Как правило, это закрытые отчёты разведки, справки о новых видах вооружений, доклады об острых ситуациях, возникших в связи с международной деятельностью государства.
Валерий Семенченко со мной ещё с Московского горкома партии. Оттуда он был изгнан за близость к опальному первому секретарю. Так что пострадал из-за меня. В 1990 году я позвал Валерия Павловича разгребать завалы документов и писем, оставшиеся от коммунистического Верховного Совета России.
Именно он в конце рабочего дня складывает папки в мой, президентский, сейф и опечатывает его своей личной печатью. Именно он бдительно следит за документами, которые лежат на моем столе. Любая моя пометка или резолюция мгновенно доносится до тех, кому она предназначена. И так десять лет. Без единого промаха, задержки, оплошности. Семенченко — человек безотказный, порядочный, верный. И очень добросовестный. Именно то, что требуется от человека на этом месте.
После того как срочная почта подписана, завизированы документы из белых и зелёных папок, Семенченко уходит.
Я вызываю руководителя кремлёвского протокола Владимира Николаевича Шевченко.
Мы обсуждаем с ним график моего текущего рабочего дня.
Среда, 3 сентября
10.00. Запись радиообращения (к этой строчке плана я ещё вернусь).
10.45. Церемония проводов Р. Херцога, президента ФРГ.
11.35. Телефонный разговор с Леонидом Кучмой.
11.45. Помощник по юридическим вопросам Краснов.
12.00. Министр внутренних дел Степашин.
13.00. Секретарь Совета безопасности Кокошин.
15.00. Открытие площади перед храмом Христа Спасителя.
19.00. Открытие нового здания оперного театра Бориса Покровского.
График верстается заранее, за месяц-полтора. Любой, даже пятиминутный сдвиг в нем я не могу себе позволить. И не только из-за того, что терпеть не могу опаздывать, терпеть не могу, когда меня кто-то ждёт. Эта привычка вырабатывалась в течение всей жизни. И помимо всего прочего, я хорошо представляю себе, как будут волноваться все те, кто готовился к этой встрече давно.
Я помню, мои дочери не раз пытались меня подловить, проверяя моё чувство времени. «Папа, который час?» — внезапно спрашивали они. И я всегда отвечал, не глядя на часы, точно до минуты. «Как ты это делаешь?» — удивлялись они. Я и сам не знаю… Просто чувствую.
Здесь, в Кремле, это чувство времени тоже, безусловно, помогает. Но шеф кремлёвского протокола Владимир Николаевич Шевченко в случае задержки обязательно напомнит, даст знать, что я задерживаюсь дольше возможного. Живой хронометр.
Но конечно, круг обязанностей Владимира Николаевича неизмеримо шире. С 1991 года он стал моим проводником в лабиринте протокола, верным помощником на всех официальных встречах. Он всегда рядом со мной, он держит в голове сотни и тысячи вроде бы мелких деталей, которые так много говорят для любого профессионального дипломата.
А его «коллекция» в девяносто восемь официальных, рабочих и прочих международных визитов президента чего стоит!
Не раз и не два шеф моего протокола не стеснялся вмешиваться в мою беседу с Клинтоном, Шираком или с другими лидерами государств (даже тогда, когда его иностранные коллеги не решались, отходили в тень) и напомнить нам, что до следующего мероприятия осталось несколько минут! И мы с уважением относились к его настойчивости. За все годы, которые он со мной, Владимир Николаевич ни разу не подвёл. Уникальный человек, отзывчивый, приятный и фантастически пунктуальный.
Подписаны бумаги.
Согласован график.
До начала моих рабочих встреч и телефонных звонков я обязательно должен просмотреть газеты, журналы, дайджесты прессы и итоги социологических опросов. Без этого не могу представить себе начало своего рабочего дня.
26 сентября 1997 года.
Фонд эффективной политики присылает мне еженедельный мониторинг российской прессы, как московской, включая электронные СМИ, так и региональной.
Вот лишь несколько строк оттуда.
«Президент признал, что сильная экономика — это рынок плюс сильное государство» («Независимая газета»).
