Через город змеей вилась река Миссури, унося свои воды дальше на юг, туда, где она впадала в Миссисипи.
Этот ранний прохладный февральский вечер был на удивление хорош. В воздухе пахло свежевыпавшим снегом и дымом, но чувствовалось, что весна уже близко — она придет неожиданно; не успеешь оглянуться — а она здесь.
— Так замечательно, Гэс, — сказала Бесси после долгого молчания. — Смотришь на это все, дышишь этим воздухом — и будто вино пьешь...
— Жаль, что над этим всем мы не властны, — отозвался Гэс. — Можем лишь глядеть. А изменить ничего не можем.
— Ну и что? Так уж устроено. Но пойдем — я не люблю смотреть на закат солнца.
Он приготовил коктейли, а Бесси бродила по огромной квартире и время от времени восторженно восклицала:
— Боже мой, золотые краны!.. Ой, ты только посмотри — вот так кровать!.. Какие удобные кресла... Нет, но лучше всего — кровать! фантастика!
Гэс рассмеялся и пошел в спальню, где Бесси восхищалась ложем невероятных размеров.
— Ты, наверно, этому не поверишь, но после тебя я ни с кем из мужчин не была. А ведь прошло столько времени!
— Я тоже ни с кем не был, — сказал Гэс, — и я верю тебе, потому что я люблю тебя. Ты для меня — вроде как часть меня самого.
Они лежали на шелковых простынях, которыми была застлана огромная овальная кровать. На белом фоне ее тело отливало цветом древней бронзы; ее руки и длинные ноги были раскинуты в позе полного расслабления; Гэс в восхищении смотрел на ее крутые бедра, плотный, круглый живот, высокие, упругие груди. Бесси повернулась на бок, провела рукой по его телу, по его мускулистым рукам, широким плечам. Золотисто-белое и дымчато-огненное. Она считала его шрамы. Ей было немножко грустно и больно за Гэса, но она скрывала свои чувства за притворным подтруниванием.
— Мистер Красавец, я уже насчитала тридцать семь!
— А что будет, когда я наберу достаточное количество очков? — спросил Гэс, улыбаясь.
— Приз.
— Тогда это должен быть особый приз.
— А ты не думал о том, чтобы носить пуленепробиваемый жилет? — спросила Бесси, придвигаясь к Гэсу еще ближе, отдавая ему жар своего тела.
Она, мурлыча как кошка, продолжала свои подсчеты; она была похожа на девочку, подсчитывающую свои фантики; она целовала каждый шрам, он чувствовал горячий язык на своей коже; она ласкала его грудь, заросшую волосами, его мускулистый живот...
— Теперь насчитала шестьдесят девять, — прошептала она. Чуть приподнявшись на локте, она смотрела на него и улыбалась загадочной Улыбкой.
— Бесси, о Бесси, о Бесси, — сказал Гэс, будто вздохнул. Позже, много позже он первый нарушил тишину.
— Бесси, выходи за меня замуж.
— Нет, мистер Красавец, нет, сэр, ни за что. Разве нам плохо сейчас? Пойти в церковь — значит все испортить.
— Я боюсь за тебя, Бесси. Я не могу тебя защитить так, как мне этого хочется.
— Защищать меня не нужно.
Она сползла к краю кровати и включила радиоприемник. Передавали джазовую программу: Пола Уитмэна, Кинга Оливера, Альвино Рея.
— Ты знаешь, — сказала она в темноте, — я снова села на листик.
— Знаю, — тихо сказал Гэс.
— А тебя это что, не беспокоит?
— Ты самая красивая женщина в мире.
— И ко всему прочему, это стоит много денег.
— Я могу покупать тебе порошок оптом. — Он улыбнулся в темноте.
— Гэс, ты просто чудо! Но почему ты так обо мне заботишься? И почему ты мне ничего не рассказываешь... о том, что с тобой было?
— Бесси, я мог бы тебе столько рассказать... Я мог бы тебе рассказать о Перли, о Коули, о Чарли, о Хесусуе, о Вилли, о Роки... но все это очень печально. Нам с тобой очень повезло. У тебя есть я, а у меня есть ты.
По радио передавали композицию джаз-блюза.
— Послушай, — сказала Бесси.
— Что послушать? — спросил Гэс сквозь сон.
— Музыку послушай. Это для тебя, — сказала она. И он услышал ее голос, вырывающийся из радиоприемника — Бесси пела в сопровождении большого оркестра.
Я люблю его, он меня тик восхищает,
Но этого он никогда не узнает...
— Это действительно ты поешь? — спросил Гэс, с которого тут же слетел сон. — Правда ты?
— Это я, я, и я пою специально для тебя, мистер Красавец! А теперь вот слушаю, и хочется плакать.
