Их длинные потрепанные листья служили приютом ящерицам фелсума, которые грелись на солнце. Глаз не оторвешь, любуясь, как элегантно возлежат на листьях эти зеленые, с алыми и голубыми пятнышками по бокам созданья. Но наивно полагать, будто похожие на сказочных дракончиков твари забыли обо всем на свете — они бдительно следят за окружающей жизнью крохотными золотыми глазками, слегка наклонив головки. Пробираясь сквозь чащобу, Питер и Одри шли под дождем из скорлупы лесных плодов, которую сбрасывали на них изумрудные попугайчики, кормившиеся на верхних ветвях. Радуясь жизни, эти милые птахи весело пищали, перекликаясь друг с другом.
К вечеру Питер и Одри успели облазить первую долину и были на полпути ко второй. На ночлег решили устроиться под небольшим скальным выступом. Отсюда, с крохотной лужайки, окруженной с трех сторон «огненными» деревьями в цвету (отчего они и кажутся объятыми пламенем), сквозь верхушки деревьев, растущих понизу, открывался прекрасный вид на голубеющее вдали море.
Питер и Одри развели костер и поужинали. Между тем зашло солнце, в воздухе послышался шорох кожистых крыльев летучих мышей: они летели стаями в расположенный внизу лес. Раздавшиеся оттуда вскоре шум и писк свидетельствовали о том, что ночным крылатым созданьям пришлись по вкусу дикие плоды манго. И наконец, венцом торжества ночи стало царственное восхождение луны. Сначала она была бронзовой, затем приобрела бледно-желтый цвет примулы, а воцарившись на черном бархатном небе, стала белой, словно лед.
Сладкий сон путешественников был грубо прерван поутру хриплыми криками и перебранками макак с хитрыми глазками и розовыми седалищами. Позевывая и потягиваясь, Питер выполз из спального мешка.
– С добрым утром,— сказала Одри.— Может, поставишь чайку?
– Охотно,— сказал Питер, склонившись над угольками и бросая горсть за горстью сухие веточки, чтобы пламя разгорелось.— И даже поставлю вариться сосиски, которые, к счастью, догадался захватить.
– Ты просто золото! — восхищенно сказала Одри.— И вдобавок ко всему прочему, еще и не храпишь.
– То-то! — сказал Питер.— Перед тобой — образец добродетели! Ты что, поняла это только сейчас?
– Вот посмотрю, как ты сваришь сосиски,— тогда поверю! — заявила она, вылезая из мешка.
– А что ты думаешь? Я удивлял весь белый свет, от Стамбула до Бангкока и от Перу до Катманду, своим искусством варить сосиски. Если не похвалишь моего коронного блюда — смотри, не сносить тебе головы!
…Путники неохотно покинули столь ласково приютившую их лужайку и отправились к следующей долине. Время близилось к полудню, а они все еще искали ее и уже решили, что либо она нанесена на карту ошибочно, либо они каким-то образом обошли ее стороной. Прорубив себе путь сквозь чащу китайской гуавы, они неожиданно оказались на краю пятидесятифутового обрыва. Он шел почти перпендикулярно и простирался в обе стороны, насколько хватало глаз.
– Слава Богу, что я захватил веревки,— сказал Питер.— Спуститься будет не проблема: я посмотрел, там есть где ставить ноги.
– Прежде чем спускаться, подумай, как вернешься назад,— с сомнением сказала Одри.
– Ничего. Особых трудностей не будет, это я тебе обещаю,— доверительно сказал Питер.
Он привязал один конец веревки к прочно укоренившемуся деревцу, а другой сбросил вниз. Конец веревки упал в нескольких футах от поверхности земли, затерявшись среди кустов.
– Я пойду первым,— сказал он.— Потом спустишь наши вещи и слезешь сама. Ничего не бойся, только поаккуратнее ставь ногу. О'кей?
– О'кей,— сказала Одри как можно убедительнее, чтобы собеседник поверил ей. Втайне она была польщена: значит, Питер верит, что она сможет обойтись без женской
истерики.
Питер схватился за веревку и начал быстро спускаться. Ноги-то поставить было где, но поверхность скалы, как
оказалось, готова была искрошиться в прах, и ему пришлось призвать на помощь осторожность. Когда до земли оставалось всего двадцать футов, крупный кусок скалы, на который он уже собирался перенести свою тяжесть, рухнул со страшным шумом. Это было так неожиданно, что бедолага выпустил из рук веревку. Одри с ужасом наблюдала, как он катился, словно куль, по поверхности скалы, а затем нырнул головой в кусты и исчез из виду.
