Чем закончился спор, я так и не уловил, но зато по ходу спора, когда в него вмешался двоюродный брат тети Каринэ Акоп, узнал, что его фамилия Аветисян. Акопу было на вид около сорока, отчества я его так и не услышал, но по идее он мог иметь какое-то отношение к Айрапету Саркисовичу.
— Акоп-джан, — спросил я, когда деды-спорщики выдохлись, а женщины пошли уносить посуду на кухню, — у вас такого родственника, Айрапета Саркисовича, не было?
— Айрапета не было, по-моему. Карапет Саркисович был, — задумчиво поглаживая подбородок, ответил Акоп. — Племянник Аствацатура, мужа моей двоюродной сестры. Погиб он, в Ленинакане.
— А в Спитаке не Айрапет Саркисович погиб?
— В Спитаке много погибло. Только моих братьев двое, сестра двоюродная с мужем… Дети Хачатура, маленькие совсем. Подожди, как этого Аветисяна звали? Айрапет Саркисович, точно? Был такой дедушка, да! Только он не погиб. Он в прошлом году умер. А зачем он тебе, а?
— Понимаете, он вместе с моим дедом двоюродным в одном танке воевал, — соврал я без запинки.
— Неужели? — удивился Акоп.
А дядя Степан опять встрепенулся и спросил:
— А на каком фронте, не помнишь? Этого я, конечно, не помнил.
— Айрапет Саркисович — он на войне сержантом был — мой троюродный брат. На Первом Украинском воевал. Армию не помню, но он танкистом был, а я — в артиллерии. Гаубицы двести три миллиметра! Очень тяжелые орудия — трактор возил. А я был трактористом на ХТЗ, — объяснил дядя Степан. — Очень смешно вышло: он — танкист, но танк водить не умел, только из пушки стрелял, а я — артиллерист, но из пушки так ни разу и не выстрелил, только на тракторе ездил… Хе-хе-хе!
— А он вам про Бахмаченко ничего не рассказывал? — спросил я, прикидывая, что мне не помешает, в случае чего, назваться двоюродным внуком покойного Будулая.
— Как же! — всплеснул руками дядя Степан. — Я его видел, мы в театре его смотреть ходили. Артист был — так пел! Настоящий артист, хоть и цыган. А твой дед — Агапов, верно? Из Ленинграда?
Пришлось на ходу перестраиваться. В конце концов, я ведь действительно питерский уроженец. Правда, это у Баринова в паспорте записано, а у Короткова по-прежнему Москва числится, но мог же у москвича Короткова двоюродный дед в Ленинграде жить… Это было, конечно, рискованным ходом. Я ведь не знал, жив лейтенант или нет. Начнешь вздыхать, что вот, мол, живет там дед в Питере, мучается, а Степан выпучит глаза и скажет: «Как мучается, слушай, когда мы его еще десять лет назад похоронили?!»
На всякий случай я неопределенно кивнул, стараясь не вдаваться в подробности. На цыгана я походил очень слабо, та борода, которую мне прилепил Соломонович, была уж слишком великорусского образца.
Вроде бы дядя Степан не очень настаивал на том, чтобы я поведал ему о последних событиях из жизни моего «двоюродного деда». Он взял быка за рога и начал рассказывать мне о той интернациональной дружбе, которая связывала между собой народы бывшего СССР. Почему-то у меня включился в памяти образ Комиссара, доставшийся мне в наследство от мистера Брауна. Тот, конечно, чуть-чуть переигрывал и кривлялся, но иногда играл довольно убедительно. А вот дед Степан, похоже, во все поверил по-настоящему. Так, как надо бы верить в Бога. Впрочем, мне тоже казалось довольно убедительным то, что он говорил. Во всяком случае, в том, что Иосиф Виссарионович нашел бы способ примирить спорщиков из-за Карабаха, я не сомневался. Он, поди, отправил бы обе республики и автономную область в район Колымы или Подкаменной Тунгуски, а какие-нибудь ребята из Института востоковедения защитили бы диссертации на тему «Восточная Сибирь как центр этногенеза армян и азербайджанцев, в свете решений Энского Пленума ЦК ВКП (б) и речи на нем Великого Вождя и Учителя всех времен и народов товарища И.В.Сталина» или «Идейно-теоретический и организационный разгром мелкобуржуазно-националистического уклона в ЦК Компартий Армении и Азербайджана». И все стало бы тихо, мирно и спокойно, труженики села Ереванской области РСФСР брали бы повышенные соцобязательства по настригу тонкорунных овец, а нефтяники Бакинской области перевыполняли бы план по добыче «черного золота». Однако как ни соскучился я по политграмоте, мне все-таки надо было подбираться к основной теме разговора, раз уж так все здорово получилось.