— А я и не знал, что ты записывала пластинки.
— Еще сколько! Мне кажется, у меня неплохо получается. Ты, наверное, единственный, кто этого не знает.
— Тшш, дай мне послушать. Я тысячу лет не слушал, как ты поешь блюзы.
У Бесси был сильный голос, и она использовала его силу очень умело — песня наполнялась живым дыханием жизни.
Когда песня закончилась, ведущий сказал:
— Для вас пела Бесси Криспус, наша соловушка из Канзас-Сити. Исключительная девушка, кстати! Сплошные гардении. Хочу напомнить нашим слушателям, что ее пригласили дать концерт в Карнеги-Холл, а Карнеги-Холл, леди и джентльмены, располагается не где-нибудь, а в самом Нью-Йорке!
Гэс в изумлении уставился на Бесси.
— Ты знаешь, Бесси, я все же, наверное, единственный, кто не очень удивлен. Я всегда знал, что в пении тебе нет равных. Но однако — Карнеги-Холл! Там же обычно играют симфонические оркестры!
Бесси улыбнулась.
— Теперь там будут играть джаз! После моего концерта, после того, как там спою я и сыграют Бенни, и Каунт, и Джек Тигарден, и Бикс, и Тедди Вильсон, и Прес — там останется только джаз! Никто больше туда не попадет. Мы всех выкурим, всех! Наша музыка вытеснит всю остальную!
— Я думаю, что так и будет. И вы выиграете сражение.
— Гэс, знаешь, так одиноко было в какой-нибудь дыре, за кулисами маленького клуба. Наверное, в тюрьме не так одиноко. Вроде смотришь на мир в подзорную трубу, но не с той стороны... — Бесси пыталась объяснить Гэсу нечто важное. — Вокруг тебя грязь, всякая гадость, запах... застоявшийся запах старой пудры в актерских уборных... думаешь о всех тех, еще полных надежд, кто выступал там до тебя, а остался от них один только запах... И рядом нет твоего мужчины, и каждый владелец такого клуба пристает, считает, что у него есть на это право... Вечное сражение... Неудивительно — потянет к порошку, уносящему в мир грез... а потом все, что было на душе, попадает в песни...
— Выходи за меня замуж, — сказал неожиданно Гэс.
— Ни за что! Ты слишком хороший мужчина. Я не хочу, чтобы мне выдавали разрешение на то, чтобы заниматься с тобой любовью. А если мужчина выдает такое разрешение, он считает, что его можно и забрать.
— Но я люблю тебя, Бесси! Люблю, люблю!
— А нам больше ничего и не нужно. Ты и я — что еще нужно? И пока мы вдвоем — нам ничего не страшно. Ничего! Бесси стала тихо напевать:
— Камни, ветер, печальный ручей,
Плакучая ива темных ночей,
Женщина бьется как рыба об лед,
Птицы над ней манят в дальний полет...
Мелодия песни была ненавязчивая, щемящая и простая. Бесси полностью отдавалась пению, создавая мелодию прямо на ходу, экспромтом.
— Получилась бы хорошая песня, а? — спросила она.
— Я никогда не слышал печальнее — и лучше!
Проходил час за часом; им хотелось так насытить каждый час, чтобы он восполнял каждый год. И каждый следующий час становился еще более прекрасным, еще более наполненным нежностью, еще более чистым и преисполненным значения, чем предыдущий. Каждый час уводил их все дальше в запредельные миры, туда, где дет ни времени, ни пространства, срывал с них слои налипшей на них грязи мира, освобождал от притворства, приближал к состоянию первичного творения, к райскому блаженству, все более залечивал раны, нанесенные расставанием. Каждый час уменьшал страшную боль, жившую в них, возвращал их друг у другу после страшной потери, соединял их, сплавлял их в единое целое, сдвигал разверзшиеся пропасти, приближал их к состоянию полного, нерасторжимого единения, делал из них единое, совершенное существо...
Зазвонил телефон; он звонил упорно, настойчиво и, наконец, вырвал Гэса из глубочайшего сна, в который он погрузился. Гэс поднялся и побрел в комнату, где стоял трезвонящий аппарат. Поднял трубку.
— Алло, я слушаю.
— Гилпин! — прохрипел Зирп; когда-то пуля навечно повредила ему гортань. — Гилпин, у меня для тебя отменный подарочек! Спустись-ка и прими его.
Трубку на другом конце провода повесили. С Гэса мгновенно слетел весь сон. Он быстро оделся, проверил, заряжены ли его “кольты”, и бросился к лифту.
Лифтер был все тот же — лысый, с желтыми глазами.
