А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А ведь за семнадцать лет могла бы узнать. От воспоминаний о бабушке захотелось согласия, добра и любви, и она поддержала собеседника:
– Хотя, может быть, вы и правы – уже пятнадцать лет как квартиру на Сретенке расселили, вместо нее однокомнатная в «спальнике», моя теперь. А у меня стальная дверь. И телефон с автоответчиком – даже когда дома, сразу к телефону не подхожу.
Аксенов поднял голову и так внимательно посмотрел на Иру снизу вверх, что она даже покраснела, хорошо еще в темноте не заметно. Потом с пафосом воскликнул:
– Надо же!
От его странного взгляда Ирине пришла в голову чужеродная шальная мысль, что Аксенов-то тоже как-никак мужик и, черт возьми, интересно, чем чреват роман на такой высоте? Вот Ленка бы удивилась! Она даже поперхнулась:
– Что «надо же»?
– Первый раз вижу женщину, которая спокойно, между делом, признает возможность чужой правоты. Да еще при этом не старается польстить. Нелегко вам, наверное, приходится. Слишком умная.
В его фразе отчетливо прозвучало братское сочувствие, по Ириным понятиям, нисколько не совместимое с сексуальным интересом. Еще бы! Какой уж тут интерес. Потрепанная былой страстью особа, вот уже четвертый месяц не вылезающая из-за компьютера и объедающаяся шоколадом со всеми вытекающими отсюда последствиями – от складок на талии до мешков под глазами. Там у них на высоте небось своих хватает, повернуться негде. Ира отфутболила дурацкую мысль, спокойно расстегнула душную дубленку и перевела разговор на более актуальную тему:
– А вы что, сюда долги по зарплате как переходящий приз привезли или советы «Как нам реорганизовать машстрой»?
Он отвернулся, устало и разочарованно протянул:
– Ну вот… – Потом вдруг резко встал и тихо так, проникновенным тоном, которого обычно больше всего боятся подчиненные, сказал:
– А вы знаете, в чем разница между руководителем и простым обывателем? Не знаете.
А разница в том, что он в отличие от обывателя твердо знает: первое – есть вещи, которые ни один человек изменить не в состоянии; второе – есть вещи, которые может изменить только каждый для себя; и третье – есть то немногое, что может и должен сделать он, руководитель. Иногда, к сожалению, только он.
– И многое вы сумели изменить на этом заводе? – Ей решительно не понравился его менторский тон.
– Пока ничего не сумел. Но сумею. Можете не сомневаться.
– Ничего вы не сумеете. Создали в своем городе островок благополучия и ловите кайф, что на вас там как на икону молятся. Только и слышишь на каждом шагу:
«Ах, Александр Николаевич! Ох, Александр Николаевич!» Все в рот вам смотрят, ни одно решение без вашего высочайшего повеления не принимается, сами чуть ли не каждую плавку проверяете да еще гордитесь этим. Этакий удельный князь. Видела я, как вы своих менеджеров как мальчишек гоняете, да еще при журналистах, чтоб показать свою барскую власть. Тьфу! Смотреть противно.
Типичный красный директор.
– А на вас, журналистов, посмотришь, – не остался в долгу Аксенов, – так и занятий у вас других нет, кроме как ярлыки развешивать, человеческим языком говорить разучились. Металлургическая империя! Я ни у кого ничего не завоевывал. Красный директор! А с чего мне, спрашивается, краснеть? Я никому ничего плохого не сделал, а если и всыпал кому-нибудь, так для того, кто делу служит, это не важно. А для остальных полезно. А то зажрутся и заворуются, как ваши московские чинуши.
– Как будто унижение кому-нибудь когда-нибудь воровать мешало, – стояла на своем Ира. – Наоборот, с таким подходом у вас одни шестерки останутся, а такие как раз и смотрят, где что плохо лежит. Лично я и минуты бы не стала с вами работать. Да и не хватит вас на все.
Не получится лично всюду поспеть. Не сумеете. Вон сердце у вас пошаливает, не дай Бог что случится, развалится ж все без надзору.
Ира прекрасно понимала, что перешла все допустимые границы тактичности, но говорила бы еще долго.
Приятно выплеснуть раздражение властью на голову представителя сильных мира сего. И не так чтоб уж очень много этого раздражения в ней накопилось, это скорее инстинкт, простой обывательский инстинкт. Но Аксенов, ни слова не проронивший и не пошевельнувшийся во время ее обличительной речи, так на нее взглянул, что даже в темноте ей мало не показалось. Ленка была права.