— Дядя Степан, — сказал я, улучив момент, когда красноречие тракториста тяжелой артиллерии на какой-то момент иссякло. — Мне дед рассказывал, что они все четверо перстни из Германии привезли. Будто они их в какой-то шахте нашли или еще где-то. Что-то необычное в них было вроде бы…
— Это я слышал, — отмахнулся дядя Степан. — Айрапет, после того как в землетрясение попал и шесть дней под развалинами пролежал, немножко заговариваться стал. Говорил, будто перстень его спас.
— Как спас?
— Ну что я сказки повторять буду? Старый человек, напугался, потерял память, привиделось что-то… Глупости все это. Сейчас столько глупостей в газетах пишут и по телевизору рассказывают — зачем мне еще новые прибавлять?
— Но ведь интересно же…
— Ай, хорошо, пожалуйста! Говорил Айрапет, что когда первый толчок был, он в подвал за вином ушел. У него свой виноград был, хорошее вино делают — «матраса» называется. Так вот, когда тряхнуло — весь дом рухнул. Все завалило. Есть-пить в подвале было: вино, консервы из овощей, а воздуху — мало. Опять же, туалет тоже надо делать — душно стало. У Айрапета сердце уже тогда старое было, легкие он на фронте прокурил, ему показалось, что кто-то его зовет: «Ты здесь?! Ты здесь!?» И он начал шептать: «Я здесь!» Негромко, конечно, ушами никто бы не услышал. Он говорил, будто через перстень все слышал. Как такое может быть? Не может такого быть. Фантазия, бред — и все. Просто подошли спасатели, раскопали, вынули его, в Москву отправили. А он перстень свой экстрасенсу подарил, который его якобы нашел…
— Экстрасенсу?
— Жулику. Это так теперь называют — «экстрасенс», а раньше говорили «жулик», «шарлатан». Правильно говорили, между прочим. Последнее, самое дорогое было — перстень золотой, а этот тип не постеснялся у старика больного взять! Настоящий жулик.
— А как его звали?
— Если б я знал — убил бы. Я хотел в суд подавать — Айрапет не велел. Он старший — я его слушаться должен. Говорит: «Все правильно. Я все понимал, он меня не обманывал, он меня спас». А потом еще газета писала иностранная, там фотографии были Айрапета и жулика этого тоже.
— Я помню, — вмешался дядя Морис, который во время этого диалога о чем-то беседовал с Гагиком и Самвелчиком. — «Тудей ревю оф Еуропа» называется. Там Айрапет очень похож. Как живой!
Я простил дядю Мориса за то, что слово «Europe» он запомнил, как «Еуропа». Произношение — личное дело каждого, лишь бы такая газета вообще существовала.
В черепке моем быстро выстраивалась логика дальнейшего розыска. Найти газету, узнать фамилию экстрасенса, разыскать его… И дальше — по обстановке, вплоть до изъятия с трупа. Если, конечно, этот перстенек еще в России, а не где-нибудь у «Еуропе».
Разговор уже сместился в иную плоскость и меня мало интересовал. На разговоры я потратил всего два часа и вполне мог успеть до закрытия в Библиотеку иностранной литературы, где можно было заполучить это малознакомое мне издание. Хмеля во мне было немного, голова свежая.
Посидев пару минут, я вспомнил, что у меня есть одно важное дело, распрощался со всеми армянскими братьями и сестрами, пожелал всего наилучшего в личной жизни Мариам и выскочил из квартиры.
Только усевшись в метро, я вспомнил, что читательский билет у меня на фамилию Баринова, и он оставлен на квартире Соломоновича, то есть мне надо сперва ехать туда, разгримировываться и лишь после этого бежать в «Иностранку». В результате несложных прикидок я уяснил, что в библиотеку не успеваю. Я отправился к Соломоновичу, превратился в Диму и, вызвав Лосенка, покатил домой.
ПРИЯТНО ИМЕТЬ УМНУЮ ЖЕНУ
Ленка была очень довольна и даже обрадована, что я вернулся в родные пенаты намного раньше обычного.
— Оказывается, очень полезно, чтобы тебя чуть-чуть опалили и немного погрызли собаки, — сделала она глубоко идущий вывод. — Может, у нас новый этап жизни начинается?
