Что же теперь?
– Прежде всего сотрите все файлы с описанием открытия. Вы ведь ни с кем не делились результатами?..
Профессор издал звук «ию», что означало «конечно же нет».
– Прекрасно, – продолжал историк. – Значит, вытащите из компьютера жесткий диск и обработайте магнитным напильником. Затем просверлите дырку и налейте внутрь кислоты…
– …лучше я истолку его в порошок и скормлю каббалам, пораньям и щукальмарам в своем аквариуме. Это будет вернее.
– Хорошо. Лаборатория защищена от подслушивания? Скажите Намсе, чтобы вычистил жучки. Он добрый мальчишка, но старания ему не хватает.
– Да-да. Я сам включу пылесос. Смотрю на вас снизу вверх.
С ужасом слушал я эту беседу. Тысячный кровью Норбу, Норбу, которому каждый месяц делают прививки хитрости, одурачен тупым землянином! С трудом я сдерживался, чтобы не ворваться в лабораторию и не положить этому конец.
– Что касается меня, – продолжал человек, – тут все ясно. Дальше доминиона людей ваша тайна не уйдет. Но что делать с вами?
– Не знаю, великий предел человек… Вы объяснили, как аморально то, что я придумал. Но слаб асур, слаб, понимаете?.. – В интонациях профессора выделились отчаянные «и» и безнадежные «а». – Мне так и хочется самому пройти эту несложную процедуру – чавкая и похрюкивая, словно самка непарнокопытного тапира. Я, я, я – вот что важно! Мое число крови! Что говорить о других? О простодушных и недалеких моих соотечественниках вроде простачка Намсы? Да они ж за лишний пункт маму в синий цвет выкрасят.
Слова эти возмутили меня до глубины души. Гневно раздувая горловой мешок, я рванул ручку двери.
Моему взору открылась ужасная картина. Голый по пояс профессор сидел в кресле. Человек держал колбу с прозрачной жидкостью и осторожно смывал с груди Норбу знак высочайшего кровью. Неудивительно, что профессор выдал свой секрет. Более жестокой пытки, чем эта, не существует.
– Мерзавец! – вскричал я, выхватывая оружие. При этом я совершенно забыл, что ношу в кобуре дуэльный пистолет вместо табельного бластера.
Выстрелил я безупречно. Колба разлетелась брызгами, и жидкость полилась профессору на грудь. Знак тысячного кровью зашипел и испарился. Профессор схватил себя за горло и уткнулся носом в клавиатуру. На плече землянина расплылось темное пятно.
– Здравствуй, Намса, – сказал он. – Как твое число крови? Ты уже сдал зачет по дуэлям?
Наш разговор в трюме «Сен-Mo» всплыл в памяти. Я действительно начал с ним дуэль. И выстрелил первым!
– Чем заряжено? – кивнул он на пистолет.
– Когтем выпейядки Эмта.
– От этого противоядия нет. Дай-ка свое оружие.
Не смея противиться, я протянул ему пистолет – ведь теперь была его очередь стрелять. Землянин заткнул оружие за пояс брюк.
– Моего выстрела не будет, – сообщил он в ответ на мой недоуменный взгляд. – Думаю, пираты всем растрепали о вашем вызове. А яд скоро подействует.
Он мог не продолжать. Я представил страшную картину: мертвый землянин с окровавленным плечом, шип выпейядки в ране… Любой, кто войдет сюда, увидит, что он убит первым выстрелом. Раб! Из моего дуэльного пистолета!
Я рухнул на колени:
– Человек! – Я с ужасом вспомнил, что не знаю его имени. – Человек, спасите… пожалуйста… Я не хочу… я…
Одна бабочка святая знает, что я там лепетал. И что молод, и что глуп, и что влюблен беззаветно… Историк покачал головой.
– Встань, Намса, – приказал он. – Не унижайся.
Что он знал об унижении, жалкий человечишка!
– Что же мне теперь делать?
В этот момент послышался стрекот, какой бывает, когда переполняется буфер клавиатуры. Профессор лежал носом на клавише «бэкспэйс»; курсор бежал по экрану, иероглиф за иероглифом удаляя текст.
Я бросился к профессору, чтобы переложить его голову с клавиатуры.
– Не трогай его, Намса, – остановил меня разведчик. – Пусть лежит. Ему уже ничем не поможешь.
Словно подтверждая его слова, пол лаборатории поехал вниз. Компьютерная система Северного дома поняла, что Норбу мертв, и перестраивала помещения. Лаборатория высочайшего кровью находилась на более высоком уровне, чем другие лаборатории, – теперь статус-кво восстанавливался.
Человек задумался.