– Питер! — крикнула она.— Как ты там?
Ответа не последовало.
К счастью, кусты китайской гуавы — той самой проклятой гуавы, которая глушит все на свете,— самортизировали падение незадачливого скалолаза. Наш герой отделался царапиной на лбу, подвернутой лодыжкой да несколькими синяками на боках. Он лежал в кустах без движения и, хоть и слышал, как Одри зовет его с вершины скалы, не в силах был даже набрать воздуха в легкие, чтобы ответить. Когда же наконец дыхание у него восстановилось, он перешел в сидячее положение и уже готов был крикнуть, что все в порядке, как вдруг услышал в ближайшем кустарнике шорох и увидел сквозь листву неведомую крупную птицу.
Питер не мог поверить своим глазам. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Пред ним во всей своей красе стоял живой пересмешник.
Наш герой сидел, словно громом пораженный. Птица шаловливо разглядывала его, затем медленным шагом направилась в сторону лужайки. Питер любовался, как грациозно она поднимает ноги и поворачивает голову — словно искусный учитель танцев в изысканном маскарадном костюме птицы. Прошествовав изящным семенящим шагом сквозь побеги гуавы, она похлопала крыльями. Раздался звук, будто кто-то тасовал колоду карт. Питер обратил внимание на длинные ресницы птицы. Когда она поднимала их, в больших искрящихся глазах вспыхивал добрый свет. Судя по всему, любопытство, которое выказала птица при виде Питера, было куда меньше, чем потрясение, испытанное Питером при взгляде на нее. Внезапно в кустах снова раздались шорох и хлопанье крыльев — это на лужайку выступила самка. При виде кавалера издаваемые ею высокие писклявые звуки сменились ласковым, утешающим бормотанием. Она подошла к самцу и слегка причесала перышки у него на грудке — так иная не в меру ревностная супруга поправляет галстук у своего благоверно-
го. Сидя и наблюдая за происходящим, Питер чувствовал, как все его существо переполняется неизъяснимым волнением. Перед ним ласково кокетничала пара птиц, почитавшихся давным-давно исчезнувшими.
У самца был глубокий вибрирующий голос. Представьте себе, что кто-то поставил в подпол виолончель и развлекается тем, что швыряет в нее картофелину за картофелиной,— такими звуками он призывал свою возлюбленную. Подруге же в тот момент было явно не до него: она приводила в порядок свой наряд примерно с таким же тщанием и раздражением, как пожилая леди, защемившая платье дверью лифта в универмаге «Херродс». Окончив туалет, она ответила несколькими неясными звуками, похожими на мурлыканье, и обе птицы ласково поглядели друг на друга и на Питера. Сойдясь, они скрестили клювы, словно заправские дуэлянты — стальные клинки, и принялись целоваться, издавая при этом такой звук, будто кто-то проводил палкой по деревянному штакетнику. Обменявшись приветствиями, они воздели клювы к небу, закрыли глаза и затянули свою насмешливую песню.
«Ха! Ха! Ха! — выпевали они, да так, что горлышки дрожали.— Ха! Ха! Ха!»
На какое-то мгновение птицы замолкли, уставившись в землю, а затем самка исполнила короткий, но интригующий менуэт, в результате чего едва не упала клювом вниз. Закончив этот ритуал, птицы взглянули друг на друга с видимым выражением привязанности, коротенько поцеловались и принялись бродить по лужайке, обмениваясь любезностями и вороша листья в поисках насекомых.
Питер отряхнул с себя мох и землю. Птицы шаловливо поглядели на него и двинулись вперед. Они стояли всего в каком-нибудь футе и смотрели на Питера с нескрываемым интересом. Наконец кавалер с видом гурмана, пробующего новый деликатес, клюнул Питера за брюки, В ответ Питер протянул руку, и птицы стали нежно хватать его клювами за пальцы, потом переглянулись и затянули свое мягкое и мелодичное «Ха! Ха!.. Ха! Ха!», должно быть выражая таким образом впечатление от встречи. Они снова подергали клювами его брюки, затем рубашку и, подняв длинные ресницы, застилавшие темные глаза, пристально посмотрели ему в лицо. Наконец, продемонстрировав свое миролюбие и доброжелательство по отношению к пришельцу, они направились в кустарник, переговариваясь между собой глубокими вибрирующими звуками.