— Может быть, может быть… — я попытался спародировать кого-то из великих эстрадных деятелей, но, само собой, лавры Винокура мне явно не угрожали.
— Выпимши, — знакомые нотки Валентины Павловны Чебаковой я услышал в отнюдь не пародийном исполнении ее дочери. Похоже, что Хрюшка Чебакова была этим неприятно удивлена.
— Три рюмки коньяка, — доложил я с полной откровенностью. — Сто пятьдесят граммов — не более.
— А по какому случаю?
— Попал на день рождения к Марьяшке. Ты знаешь, она у меня квартиру снимает.
— Зачем ты туда заехал, — ухмыльнулась Ленка, — я спрашивать не буду. Удивительно одно — что ты так быстро прикатил и вообще не остался ночевать. Там что, родственники были?
— Само собой, день рождения все-таки.
— Стало быть, в ужине вы не нуждаетесь, мистер Баринов?
— Так точно. Чайку бы хлебнуть.
Ленка сидела за клавиатурой «Pentium», составляя какую-то весьма замысловатую программу. Очень может быть, что эта программа предназначалась для очередного перепотрашивания моих мозгов или мозгов Тани-Кармелы. Вылезать из-за компьютера ей не хотелось, но тем не менее она это сделала. Уверен, например, что Мишкина Зинка сказала бы: «Хлебни. Поставь чайник, завари и пей хоть целый литр». И мне, и Мишке сказала бы именно так. Вот это было намного более существенным отличием между сестрами, чем та родинка, что имелась у Зинки и отсутствовала у моей супруги. Зинка была все-таки немного подурее. Потому что не понимала — даже такому не шибко толковому мужу, как я, бывает приятно, когда жена бросает свои страсть какие научные дела, решаемые с помощью компьютера аж пятого поколения, и отправляется на кухню греть чай. И он, этот бестолковый муж, чует некую вину, начинает понимать, что его финансы позволяют ему купить жене коробку конфет или торт к тому же самому чаю, а он, сукин сын, до этого не додумался.
Впрочем, у Ленки уже были и коробка конфет, и торт, и варенье, и кекс, и еще что-то приобретенное здесь же, в нашем шибко закрытом и охраняемом поселке.
Мы пили чай, и Хрюшка Чебакова с увлечением рассказывала мне о том, как лихо сегодня подрались Колька с Катькой, не преминув сообщить с глубоким удовлетворением, что битым остался Колька, а Катька торжествовала победу.
— А я почти нашел третий перстень, — мне тоже хотелось похвастаться. Тем более что от Ленки в таких делах можно было ждать добрых и полезных советов. Когда я сообщил, что решил завтра идти в библиотеку, такой совет последовая тут же.
— Ты человек из каменного века, — Хрюшка в этот момент немного напоминала Мэри Грин с яхты «Дороти», усатую медведицу с целым набором положительных и отрицательных качеств. Та все время выпендривалась перед Брауном, доказывая ему преимущества капитализма и свое технократическое превосходство. — Да-да, мистер Коротков-Баринов. Не удивляйтесь. Все-то вам нужно куда-то бегать. А есть система RELCOM, через которую можно, сидя здесь, войти в базу данных Библиотеки Конгресса и прочитать эту самую «Тудей ревью оф Юэроп».
— Не отходя от кассы?
— От компьютера, по крайней мере. Пора к цивилизации привыкать, Волчара гнусный…
— Умную жену приятно иметь, — позволил я себе; гусарский каламбурчик.
— Иметь будешь в положенное время и на положенном месте, — строго заявила Хрюшка. — И конечно, не за компьютером.
— Понял.
Домашняя интеллектуалка — вещь очень полезная. Хотя от тех времен, когда даже мистер Браун ни хрена не соображал в компьютерных делах, а дикий комсомолец Коротков — тем более, уже ничего не осталось (даже Берлинской стены), все-таки мне не хватало ума припомнить о RELCOM, а я ведь давным-давно был о ней наслышан. Будьте уверены, я не перепутал бы ее ни с ревкомом, ни с рескомом. Совсем недавно я через спецмодем лазил по очень любопытным базам данных и откупоривал кодированные файлы.
Конечно, в отличие от моего нелегального вторжения в компьютерные сети «органов» тут все было по закону, но, к сожалению, не бесплатно. На какую сумму мы тряхнули Чудо-юдо, меня особо не интересовало, гораздо более важным было то, что мы в результате приобрели.