– Значит, так, – сказал он после непродолжительного молчания. – Тебе придется инсценировать дуэль с Норбу.
– Ни за что.
– Намса, я знаю ваши порядки. Поддельная дуэль с господином опозорит тебя меньше, чем настоящая с рабом.
– Да поймите же! Я сам, сам не смогу жить дальше, зная, что произошло! Застрелить раба из дуэльного пистолета…
– Если я буду свободным, это поможет?
Я покачал головой. В том, что он предлагал, имелась рациональная ряска. Но, чтобы освободить раба, потребуется присутствие всех высших кровью Северного дома. Нет, я опозорен, опозорен необратимо.
– Слушай, Намса… – Человек тяжело оперся о стол. Попавший в рану яд уже начал действовать. – Я разведчик доминиона людей. После смерти меня реинкарнируют. Я стану свободным человеком, сильным, могущественным. Дуэль со мной станет для тебя почетна. – Он сжал мою руку. – Разыщи меня в новой жизни, Намса. Разыщи, и мы продолжим поединок.
– Клянусь, – одними губами отвечал я.
– А теперь помоги мне.
Я наконец догадался, что хочет сделать землянин. В шкафчике размещался портал-уродец, портал-половинка. У него был вход, но не было выхода. Мы с профессором использовали его, чтобы уничтожать кошмарные последствия экспериментов.
– Скоро домой, – проговорил человек. – Как я устал от вас, господа асуры, кто бы знал… До встречи, Намса.
И он шагнул в гибельный портал раньше, чем погиб от дуэльного яда.
Он свое обещание выполнил.
Пора было выполнять мое.
– Что же было дальше? – спросила Майя.
– Дальше… Как ты помнишь, мнимая дуэль с Норбу вызвала много кривотолков. Пулю, разбившую колбу с растворителем, нашли, и промах этот поставили мне в вину. Впрочем, меня это мало волновало.
Глаза Намсы стали задумчивыми:
– Эта встреча перевернула мою жизнь. В юности мы редко задумываемся о случайностях, что определяют наш путь, а зря. Я встретил мастера поединка и все отпущенное мне время проговорил с ним о ерунде. Чем больше я думал обо всем этом, тем сильнее становилось чувство потери. Я отправился искать человека. Дело это оказалось потруднее, чем найти нежность и любовь богомола. Годы и годы прошли впустую… Я проник в доминион людей, но безрезультатно: ведь даже имени своего противника я не знал. И тогда я решился на отчаянный шаг.
– Дивы.
– Да, дивы. У них есть компьютерная модель вселенной. Они используют ее, чтобы подглядывать за девушками в ванных и выяснять счастливые номера лотерейных билетов. Когда я прибыл, дивы как раз прогоняли альтернативный вариант реальности – тот, в котором бутерброд всегда падает маслом вверх.
– Сумасшедший! Тебя могли оцифровать и вставить в ролик, рекламирующий крабовые палочки!
– Знаю. Но я переступил ту грань отчаяния, за которой становится возможным все. Оракул дивов знал о моем прибытии. Незадолго до того он перечитывал свой инфранет-дневник за будущие даты, стараясь оставить комментарии первым.
– Об Оракуле ходит столько слухов… Расскажи, каков он?
– Ничего особенного: тощий, сутулый, в очках. На вид ему лет восемнадцать. Мне не повезло: я встретил черную ипостась Оракула, ту, что пишет человеконенавистнические рассказы, слушает гремящую музыку и носит майки с черепами. Он объявил, что я найду разведчика на Лувре. А поскольку Оракул черный, встреча должна была состояться за несколько минут до моей смерти.
– Ужас какой!
– Ему показалось, что это остроумно. Я поблагодарил Оракула и вернулся домой. Святая бабочка, сколько у меня было дел! Стать первым в стрельбе, добыть у прэта зерно портала, пробраться на Лувр… Смерти я не боялся, а потому рисковал напропалую и выходил в старой шкуре из всех передряг. Кончилось тем, что я занялся контрабандой глины в доминион кинкаров. Денег у меня к тому времени оставалось немного: встреча с Оракулом сожрала львиную долю средств. Но я не скупился: знал, что с Лувра мне уже не вернуться.
Призрак замолчал, вновь переживая давние события.
– Твой спутник, команидор… Когда он протянул мне пистолет, я словно вернулся в свое восемнадцатилетие. Ошибка стоила мне чести: когда я сделал северное лицо, команидор влепил мне пощечину. Меня она лишь раззадорила. Смерть близка, сказал я себе. Смерть близка, а значит, я скоро встречу друга. И тот появился, не обманул.
– Вы сразились?
– Я проиграл. Мальчишка не помнил своей прошлой жизни, но все же победил меня. Невообразимо! Уходи, Майя. Оставь несчастного дакини его судьбе.
