– сочувственно, в полном соответствии с его страдальческим выражением, попросила Ира.
– Можно, можно! – радостно откликнулся мужчина. – Сюда садитесь, пожалуйста. – Он показал в угол подвала, где стояли два стула и старый письменный стол, заваленный пухлыми скоросшивателями.
Ира села на один из стульев, а хозяин достал из кармана халата шариковую ручку, подписал накладную и неожиданно сильным, зычным голосом крикнул в окно:
– Все! Давай! Вначале к Марии на вокзал завези.
Из окошка высунулась волосатая мужская рука, схватила накладную. Машина, в которую грузили книги, завелась, и подвал наполнился сизой дымкой выхлопных газов.
Ира закашлялась.
– А мы с вами сейчас чайку, – ласково пообещал хозяин и занял стул напротив Иры. На столе появились две чашки, сушки и сахар. – Да, такие вот дела… – посетовал Марат Борисович, разливая чай.
Ира, свято помня, что личный контакт прежде всего и никакие запугивания штрафными санкциями не помогут, хлебнула чаю, хрустнула сушкой и подтвердила:
– Да…
Хозяин воодушевился ее сочувствием и запричитал, двигая вниз-вверх крупным мягким носом:
– Нету совести у них, совсем нету. Все соки высосали, все жилы вытянули. За разрешение дай… Вы знаете, сколько они берут за разрешение?
Ира испуганно замотала головой.
– Не знаете… Ваше счастье. Милиции заплати… Вы знаете, сколько я плачу милиции?
Ира опять замотала головой.
– Не знаете… Ваше счастье. Местным заплати…
Вы знаете, сколько я плачу местным?
Ира уже не мотала головой, но Марат Борисович продолжил в том же духе:
– Не знаете… Ваше счастье. А теперь лучшую точку переносят на двадцать метров. Вы знаете, что такое двадцать метров?
Что такое двадцать метров, Ира знала, но сказать об этом хозяин ей не дал.
– Двадцать метров – это все. Была выручка – нет выручки. Противопожарную безопасность придумали; аварийный выход им мой лоток закрывает. Теперь пожарникам заплати…
– Марат Борисович, – осторожно начала Ира, – я, собственно, насчет денег, из издательства «Парашют».
Вы должны нам за книги восемнадцать тысяч. Это почти три тысячи долларов, для нас очень существенная сумма.
– Ой-ой-ой! – Марат Борисович не донес чашку до рта, поставил обратно. – Три тысячи долларов!
– Вот именно. – Его реакция показалась Ире многообещающей, и она добавила в голос жалостности, ну почти «Мы люди не местные»:
– Марат Борисович, поймите, у меня кредитные деньги, я с них проценты плачу, а скоро и весь кредит нужно отдавать.
– Ох не люблю я эти кредиты, ох не люблю! – с оттенком осуждения заметил Марат Борисович.
– Кто ж любит, Марат Борисович? Тем более когда за товар не рассчитываются. Вы бы нам отдали задолженность, а мы вам еще партию привезем, неплохо ведь идет, все продали, а?
– Плохо, все плохо. Летом какая выручка? А всем заплати… – совсем уж тяжело, просто неподъемно вздохнул Марат Борисович. – Такие вот дела, дела как сажа бела.
Ира продолжать разговор не стала, поняла – по сравнению с Маратом Борисовичем она бездарная актриса.
***
В большом книжном магазине, расположенном в самом центре, народу было – не протолкнуться. И это в одиннадцать утра будним летним днем! Рекламный плакатик над входом в отдел художественной литературы жизнеутверждающе гласил: "Восставшая из мертвых жертва наркомафии проникает внутрь организации и становится ее главарем, чтобы отомстить обидчикам.
Захватывающие погони, изощренные убийства, роковая любовь – истинное наслаждение для любителей остросюжетного детектива!"
Ира походила по залам, понаблюдала за покупателями, но так и не смогла вычислить спрос. Маркетолог из нее никакой. Нашла на детских стеллажах несколько книжек «Парашюта». Магазин переводил деньги более-менее регулярно, но все равно от продажи до перечисления проходило месяца два-три. Для «Парашюта» это слишком долго, но Максим настаивал, чтобы в этом магазине книги были в продаже всегда, и Ира его понимала – это витрина новинок, своего рода выставка достижений. Только вот переводили бы почаще деньги! Хоть бы директор оказалась на месте!
– Мне нужно поговорить с Лилией Петровной, – старательно сдерживая просительную интонацию, заявила с порога приемной Ира.
– Как вас представить? – с хорошо поставленной равнодушной вежливостью спросила пожилая секретарша.