«Государство не потерпит более давления со стороны бизнеса» («Русский телеграф»). «Ельцин объявил о закате свободного рынка» («Коммерсантъ»).
Просматриваю заголовки, отмечаю основные тенденции недели.
А что думают обо всем этом люди? Простые люди?
11-12 октября 1997 года.
Фонд «Общественное мнение» проводит регулярные опросы.
«Скажите, пожалуйста, каких политиков вы лично выдвинули бы сегодня кандидатами на пост президента?»
Начиная с августа Зюганов увеличил свой рейтинг на два пункта — было 15 процентов, стало 17. А у Лебедя рейтинг на два пункта упал: теперь стало 9 процентов.
Здесь ещё множество интересных вопросов. Например:
«… если Дума примет решение о недоверии правительству Черномырдина, как вы к этому отнесётесь?»
Положительно — 35 процентов, нейтрально — 16, отрицательно — 25. Затрудняюсь ответить — 24. Очень много колеблющихся, не определившихся. Есть резерв в борьбе за их доверие.
А вот очень интересный, не политический опрос. Например:
«Как обычно вы проводите свободное от работы время?»
Смотрю телевизор — 65 процентов. Занимаюсь по дому, по хозяйству — 57 процентов. Читаю газеты, журналы — 30. Занимаюсь физкультурой, спортом — 5.
Вся наша страна, со всеми её привычками и предпочтениями, даже в этом простом опросе как на ладони. Есть о чем подумать.
Я делаю себе пометки на полях, записываю пришедшие в голову идеи. Но пора приступать к записи радиообращения. Начиная с 1996 года я делал это каждую неделю. Были тревожные — например, когда менялось правительство. Были спокойные и праздничные — например, посвящённые 8 Марта.
Вот, например, о среднем классе. Тема действительно больная. Средний класс — есть ли он у нас вообще? Кто его формирует, какие социальные слои и группы? Удаётся ли ему выжить в кризисной экономике? Действительно ли он является социальной опорой президента, как об этом говорят социологи? Вот что я сказал тогда по этому поводу: «Сейчас наши граждане сами решают — по-прежнему жить на скромную зарплату или рискнуть — открыть своё маленькое дело: авторемонтную мастерскую, фотоателье, фирму по ремонту квартир, частный детский сад. Таким, конечно, трудно. Надо регистрировать предприятие, доставать сырьё и искать заказы. Бороться за клиентов и теснить локтями крупных конкурентов. Но многие — начав с нуля — уже добились поставленной цели. Нашли себя в этой сложной, но интересной жизни. Они заслуживают уважения».
… Да, хорошая тема. Но, перечитывая обращение сейчас, спустя некоторое время, вижу, что многое надо было сказать не так. Активнее поддержать частных предпринимателей. Жёстче потребовать от чиновников не мешать им, дать им вольную волю и свободное дыхание. И не обижать словосочетанием «маленькое дело». Дело-то, вообще говоря, огромное в масштабах всей страны.
Ко мне вновь заходит Шевченко. «Борис Николаевич, Совет безопасности», — напоминает он. Это значит, что все постоянные члены и приглашённые уже собрались в зале заседаний Совета. Я должен войти и начать заседание. Сегодняшняя тема оборонная концепция России.
Я беру с собой папку «К совещанию».
У меня есть ещё пять минут длинного кремлёвского коридора. Пять минут, чтобы настроиться. Чтобы вспомнить те огромные, насыщенные технической информацией документы, которые я изучал накануне. Какая армия нам нужна? По-прежнему готовая вести мировую войну — со стратегическими ракетами, оружием возмездия, нацеленными по квадратам боеголовками? Или все средства и ресурсы нужно бросить на создание сил быстрого реагирования, которых у нас мало и которые не так уж хорошо обучены, как хотелось бы? Горькие уроки Чечни заставляют обратить внимание на второе. Но оборонная концепция принимается слишком надолго, чтобы исходить из реалий только сегодняшнего дня.
Итак, я встаю из-за стола. Вот он — с огромным пультом связи, рядами папок, строгий и спокойный президентский рабочий стол.
