Для некоторых речь идет лишь о личном обогащении. Но для его величества эта сделка — возможность превратить нищую страну в одно из экономических чудес света. Дать ее жителям...
Скейлз говорил бы еще минут пятнадцать, но зазвонил телефон. Падильо снял трубку.
— Слушаю.
Слушал он долго, и я видел, как побелели костяшки пальцев на правой, сжимающей трубку, руке. Разговор он закончил, не прощаясь, а трубку если не швырнул, то бросил на рычаг. Затем повернулся к нам. Рот его обратился в узкую твердую полоску.
— Мисс Готар? — спросил Скейлз.
Падильо покачал головой.
— Нет. Франц Крагштейн.
— Мой Бог, — ахнул Скейлз. — И что он сказал?
— Он дает нам час.
— На что?
— Чтобы убраться отсюда.
— А если мы не уберемся?
— Тогда он придет за нами.
Кассим в который уж раз улыбнулся.
— Но возможно ли такое? У нас очень прочная дверь.
Падильо коротко глянул на нее.
— Для Крагштейна это пустяк.
— Что-то у них не вяжется, — вмешался я.
— О чем ты? — повернулся ко мне Падильо.
— Зачем звонить? Почему просто не напасть?
— Где лучше нападать, здесь или на улице?
— С точки зрения Крагштейна, естественно, на улице.
— Так, может, нам следует оставаться в квартире? — спросил Скейлз. Угрозы Крагштейна его, похоже, не волновали. Да и король, усевшийся в кресло, не выказывал признаков беспокойства. Я решил, что для тех, кто выбирает карьеру телохранителя, лучше клиента, чем король, не сыскать.
— Мы пробудем здесь, пока не позвонит Ванда. Потом переберемся в другое место.
— Вы уже знаете куда? — вежливо спросил Скейлз.
— Будем действовать по ситуации, — не стал раскрывать карты Падильо.
Разговор увял, и мы молча сидели в ситцево-кленовой гостиной, разглядывая рисунок ковра на полу да пейзажи, развешанные по стенам. Телефонный звонок заставил нас всех вздрогнуть. Трубку вновь взял Падильо.
— Слушаю.
Но этот раз позвонила Ванда.
— Один момент, — прервал он ее и посмотрел на меня. — В той комнате параллельный аппарат, — он указал на спальню, из которой вышли король и Скейлз. — Пойди послушай.
Аппарат стоял на столике у кровати. Я взял трубку.
— Нас слушает Маккоркл.
— Почему? — легкое удивление в голосе Ванды.
— Потому что он здесь. И в деле.
— Ты же говорил про Пломондона.
— Он думает, что Гитнер ему не по зубам.
— А Маккоркл так не думает?
— Он просто не знает Гитнера.
— С Гитнером ему не справиться. Я не уверена по силам ли это тебе.
— Нам представился случай выяснить это в течение ближайших пятнадцати минут. Крагштейн предоставил нам право выбора: или мы выходим на улицу, или он приходит в нашу квартиру.
— Разберись с этим сам, — ни вопросов, ни комментариев, ни даже советов. Абсолютная уверенность в том, что Падильо и сам знает, что нужно делать.
— Долго нам торчать в Нью-Йорке?
— Еще два дня.
— А потом?
— Сан-Франциско.
— Глупость какая-то.
— Нефтяные компании поставили такое условие. Документы подписываются там, и более нигде. Они ничего не хотят менять. Я пыталась уговорить их.
— А ты объяснила им, сколь велики наши шансы попасть на другой конец страны при наличии таких противников?
— Объяснила. Они ничуть не огорчились.
— То есть они не заинтересованы в этой сделке?
— Заинтересованы, но, случись что-то с Кассимом, они найдут ему замену.
— Понятно. Я дам тебе номер, по которому ты сможешь связаться с нами в ближайшие два дня, — он продиктовал семь цифр. Я предположил, что записывать их Ванде не пришлось. Память у нее была, как у Падильо: они оба наверняка помнили даже номер своего шкафчика в школьной раздевалке.
