Он, видимо, учёл и мой, почти десятилетний опыт, руководства одной из крупнейших партийных организаций страны, и плюс производственный стаж… К тому же знал:.юй характер, был уверен, что я смогу разгребать старые нагромождения, бороться с мафией; имея определённый характер и мужество, смогу капитально поменять кадры, — все это было предугадано. В тот момент, действительно, я оказался наиболее, ну, что ли, удачной кандидатурой для тех целей, которые он ставил. Соглашался я на тот пост с трудом. И не потому, что боялся трудностей, я отлично понимал, что меня используют, чтобы свалить команду Гришина. Гришин, конечно, человек невысокого интеллекта, без какого-то нравственного чувства порядочности -нет, этого у него не было. Была напыщенность, было очень сильно развито угодничество. Он знал в любой час, что нужно сделать, чтобы угодить руководству. С большим самомнением. Он готовился стать Генеральным секретарём, пытался сделать все, чтобы захватить власть в свои руки, но, слава богу, не дали.
Многих он развратил, не всю, конечно, московскую партийную организацию, но руководство МГК — да. В аппарате сложился авторитарный стиль руководства. Авторитарность, да ещё без достаточного ума — это страшно. Сказывалось это все на социальных делах, на уровне жизни людей, на внешнем облике Москвы. Столица стала жить хуже, чем несколько десятилетий назад. Грязная, с вечными очередями, с толпами людей…
24 декабря состоялся пленум Московского горкома партии, на котором выступил Горбачёв. Освободили Гришина, как всегда, по собственному желанию, в связи с уходом на пенсию — это классический стереотип отправки неугодных в отставку. Генсек предложил мою кандидатуру, что не вызвало, по-моему, ни у кого ни удивления, ни вопросов. Я буквально одной фразой высказал благодарность за доверие, сказал, что обещаю всем тяжёлую, трудную работу… Пленум прошёл спокойно.
А на февраль была назначена отчётно-выборная партийная конференция столицы — я предполагал, там будет главный бой. Старая гвардия Гришина попробует повернуть события вспять и не только в Москве.
Нужно было сосредоточиться на подготовке к конференции. Работая над докладом, я встретился с десятками людей, ездил на предприятия столицы, анализируя обстановку, вместе со специалистами попытался найти оптимальный вариант выхода из кризисной ситуации. Мой доклад на конференции продолжался два часа, и Горбачёв после его окончания сказал мне: «Подул сильный свежий ветер». Но сказал без ободряющей улыбки, с бесстрастным выражением лица.
Надо было начинать практически с нуля. И первое, надо было менять аппарат горкома партии, поскольку здесь кругом были «люди» Гришина. Гришин уже давно превратился в пустой надутый пузырь. Авторитета у него не было никогда, ну, а в тот момент, когда перестройка набрала обороты, его присутствие в Политбюро просто компрометировало высший орган управления партией. Горбачёв всегда действовал не слишком решительно, с ним тоже он затянул, надо было бы, конечно, раньше снимать его с поста. Когда я принялся за московские завалы, воздвигнутые им и его людьми, внешне Гришин никак не проявил себя. Мне говорили, что он возмущался некоторыми моими действиями, но это были только разговоры, никаких конкретных шагов он не предпринимал.
Его пытались обвинить в различных махинациях, но никаких компрометирующих материалов против него работники правоохранительных органов не обнаружили. Мне сказали, что, по-видимому, они уничтожены. Я не исключаю такую возможность, потому что мы не обнаружили даже материалов по его вступлению в партию, а уж они-то точно должны были существовать. В общем, имеется масса слухов о Гришине, но они ничем не подтверждены. Ещё раз говорю, что когда я пришёл, его сейфы были пусты. Может быть, материалы о нем есть в центральном КГБ, я не знаю.
Я предполагал, что он будет пытаться мешать мне, особенно в кадровых перемещениях. Он и сделал эту попытку, порекомендовав через подставных лиц на пост председателя исполкома Моссовета своего человека. Вообще всякий раз, когда дело касалось ключевых постов, я думал о том, что здесь может быть поставлен человек Гришина, и делал определённые ходы, чтобы исключить всякую возможность такого варианта. Я считал, что аппарат горкома, особенно те люди, которые проработали с Гришиным долгие годы, должны быть заменены. Эти аппаратчики были заражены порочным стилем эпохи застоя — холуйством, угодничеством, подхалимством. Все это твёрдо вбито в сознание людей, ни о каком перевоспитании и речи быть не могло, их приходилось просто менять. Что я и делал.