Я — машина для принятия решений. Так однажды кто-то назвал мою работу. Очень точно. Но эта машина должна думать и чувствовать, должна воспринимать мир во всех его взаимосвязях. Это должна быть живая машина. Иначе — грош ей цена.
Я иду длинным кремлёвским коридором. Рядом — Шевченко. Чуть сзади — почти неслышный шаг адъютанта. Перед глазами проплывают столбцы текста. Цифры. Отдельные предложения. Документы продолжают жить в моем сознании. От того, насколько точно я их вижу и представляю, сейчас будет зависеть очень и очень многое.
Кто только не шутил и как только не шутили на тему о том, что «президент работает с документами». Казённая фраза? И только?
В этой главе я попытался немного рассказать о том, как это происходит на самом деле.
ПО-СОСЕДСКИ
России было трудно с её переходной экономикой. Но пожалуй, ещё труднее было тем, кто остался без России — в странах СНГ.
Рухнули взаимные иллюзии, что республикам бывшего СССР поодиночке легче будет выйти на мировой рынок, что жизнь у них станет богаче. Рухнули и другие иллюзии: что без груза экономических обязательств перед «младшими братьями» Россия добьётся какого-то невиданного подъёма.
Под влиянием новых реалий в странах СНГ жизнь стала для людей труднее и значительно беднее. Я всегда понимал это. И в душе было тяжёлое чувство, хотя при этом ясно сознавал — виноват не я. Виновата сама история XX века, которая жёстко и последовательно разрушала одну имперскую постройку за другой.
Можно привести здесь простую аналогию. Когда в семье развод, очень важно, чтобы между мужем и женой сохранились нормальные, добрые отношения. Важно для детей в первую очередь. Важно для всей дальнейшей жизни.
…А в нашем случае это было важно ещё и потому, что делили мы с республиками СНГ не кастрюли, а оружие. Было необходимо сделать процесс развода мирным и сохранить в неприкосновенности ядерный потенциал, который затем, по взаимной договорённости, целиком отошёл к России.
…Да, трудновато будет найти в мировой истории ещё один пример такого государственного образования, каким сегодня является СНГ.
Ещё совсем недавно люди наших стран жили по одним и тем же правилам, работали в одной экономике, у них был похожий быт, одна система образования, наконец, единое государство. Мы легко, с полуслова понимали друг друга. Ведь все мы ездили на одних и тех же автобусах и троллейбусах советского образца, одинаково платили профсоюзные взносы, смотрели одни и те же фильмы, рассказывали одни и те же анекдоты. Короче говоря, мы люди из одного исторического пространства.
При всем этом в едином политическом пространстве бывшего Союза оказались страны, чрезвычайно своеобразные и не похожие друг на друга — ни по климату, ни по географии, ни по национальному менталитету.
Это абсолютно парадоксальное сочетание единства и противоположностей сегодня и называется аббревиатурой СНГ.
Сейчас в России и странах Содружества спорят, что будет с СНГ дальше. Многие говорят: СНГ лишь ширма, мешающая реальной интеграции. Отношения стран должны быть исключительно двусторонними. Тогда и решатся разом все наши сложные проблемы, тогда не будет у бывших советских республик механизма, с помощью которого они «продавливают» невыгодные для России решения.
Абсолютно не согласен с этой точкой зрения.
СНГ — объективная реальность. Прежде всего — это единый рынок труда. Я не представляю, как иначе многие люди могли бы прокормить свои семьи.
Это общий рынок товаров и услуг, без которого сложно представить бюджет любой из стран. Трудно сказать, как этот рынок мог бы существовать без наших открытых границ, без нашего Таможенного союза.
Это и общий рынок энергоресурсов, нефть, газ, электричество, то есть фундаментальный базис экономики. Сложившаяся здесь естественная монополия России не означает нашего диктата в этой области (его никогда и не было). Но она таким же естественным образом ведёт к нашей полной экономической интеграции со странами СНГ.
Кроме того, пусть не в прежнем виде, но существует и развивается единое культурное и информационное пространство.