Гэс пока не понимал, что происходит, но времени для раздумий не было. Его немного беспокоило, что он оставляет Бесси одну — когда он выходил, она крепко и безмятежно спала.
Вряд ли Зирп звонил бы ему, если бы речь шла о Соленом или о ком-нибудь другом из рядовых членов организации. Скорее всего, что-то случилось с Фитцджеральдом.
Спускаясь в лифте вниз, Гэс думал о том, что все было бы намного проще, если бы ему еще тогда, давно, удалось убить Зирпа; но убивать человека, который вдруг оказался беззащитным, он тоже не мог! А вот если бы Зирпу угодила пуля меж глаз, тогда, в ночном сражении... Если бы, если бы...
Дверь лифта раскрылась, и Гэс через вестибюль бросился к входным дверям. Швейцара на месте не было. В такой час все уже давно спят... Странно, а почему остался на своем месте лифтер?
Гэс оглянулся — загорающиеся лампочки показывали, что лифт пошел вниз, в подвал. Гэс выскользнул на улицу. Он шел, слегка пригибаясь, избегая освещенных мест, ожидая самого худшего. Но вряд ли они вызвали его на улицу, чтобы просто устроить ночной фейерверк, позабавиться стрельбой. Нет, у них совсем иное чувство юмора — не телефонные звоночки, а нечто более существенное, вроде тюрьмы или подброшенного трупа.
Гэс услышал, как со стороны безлюдного в эту пору ночи бульвара Линвуд приближается автомобиль с мощным мотором. Из темноты выскочил огромный черный лимузин и, казалось, помчался прямо на него. Его ноги хотели бежать сами по себе, но он оставался на месте, держа в каждой руке тяжелый пистолет и выжидая, что будет дальше. Бронированный автомобиль, с отверстиями в бортах для оружейных стволов, приближался со скоростью около ста километров в час. Вряд ли из машины видели его, прячущегося в плотной темноте. Тем не менее из машины начали стрелять, но наугад. Гэс, стоя на колене, несколько раз выстрелил в приближающегося монстра. Загремел автомат; Гэс отпрыгнул в сторону и скрылся за большой декоративной вазой; в лицо ему полетели осколки бетона.
Лимузин замедлил движение, задняя дверца открылась. Из машины на асфальт выбросили что-то тяжелое, снова взревел мотор, будто захлебываясь от идиотского восторга, — словно вампир, опьяневший от свежей крови, словно шакал, разодравший кому-то горло, — и чудовищный автомобиль унесся в ночь.
Гэс подбежал к тому месту. Издалека казалось, что на дороге лежат два тюка... Два тела. Он перевернул одно из них. Фитцджеральд. Отверстие между глазами. Выстрел с близкого расстояния... Перевернул второе тело на спину. Лаванда. Вся грудь у него была изрешечена пулями. Но он еще был жив.
Ему хватило последних сил лишь на то, чтобы сказать:
— Гэс, бери “банджо” и...
Шофер Лаванда умер. Умирая, он знал, что сделал все, что смог — он сумел сказать мастеру смерти то, что ему так хотелось сказать.
Гэс оттащил оба тела к бровке. Тишину ночи разорвали сирены. Полицейские, машины скорой помощи. Теперь они займутся теми, кто еще совсем недавно был жив, а теперь мертв. Два хороших человека превратились в груды бесчувственной материи.
Фитцджеральд... единственный человек, к которому он, Гэс, что бы ни произошло, мог всегда обратиться за помощью, и который всегда был готов эту помощь оказать. Гэсу было очень горько, что он так мало знал его. Их всегда разделяли разница в возрасте, жизненный опыт, положение, которое они занимали. Они никогда не были близки, они никогда не беседовали о делах семейных, о вере, о Церкви, о природе, о бессмертии. Между ними были только деловые отношения, они обсуждали лишь текущие дела. Так было и тогда, когда Фитцджеральд подобрал сельского парня с улицы, и тогда, когда он завещал ему дела своей организации как наследнику. Фитцджеральд всегда думал о будущем, всегда беспокоился о своих людях, всегда полностью посвящал себя делам своей организации, которая выстояла в самые тяжелые времена.
Гэс кончиками пальцев коснулся седых волос, убрал прядь, упавшую на лоб.
— Все будет в порядке, мистер Фитцджеральд, все будет в порядке. Я обо всем позабочусь.
На улице, ведущей к дому, показался небольшой автомобиль. Гэс быстро вернулся в дом. Лифт стоял на первом этаже, но лифтера нигде не было видно.
И Гэса озарило — он знал, что ему нужно сделать в первую очередь.
Он свернул в коридор и увидел человека в красной форменной одежде, скрывающегося за следующим поворотом коридора. Несмотря на то, что одна нога у Гэса так и не приобрела прежней силы, он стремительно бросился вдогонку.
