— А в тот день с утра ты не пил?— Нет, не пил. Я работал.— Так вот, Эрни, это — обычный звонок съехавшего с ума выпивохи. Самый что ни на есть. И все эти бредни о том, что тебе, мол, нужно купить пистолет, обзавестись охраной и все такое, «потому что я, приятель, собираюсь выбить тебе мозги» — дело совершенно типичное. Да ведь ты же сам знаешь, Эрни.— Нет. Он говорил всерьез. Те звонки, о которых ты говоришь, я и правда знаю. С нашей компьютерной системой засечь такой звонок ничего не стоило. Я знаю эти звонки. И я знаю разницу. Это был не сбрендивший пьяница. Не знаю, почему я это чувствую, но можешь верить мне — он говорил серьезно.— Эрни... боюсь, мне нечем тебе помочь.— То есть?— А что мне писать начальству? Что пришел Эрни Уолгрин, посмотрел мне в глаза — что ты сейчас как раз и делаешь — и я, неизвестно почему, вдруг понял, что положение и впрямь аховое? Так сказать, почуял нутром?— Можешь что-нибудь посоветовать? Денег у меня не так мало.— Так действуй.— И каким образом?— После того, как у нас из-за спины подстрелили Кеннеди, нас основательно перетряхнули, Эрни. Шума особого не было — но трясли будь здоров.— Я знаю. Имел к этому некоторое отношение.Брови хозяина кабинета удивленно метнулись вверх.— Да? Ну, как бы то ни было, толку от этого оказалось немного — что там голове у парня вроде Освальда, заранее ведь не узнаешь; цель была только одна — показать Джонсону, что Служба, которая его охраняет — уже вовсе не та, что проворонила убийцу его предшественника. Однако после чистки многие толковые ребята — действительно толковые — ушли, Эрни. Видно, здорово обиделись. И не нам их винить. Так вот у них теперь собственное агентство...— Предлагаешь мне отставных полицейских в мундирах без погон? Благодарю покорно.— Не думай, это не обычное охранное заведение. Они пашут на больших шишек — стерегут заезжих глав правительств, послов, охраняют их резиденции и все такое. Работают даже лучше, чем мы — и то сказать, их клиенты не имеют привычки, сойдя с трапа, ручкаться с каждой шантрапой. Я от этого просто с ума схожу. Слушай, какого черта президентом обязательно становится политик? Выбрали бы кого-нибудь... Говарда Хьюза, не знаю... Нет — все политики. — Он помолчал. — А что ты говорил, будто имеешь какое-то отношение к чистке?Уолгрин пожал плечами.— Я делал для президента кое-какую работу, — произнес он. — По охранному ведомству.— А для какого именно президента?— Для всех. Вплоть до нынешнего.Охранное агентство бывших сотрудников Службы безопасности называлось «Палдор». Отрекомендовавшись также бывшим сотрудником Службы, Уолгрин был препровожден на сей раз в кабинет того типа, к которому он привык — хороший вкус в сочетании с элегантной строгостью.Цветущие вишни и блестящая лента Потомака за окнами. Скотч со льдом. Внимательный взгляд, полный сочувствия. Собеседника Уолгрина звали Лестер Пруэл, и о нем Уолгрин кое-что знал. Внешне мистер Пруэл являл собой тип загорелого блондина шести футов ростом, с внимательным, острым взором голубых глаз. В облике его ощущалась некая вежливая непринужденность, которую никогда не увидишь у сотрудников правительственного аппарата — безошибочный признак того, что этот человек сам принимает решения. Решением, которое он принял в отношении Эрнеста Уолгрина, было категорическое «нет».— Я бы рад помочь, — Пруэл покачал головой, и в солнечном луче вспыхнули его тщательно зачесанные назад светлые с сединой волосы, — но, приятель, это же всего-навсего телефонный звонок.— Я хорошо заплачу.— Мы берем не меньше ста тысяч — и это так, приехать посмотреть. А представь, во сколько встанет настоящая работа. Имей в виду — мы ведь посылаем не компанию отставных сержантов в синих пижамах, которым осталась пара шагов до биржи труда. Наша охрана — с гарантией.— Да, выйдет немало.— Милый мой, да мы бы сделали все за так — если бы были уверены, что на то действительно есть причина. Связи со своими мы стараемся поддерживать. И уж если на то пошло, с удовольствием предложили бы тебе, Уолгрин, место в нашей конторе. Только, похоже, для старой служебной собаки ты и так весьма недурно устроился.— Мне угрожает смерть, — ответил Уолгрин.