Питер лег на спину, пытаясь переварить произошедшее с ним невероятное событие. Он снова услышал, как Одри зовет его с края обрыва, но ответить по-прежнему не мог. Он лежал неподвижно, устремив взгляд к небу. Его переживания были сродни чувствам человека, который зашел в знакомую писчебумажную лавку купить поздравительную открытку, а там ему ни с того ни с сего предлагают чудом сохранившуюся Библию Иоганна Гутенберга. Или счастливца, который неожиданно обнаружил среди чердачного хлама считавшуюся утерянной скрипку Страдивари. Нет, случившееся с ним куда значительнее! Ведь если Гутен-бергову Библию, в конце концов, можно переиздать факсимиле, если сохраняется надежда когда-нибудь с помощью науки докопаться до секретов скрипок Страдивари, то птицы, которых он только что видел,— уникальны. Исчезнут они — и ничто их не вернет.
– Питер, Питер! С тобой все в порядке? — В голосе Одри начинало звучать отчаяние.
У Питера по-прежнему кружилась голова от неожиданной встречи, но все же он собрался с силами и ответил:
– Одри… Ты слышишь меня?
– Да… С тобой все в порядке?
– Да, да, не волнуйся! Достань еще одну веревку, привяжи покрепче к дереву и скорей сюда. Я нашел кое-что невероятное.
– Да ты что?! Ты… уверен, что с тобой все в порядке?!
– Ну да же, да,— ответил он нетерпеливо.— Скорее сюда!
Несколько минут спустя она прыгнула, словно богиня с неба, и мягко спружинила подле него.
– Ой, как ты меня напугал! — напустилась она на своего друга.— Что ж ты не отвечал, я так звала! Я уже думала, что ты сломал себе шею.
– Я вел беседу с парой птиц,— ответил он.
У Одри глаза на лоб полезли от удивления.
– Как это… с парой птиц? — спросила она.
– С парой птиц-пересмешников.
– Как пересмешников?!
– Именно так. Настоящих, живых пересмешников в самом соку. Они даже клевали мне брюки.
Девушка обеспокоенно посмотрела на него.
– А ты случайно… не расшиб себе голову? — взволнованно спросила она.
– Вовсе нет,— сказал Питер.— Пойдем, я тебе покажу.
Он схватил ее за руку и потащил через кустарник туда, где скрылись птицы. А вот и они: гуляют себе по лужайке, ищут насекомых, весело кокетничают друг с другом — и всего в каких-нибудь пятидесяти футах! Одри смотрела, не веря глазам своим.
– Вот это да!.. Клянусь Святым Петром и остальными апостолами, это не сон!
– Вот именно. Пара настоящих птиц-пересмешников в самом расцвете сил,— гордо сказал Питер.
– Питер… Это же невероятно! — воскликнула девушка.
Между тем пересмешники проявили к Одри особый интерес. Питера-то они уже успели обследовать с ног до головы, теперь настал черед его спутницы. Птицы нежно пощупали клювами джинсы и пальцы рук девушки, чтобы выяснить, являются ли они съедобными. Очевидно, сочтя, что полученной таким путем информации вполне достаточно, они снова поцеловались клювами, подняли глаза к небу и хором затянули свое «Ха! Ха!.. Ха! Ха!».
Одри села на корточки и стала подзывать птиц, щелкая костяшками пальцев. Когда птицы подошли к ней вплотную, она ласково погладила им головы. От наслаждения пернатые закрыли глаза и заворковали.
– Ну, не очаровашки? — спросила она с восхищением, улыбаясь Питеру.— Они такие ручные… Прямо как домашние хохлатки.
– Вот потому-то их и перебили в первую очередь,— сказал Питер.— Интересно, сколько их тут может быть?
– Это совсем крохотная долина. Не думаю, чтобы их здесь было много,— сказала Одри.— Может, только эта пара.
– А может быть, и нет,— ответил Питер, оглядевшись вокруг.
– Ну, так облазим все вокруг и выясним,— предложила девушка.
– Боже мой… Вот это да! — неожиданно выпалил Питер.
– Что случилось? — спросила Одри в изумлении.
– Да ты только взгляни…— в волнении пробормотал Питер.— Все деревья вокруг — деревья омбу…
– Боже… Это действительно так! — воскликнула Одри.— Фантастика, Питер! Взгляни… Да их тут десятки!.. Вся долина полна ими!.. То-то Феллугона будет рад!