Коридор привел его к запертой двери. Света в этом отрезке коридора не было. Инстинкт подсказал Гэсу, что в темной нише кто-то стоит. Гэс бросился на пол. Прогрохотал выстрел, пуля с воем пронеслась мимо головы Гэса. Второй раз выстрелить лифтер не успел — его уже крепко держали могучие руки Гэса, а оружие было отобрано. Лифтер попытался укусить Гэса, но получил сильнейший удар локтем по вставным зубам. И прекратил сопротивление.
— Пошли наверх, — сказал Гэс. — Поедем на грузовом лифте.
Грузовой лифт натужно, с шумом полз вверх. Они приехали под самую крышу. В лифте Гэс молчал. А что ему было говорить? Не он начал эту смертельную игру.
На крыше они вышли на площадку надстройки для лифта. Горизонт на востоке уже посветлел — приближался рассвет. Под ногами все было заляпано голубиным пометом; пахло гудроновым покрытием крыши.
— Давай, выкладывай все, — сказал Гэс.
— Ага, напугал! — Лифтер попытался говорить тоном зэка, с соответствующим выражением на лице. У него это не очень получилось. Он сразу понял, что ничего не получится, но как актер, которому нужно довести до конца свою ремарку, он продолжал что-то мямлить.
Гэс сильным ударом в лицо заставил его замолчать; лифтер отлетел на низенькую стенку и только чудом не сорвался вниз. А лететь бы пришлось восемь этажей.
— Все, все, я твой, — быстро проговорил лифтер. — Что ты от меня хочешь?
— Все, что знаешь.
— Да я просто сидел у тебя на хвосте! И должен был сообщать Мики о всех твоих перемещениях. Вот и все.
— Ну, не совсем все, — сказал Гэс. — Дай мне номер телефона, по которому ты должен звонить. И как ты себя при этом называешь?
— Поплар 4711, — сказал лифтер. — А зовут меня Чарли.
— Сейчас полетишь вниз!
— Поплар 3711, — выкрикнул лифтер. — Меня зовут Шерман! Вот — все. Честно, клянусь святым Петром! Все сказал как есть.
— Кто был в машине? И где они сейчас?
— Ничего об этом не знаю.
Гэс, охваченный слепой яростью, обхватил Шермана за пояс и поднял над низенькой стенкой, чтобы швырнуть вниз.
— Подожди! — взвизгнул Шерман; повернув голову, он с ужасом смотрел на далекую землю вниз. — Они все из Чикаго! Шестеро! Здоровяк Джо, Лэнски, Фрэнки, Дино Лукези, Пузо Гатт и Бонзо!
— А где они теперь?
— До них уже не доберешься. Они должны были оставить машину в Центральном городском гараже, а потом тут же сесть на поезд и ехать назад в Чику. Ну, по крайней мере, я слышал такие разговоры.
— Ну что ж, спасибо, — сказал Гэс и опустил Шермана на площадку.
Увидев, что Гэс расслабился, Шерман отступил на шаг, и, высоко махнув ногой, нанес Гэсу удар в шею концом остроносого ботинка. Удар пришелся прямо в адамово яблоко. На несколько мгновений Гэс оказался совершенно парализованным, его руки безвольно опустились; но Шерман не смог нанести следующий удар — не удержавшись на ногах, он с криком перевалился через низкую стенку на краю площадки. Каким-то чудом он успел ухватиться за самый край. Гэс смотрел на руки, держащиеся за кирпичи, но не мог сдвинуться с места. Он видел, как пальцы царапают кирпич, видел, как один из кирпичей начинает раскачиваться. Шерман снова издал вопль; казалось, длинные, пожелтевшие от никотина пальцы выдавливают из кирпича кровь; известка, державшая кирпич на месте, была уже старой, и к тому же была тонко положена — стенка была просто декоративной, — кирпич сдвинулся и полетел вниз, вместе с ним полетели руки; вместе с руками — тело, а вместе с телом полетел вниз протяжный вопль.
Боже, Боже, когда закончится этот ужас, когда прекратятся эти убийства? Гэс прислонился к трубе, глубоко вдыхая воздух — горло болело и дергалось при каждом вздохе. Увы, убийства пока будут продолжаться. Пока не...
Отдышавшись, Гэс прошел по крыше, перелез через другую кирпичную стенку, спустился на свой балкон и через открытую дверь зимнего сада вошел в квартиру.
Бесси, укутанная ароматом белых гардений, спала спокойным, безмятежным сном.
Гэс перезарядил пистолеты. Руки уже не дрожали. Пошел к телефону и набрал номер “Поплар 3711”.