Мы нашли и тот самый номер газеты от декабря 1988 года, где были фотографии Айрапета Аветисяна и его спасителя — экстрасенса Вадима Белогорского. Кроме того, обнаружилась фамилия автора данного сочинения: московского корреспондента «Today review of Europe» мистера Дональда Салливэна.
— Приятно? — прищурилась Хрюшка.
— Конечно, — поглаживая Хавронью Премудрую по спинке, подтвердил я, хотя имел в виду не спинку, а результаты прочтения статьи. Назывался сей опус броско, хотя и затерто: «Восставший из гробницы».
Примерно треть статьи посвящалась краткому изложению того бардака, который царил в Армении после землетрясения, довольно злорадным замечаниям по адресу Горбачева и Рыжкова, армянского первого секретаря Демирчяна и всей коммунистической системы. Дальше шло несколько бодрых замечаний насчет стертого с лица земли Спитака, причем товарищ Салливэн порадовал своих читателей описаниями некоторых трупов, извлеченных из-под руин. Мне лично от некоторых даже тошно стало. Наконец дело дошло и до экстрасенса Белогорского, который приехал в Спитак вроде бы сам по себе, хотя мне это показалось сомнительным — в 1988 году сами по себе люди на катастрофы не ездили.
Салливэн писал следующее:
«Коммунисты не верят в экстрасенсов. С диалектическим материализмом Маркса наличие суперспособностей не согласовывалось, а потому находилось под запретом. Perestrojka во многом поколебала устои партийной пропаганды прошлого, а потому наряду с другими либеральными явлениями в новейшей русской действительности надо отметить и изменение отношения к людям с такими способностями. Счастливый случай свел меня в Армении с 28-летним Вадимом Белогорским, советским экстрасенсом.
Этот случай был воистину счастливым для 74-летнего жителя Спитака Айрапета Аветисяна, заживо похороненного в подвале собственного дома и пробывшего в этом склепе около шести суток. Несколько раз отряды спасателей со специально натренированными собаками и высокочувствительной аппаратурой, позволяющей услышать стук человеческого сердца под развалинами, проходили мимо бывшего дома, но не обнаружили погребенного. Позже выяснилось, что собаки не могли учуять запах человека из-за того, что в подвале размещалось несколько бочек с вином и уксусом, запах которых отбивал чутье у животных. Кроме того, несколько ковров, имевшихся в доме Аветисяна, упали в нагромождение обломков и сделали слой камней в 5 футов толщиной звуконепроницаемым для акустической аппаратуры спасателей…»
Дальше Салливэн излагал краткую биографию Белогорского, у которого отец был врачом-психиатром, каким-то образом связанным с КГБ, а дед несправедливо обвинен в троцкизме и репрессирован в 1937 году. По тем временам было довольно популярно являться потомком «врага народа» хотя бы в третьтьем поколении. Ну а уж каяться за грехи отца — тем более. Сам Белогорский, как явствовало из его слов, тоже был диссидентом, подвергался преследованиям и даже арестовывался. Правда, не говорилось, за что.
Ну а потом начинался рассказ самого героя о том, как он спас из-под обломков старика-армянина:
— Мы проходили по давно осмотренной нашими предшественниками улице. Здесь второй день никого не искали, ибо шансов найти живых, по мнению специалистов, не было никаких. Внезапно я почувствовал не то легкий озноб, не то слабый удар током. Первое впечатление было, что это некий нервный тик. Однако уже через несколько секунд я услышал внутри себя слабый голос: «Я жив, помоги мне!» Мне показалось, что начинается галлюцинация, которая явилась следствием моего нервного перенапряжения в обстановке гигантской катастрофы, какой явилось землетрясение в Армении. Однако через пять секунд я вновь услышал те же слова, которые, как мне показалось, шли с той стороны, куда смотрело мое лицо. Сделав несколько шагов в этом направлении, на что потребовалось пять секунд, я еще раз услышал внутренний голос, но заметно отчетливее, чем раньше. Слова повторялись точно с интервалом в пять секунд, я засекал время по часам. Двигаясь в ту сторону, я с каждым шагом все яснее и яснее ощущал этот призыв о помощи. Наконец я стал слышать его так же хорошо, как если бы со мной разговаривал человек, находящийся на расстоянии двух-трех метров от меня. Это было у груды камней, оставшейся на месте рухнувшего дома, который принадлежал, как мы позже узнали, Айрапету Аветисяну. Я стал растаскивать небольшие камни, сразу ощутив, что призыв о помощи стал слышаться еще лучше.