— Слушай, ты в последнее время не слишком налегал на секс? В нашем возрасте такое случается — теряешь вдруг чувство меры. Мы-то с тобой ведь хорошо знаем, что один телефонный звонок...Вечером следующего дня Эрнест Уолгрин из Миннеаполиса, штат Миннесота, вылетел в Манчестер в Нью-Гемпшире для опознания трупа своей жены.Шприц вонзили в затылок — словно желая ввести что-то прямо ей в мозг. Но шприц был ветеринарным — и в мозг не было введено ничего, кроме длинной толстой иглы. Иглы и струи воздуха.Струя воздуха, попавшая в сосуд — смерть наступила почти мгновенно. Тело обнаружили на заднем сиденье машины, принадлежавшей брату Милдред. Никаких отпечатков ни в машине, ни на самом шприце найдено не было. Как будто кто-то — или что-то — незамеченным появился в этом безмятежном северном краю лишь для того, чтобы сделать свое дело — и затем исчез также незамеченным. Мотивы были тоже неизвестны.К прилету Уолгрина гроб с телом Милдред был уже в аэропорту. Рядом с носилками, глядя в пол, стоял Лестер Пруэл.— Прости, старик. Мы правда не знали. Можешь на нас полностью рассчитывать. Прости, прошу еще раз... правда, прости. Сам понимаешь, мы подумали — мало ли, телефонный звонок... Слушай, мы не можем вернуть ее тебе — но защитить тебя в наших силах, если ты, конечно захочешь этого.— Да, — коротко ответил Уолгрин.Милдред, подумал он, хотела бы этого. Жизнь... Милдред так любила ее — и не простила бы живым пренебрежения к ней из-за одной лишь ее смерти.Похоронили ее на кладбище в Аркадии, в окрестностях городка Оливия, округ Ренвилл, в краю зеленых полей, где родился отец Эрнеста, в земле, на которой колеса трактора его сына оставили след там, где некогда шел за плугом дед Уолгрина.Никогда еще тихий городок Оливия, штат Миннесота, не видел таких странных похорон. Мужчины в дорогих костюмах останавливали идущих к могиле участников траурной процессии, чтобы проверить содержимое их карманов. Бизнесмен из Оливии, старый друг Эрнеста и его семьи, даже предположил, что под пижамами у этих парней спрятаны устройства наподобие миноискателей, реагирующие на малейший признак металла.С утра прочесали лесок на ближнем холме, выгнав оттуда рассерженного охотника. Когда он отказался покинуть рощу, у него забрали ружье, а в ответ на угрозу пойти в полицию невозмутимо ответили: «О'кей — но не раньше чем кончатся похороны, приятель».Странной была и машина, в которой Эрнест Уолгрин приехал на похороны. Ребристая резина ее протекторов оставляла в мягкой весенней земле колею глубиной в добрых четыре дюйма; автомобиль даже на вид имел необычный вес, и когда некий юный горожанин как-то просочился сквозь кордон молчаливых парней, все время окружавших автомобиль, то с удивлением рассказывал, что металл кузова «не гудел, если по нему стукнуть».Какая там машина — настоящий танк, замаскированный под автомобиль; и уж наверняка не один ствол скрывался в кейсах, под сложенными газетами и пиджаками молчаливых спутников Эрнста.Местные жители наперебой убеждали друг друга, что Уолгрин, как видно, связался с мафией.— Бросьте, — возражали другие. — Эти парни ничуть не походят на мафиози, вы же сами видите.— Ну да, — не соглашались третьи. — Они за это время уже так обамериканились, что ничем не отличаются от нас с вами.— Кто-то вспомнил, что Эрнест Уолгрин когда-то работал на правительство — по крайней мере, так говорили.— А, тогда все понятно, Эрни, значит, шпионит для ЦРУ. Им и приходится его охранять — видно, в свое время поубивали чертову уйму русских.Уолгрин, не отрываясь, следил, как белый гроб с телом Милдред опускали в узкую щель могилы, и в который раз подумал, как же мало последнее пристанище. И при мысли о том, что Милдред навсегда останется в этой узкой дыре, он наконец не выдержал. Плакать было можно — все равно не осталось ничего, кроме слез. И убеждать себя, что здесь вовсе не Милдред опускали сейчас в вечную тьму, а лишь ее тело — сама Милдред исчезла, как только жизнь покинула ее. И, вспомнив ее, в толчее аэропорта нервно рывшуюся в сумочке, он устало подумал: кем бы он ни был, прошу его лишь об одном — пусть быстрее кончает со мной, и баста.Не осталось ни ненависти, ни жажды мести — только скорбь и желание, чтобы все поскорее кончилось.