Наконец, это система коллективной безопасности. И карабахский, и абхазский конфликты, и чеченская проблема, и столкновения с исламскими экстремистами в Средней Азии — все это наша общая боль. И уроки этих трагедий привели нас к пониманию того, что друг без друга нам не справиться с этими кровоточащими геополитическими ранами.
Больше того, я глубоко убеждён, что когда-нибудь у нас будут и единая финансовая система, и общее руководство правоохранительными органами, и общие международные приоритеты. Возможно, даже общий парламент. Как бы ни резало это кому-то сегодня слух. Наша интеграция просто неизбежна, поэтому отпугивать от себя соседей, разрывая уже накопившиеся связи, мы просто не имеем права.
…Другое дело — чего стоило порой сохранить или установить эти связи.
Особенно трудным для СНГ был 1997 год. Мы прошли через несколько испытаний, и первое испытание, как ни странно, российско-белорусский договор.
Белорусы не просто наши ближайшие западные соседи, не просто славяне. История Белоруссии настолько переплетена с историей России, отношения двух народов настолько тесные, семейные, родственные, что мы всегда в истории ощущали себя кровными братьями. Поэтому и в СНГ наши отношения были особыми. И они, и мы стремились повысить уровень нашего сотрудничества.
Задание подготовить более полный интеграционный договор было дано главами государств ещё в 1996 году. И в начале 1997-го такой договор действительно появился. Подготовлен он был группой во главе с вице-премьером Валерием Серовым, отвечавшим за вопросы интеграции в правительстве России. С белорусской стороны проект договора был завизирован министром иностранных дел И. Антоновичем и главой администрации белорусского президента М. Мясниковичем. Текст договора был направлен двум президентам.
…Вот тут-то и выяснилось, что устав нового союза совершенно не соответствует тем идеям, которые были одобрены мной при обсуждении концепции будущего союза. Это был новый устав, составленный главным образом двумя членами КПРФ (председателем комитета Госдумы по делам СНГ Г. Тихоновым и… самим И. Антоновичем, который переехал в Минск и сменил гражданство).
То, что министр иностранных дел Белоруссии одновременно и активнейший член российской компартии, само по себе должно было кого-то насторожить. Но не насторожило. А зря.
То, что придумали разработчики, по сути означало одно — Россия теряет свой суверенитет. В результате появляется новое государство, с новым парламентом, новой высшей исполнительной властью, так называемым Высшим Советом Союза. И решения этого органа обязательны для российского президента, правительства, всех исполнительных органов власти России.
Вот как это выглядело в подготовленном уставе: «Решения Высшего Совета Союза обязательны для органов Союза и для органов исполнительной власти государств-участников».
В уставе говорилось, что главой Высшего Совета новой федерации по очереди должны были быть белорусский президент и российский. Два года один, два года другой. Так что два года Российской Федерацией должен был управлять белорусский президент Александр Лукашенко.
Про парламент такие слова: «Государства-участники создают условия для преобразования Парламентского собрания в представительный и законодательный орган Союза, избираемый непосредственно гражданами Союза». Положение о равном представительстве в федеративном парламенте тоже вызвало смущение — по тридцать пять человек с той и другой стороны. В России проживает сто пятьдесят миллионов человек, в Белоруссии — десять.
Восстановить Советский Союз во что бы то ни стало мечтают не только коммунисты. Если для членов КПРФ это прежде всего орудие политической борьбы, идеологический постулат, то для других россиян — скорее личная душевная боль, обида за оставшихся в других странах родственников, коллег, друзей и так далее. Если можно так выразиться, это зов души. А подсознательные комплексы порой сильно действуют и на сознание, даже государственных чиновников.
Горячим сторонником непродуманного и опасного для России соединения двух государств оказался и мой помощник по международным вопросам Дмитрий Рюриков.
Документ этот был поддержан не только спикером Госдумы, не только огромным количеством российских чиновников, он, уже подписанный, лежал на столе у президента Лукашенко. Назревал крупный международный скандал. Для исправления ситуации к работе пришлось срочно подключить мою администрацию. Юристы обнаружили целый ряд и других вопиющих нарушений Российской Конституции.
