— Узнаю, — сонно ответила служанка, — вы с вашей супругой три года назад были в гостях у сеньоры Дорадо на Боливаро-Норте, а потом захватили ее в заложники вместе с Лусией Рохас и Сесаром Мендесом. А потом вы ночевали здесь, в Горном Шале, и переодевались в форму охранника. Вас зовут, кажется, Деметрио Родригес…
— Около дела, чикита, — кивнул я, — хотя меня надо называть либо Деметрио Баринов, либо Анхель Родригес.
— Хорошо, сеньор, я буду называть вас так, как вы сказали. Так вот, сеньора Дорадо сказала, что всех, кто будет приходить из канализации, надо отправлять к дону Умберто. Вы знаете дона Умберто?
— Да, только как его найти?
— Все, кто с ним приехал, сейчас собрались в подвале. Вот тут, справа, за шкафом, будет небольшая лестница. Спуститесь вниз, пройдете по коридору и зайдете в третью дверь слева. Там вам скажут, что надо делать.
Лестница оказалась очень короткой, и вела она в какой-то мирный хозяйственный подвал. Возможно, даже в винный, но убедиться в этом я не сумел. Потому что в этом слабо освещенном коридоре из-за небольшой, но плотной баррикады, сооруженной из каких-то мешков, на меня поглядели два автомата. Но тут же убрались.
— Привет, — сказал Агафон, когда я подошел ближе, — а где пацаны?
— Разминулись, — произнес я неопределенно, — может, еще придут.
— А могут и не прийти? — вякнул Налим, тоже несший тут службу. Агафон посмотрел на него с укоризной, а я просто прошел мимо в ту самую третью дверь слева.
Как говорится, знакомые все лица. Окромя тех уцелевших охранников гостиницы, которых мне не успели представить. Компаньеро Умберто Сарториус, мадемуазель Элен Шевалье, месье Пьер Клык, то есть, тьфу ты, — Князефф. Девица Потапова, то бишь Любаня. Граждане Фрол, Гребешок и Луза. Ахмед, представитель одного из братских народов Кавказа, — мне в какой-то степени, через прапрабабку Анастасию-Асият, почти что родня.
Чуть позже разглядел два новеньких блестящих чемоданчика — с компроматом и долларами, а также потертый и видавший виды вьюк группы «Пихта».
Народ был при оружии, но явно особо не ждал нападения. Точнее, может быть, и ждали, но не очень всерьез. Пост Агафона и Налима был скорее чем-то вроде подтяжек при ремне. Некоторые что-то жевали, а большинство просто сидели расслабленно и слушали задушевное пение компаньеро Умберто, бренчавшего на гитаре. Мотив был известный и весьма затертый еще с перестроечных времен гласности — «Поручик Голицын». Однако слова в этот эмигрантский шлягер были вставлены совершенно новые, так сказать, на злобу дня.
Четвертый уж месяц живем без зарплаты, И нечем кормить наших жен и детей.
Полковник Корягин, прикройте заплаты!
Майор Парамошкин, тужурку зашей!
Публика даже вроде бы подтягивала повтор двух последних строчек. Может, и раньше это песнопение слышала, стало быть.
А где-то ведь строят дворцы и палаты!
И «мерсы» лихие по трассам летят…
За нашим стаканом сидят «демократы»
И денежки наши в Женеве хранят!
Потеряна доблесть, открыты границы.
Все меньше отваги в российских войсках.
Давно уж расстрелян поручик Голицын, Корнет Оболенский сгноен в Соловках…
Недолго вам, гады, транжирить мильоны!
Для вас уже вырыт Колымский карьер.
Полковник Корягин, поднять батальоны!
Майор Парамошкин, заправь бэтээр!
Компаньеро Умберто, как я понимаю, очень хотелось бы спеть эту песню в другой аудитории. Тут его далеко не все понимали. Мулаты из охраны хотя бы. Да и мне не очень ясно было, кто такие полковник Корягин и майор Парамошкин. Опять же я догадывался, что поручика Голицына и корнета Оболенского израсходовали отнюдь не демократы. В Колымский карьер я, конечно, охотно верил, но мне туда очень не хотелось. Вообще-то я имею свойство упираться, когда меня урыть хотят. Насчет подъема батальонов — тоже весьма спорно. Поднять легко, уложить — еще проще, особенно ни за что ни про что. Да и БТР заправить по нынешним временам — недешевое дело.
— Это вы сами сочинили? — спросил я, когда Сорокин накрыл струны рукой, гася звук. Сергей Николаевич повернулся, особенно не удивившись моему приходу. Опять небось прочитал все, что надо, непосредственно с моих мозгов.