– Оставить? Ты просто уродливый крылохвост, вот ты кто. Посмотри на меня. – Она развела руки в сторону: – Я выставила себя полной дурой. Я бросила все, к чему стремилась. Из-за тебя, Намса! Я давно уже не та семнадцатилетняя глупышка, что ты знал.
– Из-за меня?
– Пятнадцать лет гонялась я за тобой. В джунглях, полных кровососущих тварей, в доминионе дивов, у людей… Когда становилось совсем плохо, я говорила себе: «Намса прошел здесь, уродливый крылохвост Намса с низкой и плохой кровью! Как мне не пройти?»
Призрак молчал.
– Вот что, крылохвост, с этого момента будешь слушать только меня. Знай: я тоже была у дивов и встречалась с Оракулом.
– Святая бабочка!
– Оракул предстал передо мной в своей светлой ипостаси: в виде близорукой пожилой женщины с крашеными волосами и бородавкой на носу. Оракул очень сентиментальна. Она пишет иронические детективы и обожает истории со счастливым концом. Из ее рук я получила рецепт Паутичьего зелья, предназначенного, чтобы возрождать дакини.
– Оно же было утеряно в веках?
– Теперь нет. Слушай же!
Майя достала лист пергамента и принялась читать:
Среди девяти скал,
Восьми заповедных трав
Пожарь омлет из семи яиц
На жире шести паутиц.
Им накорми дакини,
Чтоб стал он сильней отныне,
Пяти головастиков сердца
Его возродят до конца.
Отыщи беды причину,
Причини беде кручину.
– «Кто шагает дружно в ряд, – задумчиво продолжил Намса, – головастиков отряд»… Это тебе скальный геккон надиктовал?
– Нет, уродливый крылохвост. Это настоящий древний рецепт. Яйца имеются в виду конечно же паутичьи.
– А головастики?
– В них недостатка не будет: это место просто кишит ими. «Причини беде кручину»… Скажи, как я могу отличить человека, превратившего тебя в дакини?
– Я дам тебе его ауру.
Дакини бросил Майе комок радужного сияния. Та задумалась:
– Мне нельзя открывать третий глаз перед головастиками… Это напугает их и выдаст меня. А, придумала! Я прочитаю третьим глазом все личные дела детенышей.
Она хлопнула в ладоши. Призрак заколебался, словно пламя свечи. Сквозь него стали видны стены и угрюмый мрак тоннелей.
– Команидор! – позвала Майя. – Помогите мне, команидор.
Появился Алексей Семенович:
– Вы уже все, Майя?
– Да. Намсу, боюсь, сейчас утащить не получится. В скором времени мне придется вернуться сюда опять.
Когда они ушли, Велька выглянул из стенной ниши. Та вслед за ним. Прятались подростки в нескольких метрах по коридору от пещеры с дакини.
– Мамочки, – прошептала Та, – она же теперь на нас охотиться будет.
– Трусиха, – бросил Велька с презрением, – как и все девчонки.
– Да? А сам? Когда скелет выскочил, кто стал за меня прятаться?!
Велька задохнулся от возмущения:
– Да ты что! Я тебя спасал!
– Спас один такой! И не иди за мной. Сама путь найду!
Гордо выпрямившись, девочка зашагала в темноту. Почти разрядившийся браслет тускло мигал у нее на запястье.
Велька почесал в затылке. Девчонок не поймешь… Он открыл лючок подзарядки пистолета, выбросил старый аккумулятор и вставил кресильон в освободившееся гнездо.
Окошко зарядов загорелось зеленым. У Вельки стало тепло на душе. Теперь он не один. Кресильон скоро проснется и что-нибудь придумает.
Глава 19
АСУРСКИЙ ЯЗЫК
После этой прогулки Тае не очень-то и попало. Нет, должно-то было очень: день проболтаться черт-те где голышом, превратить ночную рубашку (подарок благодетельницы) в веревочки, одеяло порвать – практически нервущееся. Фрося и за меньшее съедала живьем.
Но вышло иначе.
Когда Тая вернулась домой, ее встретила непривычная тишина. Алексей Семенович одиноко ужинал в холле первого этажа. При этом он горбился, вздыхал и был похож на вымокшего под дождем воробья.
– Добрый вечер, папенька. – Тая сделала книксен, и одеяло при этом нескромно распахнулось. – Приятного вам аппетита.
– Спасибо, – отвечал полковник. – Доча, мне нужно с тобой поговорить.
Тая чинно, словно бальное платье, огладила одеяло и уселась за стол. Носик ее брезгливо сморщился: от сложенных на столе коробок несло тухлятиной.