— Я позвоню из Сан-Франциско, — пообещала она.
— Где ты сейчас?
— Там, где много денег. В Далласе.
— Позвони завтра в это же время.
— Хорошо. Кстати, мистер Маккоркл?
— Да?
— Мы увидимся в Сан-Франциско?
— Скорее всего.
— Прекрасный город? Не правда ли?
— Мое мнение не в счет. Я там родился.
— Правда? Надеюсь, вы собираетесь там же и умереть?
Гудки отбоя раздались прежде, чем я нашелся с остроумным ответом, так что мне осталось лишь положить трубку и отдать должное спальне старой девы. Если в гостиной царствовали клен и ситец, то в спальне — секс и грех. Множество зеркал, огромная круглая кровать под меховым покрывалом, если не из котика, то из соболя, приглушенный свет, канапе на двоих, на случай, что кровать покажется не слишком удобной. То была спальня проститутки высшего разряда или старой девы, мечтающей стать проституткой. В последнем случае я мог только пожалеть ее.
Когда я вышел из спальни, мое внимание сразу же привлек король. Он стоял на коленях у стула, сложив руки перед грудью, с откинутой назад головой, закрытыми глазами. Губы его беззвучно шевелились, вероятно повторяя слова молитвы. Скейлз наблюдал за ним, изредка кивая головой, а Падильо, который не слишком жаловал религию, проверял, заряжен ли его пистолет.
Пока король молился, я стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, он произнес: «Амен», показывая, что общение с Богом завершилось, и Падильо тут же спросил: «Ты привез что-нибудь стреляющее?»
— "Смит-вессон" тридцать восьмого калибра, — и только хотел добавить, что забыл патроны, как Падильо, должно быть читающий мысли, сунул руку в карман, вытащил запечатанную пачку патронов и бросил мне.
— На случай, что твоих не хватит.
Пожалуй, подумал я, его такт требует награды.
Я вытащил из «дипломата» револьвер, зарядил его и положил в правый карман пальто, предчувствуя, что он попортит драп. Падильо поднялся, подошел к окну, выглянул из-за занавески. Что он там углядел, не знаю, но затем шагнул к столу, снял трубку и набрал номер.
— Это Падильо, — произнес он, а затем слушал не меньше минуты, зажмурившись и потирая переносицу.
— Знаешь, я не мог вырваться из Вашингтона, — по этой фразе я понял, что говорит он с женщиной, потому что вашингтонским женщинам он всегда говорил, что не мог вырваться из Нью-Йорка. — В город приехали мои друзья, и им надо где-то остановиться на пару дней... Нет, все мужчины, — вновь он долго слушал, потирая переносицу. — Нет, ну зачем такие хлопоты... Да, я знаю, за что ты им платишь, — он посмотрел на часы. — Мы подъедем в течение часа... Хорошо... Большое тебе спасибо.
Падильо положил трубку и оценивающе оглядел нас, словно пытаясь решить, а стоим ли мы той жертвы, на которую, судя по всему, ему пришлось пойти.
— Это кооперативная квартира на Шестьдесят четвертой улице, у пересечения с Пятой авеню. Нам надо лишь попасть туда.
— Надеюсь, вы не обидитесь, мистер Падильо, если я спрошу, достаточно ли безопасна квартира, в которую мы должны перебраться? — полюбопытствовал Скейлз.
— Это не квартира, а целый этаж, — ответил Падильо. — И меры предосторожности, принятые человеком, которому она принадлежит, заслужили бы похвалу Секретной службы. Имея восемьдесят миллионов долларов, можно позволить себе самое лучшее.
Глава 12
На крыше многоэтажного дома царила тьма, но семью этажами ниже уличный фонарь заливал входную дверь желтым светом. Я перегнулся через сложенный из кирпича парапет высотой в три фута. Король и Эмери Скейлз стояли рядом, но вниз не смотрели. Куда более интересовала их пропасть шириной в восемь футов, до прыжка через которую им оставалось три минуты, при условии, что сработает план Падильо.