Мужской голос ответил:
— Фирма по производству тоника для волос “Канзас-Сити” слушает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Этот ранний прохладный февральский вечер был на удивление хорош. В воздухе пахло свежевыпавшим снегом и дымом, но чувствовалось, что весна уже близко — она придет неожиданно; не успеешь оглянуться — а она здесь.
— Так замечательно, Гэс, — сказала Бесси после долгого молчания. — Смотришь на это все, дышишь этим воздухом — и будто вино пьешь...
— Жаль, что над этим всем мы не властны, — отозвался Гэс. — Можем лишь глядеть. А изменить ничего не можем.
— Ну и что? Так уж устроено. Но пойдем — я не люблю смотреть на закат солнца.
Он приготовил коктейли, а Бесси бродила по огромной квартире и время от времени восторженно восклицала:
— Боже мой, золотые краны!.. Ой, ты только посмотри — вот так кровать!.. Какие удобные кресла... Нет, но лучше всего — кровать! фантастика!
Гэс рассмеялся и пошел в спальню, где Бесси восхищалась ложем невероятных размеров.
— Ты, наверно, этому не поверишь, но после тебя я ни с кем из мужчин не была. А ведь прошло столько времени!
— Я тоже ни с кем не был, — сказал Гэс, — и я верю тебе, потому что я люблю тебя. Ты для меня — вроде как часть меня самого.
Они лежали на шелковых простынях, которыми была застлана огромная овальная кровать. На белом фоне ее тело отливало цветом древней бронзы; ее руки и длинные ноги были раскинуты в позе полного расслабления; Гэс в восхищении смотрел на ее крутые бедра, плотный, круглый живот, высокие, упругие груди. Бесси повернулась на бок, провела рукой по его телу, по его мускулистым рукам, широким плечам. Золотисто-белое и дымчато-огненное. Она считала его шрамы. Ей было немножко грустно и больно за Гэса, но она скрывала свои чувства за притворным подтруниванием.
— Мистер Красавец, я уже насчитала тридцать семь!
— А что будет, когда я наберу достаточное количество очков? — спросил Гэс, улыбаясь.
— Приз.
— Тогда это должен быть особый приз.
— А ты не думал о том, чтобы носить пуленепробиваемый жилет? — спросила Бесси, придвигаясь к Гэсу еще ближе, отдавая ему жар своего тела.
Она, мурлыча как кошка, продолжала свои подсчеты; она была похожа на девочку, подсчитывающую свои фантики; она целовала каждый шрам, он чувствовал горячий язык на своей коже; она ласкала его грудь, заросшую волосами, его мускулистый живот...
— Теперь насчитала шестьдесят девять, — прошептала она. Чуть приподнявшись на локте, она смотрела на него и улыбалась загадочной Улыбкой.
— Бесси, о Бесси, о Бесси, — сказал Гэс, будто вздохнул. Позже, много позже он первый нарушил тишину.
— Бесси, выходи за меня замуж.
— Нет, мистер Красавец, нет, сэр, ни за что. Разве нам плохо сейчас? Пойти в церковь — значит все испортить.
— Я боюсь за тебя, Бесси. Я не могу тебя защитить так, как мне этого хочется.
— Защищать меня не нужно.
Она сползла к краю кровати и включила радиоприемник. Передавали джазовую программу: Пола Уитмэна, Кинга Оливера, Альвино Рея.
— Ты знаешь, — сказала она в темноте, — я снова села на листик.
— Знаю, — тихо сказал Гэс.
— А тебя это что, не беспокоит?
— Ты самая красивая женщина в мире.
— И ко всему прочему, это стоит много денег.
— Я могу покупать тебе порошок оптом. — Он улыбнулся в темноте.
— Гэс, ты просто чудо! Но почему ты так обо мне заботишься? И почему ты мне ничего не рассказываешь... о том, что с тобой было?
— Бесси, я мог бы тебе столько рассказать... Я мог бы тебе рассказать о Перли, о Коули, о Чарли, о Хесусуе, о Вилли, о Роки... но все это очень печально. Нам с тобой очень повезло. У тебя есть я, а у меня есть ты.
По радио передавали композицию джаз-блюза.
— Послушай, — сказала Бесси.
— Что послушать? — спросил Гэс сквозь сон.
— Музыку послушай. Это для тебя, — сказала она. И он услышал ее голос, вырывающийся из радиоприемника — Бесси пела в сопровождении большого оркестра.
Я люблю его, он меня тик восхищает,
Но этого он никогда не узнает...
— Это действительно ты поешь? — спросил Гэс, с которого тут же слетел сон. — Правда ты?
— Это я, я, и я пою специально для тебя, мистер Красавец! А теперь вот слушаю, и хочется плакать.