Мои спутники не поняли моих действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Акоп-джан, — спросил я, когда деды-спорщики выдохлись, а женщины пошли уносить посуду на кухню, — у вас такого родственника, Айрапета Саркисовича, не было?
— Айрапета не было, по-моему. Карапет Саркисович был, — задумчиво поглаживая подбородок, ответил Акоп. — Племянник Аствацатура, мужа моей двоюродной сестры. Погиб он, в Ленинакане.
— А в Спитаке не Айрапет Саркисович погиб?
— В Спитаке много погибло. Только моих братьев двое, сестра двоюродная с мужем… Дети Хачатура, маленькие совсем. Подожди, как этого Аветисяна звали? Айрапет Саркисович, точно? Был такой дедушка, да! Только он не погиб. Он в прошлом году умер. А зачем он тебе, а?
— Понимаете, он вместе с моим дедом двоюродным в одном танке воевал, — соврал я без запинки.
— Неужели? — удивился Акоп.
А дядя Степан опять встрепенулся и спросил:
— А на каком фронте, не помнишь? Этого я, конечно, не помнил.
— Айрапет Саркисович — он на войне сержантом был — мой троюродный брат. На Первом Украинском воевал. Армию не помню, но он танкистом был, а я — в артиллерии. Гаубицы двести три миллиметра! Очень тяжелые орудия — трактор возил. А я был трактористом на ХТЗ, — объяснил дядя Степан. — Очень смешно вышло: он — танкист, но танк водить не умел, только из пушки стрелял, а я — артиллерист, но из пушки так ни разу и не выстрелил, только на тракторе ездил… Хе-хе-хе!
— А он вам про Бахмаченко ничего не рассказывал? — спросил я, прикидывая, что мне не помешает, в случае чего, назваться двоюродным внуком покойного Будулая.
— Как же! — всплеснул руками дядя Степан. — Я его видел, мы в театре его смотреть ходили. Артист был — так пел! Настоящий артист, хоть и цыган. А твой дед — Агапов, верно? Из Ленинграда?
Пришлось на ходу перестраиваться. В конце концов, я ведь действительно питерский уроженец. Правда, это у Баринова в паспорте записано, а у Короткова по-прежнему Москва числится, но мог же у москвича Короткова двоюродный дед в Ленинграде жить… Это было, конечно, рискованным ходом. Я ведь не знал, жив лейтенант или нет. Начнешь вздыхать, что вот, мол, живет там дед в Питере, мучается, а Степан выпучит глаза и скажет: «Как мучается, слушай, когда мы его еще десять лет назад похоронили?!»
На всякий случай я неопределенно кивнул, стараясь не вдаваться в подробности. На цыгана я походил очень слабо, та борода, которую мне прилепил Соломонович, была уж слишком великорусского образца.
Вроде бы дядя Степан не очень настаивал на том, чтобы я поведал ему о последних событиях из жизни моего «двоюродного деда». Он взял быка за рога и начал рассказывать мне о той интернациональной дружбе, которая связывала между собой народы бывшего СССР. Почему-то у меня включился в памяти образ Комиссара, доставшийся мне в наследство от мистера Брауна. Тот, конечно, чуть-чуть переигрывал и кривлялся, но иногда играл довольно убедительно. А вот дед Степан, похоже, во все поверил по-настоящему. Так, как надо бы верить в Бога. Впрочем, мне тоже казалось довольно убедительным то, что он говорил. Во всяком случае, в том, что Иосиф Виссарионович нашел бы способ примирить спорщиков из-за Карабаха, я не сомневался. Он, поди, отправил бы обе республики и автономную область в район Колымы или Подкаменной Тунгуски, а какие-нибудь ребята из Института востоковедения защитили бы диссертации на тему «Восточная Сибирь как центр этногенеза армян и азербайджанцев, в свете решений Энского Пленума ЦК ВКП (б) и речи на нем Великого Вождя и Учителя всех времен и народов товарища И.В.Сталина» или «Идейно-теоретический и организационный разгром мелкобуржуазно-националистического уклона в ЦК Компартий Армении и Азербайджана». И все стало бы тихо, мирно и спокойно, труженики села Ереванской области РСФСР брали бы повышенные соцобязательства по настригу тонкорунных овец, а нефтяники Бакинской области перевыполняли бы план по добыче «черного золота». Однако как ни соскучился я по политграмоте, мне все-таки надо было подбираться к основной теме разговора, раз уж так все здорово получилось.