Восемь футов — это приличный прыжок, если речь идет о толстячке, вроде короля, не привыкшего к физическим упражнениям, или королевском советнике, таком, как Эмери Скейлз, возраст которого уже перевалил за пятьдесят и чья координация движений оставляла желать лучшего, или обо мне, потому что я испытываю головокружение от высоты, даже залезая на четырехфутовый стул у стойки бара.
Падильо предложил типичный для него план, простенький и без затей, если не задумываться о связанном с его реализацией риске. Если об опасности не думать, можно уговорить себя, что ее вроде бы и нет. А потому Кассим, Скейлз и я, сгрудившись на крыше, собирали нервы в кулак и гнали от себя мысль о том, что расщелина между домами могла остановить и горного козла. Падильо было легче: его могли пристрелить, не более того.
Ничего особенного внизу я не увидел.
Редкие прохожие на тротуаре, одиночные машины на Эй-авеню, темный и зловещий парк на другой стороне.
Мое внимание привлек синий спортивный двухместный автомобиль. Таким обычно дают название рыбы или рептилии, под капотом у него двигатель объемом от 350 до 425 кубических дюймов, и предназначены они не для поездок по городу, но для марш-бросков по автострадам со скоростью двести миль в час.
Автомобиль двигался медленно: то ли водитель хотел припарковаться, то ли искал подружку на вечер. Теперь все зависело от точности расчета и удачи.
— Если он будет трезв, — говорил Падильо, — и у него нормальная реакция, все пройдет как надо.
Автомобиль отделяли от подъезда сорок футов, по моим прикидкам двигался он со скоростью двадцать миль в час. Темная фигура метнулась сквозь желтое пятно света, отбрасываемое уличным фонарем на мостовую. Водитель отреагировал мгновенно. Нажал на педаль тормоза, взвизгнули трущиеся об асфальт шины, и хромированный бампер замер, едва не коснувшись колен мужчины.
Мужчина застыл, освещенный фарами, пусть на какую-то долю секунды, но тот, кто следил за подъездом из парка, успел выстрелить дважды. В Падильо он не попал, а тот уже бросился к правой дверце и дернул за ручку. Дверца, запертая изнутри, не поддалась, а автомобиль тронулся с места: водитель явно не желал участвовать в перестрелке. Звякнуло стекло: Падильо разбил ее рукояткой пистолета, дверца открылась, Падильо прыгнул на переднее сиденье, и автомобиль рванулся вперед, словно вылетевший из пращи камень.
— Пора, — повернулся я к Кассиму и Скейлзу.
Я услышал еще два выстрела, наверное, тоже из парка, но не стал смотреть, кто и куда стреляет. Вместо этого отошел на двадцать футов, глубоко вдохнул и начал разбег. Восемь футов темноты, что разделяли два здания, равнялись для меня олимпийскому рекорду в прыжках в длину, и я напоминал себе, что толкнуться надо правой. Места для шага правой не хватило, так что толкнулся я левой и проведя в полете пару часов, приземлился на шершавый рубероид крыши с запасом в добрых шесть футов.
Повернулся и поспешил к краю, чтобы подхватить Кассима или Скейлза, если их прыжки окажутся не такими удачными, как мой. В темноте я различал их силуэты, но они еще не приняли спринтерскую стойку. Стояли лицом к лицу, и один из них хныкал. Король. Он не хотел прыгать и говорил об этом Скейлзу, сначала по-английски, потом по-французски. Я увидел, как поднялась правая рука, услышал звук пощечины.
Хныканье разом прекратилось, и низенькая пухленькая фигурка затрусила ко мне. Я уж подумал, что ему никогда не преодолеть эти восемь футов, но он сумел набрать скорость, «попал в толчок» и взмыл в воздух, отчаянно махая руками и ногами. Упал Кассим в шести дюймах от края крыши, я схватил его за руку и оттащил на пару футов. Он вновь захныкал.