– Позвольте осведомиться, папенька, – спросила она, с трудом вспоминая обороты ослябийской речи, – откуда доносится это непрезентабельное амбре?
– Вот, полюбуйся, – полковник пододвинул коробки. – Реблягу-аши семнадцати сортов.
– Как сие понимать, папенька?
– Так и понимай. Ефросинья заказала на всю семью реблягу-аши. Вот счет из ресторана. Вот записка.
В записке Фросиным почерком сообщалось, что отныне семья переходит на новую диету. Пора, мол, брать на вооружение достижения науки чужих доминионов.
Таины глаза округлились:
– Обалдеть, папенька!
– Это еще не все. Пойдем. – Полковник поманил ее пальцем: – Пойдем-пойдем.
На цыпочках они вышли на задний двор. Там им открылась и вовсе удивительная картина. Посреди грядок с сельдереем восседала Фрося.
Но какая!
В цветастом саронге. С браслетами на голых руках и ногах. Окруженная птицами и зверями: попугайчиками, мышами, ящерками. Из пруда выглядывали любопытные рыбьи мордочки.
– …и вопросил пророк Полиграф, – донеслось до Таи, – где двери?.. Двери где?.. Но сторож зоопарка оказался нищ духом и ответствовал: «Вот же они, человече. Или слеп ты, что не зришь очевидного?»
– Проповедует, – шепнул Алексей дочери. – Зверям и птицам проповедует.
Тая кивнула. Текст этот она слышала не раз: то была притча из «Книги шуток и реприз Полиграфовых», канонический текст.
– …и вновь вопросил Полиграф: «Да нет! Двери где? Тлоны, тобатьки, тутлики?»
Фросины слушатели затявкали, засвиристели, закурлыкали. Даже карпы в пруду булькнули одобрительно.
– Она что, – также шепотом спросила девочка, – вроде этого?.. Франциска Ассасинского?..
– Ассизского, доча. – В глазах полковника читалась растерянность. – Подойдем ближе?
Но ближе подойти не удалось. Из травы выскочил попугайчик-часовой и отчаянно заверещал. Звери прыснули в разные стороны. Фрося оглянулась, и Таю ждало очередное потрясение.
Лицо благодетельницы блестело, словно намазанное ваксой. Черные короткие волосы курчавились, в носу медью сверкало кольцо. Более наблюдательный Алексей Семенович успел заметить, что чернота распространяется по телу жены неравномерно: лицо темное, а шея еще нет. Голые руки и ноги сияют белизной.
Полковница кротко улыбнулась и погрозила язычникам пальцем. Миг – и она унеслась в небо, словно гигантский кузнечик.
– Мать кинкара! – только и смог вымолвить полковник. – Что это было?
– Н-не знаю. Я правда ни при чем!
Отец и дочь переглянулись.
– Может, поищем следы? – предложила Тая.
– Давай.
Следы скоро нашлись. Отпечатки Фросиных сапог вели в заброшенный сад – обратно домохозяйка шла босиком. Полковник с дочкой протиснулись в пролом в стене. Там, среди истоптанной травы, валялась уже знакомая Тае шкатулка. Бабочка-инжектор сидела на яблоневой ветке, равнодушно складывая и раскрывая крылышки.
– Вот оно, – полковник поднял шкатулку. – Все ампулы пусты.
– А что здесь написано?
– Это… – Вопрос застал полковника врасплох. Он замялся, не зная, как сказать. Наконец ослябийская правдивость победила: – Это асурские геном-трансформеры. Помалкивай об этом, ладно?
Девочка кивнула. Алексей Семенович повертел одну из ампул в пальцах:
– «Обратное колено кузнечика». Понятно, отчего она так сиганула…
– А это?
– «Язык птиц и зверей».
– Ой, а вот еще такая же! А это?
– «Непредсказуемый облик». – Полковник попытался вспомнить, в какой цвет последний раз красилась Ефросинья. Вроде в рыжий… Оставалась последняя ампула. Один из асуроглифов Алексей Семенович узнал сразу: «лицо». Остальные два переводились как «Истинный Полдень» – мифическая пятая сторона света.
– История… – Полковник обернулся к дочери: – Только никому, хорошо?
– Да что я, маленькая, па? – обиделась та. – Можно я книжку в твоей библиотеке возьму?
– Бери. – И Алексей Семенович вздохнул, обрадованный, что так легко отделался.
На вечер Тая устроилась на подоконнике своей комнаты. Усталая крепость отходила ко сну, разогретые за день камни отдавали тепло в надвигающуюся ночь.
«А Велька сейчас в кубрике, – подумала она. – Все-таки нехорошо в корпусе… Все по струнке, по-военному, и родителей рядом нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Прежде всего сотрите все файлы с описанием открытия. Вы ведь ни с кем не делились результатами?..