– Я похож на человека, который примирится с тем, что чего-то не сумеет? – еле слышно спросил он после тяжеленной паузы.
Ира пригляделась к нему повнимательнее. Резкие, словно вырубленные черты лица – прорезанный двумя продольными морщинами лоб, впалые щеки, глубоко посаженные глаза. В свете луны он похож на бюст самому себе на собственной родине. Только почему-то в данном случае это совсем не смешно.
– Нет, – съежилась и пошла на попятную Ира. – Вы не похожи. Не сердитесь, это я просто злобствую как обыватель. Понятно, что в наше время тащить на себе производство – занятие не из легких. Может, только так сейчас и можно. В конце концов, у вас есть видимый результат, а я в этом ничего не понимаю. Я и в журнале работаю обывательском. Вы – чем на меня, дилетантку, наезжать – дали бы лучше интервью – о доме, о семье.
Это сейчас модно. У нас солидный журнал, тираж под пятьсот тысяч. «В кругу семьи» называется. Хотя вы, конечно, не знаете.
Аксенов ее отступную принял и смягчился:
– Да знаю я ваш журнал. Мама его всю жизнь выписывает. Полчердака завалено – выбросить жалко.
Сколько отец ни убеждает, что опасно макулатуру на чердаке хранить, без толку. Только я для вас персонаж неинтересный. У меня и семьи-то нет.
Вот это уже интереснее! Если она не совсем выжила из ума, то не далее как полчаса назад он говорил о том, что его жена – москвичка. А теперь, что семьи нет.
Умерла? Одинокий папаша – командир производства, самоотверженно воспитывающий сына и дочь, – отличный повод для материала в семейном журнале. Ну ладно, пусть не одинокий. Пусть женат второй раз и новая жена трогательно заботится о детях. Тоже неплохо. Хотя нет, в таком случае он не сказал бы, что нет семьи. В разводе?
Это хуже. Труднее вытянуть что-либо путное. Но тогда он назвал бы жену бывшей… Отчаявшись прийти к подходящему варианту, Ира спросила в лоб:
– Как это нет семьи? Вы же только что говорили про жену.
– Я же не говорю, что не женат, говорю – семьи нет.
Когда в моем возрасте нет детей – значит, и семьи тоже нет. А еще в политику пророчат. Тоже мне – политик!
Ира удивилась:
– А при чем тут это?
– Вы с луны свалились, что ли? Пишете небось в своем журнале о всякой ерунде, а то, что, если так и дальше дело пойдет, через десяток-другой лет и работать некому будет, вас не касается. Вас, наверное, голливудские звезды куда больше беспокоят, а у них с рождаемостью все в порядке. А еще кричат – национальная идея, национальная идея! Вон у нас с Китаем граница – четыре тысячи километров, у них народу – тьма-тьмущая, а у нас можно «ау» кричать. Самые сырьевые районы – Сибирь и Дальний Восток. Я сам пару раз в Китае был, мы им металлопрокат поставляем. Так просто глазам своим не поверил – мы думаем, что там народ на рисовых полях палками копошится, а они уже не на рисовых делянках, а в Интернете сидят. А мы все ушами хлопаем, почему-то решили, что времени у нас вагон.
– Да какое нам дело до китайцев! Людям работать негде, на детское пособие можно разве что ноги протянуть, и то не платят. А пачка памперсов стоит минимальную зарплату, – возмутилась Ира.
– Человека можно и без памперсов вырастить, в этом деле есть вещи поважнее. Если б наши матери о памперсах думали, мы с вами сейчас бы тут не сидели и не разговаривали.
– Какая разница, кто-нибудь другой сидел бы и разговаривал, – пожала плечами Ира.
– Сидел бы, – согласился Аксенов, – и разговаривал. Только я не уверен, что по-русски. Вам это безразлично?
– Вот это да! – со странной смесью насмешки и восхищения воскликнула Ира. – Оказывается, за маской человека, безразличного ко всему, кроме горячего металла, скрывается не менее горячий патриот! – Продолжайте, продолжайте… Остается только запретить аборты и обязать население плодиться и размножаться во благо отечества и во имя светлого будущего. Это мы уже проходили. Или вы изобрели что-нибудь новенькое?