— Нет, это мне родной братишка напел в прошлом году. В подпитии, конечно, по случаю встречи. А кто сочинил, я так и не узнал. Да сам Юрка не знает, наверно. Кроме того, в данном сочинении можно признаки статьи 280 нового УК РФ найти при желании. А Юрик уже лампасы примеривает — областной военком как-никак. Поэтому, хоть ему, правда, не больно жирно живется, насчет «поднять батальоны» — это треп и ничего больше… Ладно, оставим лирику в покое. Ты что, действительно на «черном ящике» прилетел?
— А как бы я еще мог вас найти?
— Верно. Я вообще-то думал, что вы «тиграм» сдадитесь. Точнее, ты сдашься и пацанят сдашь. Уже снял тебя с довольствия.
— Придется восстанавливать, — хмыкнул я. — Если сюда «тигры» не пожалуют.
— «Тигры» не пожалуют. Их операции против нас приостановлены. Приказом здешнего главкома, президента Морено.
— Ни фига себе, «приостановлены»! — возмутился я. — Да я с Валетом и Ванькой всего пять минут назад с ними махался. Они бэтээров чуть не роту в горы пригнали, вертолеты в воздухе мотаются.
— Значит, еще приказ не дошел, — с невозмутимым спокойствием сказал Сарториус.
— Вот когда они сюда подвалят и нас месить начнут, — заметил я, — тогда, глядишь, и дойдет.
— Не переживай. — Компаньеро не рассердился. — Нас не тронут.
— Интересно, — хмыкнул я, — а с чего бы это дон Фелипе такой миролюбивый стал? Кстати, вы бы уж рассказали, Сергей Николаевич, с чего он против вас выступил. А то неудобно как-то — бегаешь, стреляешь, гранатами кидаешься — и хрен знает из-за чего.
— Начнем с того, — медленно произнес Сорокин, — что «джикеев» кто-то осведомил о твоем прилете. Причем и о том, что ты прилетел с компроматом на Сергея Сергеевича. Тем самым, который для них собирал Равалпинди. И благодаря отсутствию этого компромата на судебном процессе в Швейцарии твой отец наполовину выиграл дело…
— Кто бы мне сказал: какое? — проворчал я.
— «Джикеи», Воронцофф и Соловьев-старший решили подстраховаться на тот неудачный для них случай, если твой отец сумеет собрать весь комплекс паролей для управления фондом О'Брайенов. Включая и пресловутую «Богородицу с бриллиантами». Они затеяли судебный процесс с целью доказать, что Баринов повинен по меньшей мере в отмывании денег и хотя бы часть его капитала имеет криминальное происхождение. Если б им удалось это сделать, то твоему бате не видать фонда О'Брайенов, как своих ушей. Они нашли много документов, но все это были копии, причем такие, что ваш адвокат легко их отводил. Сейчас ведь с помощью компьютера, сканера и ксерокса можно изготовить убедительную копию с несуществующего в природе документа, даже есть программы, способные воспроизводить почерк реального человека. Экспертизы, которые проводились по решению суда, ничего не дали. Поэтому адвокат добился, чтобы суд потребовал от истцов предоставить подлинники документов, с которых были сняты копии.
— Потому что заранее знал, что таковых не найдут? — догадался я.
— Да, конечно. Самые крутые бумажки были уничтожены. То есть доказать напрямую получение Чудом-юдом денег, допустим, от заведомо мафиозных контор, тех, чьи представители уже были уличены и посажены, оказалось невозможно. А сами эти спалившиеся «представители», которые могли бы стать свидетелями, либо были убиты, либо признаны невменяемыми судебно-психиатрической экспертизой. Наверняка ты не хуже меня знаешь, что твоему отцу легко превратить в невменяемого самого здравомыслящего человека. И ни один стопроцентно честный психиатр не поставит иного диагноза, чем запрограммировал Чудо-юдо.
— Лихо! — порадовался я.
— Да, лихо. Однако он не учел, что Равалпинди будет искать и собирать документы не только о его участий в отмывании денег, не только разбираться в источниках прибылей контролируемых Бариновым банков и компаний, но и в некоторых аспектах обеспечения научной деятельности ЦТМО. И этот массив документов, которые сами по себе были относительно невинны, твой папаша по непонятной причине оставил без внимания. Я уж тебе говорил об этом… Наверно, понадеялся, что они слишком разбросаны по миру. Но получился прокол. А самая непростительная ошибка — это известный тебе набросок плана, написанный от руки. До сих пор не могу понять, отчего он себя так подставил.
