Из воды торчало что-то треугольное, но оно, как мне показалось, было неживое. И я подумал, что уже где-то видел такую штуку. Я прыгнул в воду — женщины завизжали. Вода была чуть-чуть холоднее, чем в нашем пруду, где я научился плавать. После жарищи и дыма мне как-то стало приятно. Я поплыл к той самой штуке, которую Росита приняла за акулу, и обе тетки завизжали от ужаса — наверное, подумали, что она меня сожрет. Мимо меня проплыла какая-то большая рыба — я видел ее через прозрачную воду. Но она прошла много глубже под поверхностью воды. А я меньше чем через минуту добрался до обломков, среди которых качалась на волнах перевернутая лодка. Она была здоровенная, и опрокинуть ее я не мог. Зато я смог сесть на ее смоленое брюхо. Лодка хоть и медленно, но двигалась к кораблю, или, может, волны прибивали ее к нему, а может, наоборот, корабль — к ней… Так или иначе, но через некоторое время мне удалось подгрести к корме, где заламывали руки донья Мерседес и Росита. Цепляясь за осклизлое дерево борта, я подогнал свою посудину к тому месту, где палуба под углом уходила в воду.
— Как же ее перевернуть? — спросила Росита. Донья Мерседес огляделась и вдруг увидала большую и толстую веревку со стальным крюком на конце.
— Вот! — сказала она, просияв. Я сразу понял, что надо делать. Мы зацепили крюк за дальний борт лодки и втроем потянули за веревку. Лодка перевернулась, и мы тотчас в нее залезли. На дне, привязанные к днищу, лежали те самые лопаты, которыми гребли матросы. В самом носу и на корме, под скамейками, были сделаны некие подобия шкафчиков. В них оказались три просмоленных заколоченных бочонка. Росита пошатала один — в нем что-то булькало. Когда мы наклонили бочонок и вынули из него просмоленную затычку, донья Мерседес подставила пригоршню и попробовала на язык. Это была пресная вода. Затычку поставили на место.
— Пресную воду надо беречь! — сказала донья Мерседес. — Давайте поглядим, что в других.
Второй бочонок был без затычки и не булькал, третий — тоже.
— Там должно быть съестное! — предположила Росита. Порывшись в шкафчике, мы нашли топорик, и Росита сумела сковырнуть им железный обруч с одного бочонка, а потом и с другого. В одном из бочонков оказались твердые черные сухари, совсем не подмокшие, а в другом — соленое мясо. Росита достала всем по сухарю и по кусочку мяса. Все было сытно, только очень солоно, потому что вместо пресной воды я размочил сухарь в соленой. Хотелось пить, но я решил потерпеть.
Тем временем нас отнесло от корабля шагов на сто (если бы по воде можно было шагать!) и, как оказалось, очень вовремя. Внезапно на покинутом корабле что-то зашипело, забулькало, заклокотало, из-под воды вырвались огромные пузыри и корабль как-то совсем быстро утонул! Мы даже не успели испугаться. От корабля, точнее, от того места, где он только что находился, пошла волна с большим гребнем, налетела на лодку, сильно качнула ее, так что донья Мерседес и Росита завизжали, но перевернуть не смогла и укатилась куда-то дальше, в море. Теперь от всего корабля капитана О'Брайена осталась только наша лодка и разметанные по волнам обломки, лениво покачивавшиеся на волнах.
— Что же теперь делать? — спросил я. Донья Мерседес грустно посмотрела на меня и сказала:
— Не знаю, милый, не знаю… Может быть, за сутки мы еще не очень далеко ушли от того острова, где ты жил… Сколько, интересно, прошел корабль, а?
На вопрос доньи мы с Роситой ответить не могли. Да и сама она ничего не понимала в морском деле, это точно. Поэтому мы некоторое время сидели молча. Ни делать ничего, ни думать ни о чем просто не хотелось.
— Господи! — простонала Росита, — Хоть бы шторма не было!
— Да, — буркнула донья Мерседес, — это было бы ужасно! Буря нас потопит моментально!
— Надо куда-то плыть, — сказала донья, — только вот куда?
— Обратно к нам, — сказал я, — в ту сторону, откуда шел корабль!
— А ты знаешь, с какой стороны он шел? — усмехнулась донья.
Я огляделся. Вокруг было только море.
— А солнце всплывет завтра? — спросил я, когда на воде осталась только слабая светлая полоска в том месте, где небо и море соединялись.