Помощников заменил сразу, членов бюро, аппарат партийного горкома — постепенно, но твёрдо и уверенно. И начал подыскивать людей. Второго секретаря горкома А.Захарова мне порекомендовали в аппарате ЦК, последнее время он работал там в отделе науки, а перед этим был секретарём Ленинградского обкома партии.
На месте председателя исполкома Моссовета сидел Промыслов, печально известный не только москвичам. Тогда ходила шутка и не без оснований: «Промыслов кратковременно остановился в Москве, перелетая из Вашингтона в Токио». Ко мне он пришёл на следующий день после моего избрания и прямо с порога начал: «Невозможно было работать с Гришиным», и дальше много нелестного в его адрес. И тут же без всякого перехода: «Как я рад, что вы, Борис Николаевич, стали первым секретарём!» И в конце сообщает, что у него открылось, оказывается второе дыхание, он полон сил, которых, безусловно, хватит ещё минимум на пятилетку. Пришлось его остановить и сообщить, что разговор пойдёт совсем о другом. Я сказал достаточно жёстко, что ему надо уйти. Он попытался сделать ещё несколько заходов в мою сторону, но я сказал: «Прошу завтра к 12.00 принести заявление.» И на прощание добавил: «Не опаздывайте, пожалуйста.» В 12 часов он не пришёл, я позвонил ему и сказал, что он, видимо, не обратил внимания ни мою фразу, я предлагаю ему уйти по-хорошему, а можно ведь и по-другому… Он понял и через 20 минут принёс мне заявление.
После этого за два дня четыре группировки предложили мне четыре кандидатуры на пост председателя Моссовета. Каждая из них, я понимал, тащила своего человека. Всем было ясно, насколько важна фигура мэра города, как много от него зависит. Я решил использовать нестандартный вариант. Поехал на ЗИЛ. Пробыл там с 8 часов утра до 2 часов ночи. Ходил по цехам, встречался с рабочими, специалистами, партактивом, конструкторами, руководителями подразделений. Но это был один угол зрения, а второй — я-решил познакомиться с генеральным директором В.Г.Сайкиным, старался не упустить ни малейших деталей — как он разговаривает с рабочими, с подчинёнными, секретарём парткома, со мной. 11есколько дней анализа — и пришёл к мысли: он может стать хорошим председателем, конечно, не сразу, нужна будет помощь и поддержка. Переговорил по телефону с М.С. Горбачёвым и изложил идею, он одобрил.
Секретари горкома тоже были заменены.
Я побывал в редакции газеты «Московская правда», встретился со всем коллективом, и в течение, наверное, четырех с лишним часов шёл серьёзный, открытый разговор. В газету пришёл новый главный редактор Михаил Никифоровнч Полторанин, работавший до этого в газете «Правда». Принципиальный, талантливый журналист сразу же изменил атмосферу в газете. Появились публикации, которые насторожили и испугали многих. Помню, например, очерк «Кареты у подъезда» о персональных машинах, он тогда много шума в Москве наделал. Статьи были не просто острыми, а, я бы сказал, дерзкими по тем временам. Полторанина вызвали в ЦК, перед этим позвонили мне, спросили: как оцениваете? Я сказал, что оцениваю нормально. Бурную реакцию вызвали публикации в «Московском комсомольце» о наркомании, проституции, об организованной преступности — ранее об этом никогда не писали. В общем, московские городские газеты перестали быть тихими и послушными, и я это только приветствовал. Когда мне пытались подсказать, что уж не стоит так критиковать и вскрывать московские проблемы, все-таки столица, я отвечал: эти негативные явления есть? Есть. Скрывая все эти язвы и болячки, мы не заживляем их, а только замазываем сладким кремом, чтобы не было заметно. О любых негативных явлениях говорить надо, как бы тягостно это ни было.