— А я и не знал, что ты записывала пластинки.
— Еще сколько! Мне кажется, у меня неплохо получается. Ты, наверное, единственный, кто этого не знает.
— Тшш, дай мне послушать. Я тысячу лет не слушал, как ты поешь блюзы.
У Бесси был сильный голос, и она использовала его силу очень умело — песня наполнялась живым дыханием жизни.
Когда песня закончилась, ведущий сказал:
— Для вас пела Бесси Криспус, наша соловушка из Канзас-Сити. Исключительная девушка, кстати! Сплошные гардении. Хочу напомнить нашим слушателям, что ее пригласили дать концерт в Карнеги-Холл, а Карнеги-Холл, леди и джентльмены, располагается не где-нибудь, а в самом Нью-Йорке!
Гэс в изумлении уставился на Бесси.
— Ты знаешь, Бесси, я все же, наверное, единственный, кто не очень удивлен. Я всегда знал, что в пении тебе нет равных. Но однако — Карнеги-Холл! Там же обычно играют симфонические оркестры!
Бесси улыбнулась.
— Теперь там будут играть джаз! После моего концерта, после того, как там спою я и сыграют Бенни, и Каунт, и Джек Тигарден, и Бикс, и Тедди Вильсон, и Прес — там останется только джаз! Никто больше туда не попадет. Мы всех выкурим, всех! Наша музыка вытеснит всю остальную!
— Я думаю, что так и будет. И вы выиграете сражение.
— Гэс, знаешь, так одиноко было в какой-нибудь дыре, за кулисами маленького клуба. Наверное, в тюрьме не так одиноко. Вроде смотришь на мир в подзорную трубу, но не с той стороны... — Бесси пыталась объяснить Гэсу нечто важное. — Вокруг тебя грязь, всякая гадость, запах... застоявшийся запах старой пудры в актерских уборных... думаешь о всех тех, еще полных надежд, кто выступал там до тебя, а остался от них один только запах... И рядом нет твоего мужчины, и каждый владелец такого клуба пристает, считает, что у него есть на это право... Вечное сражение... Неудивительно — потянет к порошку, уносящему в мир грез... а потом все, что было на душе, попадает в песни...
— Выходи за меня замуж, — сказал неожиданно Гэс.
— Ни за что! Ты слишком хороший мужчина. Я не хочу, чтобы мне выдавали разрешение на то, чтобы заниматься с тобой любовью. А если мужчина выдает такое разрешение, он считает, что его можно и забрать.
— Но я люблю тебя, Бесси! Люблю, люблю!
— А нам больше ничего и не нужно. Ты и я — что еще нужно? И пока мы вдвоем — нам ничего не страшно. Ничего! Бесси стала тихо напевать:
— Камни, ветер, печальный ручей,
Плакучая ива темных ночей,
Женщина бьется как рыба об лед,
Птицы над ней манят в дальний полет...
Мелодия песни была ненавязчивая, щемящая и простая. Бесси полностью отдавалась пению, создавая мелодию прямо на ходу, экспромтом.
— Получилась бы хорошая песня, а? — спросила она.
— Я никогда не слышал печальнее — и лучше!
Проходил час за часом; им хотелось так насытить каждый час, чтобы он восполнял каждый год. И каждый следующий час становился еще более прекрасным, еще более наполненным нежностью, еще более чистым и преисполненным значения, чем предыдущий. Каждый час уводил их все дальше в запредельные миры, туда, где дет ни времени, ни пространства, срывал с них слои налипшей на них грязи мира, освобождал от притворства, приближал к состоянию первичного творения, к райскому блаженству, все более залечивал раны, нанесенные расставанием. Каждый час уменьшал страшную боль, жившую в них, возвращал их друг у другу после страшной потери, соединял их, сплавлял их в единое целое, сдвигал разверзшиеся пропасти, приближал их к состоянию полного, нерасторжимого единения, делал из них единое, совершенное существо...
Зазвонил телефон; он звонил упорно, настойчиво и, наконец, вырвал Гэса из глубочайшего сна, в который он погрузился. Гэс поднялся и побрел в комнату, где стоял трезвонящий аппарат. Поднял трубку.
— Алло, я слушаю.
— Гилпин! — прохрипел Зирп; когда-то пуля навечно повредила ему гортань. — Гилпин, у меня для тебя отменный подарочек! Спустись-ка и прими его.
Трубку на другом конце провода повесили. С Гэса мгновенно слетел весь сон. Он быстро оделся, проверил, заряжены ли его “кольты”, и бросился к лифту.
Лифтер был все тот же — лысый, с желтыми глазами.
Гэс пока не понимал, что происходит, но времени для раздумий не было. Его немного беспокоило, что он оставляет Бесси одну — когда он выходил, она крепко и безмятежно спала.