Я же повернулся к Скейлзу. Разбегался он нормально, но никак не мог решить, с какой ноги толкнуться, а потому не прыгнул — просто сбежал в расщелину. И лишь руками сумел ухватиться за край крыши. Я тут же вытащил его на рубероид, и несколько мгновений он лежал, приходя в себя.
Я же побежал к торцу здания, чтобы посмотреть, что делается на улице. Мужчина выскочил из парка и помчался к подъезду дома, который мы только что покинули. Мне понравилась легкость его бега. Даже с высоты семи этажей я узнал Амоса Гитнера.
Я вернулся к Кассиму и Скейлзу. Король более не хныкал, но смущенно улыбался, стыдясь проявленного малодушия. Я не счел нужным подбодрить его какой-нибудь лестной фразой, вроде «как хорошо вы прыгнули», ограничившись: «Гитнер уже в доме».
Скейлз, который сидел на крыше, разглядывая порванный рукав пиджака, поднялся.
— Костюм порвался, — вздохнул он.
— Когда король получит деньги, он купит вам новый, — успокоил я его. — Пошли.
Скейлз повернулся к Кассиму.
— Извините, что пришлось вас ударить, ваше величество, но, учитывая обстоятельства... — он не закончил, ибо, при всей своей учености, не мог найти благовидного предлога, дававшего ему право отвесить оплеуху царственной особе. — Вы очень хорошо прыгнули, — тихим голосом добавил он.
Кассим просиял.
— Спасибо, Скейлз.
— Пошли, — повторил я.
По крышам мы перебрались на дом, занимающий угол Эй-авеню и Девятой улицы. Спустились по пожарной лестнице на тротуар. Зашагали по Девятой, держа курс на площадь Купера. Я постоянно оглядывался, но увидел его лишь когда мы уже вышли на площадь. Бежал Гитнер быстро, а потому я крикнул королю и Скейлзу: «Прибавьте шагу». Они буквально скатились по лестнице, ведущей в подземку. Гитнер пересекал улицу, когда я преодолел три последних ступени. Бросил жетоны, которыми снабдил меня Падильо, в прорези автоматов. Далее не оставалось ничего иного, как ждать следующего поезда.
На наше счастье, он появился мгновение спустя, остановился, мы прыгнули в вагон. Я обернулся. Гитнер бежал к автоматам с жетоном наготове. Проскочил автомат, полетел к поезду. Двери начали закрываться. Медленно, слишком медленно. Гитнер уже у вагона, ухватился за двери, пытаясь их раздвинуть. Но они закрылись. Мы стояли и смотрели друг на друга, пока поезд не тронулся с места.
Никто из нас не помахал на прощание рукой.
Дом стоял на Шестьдесят четвертой улице, чуть восточнее Пятой авеню, двадцать этажей светло-бежевого кирпича, покрытого городской грязью. Он не отличался от других многоквартирных домов, строившихся в Нью-Йорке в двадцатых и в начале тридцатых годов, если не считать стальных решеток, закрывающих все окна на первых четырех этажах.
Да и в вестибюле нас встретил не привычный мужчина средних лет, но трое крепких двадцатипятилетних парней, которые все делали сообща, даже открывали дверь. Вернее, за ручку тянул один, второй пристально оглядывал улицу, а третий внимательно смотрел, кто входит, а кто выходит. Причем двое последних держали правую руку в кармане синей униформы, и не составляло большого труда догадаться, что их пальцы при этом сжимают рукоять пистолета.
Выйдя из подземки на «Гранд Сентрал», мы сменили три такси и лишь последнему водителю назвали нужный нам адрес. Первый из троицы открыл нам дверь, второй оглядывал улицу, дабы убедиться, что никто не собирается в нас стрелять, а третий следил за нами на случай, что мы выкинем какой-нибудь фортель.
— Мистер Маккоркл? — спросил тот, что открыл дверь.
— Это я, — с этими словами я наклонился к окошку, чтобы расплатиться с водителем.
— Мистер Падильо ждет вас в холле.
— Благодарю.
Тот же охранник открыл и дверь холла. Король вошел первым, Скейлз — за ним, я — следом, а замкнули колонну два охранника без ключа. К входной двери они вернулись лишь после того, как Падильо дважды кивнул, показывая, что я тот, за кого себя выдаю.