– Не говоря уже о Стелле,— добавил Питер.— Все закачаются, когда мы вернемся и обо всем расскажем!
– Думаю, первым делом нужно, доложить Ганнибалу,— сказала Одри.— Но прежде облазим долину и выясним, нет ли там еще птиц.
Долина оказалась около полутора миль в длину и около полумили в ширину. По ней, извиваясь, тек ручей, который в одном месте расширялся, образуя небольшое озерцо. Песок и грязь по берегам его были покрыты, будто ковром, узором из отпечатков лап пересмешников. Вот это здорово,— значит, их тут не одна дюжина. Но потребовалось некоторое время, чтобы отыскать и самих птиц. Облазив долину вдоль и поперек, наши отважные герои за два с половиной часа насчитали около четырехсот деревьев омбу и пятнадцать пар пересмешников. Кроме того, они открыли другой вход в долину и обнаружили, что она прямая, как лезвие ножа; с обеих сторон ее тянулись такие же обрывы, как тот, с которого они спустились. Двигаясь по течению ручья, Питер и Одри нашли расщелину, в которую падала вода. Забравшись туда, они выяснили, что расщелина становится все уже и уже и в конце концов сужается настолько, что человек едва может пройти в нее. Тут они увидели в конце солнечный свет, и до их ушей донесся звук водопада. Протиснувшись сквозь гущу ползучих растений, они обнаружили, что поток, образуя несколько небольших водопадов, устремляется в долину Матакамы. Было ясно, что если эту последнюю затопят, под водой окажется и Долина пересмешников.
– Как же с ними поступят? — спросила Одри по дороге к отвесной скале, с которой они спускались.— Переловят всех и перевезут куда-нибудь в другое место?
– Возможно. Правда, мне не совсем ясно, куда их можно перевезти. Но я надеюсь, им будет хорошо в любой долине. Впрочем, тем, кто станет это делать, придется проявить большую осторожность, иначе может возникнуть хорошенькая заварушка на религиозной почве.
– Как на религиозной? Почему на религиозной? — спросила Одри.
– Видишь ли, эта птица — считавшееся утраченным божество фангуасов,— сказал Питер.— Хотя не исключено, конечно, что все они сделались завзятыми христианами и теперь им на это наплевать.
– Как бы там ни было, я чувствую, что заварушка в результате нашего открытия будет та еще,— задумчиво сказала Одри.
Дальнейшие события подтвердили ее правоту, но в тот момент они и представить себе не могли, какой шум вызовет находка пересмешников.
Было уже темно, когда наши путешественники добрались до обиталища Ганнибала, который как раз собирался приступить к обильному ужину. Когда они, грязные и растрепанные, ворвались к нему в столовую, он отложил вилку и устремил на них изумленный взор.
– Так-так. Судя по вашему внешнему виду, у вас заплечами масса славных подвигов и похождений, как у настоящих бойскаутов,— произнес он.— Отлично. Значит, вам нужен хороший, плотный ужин. Слава Богу, мой повар всякий раз ухитряется наготовить столько, что хватило бы на все его восемьдесят четыре ныне здравствующих родича, так что голодными не останетесь. Эй, Могила! Будь любезен, поставь еще два прибора.
– Ганнибал, мы сделали величайшее открытие! — сказал Питер.
– Мы обнаружили, что долина реки Матакама…— взволнованно начала Одри.
– Полна деревьев омбу и птиц-пересмешников,— продолжил Питер.
– Да, да… Полна. Это просто чудесно,— завершила девушка.
Ганнибал глядел на них, потрясенный.
– Послушайте… а вы случаем… малость не перебрали «Нектара Зенкали»? — спросил он.— Вы ведь прекрасно знаете, к чему приводят излишества в употреблении этой лучезарной жидкости.
– Ганнибал, мы серьезно,— сказал Питер.— Нами открыто около четырехсот деревьев омбу и пятнадцать пар пересмешников.
Ганнибал посмотрел собеседникам прямо в глаза и понял, что они не лгут.
– Боже… Вот это да! — вымолвил он.— Ну, расскажите, расскажите скорее!
Питер и Одри бросились наперебой рассказывать, а их ужин нетронутым остывал на столе. Когда они закончили, Ганнибал повел их в гостиную и расстелил на полу крупномасштабную карту. Вглядевшись в нее, наша взволнованная парочка отыскала-таки долину, за которой с и легкой руки навсегда закрепилось название «Долина пересмешников».