Встречался и с московской редакцией телевидения. Она была выделена в новую редакцию, здесь тоже назначили нового редактора, появились интересные, а самое главное, свои, столичные передачи: «Москва и москвичи», «Добрый вечер, Москва!» и другие. Московское телевидение ожило.
Естественно, очень скоро московская пресса и телевидение стали вызывать резко негативную реакцию. Я уже рассказывал: Полторанина не раз вызывали в ЦК. Однажды его держали у порога высокого кабинета несколько часов, все это было возмутительно. Я всячески его защищал. Все время жаловались Горбачёву, и он мне во время работы Политбюро говорил: «Вот, Ваш Полторанин!..» Я ему: «Наш Полторанин хорошо руководит газетой, тираж растёт. Вы лучше проследите за Вашим Афанасьевым», А к тому времени уже становилось ясно, что подписка на газету «Правда» падает, и что это при том, что коммунистов заставляли подписываться на главную партийную газету.
Ну, а когда меня убрали, всем стало ясно, что Полторанину не устоять. И действительно, очень скоро его сняли с работы.
Но все это было позже. А пока мы продолжали сражаться за Москву. Было запущено абсолютно все — кадры, социальная сфера, шло отставание практически по всем цифрам, заложенным в генеральном плане развития Москвы 72-го года. Из-за привлечения по лимиту рабочих со всей страны (а в столицу таким образом приехало около 700 тысяч человек) оказалось, что на 1986 год население Москвы превысило запланированное число на миллион сто тысяч. А если прибавить к этому приезжих, гостей столицы, число которых составляло в летние месяцы три, а зимой — два миллиона человек и на которых тоже не была рассчитана социальная сфера города, вот и печальный итог, свидетелями которого мы все стали, — очереди, грязь, переполненные метро и наземный транспорт. Все существование города оказалось буквально на пределе возможного. Такое же тяжёлое положение сложилось и в сфере культуры. Скажем, обеспеченность театральными местами на тысячу жителей была меньше, чем в 1917 году.
Секретари ЦК и члены Политбюро первое время старались помогать. Тем более, что Горбачёв постоянно их настраивал на это, особенно в первый год. Именно тогда у меня возникла идея организации ярмарок, но хотелось сделать их не разовыми мероприятиями, а чтобы они стали постоянными. В каждом районе на пустующих площадках были построены избушки, лотки. С городами и республиками заключены прямые договоры на поставку овощей и фруктов. И ярмарки начались. Не везде они удались, но во многих районах превратились в настоящие домашние уютные праздники. А это тем более было важно потому, что в Москве праздников явно было недостаточно. С тех пор ярмарки живут, москвичи к ним привыкли и без них жизни города уже не представляют.
В Москве я продолжил несколько традиций, которые для меня были привычны в Свердловске. Например, встречи с жителями города. Одну из самых первых провёл с пропагандистами столицы. В большом зале Дома политпросвещения собралось около двух тысяч человек. С начала я сделал доклад, а потом сказал, что отвечу на вопросы, которые мне будут задавать. На любые, даже самые неприятные, вопросы. К счастью, таких было не много, но они были. Вроде того: что взялся ты, Ельцин, сейчас за московскую мафию, мы это уже видели, за нас брался Хрущёв, хотел на нас ватники надеть — что из этого получилось, все знают. Если будешь продолжать, то на твоём месте через два года окажется другой. Забавно, что предсказание сбылось: именно через два года я был освобождён от должности первого секретаря горкома партии и вышел из состава Политбюро. Мафия, я думаю, тут оказалась ни при чем, просто совпадение. Но тем не менее вот несколько случаев.
Стал получать массу писем о фактах коррупции, взятках в торговле, милиции. Их расследовали, но на систему не выходили — или не могли, или не хотели. Были подключены органы управления внутренних дел, городское УКГБ, новое руководство торговли, общественного "питания. Стали менять руководителей — круг опять смыкался.
А фактов все больше, люди видели и писали, но чаще анонимно. Я расскажу о том, с чем сам столкнулся. Один за другим случаи на мясокомбинате — «забой» уже умерших животных, взятки, воровство. А покрывает первый секретарь райкома. Результат — обсуждение на бюро горкома.