Я написал письмо Александру Григорьевичу, в котором просил отложить подписание договора с целью всенародного обсуждения его положений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Валерий Семенченко со мной ещё с Московского горкома партии. Оттуда он был изгнан за близость к опальному первому секретарю. Так что пострадал из-за меня. В 1990 году я позвал Валерия Павловича разгребать завалы документов и писем, оставшиеся от коммунистического Верховного Совета России.
Именно он в конце рабочего дня складывает папки в мой, президентский, сейф и опечатывает его своей личной печатью. Именно он бдительно следит за документами, которые лежат на моем столе. Любая моя пометка или резолюция мгновенно доносится до тех, кому она предназначена. И так десять лет. Без единого промаха, задержки, оплошности. Семенченко — человек безотказный, порядочный, верный. И очень добросовестный. Именно то, что требуется от человека на этом месте.
После того как срочная почта подписана, завизированы документы из белых и зелёных папок, Семенченко уходит.
Я вызываю руководителя кремлёвского протокола Владимира Николаевича Шевченко.
Мы обсуждаем с ним график моего текущего рабочего дня.
Среда, 3 сентября
10.00. Запись радиообращения (к этой строчке плана я ещё вернусь).
10.45. Церемония проводов Р. Херцога, президента ФРГ.
11.35. Телефонный разговор с Леонидом Кучмой.
11.45. Помощник по юридическим вопросам Краснов.
12.00. Министр внутренних дел Степашин.
13.00. Секретарь Совета безопасности Кокошин.
15.00. Открытие площади перед храмом Христа Спасителя.
19.00. Открытие нового здания оперного театра Бориса Покровского.
График верстается заранее, за месяц-полтора. Любой, даже пятиминутный сдвиг в нем я не могу себе позволить. И не только из-за того, что терпеть не могу опаздывать, терпеть не могу, когда меня кто-то ждёт. Эта привычка вырабатывалась в течение всей жизни. И помимо всего прочего, я хорошо представляю себе, как будут волноваться все те, кто готовился к этой встрече давно.
Я помню, мои дочери не раз пытались меня подловить, проверяя моё чувство времени. «Папа, который час?» — внезапно спрашивали они. И я всегда отвечал, не глядя на часы, точно до минуты. «Как ты это делаешь?» — удивлялись они. Я и сам не знаю… Просто чувствую.
Здесь, в Кремле, это чувство времени тоже, безусловно, помогает. Но шеф кремлёвского протокола Владимир Николаевич Шевченко в случае задержки обязательно напомнит, даст знать, что я задерживаюсь дольше возможного. Живой хронометр.
Но конечно, круг обязанностей Владимира Николаевича неизмеримо шире. С 1991 года он стал моим проводником в лабиринте протокола, верным помощником на всех официальных встречах. Он всегда рядом со мной, он держит в голове сотни и тысячи вроде бы мелких деталей, которые так много говорят для любого профессионального дипломата.
А его «коллекция» в девяносто восемь официальных, рабочих и прочих международных визитов президента чего стоит!
Не раз и не два шеф моего протокола не стеснялся вмешиваться в мою беседу с Клинтоном, Шираком или с другими лидерами государств (даже тогда, когда его иностранные коллеги не решались, отходили в тень) и напомнить нам, что до следующего мероприятия осталось несколько минут! И мы с уважением относились к его настойчивости. За все годы, которые он со мной, Владимир Николаевич ни разу не подвёл. Уникальный человек, отзывчивый, приятный и фантастически пунктуальный.
Подписаны бумаги.
Согласован график.
До начала моих рабочих встреч и телефонных звонков я обязательно должен просмотреть газеты, журналы, дайджесты прессы и итоги социологических опросов. Без этого не могу представить себе начало своего рабочего дня.
26 сентября 1997 года.
Фонд эффективной политики присылает мне еженедельный мониторинг российской прессы, как московской, включая электронные СМИ, так и региональной.
Вот лишь несколько строк оттуда.
«Президент признал, что сильная экономика — это рынок плюс сильное государство» («Независимая газета»).
«Государство не потерпит более давления со стороны бизнеса» («Русский телеграф»). «Ельцин объявил о закате свободного рынка» («Коммерсантъ»).