Ганнибал осмотрел местность на карте с помощью сильной лупы.
– Беда в том,— сказал он,— что топографические исследования горной части острова не проводились уже много лет. Правда, эти топографы — такие отъявленные пьяницы, что едва ли могут отличить омбу от дуба, а пересмешника от гуся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
К вечеру Питер и Одри успели облазить первую долину и были на полпути ко второй. На ночлег решили устроиться под небольшим скальным выступом. Отсюда, с крохотной лужайки, окруженной с трех сторон «огненными» деревьями в цвету (отчего они и кажутся объятыми пламенем), сквозь верхушки деревьев, растущих понизу, открывался прекрасный вид на голубеющее вдали море.
Питер и Одри развели костер и поужинали. Между тем зашло солнце, в воздухе послышался шорох кожистых крыльев летучих мышей: они летели стаями в расположенный внизу лес. Раздавшиеся оттуда вскоре шум и писк свидетельствовали о том, что ночным крылатым созданьям пришлись по вкусу дикие плоды манго. И наконец, венцом торжества ночи стало царственное восхождение луны. Сначала она была бронзовой, затем приобрела бледно-желтый цвет примулы, а воцарившись на черном бархатном небе, стала белой, словно лед.
Сладкий сон путешественников был грубо прерван поутру хриплыми криками и перебранками макак с хитрыми глазками и розовыми седалищами. Позевывая и потягиваясь, Питер выполз из спального мешка.
– С добрым утром,— сказала Одри.— Может, поставишь чайку?
– Охотно,— сказал Питер, склонившись над угольками и бросая горсть за горстью сухие веточки, чтобы пламя разгорелось.— И даже поставлю вариться сосиски, которые, к счастью, догадался захватить.
– Ты просто золото! — восхищенно сказала Одри.— И вдобавок ко всему прочему, еще и не храпишь.
– То-то! — сказал Питер.— Перед тобой — образец добродетели! Ты что, поняла это только сейчас?
– Вот посмотрю, как ты сваришь сосиски,— тогда поверю! — заявила она, вылезая из мешка.
– А что ты думаешь? Я удивлял весь белый свет, от Стамбула до Бангкока и от Перу до Катманду, своим искусством варить сосиски. Если не похвалишь моего коронного блюда — смотри, не сносить тебе головы!
…Путники неохотно покинули столь ласково приютившую их лужайку и отправились к следующей долине. Время близилось к полудню, а они все еще искали ее и уже решили, что либо она нанесена на карту ошибочно, либо они каким-то образом обошли ее стороной. Прорубив себе путь сквозь чащу китайской гуавы, они неожиданно оказались на краю пятидесятифутового обрыва. Он шел почти перпендикулярно и простирался в обе стороны, насколько хватало глаз.
– Слава Богу, что я захватил веревки,— сказал Питер.— Спуститься будет не проблема: я посмотрел, там есть где ставить ноги.
– Прежде чем спускаться, подумай, как вернешься назад,— с сомнением сказала Одри.
– Ничего. Особых трудностей не будет, это я тебе обещаю,— доверительно сказал Питер.
Он привязал один конец веревки к прочно укоренившемуся деревцу, а другой сбросил вниз. Конец веревки упал в нескольких футах от поверхности земли, затерявшись среди кустов.
– Я пойду первым,— сказал он.— Потом спустишь наши вещи и слезешь сама. Ничего не бойся, только поаккуратнее ставь ногу. О'кей?
– О'кей,— сказала Одри как можно убедительнее, чтобы собеседник поверил ей. Втайне она была польщена: значит, Питер верит, что она сможет обойтись без женской
истерики.
Питер схватился за веревку и начал быстро спускаться. Ноги-то поставить было где, но поверхность скалы, как
оказалось, готова была искрошиться в прах, и ему пришлось призвать на помощь осторожность. Когда до земли оставалось всего двадцать футов, крупный кусок скалы, на который он уже собирался перенести свою тяжесть, рухнул со страшным шумом. Это было так неожиданно, что бедолага выпустил из рук веревку. Одри с ужасом наблюдала, как он катился, словно куль, по поверхности скалы, а затем нырнул головой в кусты и исчез из виду.
– Питер! — крикнула она.— Как ты там?
Ответа не последовало.