— Всплывет! — усмехнулась донья, но подумала она, наверно, совсем о другом, потому что через пару минут произнесла:
— Эх, если бы мы умели обращаться с парусом…
— Но у нас ведь его нет, — сказал я.
— Есть, — сказала донья, показывая на палку, обернутую грубой тканью и обвязанную веревками. — Только я не знаю, как им пользоваться. Плохой я капитан…
— А давайте ее развернем и посмотрим! — предложил я и, не дожидаясь разрешения, принялся вытаскивать палку с тканью из-под скамейки.
Втроем мы подняли мачту и толстым концом воткнули в отверстие на скамейке. Вторая палка с парусом и веревками пока лежала поперек лодки.
— Так… — задумчиво сказала донья, — вон те две веревки, которые тянутся от верхушки мачты, надо прицепить к бортам…
— За эти кольца! — догадался я и, найдя конец одной из веревок, продел в кольцо. Вторую веревку продела Росита, и мы как следует натянули веревки, крепко привязав их к кольцам. Теперь мачта совсем не шаталась. Мы взялись рассматривать другие веревки. Одна из них была пропущена через самую верхушку мачты, где было маленькое железное колесико. Когда я потянул за веревку, колесико заскрипело, и малая палка вместе с прицепленным к нему парусом начала подниматься вверх. Росита тоже уцепилась за веревку, и тут же ветер развернул парус и захлопал им в воздухе.
— Ой! — сорвалось у Роситы. — Унесет!
— Держи его! — не своим голосом вскрикнула донья и уцепилась за одну из веревок.
— Ур-р-ра! — закричала Росита. — Плывем!
— Знать бы еще, куда! — вздохнула донья, держась за руль, то есть за палку, надетую на штырь. Лодка теперь подскакивала на волнах, словно телега на ухабах, плюхала брюхом по воде и плескала в нас брызгами. Стало совсем темно. Небо было темно-синее, все в больших ярких звездах, мигавших высоко-высоко. А из морских волн вылезла немного щербатая, серебристая луна, наверно, солнце велело ей поработать за него. Только луна не излучала тепла, и мы основательно замерзли. Отблески лунного света выплясывали на воде, и море казалось большущим, темно-синим шелковым платьем…
— Куда же мы все-таки плывем? — сама себя спросила донья Мерседес. — Солнце село в той стороне, значит, там запад. На западе должен быть материк, Америка. Но до него слишком далеко… Послушай, Мануэль, как назывался остров, на котором ты жил?
— Не знаю, сеньора! — отвечал я. — Я знаю только, что наше место называлось остров — и все… А разве вам капитан не говорил, куда плывет?
— Нет, — вздохнула донья Мерседес, — ничего он мне не говорил… Поплывем, куда ветер дует, может, куда-нибудь к суше выплывем…
— Только бы бури не было! — вздохнула Росита.
— Садись за руль, Мануэль, — приказала донья. — Старайся, чтоб лодка шла носом на волну. А мы немножко подремлем и через часик тебя сменим…
Луна постепенно спускалась вниз. И тут я совершенно неожиданно увидел, что впереди, куда стремился нос лодки, небо совсем темное. Потом я стал различать, что в некоторых местах на фоне звездного неба вырисовываются какие-то странные тени, больше всего похожие на горы. Послышался странный, мерный шум: «Ш-ш-ух! ш-ш-ух! ш-ш-ух!» И вскоре я понял, что это берег, земля. Лодка еще быстрее помчалась вперед, будто ее кто-то потащил за собой на веревке.
И вот лодка чиркнула днищем по чему-то твердому, и нос ее, мягко скрипнув, воткнулся в мокрый песок. Я выпрыгнул за борт и, упершись в корму, стал толкать лодку на берег. На носу лодки лежал моток веревки и светилось стальное кольцо, через которое я продел один конец и привязал к росшему поблизости кусту. Теперь я не боялся, что лодку унесет. Правда, для страховки, я решил опустить парус. А тетки все храпели, они еще не знали, что я привез их куда надо. Тут я залез в лодку, лег между женщинами и сразу, намертво заснул.
НА ОСТРОВЕ
Так уж мне везло — вторую ночь я ночевал на новом месте. Подумать только, еще позавчера я спал в нашей хижине, с бабушкой и мамой! Они плакали и гадали, куда меня продадут да как маме будет у Грегорио. А ведь, поди-ка, им и в голову не приходило, что уже ночью я буду спать на корабле, в гамаке. Но и я не думал, что путешествие на корабле так быстро кончится и я проведу третью ночь вообще неизвестно где. То есть спал я, конечно, в лодке между Роситой и доньей Мерседес, что само по себе было необычно, но где находится та земля, к которой нас принесло, я, конечно, не соображал.