— Дядя Степан, — сказал я, улучив момент, когда красноречие тракториста тяжелой артиллерии на какой-то момент иссякло. — Мне дед рассказывал, что они все четверо перстни из Германии привезли. Будто они их в какой-то шахте нашли или еще где-то. Что-то необычное в них было вроде бы…
— Это я слышал, — отмахнулся дядя Степан. — Айрапет, после того как в землетрясение попал и шесть дней под развалинами пролежал, немножко заговариваться стал. Говорил, будто перстень его спас.
— Как спас?
— Ну что я сказки повторять буду? Старый человек, напугался, потерял память, привиделось что-то… Глупости все это. Сейчас столько глупостей в газетах пишут и по телевизору рассказывают — зачем мне еще новые прибавлять?
— Но ведь интересно же…
— Ай, хорошо, пожалуйста! Говорил Айрапет, что когда первый толчок был, он в подвал за вином ушел. У него свой виноград был, хорошее вино делают — «матраса» называется. Так вот, когда тряхнуло — весь дом рухнул. Все завалило. Есть-пить в подвале было: вино, консервы из овощей, а воздуху — мало. Опять же, туалет тоже надо делать — душно стало. У Айрапета сердце уже тогда старое было, легкие он на фронте прокурил, ему показалось, что кто-то его зовет: «Ты здесь?! Ты здесь!?» И он начал шептать: «Я здесь!» Негромко, конечно, ушами никто бы не услышал. Он говорил, будто через перстень все слышал. Как такое может быть? Не может такого быть. Фантазия, бред — и все. Просто подошли спасатели, раскопали, вынули его, в Москву отправили. А он перстень свой экстрасенсу подарил, который его якобы нашел…
— Экстрасенсу?
— Жулику. Это так теперь называют — «экстрасенс», а раньше говорили «жулик», «шарлатан». Правильно говорили, между прочим. Последнее, самое дорогое было — перстень золотой, а этот тип не постеснялся у старика больного взять! Настоящий жулик.
— А как его звали?
— Если б я знал — убил бы. Я хотел в суд подавать — Айрапет не велел. Он старший — я его слушаться должен. Говорит: «Все правильно. Я все понимал, он меня не обманывал, он меня спас». А потом еще газета писала иностранная, там фотографии были Айрапета и жулика этого тоже.
— Я помню, — вмешался дядя Морис, который во время этого диалога о чем-то беседовал с Гагиком и Самвелчиком. — «Тудей ревю оф Еуропа» называется. Там Айрапет очень похож. Как живой!
Я простил дядю Мориса за то, что слово «Europe» он запомнил, как «Еуропа». Произношение — личное дело каждого, лишь бы такая газета вообще существовала.
В черепке моем быстро выстраивалась логика дальнейшего розыска. Найти газету, узнать фамилию экстрасенса, разыскать его… И дальше — по обстановке, вплоть до изъятия с трупа. Если, конечно, этот перстенек еще в России, а не где-нибудь у «Еуропе».
Разговор уже сместился в иную плоскость и меня мало интересовал. На разговоры я потратил всего два часа и вполне мог успеть до закрытия в Библиотеку иностранной литературы, где можно было заполучить это малознакомое мне издание. Хмеля во мне было немного, голова свежая.
Посидев пару минут, я вспомнил, что у меня есть одно важное дело, распрощался со всеми армянскими братьями и сестрами, пожелал всего наилучшего в личной жизни Мариам и выскочил из квартиры.
Только усевшись в метро, я вспомнил, что читательский билет у меня на фамилию Баринова, и он оставлен на квартире Соломоновича, то есть мне надо сперва ехать туда, разгримировываться и лишь после этого бежать в «Иностранку». В результате несложных прикидок я уяснил, что в библиотеку не успеваю. Я отправился к Соломоновичу, превратился в Диму и, вызвав Лосенка, покатил домой.
ПРИЯТНО ИМЕТЬ УМНУЮ ЖЕНУ
Ленка была очень довольна и даже обрадована, что я вернулся в родные пенаты намного раньше обычного.
— Оказывается, очень полезно, чтобы тебя чуть-чуть опалили и немного погрызли собаки, — сделала она глубоко идущий вывод. — Может, у нас новый этап жизни начинается?
— Может быть, может быть… — я попытался спародировать кого-то из великих эстрадных деятелей, но, само собой, лавры Винокура мне явно не угрожали.