Профессор издал звук «ию», что означало «конечно же нет».
– Прекрасно, – продолжал историк. – Значит, вытащите из компьютера жесткий диск и обработайте магнитным напильником. Затем просверлите дырку и налейте внутрь кислоты…
– …лучше я истолку его в порошок и скормлю каббалам, пораньям и щукальмарам в своем аквариуме. Это будет вернее.
– Хорошо. Лаборатория защищена от подслушивания? Скажите Намсе, чтобы вычистил жучки. Он добрый мальчишка, но старания ему не хватает.
– Да-да. Я сам включу пылесос. Смотрю на вас снизу вверх.
С ужасом слушал я эту беседу. Тысячный кровью Норбу, Норбу, которому каждый месяц делают прививки хитрости, одурачен тупым землянином! С трудом я сдерживался, чтобы не ворваться в лабораторию и не положить этому конец.
– Что касается меня, – продолжал человек, – тут все ясно. Дальше доминиона людей ваша тайна не уйдет. Но что делать с вами?
– Не знаю, великий предел человек… Вы объяснили, как аморально то, что я придумал. Но слаб асур, слаб, понимаете?.. – В интонациях профессора выделились отчаянные «и» и безнадежные «а». – Мне так и хочется самому пройти эту несложную процедуру – чавкая и похрюкивая, словно самка непарнокопытного тапира. Я, я, я – вот что важно! Мое число крови! Что говорить о других? О простодушных и недалеких моих соотечественниках вроде простачка Намсы? Да они ж за лишний пункт маму в синий цвет выкрасят.
Слова эти возмутили меня до глубины души. Гневно раздувая горловой мешок, я рванул ручку двери.
Моему взору открылась ужасная картина. Голый по пояс профессор сидел в кресле. Человек держал колбу с прозрачной жидкостью и осторожно смывал с груди Норбу знак высочайшего кровью. Неудивительно, что профессор выдал свой секрет. Более жестокой пытки, чем эта, не существует.
– Мерзавец! – вскричал я, выхватывая оружие. При этом я совершенно забыл, что ношу в кобуре дуэльный пистолет вместо табельного бластера.
Выстрелил я безупречно. Колба разлетелась брызгами, и жидкость полилась профессору на грудь. Знак тысячного кровью зашипел и испарился. Профессор схватил себя за горло и уткнулся носом в клавиатуру. На плече землянина расплылось темное пятно.
– Здравствуй, Намса, – сказал он. – Как твое число крови? Ты уже сдал зачет по дуэлям?
Наш разговор в трюме «Сен-Mo» всплыл в памяти. Я действительно начал с ним дуэль. И выстрелил первым!
– Чем заряжено? – кивнул он на пистолет.
– Когтем выпейядки Эмта.
– От этого противоядия нет. Дай-ка свое оружие.
Не смея противиться, я протянул ему пистолет – ведь теперь была его очередь стрелять. Землянин заткнул оружие за пояс брюк.
– Моего выстрела не будет, – сообщил он в ответ на мой недоуменный взгляд. – Думаю, пираты всем растрепали о вашем вызове. А яд скоро подействует.
Он мог не продолжать. Я представил страшную картину: мертвый землянин с окровавленным плечом, шип выпейядки в ране… Любой, кто войдет сюда, увидит, что он убит первым выстрелом. Раб! Из моего дуэльного пистолета!
Я рухнул на колени:
– Человек! – Я с ужасом вспомнил, что не знаю его имени. – Человек, спасите… пожалуйста… Я не хочу… я…
Одна бабочка святая знает, что я там лепетал. И что молод, и что глуп, и что влюблен беззаветно… Историк покачал головой.
– Встань, Намса, – приказал он. – Не унижайся.
Что он знал об унижении, жалкий человечишка!
– Что же мне теперь делать?
В этот момент послышался стрекот, какой бывает, когда переполняется буфер клавиатуры. Профессор лежал носом на клавише «бэкспэйс»; курсор бежал по экрану, иероглиф за иероглифом удаляя текст.
Я бросился к профессору, чтобы переложить его голову с клавиатуры.
– Не трогай его, Намса, – остановил меня разведчик. – Пусть лежит. Ему уже ничем не поможешь.
Словно подтверждая его слова, пол лаборатории поехал вниз. Компьютерная система Северного дома поняла, что Норбу мертв, и перестраивала помещения. Лаборатория высочайшего кровью находилась на более высоком уровне, чем другие лаборатории, – теперь статус-кво восстанавливался.
Человек задумался.
– Значит, так, – сказал он после непродолжительного молчания. – Тебе придется инсценировать дуэль с Норбу.