Утром я проснулся, когда солнце уже припекала. Наши шесть ног: две пары длинных и толстых белых и мои черные в красных штанах, короткие и худые, торчали на солнце, а головы перекрывал от солнца опущенный мною парус.
— Мануэ-э-эль! — услышал я удивленный голос доньи. — Где мы? В раю? Нас кто-нибудь подобрал? Как мы сюда попали?
— Не знаю, сеньора, — ответил я, — было темно… Лодку принесло сюда, вот и все…
— Давайте помолимся, возблагодарим Господа нашего! — сказала донья. — Чудо! Воистину святое чудо!
Мы все трое опустились на колени и начали молиться. Донья молилась долго, а мы повторяли за ней слова. Мне только было странно, что вчера мы не просили у Бога помощи, а он помог. Наверно, он вчера тащил лодку мимо скал и принес сюда.
— Вы не голодны, сеньора? — спросила Росита, когда наша молитва закончилась.
— Можно сварить суп из солонины и сухарей, — прикинула донья.
Мы с Роситой попытались открыть бочку с солониной. Но только тут до нас дошло, что варить суп не в чем.
— Надо слепить горшок, — сказал я, — высушить его, обжечь, а потом уже варить суп.
— Ты прав, — сказала Росита, — да солонина не дождется… Давай-ка мы ее зажарим на угольях. У нас пастухи так делают.
— А я пойду искать глину, — решил я и двинулся вдоль берега.
Берег стал уходить куда-то влево, в глубь суши, и скоро выступ скалы закрыл от меня костер. Я заметил, что вода движется откуда-то с суши в бухту. Я понял, что это река. Пройдя еще шагов сто, я очутился под обрывом. Вода в реке была чистая, холодная и почти сладкая. Я пил, пил, пока не надоело. В воде мелькали силуэты каких-то голубовато-серебристых рыбок. Тут же я увидел и большую противную змеюку, которая тоже пила воду. На всякий случай я стал поглядывать под ноги.
Пора было возвращаться, но тут я увидел… ступеньки. По крайней мере, мне так показалось. Кто-то догадался вырубить в скале цепочку ступенек, ведущих наверх обрыва. На нижней ступеньке грелась еще одна змеюка, которая, однако, догадавшись, что я разыскиваю подходящий камень, без боя удалилась. Я начал подниматься вверх.
На лесной поляне, примыкавшей к обрыву, обнесенный высокой оградой, высился дом, почти такой же, как у нашего сеньора Альвареса. Сначала я хотел было заорать от восторга, но потом прикусил язык… Черт его знает, может, там в доме живут голландцы или другие дикари? Вдруг они выстрелят в меня из пушки или съедят? Даже если там простые белые, которые верят в Бога и Святую Деву, и то могло выйти худо. Увидят чужого негра и подумают, что я бегаю. А если подумают, то наверняка сперва выпорют и только после разберутся. А меня уже неделю не пороли, и я пока не соскучился… Поэтому я спустился со скалы, радуясь, что меня никто не заметил, и поспешил обратно на берег бухты.
— Где ты шляешься? — проворчала Росита.
— Там дом! — выпалил я. Росита и донья, которые ели печеную солонину с сухарем, чуть не подавились.
— Что такое? — переспросила донья.
— Сеньора, — сказал я, — тут, недалеко в лесу, дом!
— Дом? — она мне явно не поверила.
— Ты не перепутал?
— Нет! — обиделся я и пересказал ей все свое путешествие вдоль берега. Донья Мерседес грызла сухарь с печеной солониной и слушала очень внимательно. Когда я окончил свой рассказ, она сделала странное лицо, подошла к лодке, поколотилась там, а потом вылезла оттуда с той самой деревянной коробкой, которую заставила меня вынуть из воды сачком. Она открыла коробку и сказала:
— Нам надо срочно идти туда! Собирайтесь!