Осмотрев дом Уолгрина, ребята из «Палдора» единодушно решили, что оставаться там более чем рискованно — слишком много входных дверей и слуховых окон.— Просто рай для убийцы, — констатировал Пруэл, лично вызвавшийся руководить охраной Уолгрина.Предложение оставить дом Уолгрин принял с радостью — Милдред все еще была здесь, в каждой комнате, в каждом предмете — от гончарного круга на полу до треснутого зеркала в ее спальне.— У меня есть зимний домик в Солнечной долине, — ответил он Пруэлу. — Но, понимаешь... мне нужно будет чем-то заняться. Чтобы думать поменьше. А то, боюсь, я сойду с ума.Пруэл ободряюще похлопал его по плечу.— Работой мы тебя обеспечим.Домик в Солнечной долине Пруэл назвал идеальным убежищем, заметив, что нужно будет лишь «кое-что обновить». Деньги у Уолгрина отказались брать наотрез, а чтобы отвлечь его от мрачных мыслей. Лес Пруэл посвящал его в тайны последних достижений охранной техники.— До сих пор — и на протяжении всей истории — традиционными средствами защиты были стены, башни, вооруженные охранники и тому подобные дела. Пока не разработали этот вот новый принцип. Кто на него первым наткнулся — не знаю, но изменил он все на корню. Теперь тебя охраняют фокусы!— Что — колдовство?!— Нет, нет! Именно фокусы, вроде Гудини. Трюки. Иллюзия. Наша задача — просто-напросто одурачить противника, показать ему то, чего нет. Звучит, может, и не очень убедительно — но на самом деле это самая надежная штуковина, которую когда-либо рожали человеческие мозги. Если бы так охраняли Кеннеди, он бы точно остался жив — Освальд попросту бы не знал, куда целиться.Уолгрин следовал за ним по пятам и, слушая объяснения Пруэла насчет очередного хитрого устройства, мало-помалу осознавал всю гениальную простоту идеи. Иллюзия. Не предотвратить действия убийцы, а побудить его к их совершению — и заманить его таким образом в собственную ловушку.Первыми заменяли стекла во всех окнах дома; новые имели вполне заурядный вид, но то, что смотревшему через них снаружи могло показаться внутренностью комнаты, было на самом деле лишь видимостью предметов в поляризованном стекле.К дому вели две асфальтированные дороги, абсолютно открытые — ни шлагбаумов, ни ворот; но если вдруг водитель, ехавший по любой из них, получал от высокого человека в егерской куртке — агента «Палдора» — приказ остановиться и отказывался почему-либо его выполнить, в асфальте спереди и сзади машины нарушителя в долю секунды появлялись два черных провала.Травянистый склон холма скрыл испытанную еще во Вьетнаме электронную систему распознавания — она узнавала находившихся поблизости людей по составу пота. А на окрестных пригорках, в уютных коттеджиках расположились приехавшие на отдых холостяки — которые в действительности все до одного были людьми из «Палдора».Внешне же дом Эрнеста Уолгрина все так же походил на милое сельское обиталище. И убийца, наблюдавший с ближайшего холма за хозяином, мирно копавшимся в саду, наверняка остался бы в полной уверенности, что сможет расправиться с ним когда пожелает — но лучше, конечно, сделать это немедленно, пока проникнуть в дом не составляет никакого труда.Если же убийца вдруг вознамерился бы осуществить свой замысел на расстоянии при помощи снайперской винтовки, главный пульт охраны тотчас получил бы сигнал от уютно расположившейся в садике своего дома пожилой дачницы — и владельца винтовки ожидали неминуемый промах и как следствие — пуля в собственном черепе.Поняв, что ни одна живая душа не сможет застать его врасплох в этой невидимой крепости, Уолгрин жалел лишь об одном — Милдред могла бы остаться в живых, позаботься он обо всем этом раньше. Ничто не могло подобраться к сосновой хижине незамеченным — кроме летней жары, пришедшей в начале августа с великих американских равнин и окутавшей знойным маревом всю длину. И когда температура достигла 32 градусов, летучее вещество, с весны ждавшее своего часа в фундаменте, в мгновение ока распространилось по всему дому — и взрыв, эхо которого услышали все обитатели Солнечной долины, в мгновение ока стер хижину с лица земли.Вместе с ее единственным обитателем — Эрнестом Уолгрином.