– Ни за что.
– Намса, я знаю ваши порядки. Поддельная дуэль с господином опозорит тебя меньше, чем настоящая с рабом.
– Да поймите же! Я сам, сам не смогу жить дальше, зная, что произошло! Застрелить раба из дуэльного пистолета…
– Если я буду свободным, это поможет?
Я покачал головой. В том, что он предлагал, имелась рациональная ряска. Но, чтобы освободить раба, потребуется присутствие всех высших кровью Северного дома. Нет, я опозорен, опозорен необратимо.
– Слушай, Намса… – Человек тяжело оперся о стол. Попавший в рану яд уже начал действовать. – Я разведчик доминиона людей. После смерти меня реинкарнируют. Я стану свободным человеком, сильным, могущественным. Дуэль со мной станет для тебя почетна. – Он сжал мою руку. – Разыщи меня в новой жизни, Намса. Разыщи, и мы продолжим поединок.
– Клянусь, – одними губами отвечал я.
– А теперь помоги мне.
Я наконец догадался, что хочет сделать землянин. В шкафчике размещался портал-уродец, портал-половинка. У него был вход, но не было выхода. Мы с профессором использовали его, чтобы уничтожать кошмарные последствия экспериментов.
– Скоро домой, – проговорил человек. – Как я устал от вас, господа асуры, кто бы знал… До встречи, Намса.
И он шагнул в гибельный портал раньше, чем погиб от дуэльного яда.
Он свое обещание выполнил.
Пора было выполнять мое.
– Что же было дальше? – спросила Майя.
– Дальше… Как ты помнишь, мнимая дуэль с Норбу вызвала много кривотолков. Пулю, разбившую колбу с растворителем, нашли, и промах этот поставили мне в вину. Впрочем, меня это мало волновало.
Глаза Намсы стали задумчивыми:
– Эта встреча перевернула мою жизнь. В юности мы редко задумываемся о случайностях, что определяют наш путь, а зря. Я встретил мастера поединка и все отпущенное мне время проговорил с ним о ерунде. Чем больше я думал обо всем этом, тем сильнее становилось чувство потери. Я отправился искать человека. Дело это оказалось потруднее, чем найти нежность и любовь богомола. Годы и годы прошли впустую… Я проник в доминион людей, но безрезультатно: ведь даже имени своего противника я не знал. И тогда я решился на отчаянный шаг.
– Дивы.
– Да, дивы. У них есть компьютерная модель вселенной. Они используют ее, чтобы подглядывать за девушками в ванных и выяснять счастливые номера лотерейных билетов. Когда я прибыл, дивы как раз прогоняли альтернативный вариант реальности – тот, в котором бутерброд всегда падает маслом вверх.
– Сумасшедший! Тебя могли оцифровать и вставить в ролик, рекламирующий крабовые палочки!
– Знаю. Но я переступил ту грань отчаяния, за которой становится возможным все. Оракул дивов знал о моем прибытии. Незадолго до того он перечитывал свой инфранет-дневник за будущие даты, стараясь оставить комментарии первым.
– Об Оракуле ходит столько слухов… Расскажи, каков он?
– Ничего особенного: тощий, сутулый, в очках. На вид ему лет восемнадцать. Мне не повезло: я встретил черную ипостась Оракула, ту, что пишет человеконенавистнические рассказы, слушает гремящую музыку и носит майки с черепами. Он объявил, что я найду разведчика на Лувре. А поскольку Оракул черный, встреча должна была состояться за несколько минут до моей смерти.
– Ужас какой!
– Ему показалось, что это остроумно. Я поблагодарил Оракула и вернулся домой. Святая бабочка, сколько у меня было дел! Стать первым в стрельбе, добыть у прэта зерно портала, пробраться на Лувр… Смерти я не боялся, а потому рисковал напропалую и выходил в старой шкуре из всех передряг. Кончилось тем, что я занялся контрабандой глины в доминион кинкаров. Денег у меня к тому времени оставалось немного: встреча с Оракулом сожрала львиную долю средств. Но я не скупился: знал, что с Лувра мне уже не вернуться.
Призрак замолчал, вновь переживая давние события.
– Твой спутник, команидор… Когда он протянул мне пистолет, я словно вернулся в свое восемнадцатилетие. Ошибка стоила мне чести: когда я сделал северное лицо, команидор влепил мне пощечину. Меня она лишь раззадорила. Смерть близка, сказал я себе. Смерть близка, а значит, я скоро встречу друга. И тот появился, не обманул.
– Вы сразились?
– Я проиграл. Мальчишка не помнил своей прошлой жизни, но все же победил меня. Невообразимо! Уходи, Майя. Оставь несчастного дакини его судьбе.