Все было точно так же, как и в первый раз. Правда, теперь я глядел более внимательно. Стена была сложена из здоровенных тесаных камней, и на ней виднелись зубчики, как на гребешке. А по бокам из камней были выложены большущие каменные бочки. Посередине стены были ворота, но не распахнутые настежь, как на плантации сеньора Альвареса, а наглухо закрытые. За стеной высился большой дом из двух этажей. В окнах поблескивали стекла и темнели железные решетки. Дом, наверное, раньше был белый, но со временем потускнел и стал грязно-серого цвета — всю побелку с него смыли дожди. Никакого шума: ни голосов людей, ни ударов бича, ни мычания и блеяния скота. Подойдя к стене, мы обнаружили, что она высотой почти в четыре роста капитана О'Брайена или в шесть моих. Каменные бочки были еще выше, а дом и подавно. Ширина ворот была такова, что через них в ряд прошло бы четыре Грегорио или пять О'Брайенов. Высотой эти ворота были в две доньи Мерседес, не меньше.
Донья стояла перед воротами и отпирала ключом огромный замок, держа пистолеты под мышкой. Не успели мы спросить, откуда у нее ключ от чужого дома, как она отперла замок и выдернула скобу из ушек. Вдоль стены тянулся небольшой, но глубокий овраг с гладкими стенками из замшелых каменных плит. Мы стояли на маленьком мосточке из толстых досок. Ржавые цепи тянулись от дальнего края моста к отверстиям в стене. Мне почему-то стало смешно: неужели хозяин думал, что кто-нибудь украдет его мост?! Я видел негров, которых приковывали, но ведь мост-то не негр, он не убежит!
Донья Мерседес нажала на створку ворот плечом. Заскрипели ржавые петли, и вход открылся. Донья вынула изо рта нож и сказала:
— Проходите, надеюсь, что человек, который оставил нам это письмо, не солгал…
Только тут я заметил, что к воротам приделан кусок кожи, на котором вырезаны какие-то закорючки, то есть буквы.
— Сеньора, — сказал я, — а вон буква А…
— Позже, позже, дружок, — сказала донья, входя в ворота. Двор был тоже выложен каменными плитами, сквозь которые росли цветы и трава. Стена окружала дом с четырех сторон, и на всех четырех углах было по бочке из камня. Стена была толстая, почти в мой рост толщиной. Между зубцами я увидел знакомые штуки, то есть пушки. На каменных плитах двора стояли еще четыре штуки, более похожие на бочонки, только железные, коротенькие и широкие. Около них лежали на земле большие круглые шары, похожие на средних размеров тыквы.
— Бомбы и мортиры! — удивилась донья. — Двадцать штук!
Мы прошли мимо мортир и бомб, к просторному крыльцу дома. Шесть столбов подпирали навес над крыльцом. Они походили на белье, которое выжали, сворачивая в противоположные стороны, да так и забыли развернуть. На двери, как и на воротах, был прикреплен кусок кожи с буквами.
— «Ключ прямо под серединой двери», — прочитала донья. Она нагнулась и действительно вытащила из-под двери ключ, который затем вставила в замок входной двери. Замок щелкнул, и дверь открылась. За ней оказалась широкая лестница с перилами. Пятки доньи звонко шлепали по каменным ступенькам, и звук шагов разносился далеко по пустым помещениям. Мы с Роситой последовали за ней. Было немного страшно. Росита боялась больше меня и даже дрожала. Я боялся меньше, но тоже дрожал. Лестница поднялась немного, а потом раздвоилась: от небольшой площадки одни ступеньки пошли вправо, другие — влево. Донья пошла по правой лестнице, и мы, конечно, следом. Правая лестница подвела нас к двери, на которой висел листок бумаги.
— «Ключ под серединой двери», — опять прочла донья. — Как и внизу…
Она достала ключ и отперла дверь. Мы вошли в огромную комнату, где было семь окон и стоял огромный стол с множеством стульев вокруг него. Пол был деревянный, гладкий, как стекло. На окнах висели занавески.
— Это столовая, — заметила донья, — почти как у нас в Сарагосе…
Росита подошла к занавескам и подергала за какую-то веревочку. Одна из занавесок собралась, как парус, и потянулась к палке, на которой была подвешена. Донья потянула еще две или три занавески, и в комнате стало светло. Стены были обиты зеленоватым шелком, украшены какими-то столбами, завитушками, каменными белыми мальчиками и голыми тетками, завернутыми в простыни. На стене против окон висели большущие разноцветные рисунки.
— Смотрите-ка! — воскликнула донья Мерседес. — Клянусь честью, ведь это работа дона Диего, придворного живописца его величества!