Узнаю: в магазин завезли телятину, иду и встаю в очередь, первые месяцы меня ещё в лицо не так хорошо знали. Доходит очередь до меня — говорю: «Мне килограмм телятины». Отвечают: «Говядина есть, телятины нет.»-«Неправда, пригласите директора.» Кое-кто начал понимать, поднялся шум. Настоял пройти в подсобку, а там телятина в отдельной комнате, и её уже куда-то через окно выгружают. Шум, гам; руководство сняли.
В заводской столовой: «Почему нет морковки?» — «Не завезли». Проверяем вместе с руководством завода: привезли и куда-то в этот же день увезли. Рассказывают грузчики — документов нет. Шито-крыто.
Продовольственный магазин, в кабинете директора несколько свёртков с деликатесами. «Кому?» — «По заказам». — «Может заказать каждый?» Молчание. Тогда с директором начинаем разбираться. Вынужден признаться, что заказы по иерархии распределяются райисполкому, МИДу, райкому партии, городским ведомствам и др., и все разные — и по весу, и по ассортименту, и по качеству.
Посмотрел общий баланс по городу ряда деликатесных продуктов. Странно. По каждому наименованию на несколько тысяч тонн привозят больше, чем съедают, с учётом официальной «усушки-утруски».
Систему никто не раскрывает. И тут повезло. Уже знали, что я часто хожу по магазинам, торгам, базам. Знали, и чем я интересуюсь. Но, видимо, боялись. А тут выхожу из магазина, иду пешком, догоняет молодая женщина. Говорит: «Мне надо вам рассказать что-то архиважное.». Назначил ей день, час встречи в горкоме.
До сих пор не могу вспомнить без чувства возмущения её рассказ о системе взяток, подачек. Её только втянули, и она не выдержала. Поразительно все продумано. Продавец «должен» обсчитать покупателя и дать определённую сумму в сутки материально ответственному лицу, тот — часть себе, часть — руководству магазина. Дальше общий делёж по руководству снизу доверху, а если едешь на базу, — там своя такса. Каждый знает двух-трех лиц, с кем связан. Есть ещё и оптовая, крупная система взяток.
Я сделал все, чтобы её не узнали, — боялась очень и просила защитить. Потом перевели в новый магазин. После этого обсудили узким кругом и решили менять не по одному провинившемуся, целыми секторами, блоками, магазинами, секциями, цехами на базах. Ставить «незараженную» молодёжь. Суды привлекли к уголовной ответственности за год с небольшим около 800 человек.
Но ведь это только часть мафии. До теневой экономики, а она доходит до 15 процентов, до мафии, связанной с политикой, не дошли. Не дали. Срок-два года— кончился.
Потом горком, как мне кажется, охладел к этим вопросам.
А что касается встречи с идеологическими работниками в Доме политпросвещения, то для Москвы, привыкшей к гришинским пустым и длинным усыпляющим докладам, такой острый и откровенный разговор оказался событием. А мне было приятно, что вместе со мной собрались единомышленники, с которыми не страшно браться за любую, самую трудную работу.
А то, что работа впереди предстоит, ох, какая тяжёлая, тут ни у кого сомнений не было. Из тридцати трех первых секретарей райкомов партии пришлось заменить двадцать три. Не все они покинули свои посты потому, что не справлялись, некоторые пошли на выдвижение. Другие вынуждены были оставить свои кресла после открытого, очень острого разговора у меня, или на бюро горкома, или на пленуме районного комитета партии. Большинство сами соглашались с тем, что не могут работать по-новому. Некоторых пришлось убеждать. В общем, это был тяжёлый, болезненный процесс.
Не везде замена оказывалась точной, безупречной. Есть такое русское выражение: поменять шило на мыло, вот и мы провели, как оказалось, несколько таких бессмысленных замен, не улучшивших стиль работы и состояние дел в районах. Произошло это по разным причинам: во-первых, я уже говорил, что недостаточно хорошо знал кадры Москвы, а во-вторых, вообще, сложилась порочная практика подбора кадров по анкетно-номенклатурным признакам. По сути выдвигается не человек, а его анкета. Поэтому были ошибки.
Когда впоследствии меня критиковали за то, что я жестоко отнёсся к первым секретарям, снимая их с постов направо и налево, я проанализировал эту ситуацию, и выяснилось, что при мне сменилось 60 процентов первых секретарей районных комитетов партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24