Вряд ли Зирп звонил бы ему, если бы речь шла о Соленом или о ком-нибудь другом из рядовых членов организации. Скорее всего, что-то случилось с Фитцджеральдом.
Спускаясь в лифте вниз, Гэс думал о том, что все было бы намного проще, если бы ему еще тогда, давно, удалось убить Зирпа; но убивать человека, который вдруг оказался беззащитным, он тоже не мог! А вот если бы Зирпу угодила пуля меж глаз, тогда, в ночном сражении... Если бы, если бы...
Дверь лифта раскрылась, и Гэс через вестибюль бросился к входным дверям. Швейцара на месте не было. В такой час все уже давно спят... Странно, а почему остался на своем месте лифтер?
Гэс оглянулся — загорающиеся лампочки показывали, что лифт пошел вниз, в подвал. Гэс выскользнул на улицу. Он шел, слегка пригибаясь, избегая освещенных мест, ожидая самого худшего. Но вряд ли они вызвали его на улицу, чтобы просто устроить ночной фейерверк, позабавиться стрельбой. Нет, у них совсем иное чувство юмора — не телефонные звоночки, а нечто более существенное, вроде тюрьмы или подброшенного трупа.
Гэс услышал, как со стороны безлюдного в эту пору ночи бульвара Линвуд приближается автомобиль с мощным мотором. Из темноты выскочил огромный черный лимузин и, казалось, помчался прямо на него. Его ноги хотели бежать сами по себе, но он оставался на месте, держа в каждой руке тяжелый пистолет и выжидая, что будет дальше. Бронированный автомобиль, с отверстиями в бортах для оружейных стволов, приближался со скоростью около ста километров в час. Вряд ли из машины видели его, прячущегося в плотной темноте. Тем не менее из машины начали стрелять, но наугад. Гэс, стоя на колене, несколько раз выстрелил в приближающегося монстра. Загремел автомат; Гэс отпрыгнул в сторону и скрылся за большой декоративной вазой; в лицо ему полетели осколки бетона.
Лимузин замедлил движение, задняя дверца открылась. Из машины на асфальт выбросили что-то тяжелое, снова взревел мотор, будто захлебываясь от идиотского восторга, — словно вампир, опьяневший от свежей крови, словно шакал, разодравший кому-то горло, — и чудовищный автомобиль унесся в ночь.
Гэс подбежал к тому месту. Издалека казалось, что на дороге лежат два тюка... Два тела. Он перевернул одно из них. Фитцджеральд. Отверстие между глазами. Выстрел с близкого расстояния... Перевернул второе тело на спину. Лаванда. Вся грудь у него была изрешечена пулями. Но он еще был жив.
Ему хватило последних сил лишь на то, чтобы сказать:
— Гэс, бери “банджо” и...
Шофер Лаванда умер. Умирая, он знал, что сделал все, что смог — он сумел сказать мастеру смерти то, что ему так хотелось сказать.
Гэс оттащил оба тела к бровке. Тишину ночи разорвали сирены. Полицейские, машины скорой помощи. Теперь они займутся теми, кто еще совсем недавно был жив, а теперь мертв. Два хороших человека превратились в груды бесчувственной материи.
Фитцджеральд... единственный человек, к которому он, Гэс, что бы ни произошло, мог всегда обратиться за помощью, и который всегда был готов эту помощь оказать. Гэсу было очень горько, что он так мало знал его. Их всегда разделяли разница в возрасте, жизненный опыт, положение, которое они занимали. Они никогда не были близки, они никогда не беседовали о делах семейных, о вере, о Церкви, о природе, о бессмертии. Между ними были только деловые отношения, они обсуждали лишь текущие дела. Так было и тогда, когда Фитцджеральд подобрал сельского парня с улицы, и тогда, когда он завещал ему дела своей организации как наследнику. Фитцджеральд всегда думал о будущем, всегда беспокоился о своих людях, всегда полностью посвящал себя делам своей организации, которая выстояла в самые тяжелые времена.
Гэс кончиками пальцев коснулся седых волос, убрал прядь, упавшую на лоб.
— Все будет в порядке, мистер Фитцджеральд, все будет в порядке. Я обо всем позабочусь.
На улице, ведущей к дому, показался небольшой автомобиль. Гэс быстро вернулся в дом. Лифт стоял на первом этаже, но лифтера нигде не было видно.
И Гэса озарило — он знал, что ему нужно сделать в первую очередь.
Он свернул в коридор и увидел человека в красной форменной одежде, скрывающегося за следующим поворотом коридора. Несмотря на то, что одна нога у Гэса так и не приобрела прежней силы, он стремительно бросился вдогонку.