Ира представилась.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласила она Иру, нажала кнопку связи и отчеканила:
– К вам Ирина Сергеевна Камышева, издательство «Парашют».
Олимпийское спокойствие и королевское достоинство, с которым держалась эта пожилая женщина, ясно говорили, что директора приходят и уходят, а в приемной и бумагах должен быть раз и навсегда заведенный порядок. Ира с искренним восхищением осмотрела аккуратно пронумерованные дела на стеллаже, остро отточенные разноцветные карандаши в старинном бронзовом письменном приборе, стопочку чистой бумаги на углу стола, из которой не высовывался ни один листочек. Все здесь дышало давно забытой неспешной основательностью. Но вволю насладиться столь приятной атмосферой Ире не пришлось. Дверь кабинета распахнулась, и на нее обрушилась Лилия Петровна, дама лет пятидесяти, настолько модная и ухоженная, чтобы ее пятьдесят могли быть предметом кокетства.
– Ирина Сергеевна, милочка, солнышко, что же вы и не звоните, и не приходите? А мы все думаем, вот бы Камышева к нам заглянула!
– Да я… – хотела оправдаться неизвестно в чем Ира, но в этом не оказалось необходимости.
– Понимаю, моя дорогая, все-все понимаю. Творческий процесс! Творческий процесс – это святое, – объявила Лилия Петровна, обняла Иру за плечи, отвела в свой кабинет, усадила на низкий кожаный диван, вручила чашку кофе, который по причине чрезвычайной крепости Ира пить не смогла, и исчезла. Через несколько минут Ира услышала откуда-то сверху звонкий радостный голос:
– Уважаемые покупатели! Сегодня и только сегодня вы имеете возможность встретиться с популярнейшей детской писательницей, автором бестселлера «Толька-снайпер» Ирина Камышевой! Через несколько минут в отделе художественной литературы Ирина Сергеевна ответит на вопросы читателей и подпишет экземпляры своей книги.
Ира не успела и глазом моргнуть, как оказалась в торговом зале за изящным складным столиком, на котором лежала стопка ее книг и шикарный толстый перьевой «паркер». Очереди из желающих подписать книжку не наблюдалось, но подошли две женщины, активистки родительского комитета, которые выбирали подарки к первому сентября для всего класса, и потребовали у продавщицы сразу двадцать восемь экземпляров. Ире пришлось на каждой книжке сделать надпись: "Ученику 5-го "Г" класса с пожеланиями успехов в учебе. И. Камышева". От непривычной тяжелой ручки устали пальцы, но Ира улыбалась, хоть и понимала прекрасно, что эти женщины заинтересовались вовсе не ее книжкой, а редкой возможностью выделиться на фоне "А", "Б", и "В" классов тем, что только их детям подарены книжки с автографом. Женщины раскраснелись от удовольствия, суетились, старательно сушили чернила на каждом экземпляре, разложив раскрытые книги на ее столике и заслонив Иру от зала. Впрочем, Иру это не задевало, потому что в неожиданной роли звезды, раздающей автографы, она чувствовала себя неловко.
– Эта, что ли, авторша? – игнорируя ее присутствие, спросил у одной из родительских активисток крупный, ну просто не правдоподобно крупный мужчина в черной майке и безразмерных штанах.
– Эта, эта, – подтвердили женщины, за своей суетой не заметившие явной нетактичности вопроса.
Широкое лицо «шкафа» неожиданно расплылось в детской, наивной и радостной улыбке. Он сгреб с Ириного столика книжку, откинул обложку и ткнул пальцем:
– Слышь! Ты это… Напиши, что Мишке. Мишкой у меня пацана звать. Завтра восемь лет.
Она написала: «Мише с пожеланиями здоровья и успехов в день восьмилетия. И. Камышева». В конце концов, этот Миша может оказаться очень симпатичным мальчиком и не виноват, что его папу не научили элементарной вежливости. Не отрывая взгляда от жирной, блестящей чернилами надписи, мужчина широкой ладонью выудил из кармана крохотный телефон, не глядя на пульт, набрал большим пальцем номер и закричал:
– Ларис, слушай, тут такой финт! Да в книжном я, в книжном! Ты ж сказала книжку ему купить. Какую?
Щас. Во! Ирина Камышева. «Толька-снайпер». Двадцать пять. Дешево? Да подожди ты! Тут авторшу посадили, она Мишке надпись написала. Ну! Пацанам своим покажет.
Ира, конечно, слышала и даже читала в газетах анекдоты про новых русских, но относилась к этому как к преувеличению, гротеску. Оказывается, до настоящего гротеска тут еще преувеличивать и преувеличивать… «Пап, а у Петьки аппендицит!» – «Не дрейфь, пацан, у тебя завтра круче будет!»