— Не того ли сеньора, — поинтересовалась Росита, — который самого сеньора Оливареса рисовал? И даже короля с королевой?!
— Мой Бог! — восхищалась донья, рассматривая рисунки. — Как красиво…
— А вон он, портрет графа! — воскликнула Росита. — Вот ведь десятый год, как он помер, а все как живой тут… Я его на похоронах вашего батюшки видела… Ох и важный! А его донья Хуана, так та еще важней, прямо королева…
Росита показывала на портрет толстомордого дядьки в черном костюме с белым воротником, крючковатым носом, сизым подбородком и хитрыми, маслянистыми глазищами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Как же ее перевернуть? — спросила Росита. Донья Мерседес огляделась и вдруг увидала большую и толстую веревку со стальным крюком на конце.
— Вот! — сказала она, просияв. Я сразу понял, что надо делать. Мы зацепили крюк за дальний борт лодки и втроем потянули за веревку. Лодка перевернулась, и мы тотчас в нее залезли. На дне, привязанные к днищу, лежали те самые лопаты, которыми гребли матросы. В самом носу и на корме, под скамейками, были сделаны некие подобия шкафчиков. В них оказались три просмоленных заколоченных бочонка. Росита пошатала один — в нем что-то булькало. Когда мы наклонили бочонок и вынули из него просмоленную затычку, донья Мерседес подставила пригоршню и попробовала на язык. Это была пресная вода. Затычку поставили на место.
— Пресную воду надо беречь! — сказала донья Мерседес. — Давайте поглядим, что в других.
Второй бочонок был без затычки и не булькал, третий — тоже.
— Там должно быть съестное! — предположила Росита. Порывшись в шкафчике, мы нашли топорик, и Росита сумела сковырнуть им железный обруч с одного бочонка, а потом и с другого. В одном из бочонков оказались твердые черные сухари, совсем не подмокшие, а в другом — соленое мясо. Росита достала всем по сухарю и по кусочку мяса. Все было сытно, только очень солоно, потому что вместо пресной воды я размочил сухарь в соленой. Хотелось пить, но я решил потерпеть.
Тем временем нас отнесло от корабля шагов на сто (если бы по воде можно было шагать!) и, как оказалось, очень вовремя. Внезапно на покинутом корабле что-то зашипело, забулькало, заклокотало, из-под воды вырвались огромные пузыри и корабль как-то совсем быстро утонул! Мы даже не успели испугаться. От корабля, точнее, от того места, где он только что находился, пошла волна с большим гребнем, налетела на лодку, сильно качнула ее, так что донья Мерседес и Росита завизжали, но перевернуть не смогла и укатилась куда-то дальше, в море. Теперь от всего корабля капитана О'Брайена осталась только наша лодка и разметанные по волнам обломки, лениво покачивавшиеся на волнах.
— Что же теперь делать? — спросил я. Донья Мерседес грустно посмотрела на меня и сказала:
— Не знаю, милый, не знаю… Может быть, за сутки мы еще не очень далеко ушли от того острова, где ты жил… Сколько, интересно, прошел корабль, а?
На вопрос доньи мы с Роситой ответить не могли. Да и сама она ничего не понимала в морском деле, это точно. Поэтому мы некоторое время сидели молча. Ни делать ничего, ни думать ни о чем просто не хотелось.
— Господи! — простонала Росита, — Хоть бы шторма не было!
— Да, — буркнула донья Мерседес, — это было бы ужасно! Буря нас потопит моментально!
— Надо куда-то плыть, — сказала донья, — только вот куда?
— Обратно к нам, — сказал я, — в ту сторону, откуда шел корабль!
— А ты знаешь, с какой стороны он шел? — усмехнулась донья.
Я огляделся. Вокруг было только море.
— А солнце всплывет завтра? — спросил я, когда на воде осталась только слабая светлая полоска в том месте, где небо и море соединялись.
— Всплывет! — усмехнулась донья, но подумала она, наверно, совсем о другом, потому что через пару минут произнесла:
— Эх, если бы мы умели обращаться с парусом…
— Но у нас ведь его нет, — сказал я.
— Есть, — сказала донья, показывая на палку, обернутую грубой тканью и обвязанную веревками. — Только я не знаю, как им пользоваться. Плохой я капитан…
— А давайте ее развернем и посмотрим! — предложил я и, не дожидаясь разрешения, принялся вытаскивать палку с тканью из-под скамейки.