Просматриваю заголовки, отмечаю основные тенденции недели.
А что думают обо всем этом люди? Простые люди?
11-12 октября 1997 года.
Фонд «Общественное мнение» проводит регулярные опросы.
«Скажите, пожалуйста, каких политиков вы лично выдвинули бы сегодня кандидатами на пост президента?»
Начиная с августа Зюганов увеличил свой рейтинг на два пункта — было 15 процентов, стало 17. А у Лебедя рейтинг на два пункта упал: теперь стало 9 процентов.
Здесь ещё множество интересных вопросов. Например:
«… если Дума примет решение о недоверии правительству Черномырдина, как вы к этому отнесётесь?»
Положительно — 35 процентов, нейтрально — 16, отрицательно — 25. Затрудняюсь ответить — 24. Очень много колеблющихся, не определившихся. Есть резерв в борьбе за их доверие.
А вот очень интересный, не политический опрос. Например:
«Как обычно вы проводите свободное от работы время?»
Смотрю телевизор — 65 процентов. Занимаюсь по дому, по хозяйству — 57 процентов. Читаю газеты, журналы — 30. Занимаюсь физкультурой, спортом — 5.
Вся наша страна, со всеми её привычками и предпочтениями, даже в этом простом опросе как на ладони. Есть о чем подумать.
Я делаю себе пометки на полях, записываю пришедшие в голову идеи. Но пора приступать к записи радиообращения. Начиная с 1996 года я делал это каждую неделю. Были тревожные — например, когда менялось правительство. Были спокойные и праздничные — например, посвящённые 8 Марта.
Вот, например, о среднем классе. Тема действительно больная. Средний класс — есть ли он у нас вообще? Кто его формирует, какие социальные слои и группы? Удаётся ли ему выжить в кризисной экономике? Действительно ли он является социальной опорой президента, как об этом говорят социологи? Вот что я сказал тогда по этому поводу: «Сейчас наши граждане сами решают — по-прежнему жить на скромную зарплату или рискнуть — открыть своё маленькое дело: авторемонтную мастерскую, фотоателье, фирму по ремонту квартир, частный детский сад. Таким, конечно, трудно. Надо регистрировать предприятие, доставать сырьё и искать заказы. Бороться за клиентов и теснить локтями крупных конкурентов. Но многие — начав с нуля — уже добились поставленной цели. Нашли себя в этой сложной, но интересной жизни. Они заслуживают уважения».
… Да, хорошая тема. Но, перечитывая обращение сейчас, спустя некоторое время, вижу, что многое надо было сказать не так. Активнее поддержать частных предпринимателей. Жёстче потребовать от чиновников не мешать им, дать им вольную волю и свободное дыхание. И не обижать словосочетанием «маленькое дело». Дело-то, вообще говоря, огромное в масштабах всей страны.
Ко мне вновь заходит Шевченко. «Борис Николаевич, Совет безопасности», — напоминает он. Это значит, что все постоянные члены и приглашённые уже собрались в зале заседаний Совета. Я должен войти и начать заседание. Сегодняшняя тема оборонная концепция России.
Я беру с собой папку «К совещанию».
У меня есть ещё пять минут длинного кремлёвского коридора. Пять минут, чтобы настроиться. Чтобы вспомнить те огромные, насыщенные технической информацией документы, которые я изучал накануне. Какая армия нам нужна? По-прежнему готовая вести мировую войну — со стратегическими ракетами, оружием возмездия, нацеленными по квадратам боеголовками? Или все средства и ресурсы нужно бросить на создание сил быстрого реагирования, которых у нас мало и которые не так уж хорошо обучены, как хотелось бы? Горькие уроки Чечни заставляют обратить внимание на второе. Но оборонная концепция принимается слишком надолго, чтобы исходить из реалий только сегодняшнего дня.
Итак, я встаю из-за стола. Вот он — с огромным пультом связи, рядами папок, строгий и спокойный президентский рабочий стол.