– Ирина Сергеевна, извините, я хочу вас поблагодарить за книжку. Моя внучка перечитала ее уже три раза.
И за Бабаеву спасибо.
Перед столиком стояла маленькая пожилая женщина с клетчатой хозяйственной сумкой и заглядывала Ире в глаза. Ира смутилась, встала – неудобно сидеть, когда перед тобой стоит пожилой человек.
– Что вы, это вам спасибо, что покупаете, читаете.
Вы не представляете, так для меня это важно, а то я все переживаю, что мы издаем не те книжки, которые сейчас интересны детям. Мне часто говорят – это не то, это скучно.
– Что вы, что вы! – замахала руками пожилая женщина. – Моя Настя так плакала, когда Толька попал в западню! Я и сама, честно говоря…
– В том-то и дело! – воскликнула Ира. – Знаете, мне иногда становится по-настоящему страшно. Мы почему-то решили, что все, что задевает настоящие чувства, особенно у детей, – скучно. Дескать, сейчас жизнь и так жестокая, зачем еще над книжкой или фильмом слезы лить.
– А и незачем! – резко отозвалась одна из родительниц-активисток. – Еще успеют наплакаться.
– Не успеют, – мрачно возразила Ира. – Знание, что бывает не только своя, но и чужая боль, с неба не сваливается, этому можно только научить и научиться. А как? Жизнь, слава Богу, пока не требует выбора отдать последний кусок хлеба тому, кто слабее, или выжить самому. Вроде бы и так никто с голоду не помирает, а если и причинишь кому-то боль или попросту не заметишь чужой боли, так ведь это так, ерунда – должности, квартиры, зарплаты. Не до смерти.
– Не до смерти! Хорошо вам говорить, – перешла в наступление родительница. – А у меня сын. Начитается ваших красивых сказок о подвигах, наплачется, а его куда-нибудь в Чечню, на пушечное мясо. Пусть с детства свой интерес знает. Хватит. Нам мозги пудрили, так пусть хоть они за себя постоять научатся. Сразу видно, что у вас дочка. С дочкой легче.
– Дочка, – на удивление легко согласилась Ира.
Первый раз в жизни упоминание о Катюшке не резануло ее физической болью. – Только она умерла совсем маленькой, и сказки эти я для нее сочиняла. Все время думала, какой хотела бы ее видеть. А вы не боитесь?
Спорившая женщина вздрогнула:
– Чего?
– Того, что ваш сын окажется среди тех, кто относится к людям как к пушечному мясу. Вот они-то наверняка не плакали в детстве над книжками. Лучше бы плакали. Потому я и хочу, чтобы дети над книжками плакали.
– Ой, – в разговор вмешалась только что подошедшая веселая дама в соломенной шляпке. – А я помню, читала «Дикую собаку динго», а мама с работы приходит.
Я ей открываю, вся зареванная, с ней чуть приступ не случился, думала, что-то дома случилось. А я и сказать-то сразу не смогла: «Я книжку чита-а-а-ла».
Дамочка так здорово изобразила саму себя зареванной девчонкой, что вокруг засмеялись, стали вспоминать свои любимые детские книжки, фильмы, спорить, яростно защищать каждый свое. Даже мужчина-"шкаф" не ушел, постоял в сторонке, о чем-то размышляя, потом взял еще одну книжку и снова ткнул Ире:
– Маринке напиши, племяшке. Тоже пусть с автором.
Оживление подтягивало все больше людей, Ира писала, говорила, показывала книги, опять писала и опять говорила… Из магазина летела как на крыльях и, только открывая дверь издательства, вспомнила, что не сказала Лилии Петровне о платежах.
– Ну? – ухмыльнулся Максим.
Раньше он ухмылялся с легким умилительным снисхождением к ее бестолковой непрактичности, а теперь с оттенком пренебрежения. Но дело не в этом. Дело в том, что он оказался прав и Ире пришлось признать, что в денежных делах он понимает куда больше ее.
– Странно, почему они не боятся штрафных санкций, ведь по всем договорам идут пени? Мы можем подать в суд.
– Ха! Да подавай! – развеселился Максим. – Что с них, что с нас по суду ничего не возьмешь, по балансу все в сплошных убытках. Кстати, как и мы с тобой. Лишние налоги платить дураков нет.
– Но ведь можно по договоренности, ведь мы им тоже нужны? – ухватилась за последний довод Ира.