— Выпимши, — знакомые нотки Валентины Павловны Чебаковой я услышал в отнюдь не пародийном исполнении ее дочери. Похоже, что Хрюшка Чебакова была этим неприятно удивлена.
— Три рюмки коньяка, — доложил я с полной откровенностью. — Сто пятьдесят граммов — не более.
— А по какому случаю?
— Попал на день рождения к Марьяшке. Ты знаешь, она у меня квартиру снимает.
— Зачем ты туда заехал, — ухмыльнулась Ленка, — я спрашивать не буду. Удивительно одно — что ты так быстро прикатил и вообще не остался ночевать. Там что, родственники были?
— Само собой, день рождения все-таки.
— Стало быть, в ужине вы не нуждаетесь, мистер Баринов?
— Так точно. Чайку бы хлебнуть.
Ленка сидела за клавиатурой «Pentium», составляя какую-то весьма замысловатую программу. Очень может быть, что эта программа предназначалась для очередного перепотрашивания моих мозгов или мозгов Тани-Кармелы. Вылезать из-за компьютера ей не хотелось, но тем не менее она это сделала. Уверен, например, что Мишкина Зинка сказала бы: «Хлебни. Поставь чайник, завари и пей хоть целый литр». И мне, и Мишке сказала бы именно так. Вот это было намного более существенным отличием между сестрами, чем та родинка, что имелась у Зинки и отсутствовала у моей супруги. Зинка была все-таки немного подурее. Потому что не понимала — даже такому не шибко толковому мужу, как я, бывает приятно, когда жена бросает свои страсть какие научные дела, решаемые с помощью компьютера аж пятого поколения, и отправляется на кухню греть чай. И он, этот бестолковый муж, чует некую вину, начинает понимать, что его финансы позволяют ему купить жене коробку конфет или торт к тому же самому чаю, а он, сукин сын, до этого не додумался.
Впрочем, у Ленки уже были и коробка конфет, и торт, и варенье, и кекс, и еще что-то приобретенное здесь же, в нашем шибко закрытом и охраняемом поселке.
Мы пили чай, и Хрюшка Чебакова с увлечением рассказывала мне о том, как лихо сегодня подрались Колька с Катькой, не преминув сообщить с глубоким удовлетворением, что битым остался Колька, а Катька торжествовала победу.
— А я почти нашел третий перстень, — мне тоже хотелось похвастаться. Тем более что от Ленки в таких делах можно было ждать добрых и полезных советов. Когда я сообщил, что решил завтра идти в библиотеку, такой совет последовая тут же.
— Ты человек из каменного века, — Хрюшка в этот момент немного напоминала Мэри Грин с яхты «Дороти», усатую медведицу с целым набором положительных и отрицательных качеств. Та все время выпендривалась перед Брауном, доказывая ему преимущества капитализма и свое технократическое превосходство. — Да-да, мистер Коротков-Баринов. Не удивляйтесь. Все-то вам нужно куда-то бегать. А есть система RELCOM, через которую можно, сидя здесь, войти в базу данных Библиотеки Конгресса и прочитать эту самую «Тудей ревью оф Юэроп».
— Не отходя от кассы?
— От компьютера, по крайней мере. Пора к цивилизации привыкать, Волчара гнусный…
— Умную жену приятно иметь, — позволил я себе; гусарский каламбурчик.
— Иметь будешь в положенное время и на положенном месте, — строго заявила Хрюшка. — И конечно, не за компьютером.
— Понял.
Домашняя интеллектуалка — вещь очень полезная. Хотя от тех времен, когда даже мистер Браун ни хрена не соображал в компьютерных делах, а дикий комсомолец Коротков — тем более, уже ничего не осталось (даже Берлинской стены), все-таки мне не хватало ума припомнить о RELCOM, а я ведь давным-давно был о ней наслышан. Будьте уверены, я не перепутал бы ее ни с ревкомом, ни с рескомом. Совсем недавно я через спецмодем лазил по очень любопытным базам данных и откупоривал кодированные файлы.
Конечно, в отличие от моего нелегального вторжения в компьютерные сети «органов» тут все было по закону, но, к сожалению, не бесплатно. На какую сумму мы тряхнули Чудо-юдо, меня особо не интересовало, гораздо более важным было то, что мы в результате приобрели.