Втроем мы подняли мачту и толстым концом воткнули в отверстие на скамейке. Вторая палка с парусом и веревками пока лежала поперек лодки.
— Так… — задумчиво сказала донья, — вон те две веревки, которые тянутся от верхушки мачты, надо прицепить к бортам…
— За эти кольца! — догадался я и, найдя конец одной из веревок, продел в кольцо. Вторую веревку продела Росита, и мы как следует натянули веревки, крепко привязав их к кольцам. Теперь мачта совсем не шаталась. Мы взялись рассматривать другие веревки. Одна из них была пропущена через самую верхушку мачты, где было маленькое железное колесико. Когда я потянул за веревку, колесико заскрипело, и малая палка вместе с прицепленным к нему парусом начала подниматься вверх. Росита тоже уцепилась за веревку, и тут же ветер развернул парус и захлопал им в воздухе.
— Ой! — сорвалось у Роситы. — Унесет!
— Держи его! — не своим голосом вскрикнула донья и уцепилась за одну из веревок.
— Ур-р-ра! — закричала Росита. — Плывем!
— Знать бы еще, куда! — вздохнула донья, держась за руль, то есть за палку, надетую на штырь. Лодка теперь подскакивала на волнах, словно телега на ухабах, плюхала брюхом по воде и плескала в нас брызгами. Стало совсем темно. Небо было темно-синее, все в больших ярких звездах, мигавших высоко-высоко. А из морских волн вылезла немного щербатая, серебристая луна, наверно, солнце велело ей поработать за него. Только луна не излучала тепла, и мы основательно замерзли. Отблески лунного света выплясывали на воде, и море казалось большущим, темно-синим шелковым платьем…
— Куда же мы все-таки плывем? — сама себя спросила донья Мерседес. — Солнце село в той стороне, значит, там запад. На западе должен быть материк, Америка. Но до него слишком далеко… Послушай, Мануэль, как назывался остров, на котором ты жил?
— Не знаю, сеньора! — отвечал я. — Я знаю только, что наше место называлось остров — и все… А разве вам капитан не говорил, куда плывет?
— Нет, — вздохнула донья Мерседес, — ничего он мне не говорил… Поплывем, куда ветер дует, может, куда-нибудь к суше выплывем…
— Только бы бури не было! — вздохнула Росита.
— Садись за руль, Мануэль, — приказала донья. — Старайся, чтоб лодка шла носом на волну. А мы немножко подремлем и через часик тебя сменим…
Луна постепенно спускалась вниз. И тут я совершенно неожиданно увидел, что впереди, куда стремился нос лодки, небо совсем темное. Потом я стал различать, что в некоторых местах на фоне звездного неба вырисовываются какие-то странные тени, больше всего похожие на горы. Послышался странный, мерный шум: «Ш-ш-ух! ш-ш-ух! ш-ш-ух!» И вскоре я понял, что это берег, земля. Лодка еще быстрее помчалась вперед, будто ее кто-то потащил за собой на веревке.
И вот лодка чиркнула днищем по чему-то твердому, и нос ее, мягко скрипнув, воткнулся в мокрый песок. Я выпрыгнул за борт и, упершись в корму, стал толкать лодку на берег. На носу лодки лежал моток веревки и светилось стальное кольцо, через которое я продел один конец и привязал к росшему поблизости кусту. Теперь я не боялся, что лодку унесет. Правда, для страховки, я решил опустить парус. А тетки все храпели, они еще не знали, что я привез их куда надо. Тут я залез в лодку, лег между женщинами и сразу, намертво заснул.
НА ОСТРОВЕ
Так уж мне везло — вторую ночь я ночевал на новом месте. Подумать только, еще позавчера я спал в нашей хижине, с бабушкой и мамой! Они плакали и гадали, куда меня продадут да как маме будет у Грегорио. А ведь, поди-ка, им и в голову не приходило, что уже ночью я буду спать на корабле, в гамаке. Но и я не думал, что путешествие на корабле так быстро кончится и я проведу третью ночь вообще неизвестно где. То есть спал я, конечно, в лодке между Роситой и доньей Мерседес, что само по себе было необычно, но где находится та земля, к которой нас принесло, я, конечно, не соображал.
Утром я проснулся, когда солнце уже припекала. Наши шесть ног: две пары длинных и толстых белых и мои черные в красных штанах, короткие и худые, торчали на солнце, а головы перекрывал от солнца опущенный мною парус.