– Можно, – согласился Максим. – Вот когда у тебя будут стоящие обороты и хорошая «крыша», тогда можно и по договоренности. Ну что, я с Эдиком поговорю?
– Подожди до понедельника.
– А… – правильно понял Максим. – Тоже хорошо. Раскручивай своего на бабки.
Возражать Максиму она не стала. Бесполезно. На то языке ее намерение спросить совета и, может быть, попросить помощи у Аксенова называется именно так.
Глава 14
Ира села к водителю на переднее сиденье и, развернув на коленях листочек с Ленкиным планом, громко рассуждала, где куда поворачивать. От ее рассуждений толку было мало, поскольку на Ленкиной новой даче она ни разу не была, а в чертежах-схемах путалась всю жизнь.
Зато своей цели она добилась – Аксенов сидел сзади, нервничал, курил сигарету за сигаретой и озирался по сторонам, потому как не знал, куда и к кому его везут. Ничего, пусть побудет в ее шкуре, пусть поймет, каково человеку, когда его вслепую дергают за ниточки. И потом, должен же и он познакомиться с ее близкими. А ближе Ленки и Валерки у нее никого нет. Так что Ленкино приглашение «обмыть» новый загородный дом весьма кстати.
– Здравствуйте, здравствуйте! Как добрались? Не заплутали по нашим стежкам-дорожкам?
Ленка шла от пологого закругленного крыльца по узенькой, в четыре фигурных плитки, тропинке. Нет, какое там – шла! Она парила над низкими пестрыми цветами, обрамляющими тропинку. Нет, не парила! Она летела – легко, стремительно, словно не касаясь острыми носками туфель земли. Юбка клеш серого шелкового платья «в рюмочку» опадала вокруг ее щиколоток, подчеркивая невесомость маленьких ступней. Где она взяла это платье? Таких платьев уже сто лет никто не носит. Такие платья можно увидеть только в костюмных фильмах. Нет, пожалуй, для костюмного фильма такое платье простовато. Таких платьев вообще в природе не существует. А волосы? Чуть подкрученные блестящие каштановые пряди разметались по плечам, отпущенные на волю без всякой укладки. И ни грамма краски на лице. Никаких украшений.
Подошла-подлетела, с разбегу обняла подругу так, что ее обдало теплой, без малейшего следа парфюма, волной. Ира ничего не ответила, так и застыла, наслаждаясь этим теплым душем. Ленка перегнулась в тонкой талии, заглянула в салон, приветливо бросила водителю:
– Добрый день, гараж направо. Маша откроет ворота и проводит вас.
Водитель вместо того, чтобы тронуться с места, открыл рот и по Ириному примеру застыл в невежливом молчании. А Ленка повернулась к Аксенову, вздернула правую бровь и сверкнула из-под нее зеленой искрой.
– А вы – Александр! Мы уже виделись, но вы тогда очень спешили. Но я вас запомнила. Ведь вы тот самый легендарный Аксенов, который укрылся за Уральским хребтом и строит свой город-сад. А я просто Лена.
Ирина подруга, почти сестра. – Ленка взглянула на Иру, снова ее обняла, чмокнула в щечку и весело уточнила:
– Нет, больше, чем сестра. И вам придется с этим мириться! Правда, Ириш?
– Правда, – подтвердила Ира, адресуя Аксенову немой торжествующий вопрос: «Ну как? Съел? Такого ты никогда в жизни не видел! Кроме моей Ленки, таких больше нет!»
Ответ Аксенова превзошел все ее ожидания. Он расправил плечи, вытянулся во весь свой не особенно высокий рост, а потом медленно согнулся под прямым углом и еще медленнее поцеловал Ленкину тонкую руку с нежно-розовыми ноготочками.
– Вряд ли кто-нибудь откажется от такой родственницы. Очень рад знакомству, – произнес Аксенов, оторвавшись от Ленкиного запястья.
Ира давно привыкла к такого рода превращениям, но чтобы Аксенов! Чтобы Аксенов, твердый, как кусок той самой стали, которую он варит, так изменился в какие-то секунды! Откуда в нем эти старосветские манеры и фразы?
Откуда эта предупредительная, даже суетливая готовность услужить, придерживая дверь перед Ленкой и Ирой? Впрочем, она, Ира, тут ни при чем. С ней он ведет себя совсем иначе. Сейчас, как никогда, понимала она своих однокурсниц, бегавших как от чумы от Ленкиной дружбы. Запеленутая в модную длинную узкую юбку, с макияжем, который она подбирала и тщательно накладывала битых два часа, в босоножках-платформах на широком каблуке, Ира чувствовала себя нелепой и жалкой раскрашенной куклой рядом с живым непобедимым великолепием Ленкиной женственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Можно, можно! – радостно откликнулся мужчина. – Сюда садитесь, пожалуйста. – Он показал в угол подвала, где стояли два стула и старый письменный стол, заваленный пухлыми скоросшивателями.