– Оставить? Ты просто уродливый крылохвост, вот ты кто. Посмотри на меня. – Она развела руки в сторону: – Я выставила себя полной дурой. Я бросила все, к чему стремилась. Из-за тебя, Намса! Я давно уже не та семнадцатилетняя глупышка, что ты знал.
– Из-за меня?
– Пятнадцать лет гонялась я за тобой. В джунглях, полных кровососущих тварей, в доминионе дивов, у людей… Когда становилось совсем плохо, я говорила себе: «Намса прошел здесь, уродливый крылохвост Намса с низкой и плохой кровью! Как мне не пройти?»
Призрак молчал.
– Вот что, крылохвост, с этого момента будешь слушать только меня. Знай: я тоже была у дивов и встречалась с Оракулом.
– Святая бабочка!
– Оракул предстал передо мной в своей светлой ипостаси: в виде близорукой пожилой женщины с крашеными волосами и бородавкой на носу. Оракул очень сентиментальна. Она пишет иронические детективы и обожает истории со счастливым концом. Из ее рук я получила рецепт Паутичьего зелья, предназначенного, чтобы возрождать дакини.
– Оно же было утеряно в веках?
– Теперь нет. Слушай же!
Майя достала лист пергамента и принялась читать:
Среди девяти скал,
Восьми заповедных трав
Пожарь омлет из семи яиц
На жире шести паутиц.
Им накорми дакини,
Чтоб стал он сильней отныне,
Пяти головастиков сердца
Его возродят до конца.
Отыщи беды причину,
Причини беде кручину.
– «Кто шагает дружно в ряд, – задумчиво продолжил Намса, – головастиков отряд»… Это тебе скальный геккон надиктовал?
– Нет, уродливый крылохвост. Это настоящий древний рецепт. Яйца имеются в виду конечно же паутичьи.
– А головастики?
– В них недостатка не будет: это место просто кишит ими. «Причини беде кручину»… Скажи, как я могу отличить человека, превратившего тебя в дакини?
– Я дам тебе его ауру.
Дакини бросил Майе комок радужного сияния. Та задумалась:
– Мне нельзя открывать третий глаз перед головастиками… Это напугает их и выдаст меня. А, придумала! Я прочитаю третьим глазом все личные дела детенышей.
Она хлопнула в ладоши. Призрак заколебался, словно пламя свечи. Сквозь него стали видны стены и угрюмый мрак тоннелей.
– Команидор! – позвала Майя. – Помогите мне, команидор.
Появился Алексей Семенович:
– Вы уже все, Майя?
– Да. Намсу, боюсь, сейчас утащить не получится. В скором времени мне придется вернуться сюда опять.
Когда они ушли, Велька выглянул из стенной ниши. Та вслед за ним. Прятались подростки в нескольких метрах по коридору от пещеры с дакини.
– Мамочки, – прошептала Та, – она же теперь на нас охотиться будет.
– Трусиха, – бросил Велька с презрением, – как и все девчонки.
– Да? А сам? Когда скелет выскочил, кто стал за меня прятаться?!
Велька задохнулся от возмущения:
– Да ты что! Я тебя спасал!
– Спас один такой! И не иди за мной. Сама путь найду!
Гордо выпрямившись, девочка зашагала в темноту. Почти разрядившийся браслет тускло мигал у нее на запястье.
Велька почесал в затылке. Девчонок не поймешь… Он открыл лючок подзарядки пистолета, выбросил старый аккумулятор и вставил кресильон в освободившееся гнездо.
Окошко зарядов загорелось зеленым. У Вельки стало тепло на душе. Теперь он не один. Кресильон скоро проснется и что-нибудь придумает.
Глава 19
АСУРСКИЙ ЯЗЫК
После этой прогулки Тае не очень-то и попало. Нет, должно-то было очень: день проболтаться черт-те где голышом, превратить ночную рубашку (подарок благодетельницы) в веревочки, одеяло порвать – практически нервущееся. Фрося и за меньшее съедала живьем.
Но вышло иначе.
Когда Тая вернулась домой, ее встретила непривычная тишина. Алексей Семенович одиноко ужинал в холле первого этажа. При этом он горбился, вздыхал и был похож на вымокшего под дождем воробья.
– Добрый вечер, папенька. – Тая сделала книксен, и одеяло при этом нескромно распахнулось. – Приятного вам аппетита.
– Спасибо, – отвечал полковник. – Доча, мне нужно с тобой поговорить.
Тая чинно, словно бальное платье, огладила одеяло и уселась за стол. Носик ее брезгливо сморщился: от сложенных на столе коробок несло тухлятиной.