К счастью, кусты китайской гуавы — той самой проклятой гуавы, которая глушит все на свете,— самортизировали падение незадачливого скалолаза. Наш герой отделался царапиной на лбу, подвернутой лодыжкой да несколькими синяками на боках. Он лежал в кустах без движения и, хоть и слышал, как Одри зовет его с вершины скалы, не в силах был даже набрать воздуха в легкие, чтобы ответить. Когда же наконец дыхание у него восстановилось, он перешел в сидячее положение и уже готов был крикнуть, что все в порядке, как вдруг услышал в ближайшем кустарнике шорох и увидел сквозь листву неведомую крупную птицу.
Питер не мог поверить своим глазам. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Пред ним во всей своей красе стоял живой пересмешник.
Наш герой сидел, словно громом пораженный. Птица шаловливо разглядывала его, затем медленным шагом направилась в сторону лужайки. Питер любовался, как грациозно она поднимает ноги и поворачивает голову — словно искусный учитель танцев в изысканном маскарадном костюме птицы. Прошествовав изящным семенящим шагом сквозь побеги гуавы, она похлопала крыльями. Раздался звук, будто кто-то тасовал колоду карт. Питер обратил внимание на длинные ресницы птицы. Когда она поднимала их, в больших искрящихся глазах вспыхивал добрый свет. Судя по всему, любопытство, которое выказала птица при виде Питера, было куда меньше, чем потрясение, испытанное Питером при взгляде на нее. Внезапно в кустах снова раздались шорох и хлопанье крыльев — это на лужайку выступила самка. При виде кавалера издаваемые ею высокие писклявые звуки сменились ласковым, утешающим бормотанием. Она подошла к самцу и слегка причесала перышки у него на грудке — так иная не в меру ревностная супруга поправляет галстук у своего благоверно-
го. Сидя и наблюдая за происходящим, Питер чувствовал, как все его существо переполняется неизъяснимым волнением. Перед ним ласково кокетничала пара птиц, почитавшихся давным-давно исчезнувшими.
У самца был глубокий вибрирующий голос. Представьте себе, что кто-то поставил в подпол виолончель и развлекается тем, что швыряет в нее картофелину за картофелиной,— такими звуками он призывал свою возлюбленную. Подруге же в тот момент было явно не до него: она приводила в порядок свой наряд примерно с таким же тщанием и раздражением, как пожилая леди, защемившая платье дверью лифта в универмаге «Херродс». Окончив туалет, она ответила несколькими неясными звуками, похожими на мурлыканье, и обе птицы ласково поглядели друг на друга и на Питера. Сойдясь, они скрестили клювы, словно заправские дуэлянты — стальные клинки, и принялись целоваться, издавая при этом такой звук, будто кто-то проводил палкой по деревянному штакетнику. Обменявшись приветствиями, они воздели клювы к небу, закрыли глаза и затянули свою насмешливую песню.
«Ха! Ха! Ха! — выпевали они, да так, что горлышки дрожали.— Ха! Ха! Ха!»
На какое-то мгновение птицы замолкли, уставившись в землю, а затем самка исполнила короткий, но интригующий менуэт, в результате чего едва не упала клювом вниз. Закончив этот ритуал, птицы взглянули друг на друга с видимым выражением привязанности, коротенько поцеловались и принялись бродить по лужайке, обмениваясь любезностями и вороша листья в поисках насекомых.
Питер отряхнул с себя мох и землю. Птицы шаловливо поглядели на него и двинулись вперед. Они стояли всего в каком-нибудь футе и смотрели на Питера с нескрываемым интересом. Наконец кавалер с видом гурмана, пробующего новый деликатес, клюнул Питера за брюки, В ответ Питер протянул руку, и птицы стали нежно хватать его клювами за пальцы, потом переглянулись и затянули свое мягкое и мелодичное «Ха! Ха!.. Ха! Ха!», должно быть выражая таким образом впечатление от встречи. Они снова подергали клювами его брюки, затем рубашку и, подняв длинные ресницы, застилавшие темные глаза, пристально посмотрели ему в лицо. Наконец, продемонстрировав свое миролюбие и доброжелательство по отношению к пришельцу, они направились в кустарник, переговариваясь между собой глубокими вибрирующими звуками.