Ира села на один из стульев, а хозяин достал из кармана халата шариковую ручку, подписал накладную и неожиданно сильным, зычным голосом крикнул в окно:
– Все! Давай! Вначале к Марии на вокзал завези.
Из окошка высунулась волосатая мужская рука, схватила накладную. Машина, в которую грузили книги, завелась, и подвал наполнился сизой дымкой выхлопных газов.
Ира закашлялась.
– А мы с вами сейчас чайку, – ласково пообещал хозяин и занял стул напротив Иры. На столе появились две чашки, сушки и сахар. – Да, такие вот дела… – посетовал Марат Борисович, разливая чай.
Ира, свято помня, что личный контакт прежде всего и никакие запугивания штрафными санкциями не помогут, хлебнула чаю, хрустнула сушкой и подтвердила:
– Да…
Хозяин воодушевился ее сочувствием и запричитал, двигая вниз-вверх крупным мягким носом:
– Нету совести у них, совсем нету. Все соки высосали, все жилы вытянули. За разрешение дай… Вы знаете, сколько они берут за разрешение?
Ира испуганно замотала головой.
– Не знаете… Ваше счастье. Милиции заплати… Вы знаете, сколько я плачу милиции?
Ира опять замотала головой.
– Не знаете… Ваше счастье. Местным заплати…
Вы знаете, сколько я плачу местным?
Ира уже не мотала головой, но Марат Борисович продолжил в том же духе:
– Не знаете… Ваше счастье. А теперь лучшую точку переносят на двадцать метров. Вы знаете, что такое двадцать метров?
Что такое двадцать метров, Ира знала, но сказать об этом хозяин ей не дал.
– Двадцать метров – это все. Была выручка – нет выручки. Противопожарную безопасность придумали; аварийный выход им мой лоток закрывает. Теперь пожарникам заплати…
– Марат Борисович, – осторожно начала Ира, – я, собственно, насчет денег, из издательства «Парашют».
Вы должны нам за книги восемнадцать тысяч. Это почти три тысячи долларов, для нас очень существенная сумма.
– Ой-ой-ой! – Марат Борисович не донес чашку до рта, поставил обратно. – Три тысячи долларов!
– Вот именно. – Его реакция показалась Ире многообещающей, и она добавила в голос жалостности, ну почти «Мы люди не местные»:
– Марат Борисович, поймите, у меня кредитные деньги, я с них проценты плачу, а скоро и весь кредит нужно отдавать.
– Ох не люблю я эти кредиты, ох не люблю! – с оттенком осуждения заметил Марат Борисович.
– Кто ж любит, Марат Борисович? Тем более когда за товар не рассчитываются. Вы бы нам отдали задолженность, а мы вам еще партию привезем, неплохо ведь идет, все продали, а?
– Плохо, все плохо. Летом какая выручка? А всем заплати… – совсем уж тяжело, просто неподъемно вздохнул Марат Борисович. – Такие вот дела, дела как сажа бела.
Ира продолжать разговор не стала, поняла – по сравнению с Маратом Борисовичем она бездарная актриса.
***
В большом книжном магазине, расположенном в самом центре, народу было – не протолкнуться. И это в одиннадцать утра будним летним днем! Рекламный плакатик над входом в отдел художественной литературы жизнеутверждающе гласил: "Восставшая из мертвых жертва наркомафии проникает внутрь организации и становится ее главарем, чтобы отомстить обидчикам.
Захватывающие погони, изощренные убийства, роковая любовь – истинное наслаждение для любителей остросюжетного детектива!"
Ира походила по залам, понаблюдала за покупателями, но так и не смогла вычислить спрос. Маркетолог из нее никакой. Нашла на детских стеллажах несколько книжек «Парашюта». Магазин переводил деньги более-менее регулярно, но все равно от продажи до перечисления проходило месяца два-три. Для «Парашюта» это слишком долго, но Максим настаивал, чтобы в этом магазине книги были в продаже всегда, и Ира его понимала – это витрина новинок, своего рода выставка достижений. Только вот переводили бы почаще деньги! Хоть бы директор оказалась на месте!
– Мне нужно поговорить с Лилией Петровной, – старательно сдерживая просительную интонацию, заявила с порога приемной Ира.
– Как вас представить? – с хорошо поставленной равнодушной вежливостью спросила пожилая секретарша.