— Мануэ-э-эль! — услышал я удивленный голос доньи. — Где мы? В раю? Нас кто-нибудь подобрал? Как мы сюда попали?
— Не знаю, сеньора, — ответил я, — было темно… Лодку принесло сюда, вот и все…
— Давайте помолимся, возблагодарим Господа нашего! — сказала донья. — Чудо! Воистину святое чудо!
Мы все трое опустились на колени и начали молиться. Донья молилась долго, а мы повторяли за ней слова. Мне только было странно, что вчера мы не просили у Бога помощи, а он помог. Наверно, он вчера тащил лодку мимо скал и принес сюда.
— Вы не голодны, сеньора? — спросила Росита, когда наша молитва закончилась.
— Можно сварить суп из солонины и сухарей, — прикинула донья.
Мы с Роситой попытались открыть бочку с солониной. Но только тут до нас дошло, что варить суп не в чем.
— Надо слепить горшок, — сказал я, — высушить его, обжечь, а потом уже варить суп.
— Ты прав, — сказала Росита, — да солонина не дождется… Давай-ка мы ее зажарим на угольях. У нас пастухи так делают.
— А я пойду искать глину, — решил я и двинулся вдоль берега.
Берег стал уходить куда-то влево, в глубь суши, и скоро выступ скалы закрыл от меня костер. Я заметил, что вода движется откуда-то с суши в бухту. Я понял, что это река. Пройдя еще шагов сто, я очутился под обрывом. Вода в реке была чистая, холодная и почти сладкая. Я пил, пил, пока не надоело. В воде мелькали силуэты каких-то голубовато-серебристых рыбок. Тут же я увидел и большую противную змеюку, которая тоже пила воду. На всякий случай я стал поглядывать под ноги.
Пора было возвращаться, но тут я увидел… ступеньки. По крайней мере, мне так показалось. Кто-то догадался вырубить в скале цепочку ступенек, ведущих наверх обрыва. На нижней ступеньке грелась еще одна змеюка, которая, однако, догадавшись, что я разыскиваю подходящий камень, без боя удалилась. Я начал подниматься вверх.
На лесной поляне, примыкавшей к обрыву, обнесенный высокой оградой, высился дом, почти такой же, как у нашего сеньора Альвареса. Сначала я хотел было заорать от восторга, но потом прикусил язык… Черт его знает, может, там в доме живут голландцы или другие дикари? Вдруг они выстрелят в меня из пушки или съедят? Даже если там простые белые, которые верят в Бога и Святую Деву, и то могло выйти худо. Увидят чужого негра и подумают, что я бегаю. А если подумают, то наверняка сперва выпорют и только после разберутся. А меня уже неделю не пороли, и я пока не соскучился… Поэтому я спустился со скалы, радуясь, что меня никто не заметил, и поспешил обратно на берег бухты.
— Где ты шляешься? — проворчала Росита.
— Там дом! — выпалил я. Росита и донья, которые ели печеную солонину с сухарем, чуть не подавились.
— Что такое? — переспросила донья.
— Сеньора, — сказал я, — тут, недалеко в лесу, дом!
— Дом? — она мне явно не поверила.
— Ты не перепутал?
— Нет! — обиделся я и пересказал ей все свое путешествие вдоль берега. Донья Мерседес грызла сухарь с печеной солониной и слушала очень внимательно. Когда я окончил свой рассказ, она сделала странное лицо, подошла к лодке, поколотилась там, а потом вылезла оттуда с той самой деревянной коробкой, которую заставила меня вынуть из воды сачком. Она открыла коробку и сказала:
— Нам надо срочно идти туда! Собирайтесь!
Все было точно так же, как и в первый раз. Правда, теперь я глядел более внимательно. Стена была сложена из здоровенных тесаных камней, и на ней виднелись зубчики, как на гребешке. А по бокам из камней были выложены большущие каменные бочки. Посередине стены были ворота, но не распахнутые настежь, как на плантации сеньора Альвареса, а наглухо закрытые. За стеной высился большой дом из двух этажей. В окнах поблескивали стекла и темнели железные решетки. Дом, наверное, раньше был белый, но со временем потускнел и стал грязно-серого цвета — всю побелку с него смыли дожди. Никакого шума: ни голосов людей, ни ударов бича, ни мычания и блеяния скота. Подойдя к стене, мы обнаружили, что она высотой почти в четыре роста капитана О'Брайена или в шесть моих. Каменные бочки были еще выше, а дом и подавно. Ширина ворот была такова, что через них в ряд прошло бы четыре Грегорио или пять О'Брайенов. Высотой эти ворота были в две доньи Мерседес, не меньше.