– Не знаю, – честно признался он. – И правда, лезу не в свое дело. Я же просто инженер, да еще сам бездетный, вряд ли имею право судить, каково это сейчас – детей растить. Зато как инженер я точно знаю, что наши заводы должны работать. А чтоб они работали, должно быть ради кого. А это значит, что если мы и вылезем из этой ямы, так только благодаря женщинам, которые хоть и выгрызают зубами свои копейки, а все равно рожают. А, извините, не таким, которые вместо того, чтобы детей воспитывать, по командировкам шляются.
– А это не ваше дело решать, кому по командировкам шляться, а кому детей воспитывать! Тоже мне, вершитель судеб человеческих! – уже не возмутилась, а рассвирепела Ира. – Жене своей указывайте, а остальные в ваших ценных указаниях не нуждаются! Ненавижу таких, как вы, которые лезут куда не просят!
Аксенов испугался. Не ее свирепости, конечно, а за нее. Ее буквально колотило, и голос срывался, а ведь он ничего особенного не сказал. Попытался успокоить, а вышло еще хуже:
– Простите, я не хотел вас обидеть. Просто всю жизнь удивляюсь женщинам, которые в командировки ездят, а вы совсем не похожи на женщину, у которой нет детей. Наверное, ребенка бабушке подкидываете? У вас мальчик или девочка?
– Девочка, – по инерции ответила Ира и захлебнулась обидой. Обидой, от которой не можешь дышать и говорить, только махать руками. Обидой, которая всегда живет внутри и требует своего кусочка мести. Бесспорно, этот человек силен, еще как! Он умеет спрашивать так, что нельзя не ответить и соврать нельзя. Он в полной уверенности в своем праве казнить и миловать, осуждать и восхвалять, запросто, мимоходом, тычет пальцем в чужую еле затянувшуюся рану.
Она с болью выдохнула Воздух и как можно более размеренно, без интонации, сказала:
– Девочка. Только я ее не у бабушки, а на кладбище оставляю. Сектор Б дробь 2416.
Положа руку на сердце, она рассчитывала на эффект мести – задеть, усовестить, обвиноватить. Но эффект получился совсем другим. Аксенов не спешил с извинениями. Что в них проку? Он сделал единственное, что может предложить один человек другому для того, чтобы облегчить боль. Он переместился с корточек на колени, поближе к ней, взял ее руки в свои и попросил:
– Расскажите…
От прикосновения его длинных жестких пальцев Ира расплакалась, сжала их как спасательный круг и, в паузах глотая слезы, рассказала:
– Она только девять месяцев прожила. Такая веселая красивая девочка – как солнышко светилась.
Катюшка. Только-только ходить начала. Мы все забавлялись – протягивали ей какую-нибудь игрушку или лакомство и зазывали. А она не идет, а бежит, пытается равновесие удержать и руки вперед тянет. Смешно.
А один раз среди ночи поднялась температура. В больницу забрали. А меня не пустили с ней. Утром мы пришли – говорят, умерла. ОРЗ. Представляете? От ОРЗ умерла.
Ира подняла на Аксенова глаза – он просто принимал все, что она говорила, без оценок, без суждений – и решилась рассказать то, что не говорила никому:
– Странно, но я знала, что она умерла, еще когда утром мы с мужем шли в больницу. Неизвестно откуда знала. Это было хуже всего – никто еще не сказал, а ты уже знаешь. Как будто так должно быть! Как будто так полагается! Как будто это нормально!
Она думала, что давно справилась с этим ощущением вселенской несправедливости, с бешеной обидой на всех и вся, когда все, абсолютно все кажется бесполезным в этом неумном мире. Да нет, конечно, справилась. Просто вспомнила. Ища поддержки, она еще сильнее стиснула аксеновские руки, напрочь забыв, кто он такой, и повинилась:
– Знаете, а я тогда не выдержала. Обозлилась. Муж чего только не предпринимал – к психологу водил, на курорт возил, а я ему возьми да скажи, что это он виноват в ее смерти, потому что ее не хотел. Хотя это было не так. Совсем не так. Просто мне хотелось, чтобы ему тоже было больно. Не меньше, чем мне. Дура была, не понимала, что ему нисколько не лучше. Просто он должен был обо мне заботиться, вот и держался. Он потом, не сразу, но все-таки ушел. Ведь любой бы не смог такое простить, правда?
Аксенов немного подумал и сказал:
– Он вас очень любил.
Ира просветлела, отняла у Аксенова пальцы, поерзала, чтобы выудить из кармана дубленки платок. Он на мгновение замешкался, не зная, куда деть освободившиеся руки, потом поднялся и зашагал на месте, разминаясь от долгого сидения в неудобной позе. Ире очень захотелось, чтобы он сказал что-нибудь еще. Все равно что.