Я — машина для принятия решений. Так однажды кто-то назвал мою работу. Очень точно. Но эта машина должна думать и чувствовать, должна воспринимать мир во всех его взаимосвязях. Это должна быть живая машина. Иначе — грош ей цена.
Я иду длинным кремлёвским коридором. Рядом — Шевченко. Чуть сзади — почти неслышный шаг адъютанта. Перед глазами проплывают столбцы текста. Цифры. Отдельные предложения. Документы продолжают жить в моем сознании. От того, насколько точно я их вижу и представляю, сейчас будет зависеть очень и очень многое.
Кто только не шутил и как только не шутили на тему о том, что «президент работает с документами». Казённая фраза? И только?
В этой главе я попытался немного рассказать о том, как это происходит на самом деле.
ПО-СОСЕДСКИ
России было трудно с её переходной экономикой. Но пожалуй, ещё труднее было тем, кто остался без России — в странах СНГ.
Рухнули взаимные иллюзии, что республикам бывшего СССР поодиночке легче будет выйти на мировой рынок, что жизнь у них станет богаче. Рухнули и другие иллюзии: что без груза экономических обязательств перед «младшими братьями» Россия добьётся какого-то невиданного подъёма.
Под влиянием новых реалий в странах СНГ жизнь стала для людей труднее и значительно беднее. Я всегда понимал это. И в душе было тяжёлое чувство, хотя при этом ясно сознавал — виноват не я. Виновата сама история XX века, которая жёстко и последовательно разрушала одну имперскую постройку за другой.
Можно привести здесь простую аналогию. Когда в семье развод, очень важно, чтобы между мужем и женой сохранились нормальные, добрые отношения. Важно для детей в первую очередь. Важно для всей дальнейшей жизни.
…А в нашем случае это было важно ещё и потому, что делили мы с республиками СНГ не кастрюли, а оружие. Было необходимо сделать процесс развода мирным и сохранить в неприкосновенности ядерный потенциал, который затем, по взаимной договорённости, целиком отошёл к России.
…Да, трудновато будет найти в мировой истории ещё один пример такого государственного образования, каким сегодня является СНГ.
Ещё совсем недавно люди наших стран жили по одним и тем же правилам, работали в одной экономике, у них был похожий быт, одна система образования, наконец, единое государство. Мы легко, с полуслова понимали друг друга. Ведь все мы ездили на одних и тех же автобусах и троллейбусах советского образца, одинаково платили профсоюзные взносы, смотрели одни и те же фильмы, рассказывали одни и те же анекдоты. Короче говоря, мы люди из одного исторического пространства.
При всем этом в едином политическом пространстве бывшего Союза оказались страны, чрезвычайно своеобразные и не похожие друг на друга — ни по климату, ни по географии, ни по национальному менталитету.
Это абсолютно парадоксальное сочетание единства и противоположностей сегодня и называется аббревиатурой СНГ.
Сейчас в России и странах Содружества спорят, что будет с СНГ дальше. Многие говорят: СНГ лишь ширма, мешающая реальной интеграции. Отношения стран должны быть исключительно двусторонними. Тогда и решатся разом все наши сложные проблемы, тогда не будет у бывших советских республик механизма, с помощью которого они «продавливают» невыгодные для России решения.
Абсолютно не согласен с этой точкой зрения.
СНГ — объективная реальность. Прежде всего — это единый рынок труда. Я не представляю, как иначе многие люди могли бы прокормить свои семьи.
Это общий рынок товаров и услуг, без которого сложно представить бюджет любой из стран. Трудно сказать, как этот рынок мог бы существовать без наших открытых границ, без нашего Таможенного союза.
Это и общий рынок энергоресурсов, нефть, газ, электричество, то есть фундаментальный базис экономики. Сложившаяся здесь естественная монополия России не означает нашего диктата в этой области (его никогда и не было). Но она таким же естественным образом ведёт к нашей полной экономической интеграции со странами СНГ.
Кроме того, пусть не в прежнем виде, но существует и развивается единое культурное и информационное пространство.
Наконец, это система коллективной безопасности. И карабахский, и абхазский конфликты, и чеченская проблема, и столкновения с исламскими экстремистами в Средней Азии — все это наша общая боль. И уроки этих трагедий привели нас к пониманию того, что друг без друга нам не справиться с этими кровоточащими геополитическими ранами.