Ира представилась.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласила она Иру, нажала кнопку связи и отчеканила:
– К вам Ирина Сергеевна Камышева, издательство «Парашют».
Олимпийское спокойствие и королевское достоинство, с которым держалась эта пожилая женщина, ясно говорили, что директора приходят и уходят, а в приемной и бумагах должен быть раз и навсегда заведенный порядок. Ира с искренним восхищением осмотрела аккуратно пронумерованные дела на стеллаже, остро отточенные разноцветные карандаши в старинном бронзовом письменном приборе, стопочку чистой бумаги на углу стола, из которой не высовывался ни один листочек. Все здесь дышало давно забытой неспешной основательностью. Но вволю насладиться столь приятной атмосферой Ире не пришлось. Дверь кабинета распахнулась, и на нее обрушилась Лилия Петровна, дама лет пятидесяти, настолько модная и ухоженная, чтобы ее пятьдесят могли быть предметом кокетства.
– Ирина Сергеевна, милочка, солнышко, что же вы и не звоните, и не приходите? А мы все думаем, вот бы Камышева к нам заглянула!
– Да я… – хотела оправдаться неизвестно в чем Ира, но в этом не оказалось необходимости.
– Понимаю, моя дорогая, все-все понимаю. Творческий процесс! Творческий процесс – это святое, – объявила Лилия Петровна, обняла Иру за плечи, отвела в свой кабинет, усадила на низкий кожаный диван, вручила чашку кофе, который по причине чрезвычайной крепости Ира пить не смогла, и исчезла. Через несколько минут Ира услышала откуда-то сверху звонкий радостный голос:
– Уважаемые покупатели! Сегодня и только сегодня вы имеете возможность встретиться с популярнейшей детской писательницей, автором бестселлера «Толька-снайпер» Ирина Камышевой! Через несколько минут в отделе художественной литературы Ирина Сергеевна ответит на вопросы читателей и подпишет экземпляры своей книги.
Ира не успела и глазом моргнуть, как оказалась в торговом зале за изящным складным столиком, на котором лежала стопка ее книг и шикарный толстый перьевой «паркер». Очереди из желающих подписать книжку не наблюдалось, но подошли две женщины, активистки родительского комитета, которые выбирали подарки к первому сентября для всего класса, и потребовали у продавщицы сразу двадцать восемь экземпляров. Ире пришлось на каждой книжке сделать надпись: "Ученику 5-го "Г" класса с пожеланиями успехов в учебе. И. Камышева". От непривычной тяжелой ручки устали пальцы, но Ира улыбалась, хоть и понимала прекрасно, что эти женщины заинтересовались вовсе не ее книжкой, а редкой возможностью выделиться на фоне "А", "Б", и "В" классов тем, что только их детям подарены книжки с автографом. Женщины раскраснелись от удовольствия, суетились, старательно сушили чернила на каждом экземпляре, разложив раскрытые книги на ее столике и заслонив Иру от зала. Впрочем, Иру это не задевало, потому что в неожиданной роли звезды, раздающей автографы, она чувствовала себя неловко.
– Эта, что ли, авторша? – игнорируя ее присутствие, спросил у одной из родительских активисток крупный, ну просто не правдоподобно крупный мужчина в черной майке и безразмерных штанах.
– Эта, эта, – подтвердили женщины, за своей суетой не заметившие явной нетактичности вопроса.
Широкое лицо «шкафа» неожиданно расплылось в детской, наивной и радостной улыбке. Он сгреб с Ириного столика книжку, откинул обложку и ткнул пальцем:
– Слышь! Ты это… Напиши, что Мишке. Мишкой у меня пацана звать. Завтра восемь лет.
Она написала: «Мише с пожеланиями здоровья и успехов в день восьмилетия. И. Камышева». В конце концов, этот Миша может оказаться очень симпатичным мальчиком и не виноват, что его папу не научили элементарной вежливости. Не отрывая взгляда от жирной, блестящей чернилами надписи, мужчина широкой ладонью выудил из кармана крохотный телефон, не глядя на пульт, набрал большим пальцем номер и закричал:
– Ларис, слушай, тут такой финт! Да в книжном я, в книжном! Ты ж сказала книжку ему купить. Какую?
Щас. Во! Ирина Камышева. «Толька-снайпер». Двадцать пять. Дешево? Да подожди ты! Тут авторшу посадили, она Мишке надпись написала. Ну! Пацанам своим покажет.
Ира, конечно, слышала и даже читала в газетах анекдоты про новых русских, но относилась к этому как к преувеличению, гротеску. Оказывается, до настоящего гротеска тут еще преувеличивать и преувеличивать… «Пап, а у Петьки аппендицит!» – «Не дрейфь, пацан, у тебя завтра круче будет!»