Она улыбнулась и раскололась:
– Знаете, а я сказку для детей пишу. Большую, целую книжку.
Он отреагировал сразу и с явным восхищением:
– Здорово!
В ответ она не удержалась и затараторила:
– Я, правда, не уверена, что сейчас дети читают такие сказки. Такие большие, приключенческие. Ну, помните, как «Волшебник Изумрудного города» или «Лоскутик и Облако». Еще по таким большие мультики снимали.
А может, сейчас такие сказки не читают, потому что новых не пишут?
Она заискивающе заглянула Аксенову в глаза и, несмотря на темень, нашла там то, что хотела – серьезное отношение к ее дурацкой затее. Созналась:
– Вообще-то я не знаю – пишут или нет. Честно говоря, не смотрела, мне это не важно. Просто все это время я спасалась тем, что придумывала своей дочке разные сказки и истории. Как будто она растет, как другие дети, а я придумываю все новые и новые. А сейчас ей было бы уже десять лет. Знаете, для такого возраста очень трудно придумать интересную сказку. Вот у моей подруги сын Валерка, крестник мой – смешной такой малый, вредный, правда, но хороший, если по сути. Так он все время возле компьютера проводит. Ленка замучилась. Чего только не пробовала – и учебные программы покупала вместо игрушек этих дурацких, и провода с собой на работу забирала, и вообще компьютер из дома уносила. Ничего не помогает. Не дома, так у приятелей сидит.
Ира поймала аксеновский взгляд – чуть снисходительный и в то же время ласковый. Смутилась, представив себе, как глупо выглядит – растрепанная, с покрасневшими глазами, частит и позванивает высокими нотами в конце фраз, как трамвай на поворотах. Женщина! Тридцати двух лет! В таком возрасте пора бы привыкнуть и вести себя как женщина. А она ведет себя как пионерка на митинге по сбору макулатуры!
Ира вдруг ясно, живой картинкой, вспомнила, как однажды, классе в пятом, действительно выступала на таком митинге – устраивала разнос лентяям. А макулатура та потом целый год в подвале гнила. Ей стало неловко – все про себя да про себя. Чтоб переключить его внимание со своей персоны, спросила:
– А вы в детстве макулатуры много собирали?
Он не удивился странному вопросу, но и не купился на него, а, продолжая смотреть на Иру все с тем же смущающим ее выражением ласковой внимательности, спросил:
– А про кого ваша сказка?
Ире понравилось, что он так спросил – не про что, а про кого. Для пущей серьезности она постаралась замедлить темп и понизить голос, в полутьме очень хорошо говорить медленно и полушепотом:
– Про мальчишку и девчонку. Мальчишку зовут Толька-снайпер. Потому что он всех обходит в компьютерных играх. А девчонка чуть помладше. Дочь маминой подруги. Они попали внутрь, в программу. И оказались между человеком-охотником и его жертвой – монстром.
Еле выжили, пока не поняли, что ни тот, ни другой ни добр и ни зол, ни силен и ни слаб. Что они – просто придуманная кем-то программа. И самое трудное – перестать бояться, а попробовать понять логику того человека, который эту программу придумал. Во всех этих приключениях девчонка, казалось бы, только мешает – она ничего не понимает в компьютерных играх, потому что играет не в них, а на фортепиано, не умеет так быстро бегать и так здорово прятаться, как мальчишка. То, что она без него пропала бы, – само собой разумеется, но на самом деле и он бы без нее пропал. Ведь это для того, чтобы спасти ее, для того, чтобы не выглядеть перед ней размазней, он сумел не сдрейфить и вовремя включить не только ноги, но и мозги. В результате мальчик понимает, как важно для мужчины, чтобы рядом была женщина, а девочка – как нелегко приходится мужчине и как трудно научиться ему верить и его любить.
Аксенов молчал. Ира стала оправдываться за свой рассказ:
– Неоригинально и нравоучительно, да? Но я ведь вам смысл рассказала, а сказка – другое дело, она же в действии. Там никаких нравоучений нет. Дети нравоучений не любят, они любят, чтоб интересно было, это я точно знаю, недаром столько лет детскую страничку в журнале веду.
– Да что вы! Не смейте оправдываться. Это очень хорошо. Просто здорово! И ни капли не важно, оригинально или нет. Каждый ведь живет своей жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33