, как молодой официант удивленно взглянул на Ферни, который со странным произношением изрек помпезную книжную фразу по-португальски. Нам принесли вина.
Мы отправились к Гэрри Кондиту, чтобы выпить еще перед обедом. Он жил довольно далеко на Прака-Мигель-Бомбарда в простом доме с холлом, выложенным красной и белой плиткой. Темная мебель плясала, когда мы проходили по неровному дощатому полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25