– Ирина Сергеевна, извините, я хочу вас поблагодарить за книжку. Моя внучка перечитала ее уже три раза.
И за Бабаеву спасибо.
Перед столиком стояла маленькая пожилая женщина с клетчатой хозяйственной сумкой и заглядывала Ире в глаза. Ира смутилась, встала – неудобно сидеть, когда перед тобой стоит пожилой человек.
– Что вы, это вам спасибо, что покупаете, читаете.
Вы не представляете, так для меня это важно, а то я все переживаю, что мы издаем не те книжки, которые сейчас интересны детям. Мне часто говорят – это не то, это скучно.
– Что вы, что вы! – замахала руками пожилая женщина. – Моя Настя так плакала, когда Толька попал в западню! Я и сама, честно говоря…
– В том-то и дело! – воскликнула Ира. – Знаете, мне иногда становится по-настоящему страшно. Мы почему-то решили, что все, что задевает настоящие чувства, особенно у детей, – скучно. Дескать, сейчас жизнь и так жестокая, зачем еще над книжкой или фильмом слезы лить.
– А и незачем! – резко отозвалась одна из родительниц-активисток. – Еще успеют наплакаться.
– Не успеют, – мрачно возразила Ира. – Знание, что бывает не только своя, но и чужая боль, с неба не сваливается, этому можно только научить и научиться. А как? Жизнь, слава Богу, пока не требует выбора отдать последний кусок хлеба тому, кто слабее, или выжить самому. Вроде бы и так никто с голоду не помирает, а если и причинишь кому-то боль или попросту не заметишь чужой боли, так ведь это так, ерунда – должности, квартиры, зарплаты. Не до смерти.
– Не до смерти! Хорошо вам говорить, – перешла в наступление родительница. – А у меня сын. Начитается ваших красивых сказок о подвигах, наплачется, а его куда-нибудь в Чечню, на пушечное мясо. Пусть с детства свой интерес знает. Хватит. Нам мозги пудрили, так пусть хоть они за себя постоять научатся. Сразу видно, что у вас дочка. С дочкой легче.
– Дочка, – на удивление легко согласилась Ира.
Первый раз в жизни упоминание о Катюшке не резануло ее физической болью. – Только она умерла совсем маленькой, и сказки эти я для нее сочиняла. Все время думала, какой хотела бы ее видеть. А вы не боитесь?
Спорившая женщина вздрогнула:
– Чего?
– Того, что ваш сын окажется среди тех, кто относится к людям как к пушечному мясу. Вот они-то наверняка не плакали в детстве над книжками. Лучше бы плакали. Потому я и хочу, чтобы дети над книжками плакали.
– Ой, – в разговор вмешалась только что подошедшая веселая дама в соломенной шляпке. – А я помню, читала «Дикую собаку динго», а мама с работы приходит.
Я ей открываю, вся зареванная, с ней чуть приступ не случился, думала, что-то дома случилось. А я и сказать-то сразу не смогла: «Я книжку чита-а-а-ла».
Дамочка так здорово изобразила саму себя зареванной девчонкой, что вокруг засмеялись, стали вспоминать свои любимые детские книжки, фильмы, спорить, яростно защищать каждый свое. Даже мужчина-"шкаф" не ушел, постоял в сторонке, о чем-то размышляя, потом взял еще одну книжку и снова ткнул Ире:
– Маринке напиши, племяшке. Тоже пусть с автором.
Оживление подтягивало все больше людей, Ира писала, говорила, показывала книги, опять писала и опять говорила… Из магазина летела как на крыльях и, только открывая дверь издательства, вспомнила, что не сказала Лилии Петровне о платежах.
– Ну? – ухмыльнулся Максим.
Раньше он ухмылялся с легким умилительным снисхождением к ее бестолковой непрактичности, а теперь с оттенком пренебрежения. Но дело не в этом. Дело в том, что он оказался прав и Ире пришлось признать, что в денежных делах он понимает куда больше ее.
– Странно, почему они не боятся штрафных санкций, ведь по всем договорам идут пени? Мы можем подать в суд.
– Ха! Да подавай! – развеселился Максим. – Что с них, что с нас по суду ничего не возьмешь, по балансу все в сплошных убытках. Кстати, как и мы с тобой. Лишние налоги платить дураков нет.
– Но ведь можно по договоренности, ведь мы им тоже нужны? – ухватилась за последний довод Ира.
– Можно, – согласился Максим. – Вот когда у тебя будут стоящие обороты и хорошая «крыша», тогда можно и по договоренности. Ну что, я с Эдиком поговорю?