Донья стояла перед воротами и отпирала ключом огромный замок, держа пистолеты под мышкой. Не успели мы спросить, откуда у нее ключ от чужого дома, как она отперла замок и выдернула скобу из ушек. Вдоль стены тянулся небольшой, но глубокий овраг с гладкими стенками из замшелых каменных плит. Мы стояли на маленьком мосточке из толстых досок. Ржавые цепи тянулись от дальнего края моста к отверстиям в стене. Мне почему-то стало смешно: неужели хозяин думал, что кто-нибудь украдет его мост?! Я видел негров, которых приковывали, но ведь мост-то не негр, он не убежит!
Донья Мерседес нажала на створку ворот плечом. Заскрипели ржавые петли, и вход открылся. Донья вынула изо рта нож и сказала:
— Проходите, надеюсь, что человек, который оставил нам это письмо, не солгал…
Только тут я заметил, что к воротам приделан кусок кожи, на котором вырезаны какие-то закорючки, то есть буквы.
— Сеньора, — сказал я, — а вон буква А…
— Позже, позже, дружок, — сказала донья, входя в ворота. Двор был тоже выложен каменными плитами, сквозь которые росли цветы и трава. Стена окружала дом с четырех сторон, и на всех четырех углах было по бочке из камня. Стена была толстая, почти в мой рост толщиной. Между зубцами я увидел знакомые штуки, то есть пушки. На каменных плитах двора стояли еще четыре штуки, более похожие на бочонки, только железные, коротенькие и широкие. Около них лежали на земле большие круглые шары, похожие на средних размеров тыквы.
— Бомбы и мортиры! — удивилась донья. — Двадцать штук!
Мы прошли мимо мортир и бомб, к просторному крыльцу дома. Шесть столбов подпирали навес над крыльцом. Они походили на белье, которое выжали, сворачивая в противоположные стороны, да так и забыли развернуть. На двери, как и на воротах, был прикреплен кусок кожи с буквами.
— «Ключ прямо под серединой двери», — прочитала донья. Она нагнулась и действительно вытащила из-под двери ключ, который затем вставила в замок входной двери. Замок щелкнул, и дверь открылась. За ней оказалась широкая лестница с перилами. Пятки доньи звонко шлепали по каменным ступенькам, и звук шагов разносился далеко по пустым помещениям. Мы с Роситой последовали за ней. Было немного страшно. Росита боялась больше меня и даже дрожала. Я боялся меньше, но тоже дрожал. Лестница поднялась немного, а потом раздвоилась: от небольшой площадки одни ступеньки пошли вправо, другие — влево. Донья пошла по правой лестнице, и мы, конечно, следом. Правая лестница подвела нас к двери, на которой висел листок бумаги.
— «Ключ под серединой двери», — опять прочла донья. — Как и внизу…
Она достала ключ и отперла дверь. Мы вошли в огромную комнату, где было семь окон и стоял огромный стол с множеством стульев вокруг него. Пол был деревянный, гладкий, как стекло. На окнах висели занавески.
— Это столовая, — заметила донья, — почти как у нас в Сарагосе…
Росита подошла к занавескам и подергала за какую-то веревочку. Одна из занавесок собралась, как парус, и потянулась к палке, на которой была подвешена. Донья потянула еще две или три занавески, и в комнате стало светло. Стены были обиты зеленоватым шелком, украшены какими-то столбами, завитушками, каменными белыми мальчиками и голыми тетками, завернутыми в простыни. На стене против окон висели большущие разноцветные рисунки.
— Смотрите-ка! — воскликнула донья Мерседес. — Клянусь честью, ведь это работа дона Диего, придворного живописца его величества!
— Не того ли сеньора, — поинтересовалась Росита, — который самого сеньора Оливареса рисовал? И даже короля с королевой?!
— Мой Бог! — восхищалась донья, рассматривая рисунки. — Как красиво…
— А вон он, портрет графа! — воскликнула Росита. — Вот ведь десятый год, как он помер, а все как живой тут… Я его на похоронах вашего батюшки видела… Ох и важный! А его донья Хуана, так та еще важней, прямо королева…
Росита показывала на портрет толстомордого дядьки в черном костюме с белым воротником, крючковатым носом, сизым подбородком и хитрыми, маслянистыми глазищами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56