– Позвольте осведомиться, папенька, – спросила она, с трудом вспоминая обороты ослябийской речи, – откуда доносится это непрезентабельное амбре?
– Вот, полюбуйся, – полковник пододвинул коробки. – Реблягу-аши семнадцати сортов.
– Как сие понимать, папенька?
– Так и понимай. Ефросинья заказала на всю семью реблягу-аши. Вот счет из ресторана. Вот записка.
В записке Фросиным почерком сообщалось, что отныне семья переходит на новую диету. Пора, мол, брать на вооружение достижения науки чужих доминионов.
Таины глаза округлились:
– Обалдеть, папенька!
– Это еще не все. Пойдем. – Полковник поманил ее пальцем: – Пойдем-пойдем.
На цыпочках они вышли на задний двор. Там им открылась и вовсе удивительная картина. Посреди грядок с сельдереем восседала Фрося.
Но какая!
В цветастом саронге. С браслетами на голых руках и ногах. Окруженная птицами и зверями: попугайчиками, мышами, ящерками. Из пруда выглядывали любопытные рыбьи мордочки.
– …и вопросил пророк Полиграф, – донеслось до Таи, – где двери?.. Двери где?.. Но сторож зоопарка оказался нищ духом и ответствовал: «Вот же они, человече. Или слеп ты, что не зришь очевидного?»
– Проповедует, – шепнул Алексей дочери. – Зверям и птицам проповедует.
Тая кивнула. Текст этот она слышала не раз: то была притча из «Книги шуток и реприз Полиграфовых», канонический текст.
– …и вновь вопросил Полиграф: «Да нет! Двери где? Тлоны, тобатьки, тутлики?»
Фросины слушатели затявкали, засвиристели, закурлыкали. Даже карпы в пруду булькнули одобрительно.
– Она что, – также шепотом спросила девочка, – вроде этого?.. Франциска Ассасинского?..
– Ассизского, доча. – В глазах полковника читалась растерянность. – Подойдем ближе?
Но ближе подойти не удалось. Из травы выскочил попугайчик-часовой и отчаянно заверещал. Звери прыснули в разные стороны. Фрося оглянулась, и Таю ждало очередное потрясение.
Лицо благодетельницы блестело, словно намазанное ваксой. Черные короткие волосы курчавились, в носу медью сверкало кольцо. Более наблюдательный Алексей Семенович успел заметить, что чернота распространяется по телу жены неравномерно: лицо темное, а шея еще нет. Голые руки и ноги сияют белизной.
Полковница кротко улыбнулась и погрозила язычникам пальцем. Миг – и она унеслась в небо, словно гигантский кузнечик.
– Мать кинкара! – только и смог вымолвить полковник. – Что это было?
– Н-не знаю. Я правда ни при чем!
Отец и дочь переглянулись.
– Может, поищем следы? – предложила Тая.
– Давай.
Следы скоро нашлись. Отпечатки Фросиных сапог вели в заброшенный сад – обратно домохозяйка шла босиком. Полковник с дочкой протиснулись в пролом в стене. Там, среди истоптанной травы, валялась уже знакомая Тае шкатулка. Бабочка-инжектор сидела на яблоневой ветке, равнодушно складывая и раскрывая крылышки.
– Вот оно, – полковник поднял шкатулку. – Все ампулы пусты.
– А что здесь написано?
– Это… – Вопрос застал полковника врасплох. Он замялся, не зная, как сказать. Наконец ослябийская правдивость победила: – Это асурские геном-трансформеры. Помалкивай об этом, ладно?
Девочка кивнула. Алексей Семенович повертел одну из ампул в пальцах:
– «Обратное колено кузнечика». Понятно, отчего она так сиганула…
– А это?
– «Язык птиц и зверей».
– Ой, а вот еще такая же! А это?
– «Непредсказуемый облик». – Полковник попытался вспомнить, в какой цвет последний раз красилась Ефросинья. Вроде в рыжий… Оставалась последняя ампула. Один из асуроглифов Алексей Семенович узнал сразу: «лицо». Остальные два переводились как «Истинный Полдень» – мифическая пятая сторона света.
– История… – Полковник обернулся к дочери: – Только никому, хорошо?
– Да что я, маленькая, па? – обиделась та. – Можно я книжку в твоей библиотеке возьму?
– Бери. – И Алексей Семенович вздохнул, обрадованный, что так легко отделался.
На вечер Тая устроилась на подоконнике своей комнаты. Усталая крепость отходила ко сну, разогретые за день камни отдавали тепло в надвигающуюся ночь.
«А Велька сейчас в кубрике, – подумала она. – Все-таки нехорошо в корпусе… Все по струнке, по-военному, и родителей рядом нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42