— Сергей Николаевич, — произнес я, вспомнив ту «еретическую идею», которая проклюнулась у меня в голове буквально за несколько минут до нападения «тигров». — А все-таки если не он сам себя подставил, а его подставили?
— Возможно, — кивнул Сорокин, — он вообще ведет довольно странную «кадровую политику» у себя в конторе. И утечки от него идут постоянно. Сперва я думал — проверочные. Потом начал думать, что игру какую-то затевает, голову ломал. Иногда даже казалось, будто он контакт хочет наладить. Но ни в какую логику все это не вписывается.
— Вот я и говорю… — Я попытался вякнуть, но Сарториус меня не услышал, ему хотелось говорить самому. Что само по себе тоже было не очень логично, ибо для того, чтобы заниматься словоизлияниями, на мой взгляд, было не лучшее место и слишком широкая аудитория слушателей.
— Так вот, — Сорокин вернулся к началу своего повествования, — «джикеи» отслеживали весь твой путь до Лагоса, а затем на нашем самолете, который доставил тебя на танкер. И все дальнейшие пересадки тоже.
— Микросхема включилась в режиме «маячка»? — спросил я.
— Хуже. Она просто стала работать на передачу. Но включить ее на передачу ты сам не в состоянии, верно? И я, между прочим, хотя сам ее устанавливал, сейчас не могу этого сделать. Потому что Сергей Сергеевич с Еленой установили усложненную кодировку. Мне нужно три недели работать на компьютере, чтоб ее расшифровать. Более того, сейчас, после того как Чудо-юдо пересадил часть «я» Елены на носитель Вик, а остальное оставил на «родном», никто, кроме самого Баринова-старшего, не сможет взять над тобой управление раньше, чем через три недели. Технически невозможно, быстродействие компьютеров не позволяет. Если б был изобретен какой-то свежак, я бы уже знал об этом. При этом ровно через три недели Баринов меняет кодировку, и мне приходится начинать все сначала.
— Стало быть, это я сам их привел к отелю?
— В общем-то, да, хотя и не подозревал об этом. Да и мы, в общем и целом, на «хайдийском» этапе старались тебя не осведомлять о месте пребывания. Но они как-то сумели вычислить.
— Ночью приезжал парламентер? — припомнил я.
— Да, хотя скорее это была «комиссия по приему капитуляции». Поговорили и разошлись при своих. Я ждал их налета в течение ночи, не дождался и рискнул связаться с твоим отцом. В общем, он все понял правильно и готов идти на сотрудничество. Временно, так сказать, до победы над «джикеями». Но мы с ним немного не угадали. Думали, что «джикеи» на следующую ночь нагрянут и будут действовать самостоятельно. А они, запугав Морено коммунистическим заговором, послали на нас его элитный спецназ. При поддержке тяжелой техники. Конечно, не ждали, что мы начнем сопротивляться при таком численном превосходстве. Среди «тигров» действовали и «джикеи».
— Поэтому имитации не срабатывали? — предположил я.
— Имитации не удалось поставить потому, что все ГВЭПы вышли из строя. Одновременно и у нас, и у них. Сгорели внутри, будто в них молния попала. Мы нашли убитого в форме «тигров», но при ГВЭПе. На их генераторах были точно такие же повреждения, хотя ни пули, ни осколки в них не попадали. Так что воевали по старинке, то есть по-честному.
— Ну хорошо, а почему же теперь «тигры» не могут напасть?
— Потому что Чудо-юдо, через твоего старого друга Абу Рустема, предупредил Морено насчет всяких негативных последствий. А Морено его очень боится. Он ведь пришел к власти на волне критики президента Соррильи за продажу 7/8 острова иностранцам. Между прочим, на сегодняшний день Абу Рустем и его подставные бобики уже 9/10 скупили, если не все вообще.
— Что же, Морено испугался, будто Абу Рустем его палками по пяткам лупить будет? — хмыкнул я недоверчиво. — Или начнет восстанавливать на Хайди конституционный порядок? Силами одного бедуинско-верблюжьего эскадрона?
— Не смейся. Если Абу Рустем, то есть, конечно, Чудо-юдо, нажмет по финансовым каналам, то у Морено не останется денег даже на то, чтоб носки заштопать, не то что госбюджет. А здешние генералы — не чета нашим. Им вся эта демократия практически на фиг не нужна. Если захотят — в два счета свернут шею. Да и «койоты», если им Рустамов простит кое-что по «счетчику», отправят Морено в бессрочный отпуск.
— А если им «джикеи» предложат больше?