Коридор привел его к запертой двери. Света в этом отрезке коридора не было. Инстинкт подсказал Гэсу, что в темной нише кто-то стоит. Гэс бросился на пол. Прогрохотал выстрел, пуля с воем пронеслась мимо головы Гэса. Второй раз выстрелить лифтер не успел — его уже крепко держали могучие руки Гэса, а оружие было отобрано. Лифтер попытался укусить Гэса, но получил сильнейший удар локтем по вставным зубам. И прекратил сопротивление.
— Пошли наверх, — сказал Гэс. — Поедем на грузовом лифте.
Грузовой лифт натужно, с шумом полз вверх. Они приехали под самую крышу. В лифте Гэс молчал. А что ему было говорить? Не он начал эту смертельную игру.
На крыше они вышли на площадку надстройки для лифта. Горизонт на востоке уже посветлел — приближался рассвет. Под ногами все было заляпано голубиным пометом; пахло гудроновым покрытием крыши.
— Давай, выкладывай все, — сказал Гэс.
— Ага, напугал! — Лифтер попытался говорить тоном зэка, с соответствующим выражением на лице. У него это не очень получилось. Он сразу понял, что ничего не получится, но как актер, которому нужно довести до конца свою ремарку, он продолжал что-то мямлить.
Гэс сильным ударом в лицо заставил его замолчать; лифтер отлетел на низенькую стенку и только чудом не сорвался вниз. А лететь бы пришлось восемь этажей.
— Все, все, я твой, — быстро проговорил лифтер. — Что ты от меня хочешь?
— Все, что знаешь.
— Да я просто сидел у тебя на хвосте! И должен был сообщать Мики о всех твоих перемещениях. Вот и все.
— Ну, не совсем все, — сказал Гэс. — Дай мне номер телефона, по которому ты должен звонить. И как ты себя при этом называешь?
— Поплар 4711, — сказал лифтер. — А зовут меня Чарли.
— Сейчас полетишь вниз!
— Поплар 3711, — выкрикнул лифтер. — Меня зовут Шерман! Вот — все. Честно, клянусь святым Петром! Все сказал как есть.
— Кто был в машине? И где они сейчас?
— Ничего об этом не знаю.
Гэс, охваченный слепой яростью, обхватил Шермана за пояс и поднял над низенькой стенкой, чтобы швырнуть вниз.
— Подожди! — взвизгнул Шерман; повернув голову, он с ужасом смотрел на далекую землю вниз. — Они все из Чикаго! Шестеро! Здоровяк Джо, Лэнски, Фрэнки, Дино Лукези, Пузо Гатт и Бонзо!
— А где они теперь?
— До них уже не доберешься. Они должны были оставить машину в Центральном городском гараже, а потом тут же сесть на поезд и ехать назад в Чику. Ну, по крайней мере, я слышал такие разговоры.
— Ну что ж, спасибо, — сказал Гэс и опустил Шермана на площадку.
Увидев, что Гэс расслабился, Шерман отступил на шаг, и, высоко махнув ногой, нанес Гэсу удар в шею концом остроносого ботинка. Удар пришелся прямо в адамово яблоко. На несколько мгновений Гэс оказался совершенно парализованным, его руки безвольно опустились; но Шерман не смог нанести следующий удар — не удержавшись на ногах, он с криком перевалился через низкую стенку на краю площадки. Каким-то чудом он успел ухватиться за самый край. Гэс смотрел на руки, держащиеся за кирпичи, но не мог сдвинуться с места. Он видел, как пальцы царапают кирпич, видел, как один из кирпичей начинает раскачиваться. Шерман снова издал вопль; казалось, длинные, пожелтевшие от никотина пальцы выдавливают из кирпича кровь; известка, державшая кирпич на месте, была уже старой, и к тому же была тонко положена — стенка была просто декоративной, — кирпич сдвинулся и полетел вниз, вместе с ним полетели руки; вместе с руками — тело, а вместе с телом полетел вниз протяжный вопль.
Боже, Боже, когда закончится этот ужас, когда прекратятся эти убийства? Гэс прислонился к трубе, глубоко вдыхая воздух — горло болело и дергалось при каждом вздохе. Увы, убийства пока будут продолжаться. Пока не...
Отдышавшись, Гэс прошел по крыше, перелез через другую кирпичную стенку, спустился на свой балкон и через открытую дверь зимнего сада вошел в квартиру.
Бесси, укутанная ароматом белых гардений, спала спокойным, безмятежным сном.
Гэс перезарядил пистолеты. Руки уже не дрожали. Пошел к телефону и набрал номер “Поплар 3711”.
Мужской голос ответил:
— Фирма по производству тоника для волос “Канзас-Сити” слушает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37