– Подожди до понедельника.
– А… – правильно понял Максим. – Тоже хорошо. Раскручивай своего на бабки.
Возражать Максиму она не стала. Бесполезно. На то языке ее намерение спросить совета и, может быть, попросить помощи у Аксенова называется именно так.
Глава 14
Ира села к водителю на переднее сиденье и, развернув на коленях листочек с Ленкиным планом, громко рассуждала, где куда поворачивать. От ее рассуждений толку было мало, поскольку на Ленкиной новой даче она ни разу не была, а в чертежах-схемах путалась всю жизнь.
Зато своей цели она добилась – Аксенов сидел сзади, нервничал, курил сигарету за сигаретой и озирался по сторонам, потому как не знал, куда и к кому его везут. Ничего, пусть побудет в ее шкуре, пусть поймет, каково человеку, когда его вслепую дергают за ниточки. И потом, должен же и он познакомиться с ее близкими. А ближе Ленки и Валерки у нее никого нет. Так что Ленкино приглашение «обмыть» новый загородный дом весьма кстати.
– Здравствуйте, здравствуйте! Как добрались? Не заплутали по нашим стежкам-дорожкам?
Ленка шла от пологого закругленного крыльца по узенькой, в четыре фигурных плитки, тропинке. Нет, какое там – шла! Она парила над низкими пестрыми цветами, обрамляющими тропинку. Нет, не парила! Она летела – легко, стремительно, словно не касаясь острыми носками туфель земли. Юбка клеш серого шелкового платья «в рюмочку» опадала вокруг ее щиколоток, подчеркивая невесомость маленьких ступней. Где она взяла это платье? Таких платьев уже сто лет никто не носит. Такие платья можно увидеть только в костюмных фильмах. Нет, пожалуй, для костюмного фильма такое платье простовато. Таких платьев вообще в природе не существует. А волосы? Чуть подкрученные блестящие каштановые пряди разметались по плечам, отпущенные на волю без всякой укладки. И ни грамма краски на лице. Никаких украшений.
Подошла-подлетела, с разбегу обняла подругу так, что ее обдало теплой, без малейшего следа парфюма, волной. Ира ничего не ответила, так и застыла, наслаждаясь этим теплым душем. Ленка перегнулась в тонкой талии, заглянула в салон, приветливо бросила водителю:
– Добрый день, гараж направо. Маша откроет ворота и проводит вас.
Водитель вместо того, чтобы тронуться с места, открыл рот и по Ириному примеру застыл в невежливом молчании. А Ленка повернулась к Аксенову, вздернула правую бровь и сверкнула из-под нее зеленой искрой.
– А вы – Александр! Мы уже виделись, но вы тогда очень спешили. Но я вас запомнила. Ведь вы тот самый легендарный Аксенов, который укрылся за Уральским хребтом и строит свой город-сад. А я просто Лена.
Ирина подруга, почти сестра. – Ленка взглянула на Иру, снова ее обняла, чмокнула в щечку и весело уточнила:
– Нет, больше, чем сестра. И вам придется с этим мириться! Правда, Ириш?
– Правда, – подтвердила Ира, адресуя Аксенову немой торжествующий вопрос: «Ну как? Съел? Такого ты никогда в жизни не видел! Кроме моей Ленки, таких больше нет!»
Ответ Аксенова превзошел все ее ожидания. Он расправил плечи, вытянулся во весь свой не особенно высокий рост, а потом медленно согнулся под прямым углом и еще медленнее поцеловал Ленкину тонкую руку с нежно-розовыми ноготочками.
– Вряд ли кто-нибудь откажется от такой родственницы. Очень рад знакомству, – произнес Аксенов, оторвавшись от Ленкиного запястья.
Ира давно привыкла к такого рода превращениям, но чтобы Аксенов! Чтобы Аксенов, твердый, как кусок той самой стали, которую он варит, так изменился в какие-то секунды! Откуда в нем эти старосветские манеры и фразы?
Откуда эта предупредительная, даже суетливая готовность услужить, придерживая дверь перед Ленкой и Ирой? Впрочем, она, Ира, тут ни при чем. С ней он ведет себя совсем иначе. Сейчас, как никогда, понимала она своих однокурсниц, бегавших как от чумы от Ленкиной дружбы. Запеленутая в модную длинную узкую юбку, с макияжем, который она подбирала и тщательно накладывала битых два часа, в босоножках-платформах на широком каблуке, Ира чувствовала себя нелепой и жалкой раскрашенной куклой рядом с живым непобедимым великолепием Ленкиной женственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33