Он стоял в центре большого зала, начисто лишенного стульев, кресел, удобных диванчиков. Лишь восточные ковры на полу стоимостью семьдесят пять тысяч долларов да четыре или пять картин, которые не затерялись бы и в «Метрополитен», по стенам. Был, правда, письменный стол, обычный современный стол, с шестью отверстиями в торцевой панели, достаточно большими, чтобы через них проскочили снаряды со слезоточивым газом. Искать камеры внутренней телевизионной сети я не стал.
Двое сидевших за столом мужчин привстали, едва мы вошли, но руки их оставались под столом, наверное, на спусковых крючках или кнопках неких устройств, которые, приведенные в действие, разорвали бы нас на куски. Я однажды побывал в приемной вице-президента в Капитолии. Так вот, находившиеся там двое мужчин точно так же привстали, вежливые и внимательные, но готовые к решительным действиям. И я почувствовал, что любое неверное движение обойдется мне очень дорого. Впрочем, после убийств братьев Кеннеди и Мартина Лютера Кинга я не стал бы упрекать их за чрезмерную бдительность.
Убедившись, что Падильо нас признал, мужчины вновь сели, по-прежнему не спуская с нас глаз. Я стоял к ним спиной, но, и не оборачиваясь, знал, куда устремлены их взгляды.
— Обошлось без проблем? — спросил Падильо, ведя нас к лифту.
— Практически да. В подземке Гитнер мог нас нагнать. Он опоздал буквально на пять секунд.
— Я предполагал, что он отстанет на две минуты, — Падильо покачал головой. — Похоже, он действительно кое-чему научился.
— А что у тебя? — полюбопытствовал я.
— Меня преследовал Крагштейн. Уйти от него времени у меня не было, так что он знает, что мы здесь.
— А что с тем парнем, чью машину ты остановил?
— Я дал ему сотню, и он так обрадовался, что спросил, не собираюсь ли я повторить то же самое на следующей неделе. Он сейчас без работы и винит во всем Невилла Чемберлена и Мюнхен. Честно говоря, логика его рассуждений осталась для меня загадкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Скейлз говорил бы еще минут пятнадцать, но зазвонил телефон. Падильо снял трубку.
— Слушаю.
Слушал он долго, и я видел, как побелели костяшки пальцев на правой, сжимающей трубку, руке. Разговор он закончил, не прощаясь, а трубку если не швырнул, то бросил на рычаг. Затем повернулся к нам. Рот его обратился в узкую твердую полоску.
— Мисс Готар? — спросил Скейлз.
Падильо покачал головой.
— Нет. Франц Крагштейн.
— Мой Бог, — ахнул Скейлз. — И что он сказал?
— Он дает нам час.
— На что?
— Чтобы убраться отсюда.
— А если мы не уберемся?
— Тогда он придет за нами.
Кассим в который уж раз улыбнулся.
— Но возможно ли такое? У нас очень прочная дверь.
Падильо коротко глянул на нее.
— Для Крагштейна это пустяк.
— Что-то у них не вяжется, — вмешался я.
— О чем ты? — повернулся ко мне Падильо.
— Зачем звонить? Почему просто не напасть?
— Где лучше нападать, здесь или на улице?
— С точки зрения Крагштейна, естественно, на улице.
— Так, может, нам следует оставаться в квартире? — спросил Скейлз. Угрозы Крагштейна его, похоже, не волновали. Да и король, усевшийся в кресло, не выказывал признаков беспокойства. Я решил, что для тех, кто выбирает карьеру телохранителя, лучше клиента, чем король, не сыскать.
— Мы пробудем здесь, пока не позвонит Ванда. Потом переберемся в другое место.
— Вы уже знаете куда? — вежливо спросил Скейлз.
— Будем действовать по ситуации, — не стал раскрывать карты Падильо.