Больше того, я глубоко убеждён, что когда-нибудь у нас будут и единая финансовая система, и общее руководство правоохранительными органами, и общие международные приоритеты. Возможно, даже общий парламент. Как бы ни резало это кому-то сегодня слух. Наша интеграция просто неизбежна, поэтому отпугивать от себя соседей, разрывая уже накопившиеся связи, мы просто не имеем права.
…Другое дело — чего стоило порой сохранить или установить эти связи.
Особенно трудным для СНГ был 1997 год. Мы прошли через несколько испытаний, и первое испытание, как ни странно, российско-белорусский договор.
Белорусы не просто наши ближайшие западные соседи, не просто славяне. История Белоруссии настолько переплетена с историей России, отношения двух народов настолько тесные, семейные, родственные, что мы всегда в истории ощущали себя кровными братьями. Поэтому и в СНГ наши отношения были особыми. И они, и мы стремились повысить уровень нашего сотрудничества.
Задание подготовить более полный интеграционный договор было дано главами государств ещё в 1996 году. И в начале 1997-го такой договор действительно появился. Подготовлен он был группой во главе с вице-премьером Валерием Серовым, отвечавшим за вопросы интеграции в правительстве России. С белорусской стороны проект договора был завизирован министром иностранных дел И. Антоновичем и главой администрации белорусского президента М. Мясниковичем. Текст договора был направлен двум президентам.
…Вот тут-то и выяснилось, что устав нового союза совершенно не соответствует тем идеям, которые были одобрены мной при обсуждении концепции будущего союза. Это был новый устав, составленный главным образом двумя членами КПРФ (председателем комитета Госдумы по делам СНГ Г. Тихоновым и… самим И. Антоновичем, который переехал в Минск и сменил гражданство).
То, что министр иностранных дел Белоруссии одновременно и активнейший член российской компартии, само по себе должно было кого-то насторожить. Но не насторожило. А зря.
То, что придумали разработчики, по сути означало одно — Россия теряет свой суверенитет. В результате появляется новое государство, с новым парламентом, новой высшей исполнительной властью, так называемым Высшим Советом Союза. И решения этого органа обязательны для российского президента, правительства, всех исполнительных органов власти России.
Вот как это выглядело в подготовленном уставе: «Решения Высшего Совета Союза обязательны для органов Союза и для органов исполнительной власти государств-участников».
В уставе говорилось, что главой Высшего Совета новой федерации по очереди должны были быть белорусский президент и российский. Два года один, два года другой. Так что два года Российской Федерацией должен был управлять белорусский президент Александр Лукашенко.
Про парламент такие слова: «Государства-участники создают условия для преобразования Парламентского собрания в представительный и законодательный орган Союза, избираемый непосредственно гражданами Союза». Положение о равном представительстве в федеративном парламенте тоже вызвало смущение — по тридцать пять человек с той и другой стороны. В России проживает сто пятьдесят миллионов человек, в Белоруссии — десять.
Восстановить Советский Союз во что бы то ни стало мечтают не только коммунисты. Если для членов КПРФ это прежде всего орудие политической борьбы, идеологический постулат, то для других россиян — скорее личная душевная боль, обида за оставшихся в других странах родственников, коллег, друзей и так далее. Если можно так выразиться, это зов души. А подсознательные комплексы порой сильно действуют и на сознание, даже государственных чиновников.
Горячим сторонником непродуманного и опасного для России соединения двух государств оказался и мой помощник по международным вопросам Дмитрий Рюриков.
Документ этот был поддержан не только спикером Госдумы, не только огромным количеством российских чиновников, он, уже подписанный, лежал на столе у президента Лукашенко. Назревал крупный международный скандал. Для исправления ситуации к работе пришлось срочно подключить мою администрацию. Юристы обнаружили целый ряд и других вопиющих нарушений Российской Конституции.
Я написал письмо Александру Григорьевичу, в котором просил отложить подписание договора с целью всенародного обсуждения его положений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44