Мы нашли и тот самый номер газеты от декабря 1988 года, где были фотографии Айрапета Аветисяна и его спасителя — экстрасенса Вадима Белогорского. Кроме того, обнаружилась фамилия автора данного сочинения: московского корреспондента «Today review of Europe» мистера Дональда Салливэна.
— Приятно? — прищурилась Хрюшка.
— Конечно, — поглаживая Хавронью Премудрую по спинке, подтвердил я, хотя имел в виду не спинку, а результаты прочтения статьи. Назывался сей опус броско, хотя и затерто: «Восставший из гробницы».
Примерно треть статьи посвящалась краткому изложению того бардака, который царил в Армении после землетрясения, довольно злорадным замечаниям по адресу Горбачева и Рыжкова, армянского первого секретаря Демирчяна и всей коммунистической системы. Дальше шло несколько бодрых замечаний насчет стертого с лица земли Спитака, причем товарищ Салливэн порадовал своих читателей описаниями некоторых трупов, извлеченных из-под руин. Мне лично от некоторых даже тошно стало. Наконец дело дошло и до экстрасенса Белогорского, который приехал в Спитак вроде бы сам по себе, хотя мне это показалось сомнительным — в 1988 году сами по себе люди на катастрофы не ездили.
Салливэн писал следующее:
«Коммунисты не верят в экстрасенсов. С диалектическим материализмом Маркса наличие суперспособностей не согласовывалось, а потому находилось под запретом. Perestrojka во многом поколебала устои партийной пропаганды прошлого, а потому наряду с другими либеральными явлениями в новейшей русской действительности надо отметить и изменение отношения к людям с такими способностями. Счастливый случай свел меня в Армении с 28-летним Вадимом Белогорским, советским экстрасенсом.
Этот случай был воистину счастливым для 74-летнего жителя Спитака Айрапета Аветисяна, заживо похороненного в подвале собственного дома и пробывшего в этом склепе около шести суток. Несколько раз отряды спасателей со специально натренированными собаками и высокочувствительной аппаратурой, позволяющей услышать стук человеческого сердца под развалинами, проходили мимо бывшего дома, но не обнаружили погребенного. Позже выяснилось, что собаки не могли учуять запах человека из-за того, что в подвале размещалось несколько бочек с вином и уксусом, запах которых отбивал чутье у животных. Кроме того, несколько ковров, имевшихся в доме Аветисяна, упали в нагромождение обломков и сделали слой камней в 5 футов толщиной звуконепроницаемым для акустической аппаратуры спасателей…»
Дальше Салливэн излагал краткую биографию Белогорского, у которого отец был врачом-психиатром, каким-то образом связанным с КГБ, а дед несправедливо обвинен в троцкизме и репрессирован в 1937 году. По тем временам было довольно популярно являться потомком «врага народа» хотя бы в третьтьем поколении. Ну а уж каяться за грехи отца — тем более. Сам Белогорский, как явствовало из его слов, тоже был диссидентом, подвергался преследованиям и даже арестовывался. Правда, не говорилось, за что.
Ну а потом начинался рассказ самого героя о том, как он спас из-под обломков старика-армянина:
— Мы проходили по давно осмотренной нашими предшественниками улице. Здесь второй день никого не искали, ибо шансов найти живых, по мнению специалистов, не было никаких. Внезапно я почувствовал не то легкий озноб, не то слабый удар током. Первое впечатление было, что это некий нервный тик. Однако уже через несколько секунд я услышал внутри себя слабый голос: «Я жив, помоги мне!» Мне показалось, что начинается галлюцинация, которая явилась следствием моего нервного перенапряжения в обстановке гигантской катастрофы, какой явилось землетрясение в Армении. Однако через пять секунд я вновь услышал те же слова, которые, как мне показалось, шли с той стороны, куда смотрело мое лицо. Сделав несколько шагов в этом направлении, на что потребовалось пять секунд, я еще раз услышал внутренний голос, но заметно отчетливее, чем раньше. Слова повторялись точно с интервалом в пять секунд, я засекал время по часам. Двигаясь в ту сторону, я с каждым шагом все яснее и яснее ощущал этот призыв о помощи. Наконец я стал слышать его так же хорошо, как если бы со мной разговаривал человек, находящийся на расстоянии двух-трех метров от меня. Это было у груды камней, оставшейся на месте рухнувшего дома, который принадлежал, как мы позже узнали, Айрапету Аветисяну. Я стал растаскивать небольшие камни, сразу ощутив, что призыв о помощи стал слышаться еще лучше.
Мои спутники не поняли моих действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56