Разговор увял, и мы молча сидели в ситцево-кленовой гостиной, разглядывая рисунок ковра на полу да пейзажи, развешанные по стенам. Телефонный звонок заставил нас всех вздрогнуть. Трубку вновь взял Падильо.
— Слушаю.
Но этот раз позвонила Ванда.
— Один момент, — прервал он ее и посмотрел на меня. — В той комнате параллельный аппарат, — он указал на спальню, из которой вышли король и Скейлз. — Пойди послушай.
Аппарат стоял на столике у кровати. Я взял трубку.
— Нас слушает Маккоркл.
— Почему? — легкое удивление в голосе Ванды.
— Потому что он здесь. И в деле.
— Ты же говорил про Пломондона.
— Он думает, что Гитнер ему не по зубам.
— А Маккоркл так не думает?
— Он просто не знает Гитнера.
— С Гитнером ему не справиться. Я не уверена по силам ли это тебе.
— Нам представился случай выяснить это в течение ближайших пятнадцати минут. Крагштейн предоставил нам право выбора: или мы выходим на улицу, или он приходит в нашу квартиру.
— Разберись с этим сам, — ни вопросов, ни комментариев, ни даже советов. Абсолютная уверенность в том, что Падильо и сам знает, что нужно делать.
— Долго нам торчать в Нью-Йорке?
— Еще два дня.
— А потом?
— Сан-Франциско.
— Глупость какая-то.
— Нефтяные компании поставили такое условие. Документы подписываются там, и более нигде. Они ничего не хотят менять. Я пыталась уговорить их.
— А ты объяснила им, сколь велики наши шансы попасть на другой конец страны при наличии таких противников?
— Объяснила. Они ничуть не огорчились.
— То есть они не заинтересованы в этой сделке?
— Заинтересованы, но, случись что-то с Кассимом, они найдут ему замену.
— Понятно. Я дам тебе номер, по которому ты сможешь связаться с нами в ближайшие два дня, — он продиктовал семь цифр. Я предположил, что записывать их Ванде не пришлось. Память у нее была, как у Падильо: они оба наверняка помнили даже номер своего шкафчика в школьной раздевалке.
— Я позвоню из Сан-Франциско, — пообещала она.
— Где ты сейчас?
— Там, где много денег. В Далласе.
— Позвони завтра в это же время.
— Хорошо. Кстати, мистер Маккоркл?
— Да?
— Мы увидимся в Сан-Франциско?
— Скорее всего.
— Прекрасный город? Не правда ли?
— Мое мнение не в счет. Я там родился.
— Правда? Надеюсь, вы собираетесь там же и умереть?
Гудки отбоя раздались прежде, чем я нашелся с остроумным ответом, так что мне осталось лишь положить трубку и отдать должное спальне старой девы. Если в гостиной царствовали клен и ситец, то в спальне — секс и грех. Множество зеркал, огромная круглая кровать под меховым покрывалом, если не из котика, то из соболя, приглушенный свет, канапе на двоих, на случай, что кровать покажется не слишком удобной. То была спальня проститутки высшего разряда или старой девы, мечтающей стать проституткой. В последнем случае я мог только пожалеть ее.
Когда я вышел из спальни, мое внимание сразу же привлек король. Он стоял на коленях у стула, сложив руки перед грудью, с откинутой назад головой, закрытыми глазами. Губы его беззвучно шевелились, вероятно повторяя слова молитвы. Скейлз наблюдал за ним, изредка кивая головой, а Падильо, который не слишком жаловал религию, проверял, заряжен ли его пистолет.
Пока король молился, я стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, он произнес: «Амен», показывая, что общение с Богом завершилось, и Падильо тут же спросил: «Ты привез что-нибудь стреляющее?»
— "Смит-вессон" тридцать восьмого калибра, — и только хотел добавить, что забыл патроны, как Падильо, должно быть читающий мысли, сунул руку в карман, вытащил запечатанную пачку патронов и бросил мне.
— На случай, что твоих не хватит.
Пожалуй, подумал я, его такт требует награды.