— Не думаю, чтоб у них сейчас было столько денег. У Воронцоффа сейчас около 60 миллионов долга. И не рублей, даже не марок, а полновесных баксов, между прочим. И банкротство его — если он не заполучит фонд О'Брайенов, конечно! — неизбежно. По миру пойдет, как предки-белогвардейцы. У Табберта положение лучше, но и он только-только сводит концы с концами — слишком обширные исследования на себя взвалил, опять-таки надеясь на деньги фонда. Куракин выбыл из игры, и его деньги теперь не только формально, но и фактически достались Петру Петровичу… — При этом замечании Сорокина Клык, сидевший поблизости от нас, иронически ухмыльнулся. Он прекрасно понимал, что фактически деньги достались вовсе не ему, а Сарториусу.
— Остается Антон Борисович Соловьев. У него деньги есть, но не так много, как кажется. Его друзья в Москве и других районах земного шара, конечно, могли бы ему подкинуть деньги в прокрутку, но с очень хорошим наваром. А навар может быть только в том случае, если ему удастся заработать все на том же фонде О'Брайенов. В противном случае ему даже застрелиться не дадут — за яйца повесят.
— Ну, это необязательно. Могут и просто пристрелить.
— В общем, все трое в равной ситуации. Воронцофф самый активный из всей компашки. Ему уже нечего терять. Я не знаю, его, может быть, и не застрелят, но обдерут строго по закону так, что он будет голым отпущен в Африку. Табберт более осторожен, потому что он, в принципе, может остаться при своих и не рисковать. А вот для Соловьева, который явно беспокоится и за то, что может потерять свое нынешнее благополучие, и за то, что даже при успешном решении вопроса с фондом партнеры могут его кинуть, единственный устойчивый стимул держаться за Воронцоффа и «G & К» — жажда получить назад своего наследника. Если вернуть ему Ваню «прямо сейчас», как выражаются на нынешнем ТВ в рекламных роликах, то он, пожалуй, отступится. Я его неплохо изучил, он у меня в прошлом году трое суток просидел. Мне нужны были деньги, он предложил за себя нормальный выкуп, и я его отпустил. Правда, не худо бы с него еще стребовать, но я не буржуй, мне лишнего не надо.
— А остальные что, будут смотреть, как мы его перекупаем?
— Конечно, не будут. Но у них, понимаешь ли, сейчас положение пиковое. Свой главный шанс они сегодня упустили.
— Неужели уж совсем-таки упустили? — не поверил я.
— Их шанс был в том, чтоб разделаться с нами там, в отеле. До того, как вмешается Чудо-юдо. Им надо было взять живым тебя, а Ваню можно было и мертвым. Ну и конечно — захватить икону.
— Не понял насчет Вани…
— Ну и зря. Если Ваня будет взят живым и возвращен отцу, то Соловьев неизбежно захочет иметь нормального сына, а не биоробота. Соответственно, вернуть его в нормальное состояние может только Чудо-юдо и его контора. У Малькольма Табберта нет ни «Зомби-7», ни «Зомби-8», ни «331», но самое главное, нет препарата «330», который нейтрализует все вышеупомянутые. Конечно, он может поэкспериментировать, но это дело отнюдь не безопасное. Естественно, что Антон Борисович если еще и не знает об этом, то узнает в самое ближайшее время. А это база для переговоров с твоим батей. И уж помяни мое слово, Сергей Сергеевич выжмет из ситуации все, что можно. А Воронцофф и Табберт останутся на бобах. Но если, допустим, Ваня был бы убит при штурме отеля, то все чувство отцовской скорби и ярости обрушится на Чудо-юдо. Все деньги Антона Борисовича будут служить одной цели: отмстить неразумным хазарам! Сиречь Бариновым. Улавливаешь ситуацию?
— Улавливаю. Только не понимаю, почему тогда меня надо брать живым?
— Потому что тогда у них будет козырь на переговорах с Сергеем Сергеевичем. Они бы пропустили тебя через этакий «круг ада», засняли бы на пленку, как ты его проходишь, а потом переслали бы отцу. Думаешь, он не постарался бы тебя вытащить?
— Не уверен, Сергей Николаевич. Чудо-юдо иногда страдает тарасобульбизмом. Если он меня гоняет под пули, то, наверно, не очень боится, если меня холодненького привезут.
— Вот тут ты не прав. Боится. Еще как боится! Причем если с мыслью, что пуля-дура и может залететь тебе в лоб, он, может быть, уже и свыкся, то, увидев тебя живым, но страдающим, вполне может сломаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65