Питер лег на спину, пытаясь переварить произошедшее с ним невероятное событие. Он снова услышал, как Одри зовет его с края обрыва, но ответить по-прежнему не мог. Он лежал неподвижно, устремив взгляд к небу. Его переживания были сродни чувствам человека, который зашел в знакомую писчебумажную лавку купить поздравительную открытку, а там ему ни с того ни с сего предлагают чудом сохранившуюся Библию Иоганна Гутенберга. Или счастливца, который неожиданно обнаружил среди чердачного хлама считавшуюся утерянной скрипку Страдивари. Нет, случившееся с ним куда значительнее! Ведь если Гутен-бергову Библию, в конце концов, можно переиздать факсимиле, если сохраняется надежда когда-нибудь с помощью науки докопаться до секретов скрипок Страдивари, то птицы, которых он только что видел,— уникальны. Исчезнут они — и ничто их не вернет.
– Питер, Питер! С тобой все в порядке? — В голосе Одри начинало звучать отчаяние.
У Питера по-прежнему кружилась голова от неожиданной встречи, но все же он собрался с силами и ответил:
– Одри… Ты слышишь меня?
– Да… С тобой все в порядке?
– Да, да, не волнуйся! Достань еще одну веревку, привяжи покрепче к дереву и скорей сюда. Я нашел кое-что невероятное.
– Да ты что?! Ты… уверен, что с тобой все в порядке?!
– Ну да же, да,— ответил он нетерпеливо.— Скорее сюда!
Несколько минут спустя она прыгнула, словно богиня с неба, и мягко спружинила подле него.
– Ой, как ты меня напугал! — напустилась она на своего друга.— Что ж ты не отвечал, я так звала! Я уже думала, что ты сломал себе шею.
– Я вел беседу с парой птиц,— ответил он.
У Одри глаза на лоб полезли от удивления.
– Как это… с парой птиц? — спросила она.
– С парой птиц-пересмешников.
– Как пересмешников?!
– Именно так. Настоящих, живых пересмешников в самом соку. Они даже клевали мне брюки.
Девушка обеспокоенно посмотрела на него.
– А ты случайно… не расшиб себе голову? — взволнованно спросила она.
– Вовсе нет,— сказал Питер.— Пойдем, я тебе покажу.
Он схватил ее за руку и потащил через кустарник туда, где скрылись птицы. А вот и они: гуляют себе по лужайке, ищут насекомых, весело кокетничают друг с другом — и всего в каких-нибудь пятидесяти футах! Одри смотрела, не веря глазам своим.
– Вот это да!.. Клянусь Святым Петром и остальными апостолами, это не сон!
– Вот именно. Пара настоящих птиц-пересмешников в самом расцвете сил,— гордо сказал Питер.
– Питер… Это же невероятно! — воскликнула девушка.
Между тем пересмешники проявили к Одри особый интерес. Питера-то они уже успели обследовать с ног до головы, теперь настал черед его спутницы. Птицы нежно пощупали клювами джинсы и пальцы рук девушки, чтобы выяснить, являются ли они съедобными. Очевидно, сочтя, что полученной таким путем информации вполне достаточно, они снова поцеловались клювами, подняли глаза к небу и хором затянули свое «Ха! Ха!.. Ха! Ха!».
Одри села на корточки и стала подзывать птиц, щелкая костяшками пальцев. Когда птицы подошли к ней вплотную, она ласково погладила им головы. От наслаждения пернатые закрыли глаза и заворковали.
– Ну, не очаровашки? — спросила она с восхищением, улыбаясь Питеру.— Они такие ручные… Прямо как домашние хохлатки.
– Вот потому-то их и перебили в первую очередь,— сказал Питер.— Интересно, сколько их тут может быть?
– Это совсем крохотная долина. Не думаю, чтобы их здесь было много,— сказала Одри.— Может, только эта пара.
– А может быть, и нет,— ответил Питер, оглядевшись вокруг.
– Ну, так облазим все вокруг и выясним,— предложила девушка.
– Боже мой… Вот это да! — неожиданно выпалил Питер.
– Что случилось? — спросила Одри в изумлении.
– Да ты только взгляни…— в волнении пробормотал Питер.— Все деревья вокруг — деревья омбу…
– Боже… Это действительно так! — воскликнула Одри.— Фантастика, Питер! Взгляни… Да их тут десятки!.. Вся долина полна ими!.. То-то Феллугона будет рад!
– Не говоря уже о Стелле,— добавил Питер.— Все закачаются, когда мы вернемся и обо всем расскажем!
– Думаю, первым делом нужно, доложить Ганнибалу,— сказала Одри.— Но прежде облазим долину и выясним, нет ли там еще птиц.