В Вашингтоне рапорт о случившемся лег на стол президента Соединенных Штатов. Физик по образованию, выпускник Аннаполиса, президент в жизни подчинялся непреложному правилу — не паниковать.— Мотивы убийства установлены? — спросил он.— Сэр, это не просто убийство.У помощника был такой мощный южный акцент, что если его собеседником оказывался северянин, он мог вволю побарабанить пальцами по столу, пока его визави медленно разбавлял густой сироп из "а", "о" и "э" редкими согласными звуками.— А что же тогда?— Мы считаем, что это террористический акт, задуманный как предупреждение — предупреждение нам всем, сэр.— Тогда отправьте дело в Службу безопасности. В конце концов, они отвечают за мою охрану. Я уверен, что охрана этого... пострадавшего несколько уступала моей; к тому же, насколько я знаю, террористические акты совершаются в основном против членов правительства — например, президента.— Этот случай непохож на другие, сэр. Видите ли, сэр, люди из Службы утверждают, что охрана потерпевшего не уступала вашей — она превосходила ее. Но люди, которым удалось его убить... известили, что вы, сэр — следующий в их списке. Глава вторая Его звали Римо, и тренировка подходила к концу. Слово, пожалуй, не совсем подходящее — то, что делал он, мало походило на еженедельные упражнения команды, какого-нибудь провинциального колледжа. Он не качал мускулов, не напрягал связки, не загонял до предела дыхание — ибо знал, что в этом случае в следующий раз предел наступит гораздо раньше. Все эти упражнения были для Римо лишь огорчительными свидетельствами того, что большинство двуногих до сих пор так и не научились пользоваться своим телом.Борьба с самим собой — ничто не может дать результатов, более противоположных ожидаемым. А вот развитие изначально данных тебе возможностей — совсем другое дело. Стебелек травы, пробивающийся на солнечный свет, ломает в конце концов бетонную плиту. Мать, в стремлении спасти своего ребенка забывшая о том, что она всего лишь слабая женщина, может оторвать от земли задние колоса автомобиля. А капля, падающая с высоты, как известно, точит и камень.Но люди, для того чтобы чувствовать себя венцом природы, жертвовали тем ее даром, который, собственно, и делал их людьми — чистой энергией мозга. Римо же в свое время удержался от этого — и потому сейчас его тело, подброшенное в воздух легким движением пальцев ног, плавно миновало сорок пять футов высоты, отделявших балкон, где стоял Римо, от тротуара под окнами здания.Силы, управляющие телом в свободном падении, таковы, что стоит только позволить одержать верх подхлестнутому страхом адреналину — твоя плоть и кости будут расплющены прямо в миг соприкосновения с мостовой.А значит, к этому мигу следует быть готовым... И у самой мостовой замедлить падение.Само падение от этого не станет медленнее — ведь и мячи, которые пасовали великому бейсболисту Теду Уильямсу, не летели медленнее, чем обычно. Но Уильямс, говорят, был способен различать швы на летящем к нему мяче — и тот словно сам ложился на его биту.Так и Римо — много лет назад тоже носивший фамилию Уильямс, не будучи, правда, при этом родственником великого игрока — обладал способностью опережать скорость физических тел быстротой мозга — самого мощного, но наименее используемого из человеческих органов. Восемь процентов — выше этого показателя редко кто из представителей «гомо сапиенс» утруждал свой мозг, постепенно превращавшийся в некий рудиментарный придаток.Если бы в один прекрасный момент люди поняли, какими свойствами обладает их мозг, весь мир стал бы для них подобием этого тротуара, на который мягко, на полусогнутых ногах спрыгнул Римо, вытянув перед собой руки. Беззвучно, не ощутив даже прикосновения — одно лишь скользящее движение, и... и все. В следующий миг Римо уже выпрямился, и, шагнув влево, бросил по сторонам быстрый взгляд. Саламандер-стрит, Лос-Анджелес. На улице пусто — раннее утро.Подобрав два выпавших из кармана двадцатипятицентовика, Римо снова огляделся. Бесполезно — в такое время на улицах черных кварталов нет ни души; можешь сколько угодно планировать с балконов на мостовую — никто не выскочит на улицу и не примется орать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18