Долина оказалась около полутора миль в длину и около полумили в ширину. По ней, извиваясь, тек ручей, который в одном месте расширялся, образуя небольшое озерцо. Песок и грязь по берегам его были покрыты, будто ковром, узором из отпечатков лап пересмешников. Вот это здорово,— значит, их тут не одна дюжина. Но потребовалось некоторое время, чтобы отыскать и самих птиц. Облазив долину вдоль и поперек, наши отважные герои за два с половиной часа насчитали около четырехсот деревьев омбу и пятнадцать пар пересмешников. Кроме того, они открыли другой вход в долину и обнаружили, что она прямая, как лезвие ножа; с обеих сторон ее тянулись такие же обрывы, как тот, с которого они спустились. Двигаясь по течению ручья, Питер и Одри нашли расщелину, в которую падала вода. Забравшись туда, они выяснили, что расщелина становится все уже и уже и в конце концов сужается настолько, что человек едва может пройти в нее. Тут они увидели в конце солнечный свет, и до их ушей донесся звук водопада. Протиснувшись сквозь гущу ползучих растений, они обнаружили, что поток, образуя несколько небольших водопадов, устремляется в долину Матакамы. Было ясно, что если эту последнюю затопят, под водой окажется и Долина пересмешников.
– Как же с ними поступят? — спросила Одри по дороге к отвесной скале, с которой они спускались.— Переловят всех и перевезут куда-нибудь в другое место?
– Возможно. Правда, мне не совсем ясно, куда их можно перевезти. Но я надеюсь, им будет хорошо в любой долине. Впрочем, тем, кто станет это делать, придется проявить большую осторожность, иначе может возникнуть хорошенькая заварушка на религиозной почве.
– Как на религиозной? Почему на религиозной? — спросила Одри.
– Видишь ли, эта птица — считавшееся утраченным божество фангуасов,— сказал Питер.— Хотя не исключено, конечно, что все они сделались завзятыми христианами и теперь им на это наплевать.
– Как бы там ни было, я чувствую, что заварушка в результате нашего открытия будет та еще,— задумчиво сказала Одри.
Дальнейшие события подтвердили ее правоту, но в тот момент они и представить себе не могли, какой шум вызовет находка пересмешников.
Было уже темно, когда наши путешественники добрались до обиталища Ганнибала, который как раз собирался приступить к обильному ужину. Когда они, грязные и растрепанные, ворвались к нему в столовую, он отложил вилку и устремил на них изумленный взор.
– Так-так. Судя по вашему внешнему виду, у вас заплечами масса славных подвигов и похождений, как у настоящих бойскаутов,— произнес он.— Отлично. Значит, вам нужен хороший, плотный ужин. Слава Богу, мой повар всякий раз ухитряется наготовить столько, что хватило бы на все его восемьдесят четыре ныне здравствующих родича, так что голодными не останетесь. Эй, Могила! Будь любезен, поставь еще два прибора.
– Ганнибал, мы сделали величайшее открытие! — сказал Питер.
– Мы обнаружили, что долина реки Матакама…— взволнованно начала Одри.
– Полна деревьев омбу и птиц-пересмешников,— продолжил Питер.
– Да, да… Полна. Это просто чудесно,— завершила девушка.
Ганнибал глядел на них, потрясенный.
– Послушайте… а вы случаем… малость не перебрали «Нектара Зенкали»? — спросил он.— Вы ведь прекрасно знаете, к чему приводят излишества в употреблении этой лучезарной жидкости.
– Ганнибал, мы серьезно,— сказал Питер.— Нами открыто около четырехсот деревьев омбу и пятнадцать пар пересмешников.
Ганнибал посмотрел собеседникам прямо в глаза и понял, что они не лгут.
– Боже… Вот это да! — вымолвил он.— Ну, расскажите, расскажите скорее!
Питер и Одри бросились наперебой рассказывать, а их ужин нетронутым остывал на столе. Когда они закончили, Ганнибал повел их в гостиную и расстелил на полу крупномасштабную карту. Вглядевшись в нее, наша взволнованная парочка отыскала-таки долину, за которой с и легкой руки навсегда закрепилось название «Долина пересмешников».
Ганнибал осмотрел местность на карте с помощью сильной лупы.
– Беда в том,— сказал он,— что топографические исследования горной части острова не проводились уже много лет. Правда, эти топографы — такие отъявленные пьяницы, что едва ли могут отличить омбу от дуба, а пересмешника от гуся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26