Я вытащил из «дипломата» револьвер, зарядил его и положил в правый карман пальто, предчувствуя, что он попортит драп. Падильо поднялся, подошел к окну, выглянул из-за занавески. Что он там углядел, не знаю, но затем шагнул к столу, снял трубку и набрал номер.
— Это Падильо, — произнес он, а затем слушал не меньше минуты, зажмурившись и потирая переносицу.
— Знаешь, я не мог вырваться из Вашингтона, — по этой фразе я понял, что говорит он с женщиной, потому что вашингтонским женщинам он всегда говорил, что не мог вырваться из Нью-Йорка. — В город приехали мои друзья, и им надо где-то остановиться на пару дней... Нет, все мужчины, — вновь он долго слушал, потирая переносицу. — Нет, ну зачем такие хлопоты... Да, я знаю, за что ты им платишь, — он посмотрел на часы. — Мы подъедем в течение часа... Хорошо... Большое тебе спасибо.
Падильо положил трубку и оценивающе оглядел нас, словно пытаясь решить, а стоим ли мы той жертвы, на которую, судя по всему, ему пришлось пойти.
— Это кооперативная квартира на Шестьдесят четвертой улице, у пересечения с Пятой авеню. Нам надо лишь попасть туда.
— Надеюсь, вы не обидитесь, мистер Падильо, если я спрошу, достаточно ли безопасна квартира, в которую мы должны перебраться? — полюбопытствовал Скейлз.
— Это не квартира, а целый этаж, — ответил Падильо. — И меры предосторожности, принятые человеком, которому она принадлежит, заслужили бы похвалу Секретной службы. Имея восемьдесят миллионов долларов, можно позволить себе самое лучшее.
Глава 12
На крыше многоэтажного дома царила тьма, но семью этажами ниже уличный фонарь заливал входную дверь желтым светом. Я перегнулся через сложенный из кирпича парапет высотой в три фута. Король и Эмери Скейлз стояли рядом, но вниз не смотрели. Куда более интересовала их пропасть шириной в восемь футов, до прыжка через которую им оставалось три минуты, при условии, что сработает план Падильо.
Восемь футов — это приличный прыжок, если речь идет о толстячке, вроде короля, не привыкшего к физическим упражнениям, или королевском советнике, таком, как Эмери Скейлз, возраст которого уже перевалил за пятьдесят и чья координация движений оставляла желать лучшего, или обо мне, потому что я испытываю головокружение от высоты, даже залезая на четырехфутовый стул у стойки бара.
Падильо предложил типичный для него план, простенький и без затей, если не задумываться о связанном с его реализацией риске. Если об опасности не думать, можно уговорить себя, что ее вроде бы и нет. А потому Кассим, Скейлз и я, сгрудившись на крыше, собирали нервы в кулак и гнали от себя мысль о том, что расщелина между домами могла остановить и горного козла. Падильо было легче: его могли пристрелить, не более того.
Ничего особенного внизу я не увидел.
Редкие прохожие на тротуаре, одиночные машины на Эй-авеню, темный и зловещий парк на другой стороне.
Мое внимание привлек синий спортивный двухместный автомобиль. Таким обычно дают название рыбы или рептилии, под капотом у него двигатель объемом от 350 до 425 кубических дюймов, и предназначены они не для поездок по городу, но для марш-бросков по автострадам со скоростью двести миль в час.
Автомобиль двигался медленно: то ли водитель хотел припарковаться, то ли искал подружку на вечер. Теперь все зависело от точности расчета и удачи.
— Если он будет трезв, — говорил Падильо, — и у него нормальная реакция, все пройдет как надо.
Автомобиль отделяли от подъезда сорок футов, по моим прикидкам двигался он со скоростью двадцать миль в час. Темная фигура метнулась сквозь желтое пятно света, отбрасываемое уличным фонарем на мостовую. Водитель отреагировал мгновенно. Нажал на педаль тормоза, взвизгнули трущиеся об асфальт шины, и хромированный бампер замер, едва не коснувшись колен мужчины.
Мужчина застыл, освещенный фарами, пусть на какую-то долю секунды, но тот, кто следил за подъездом из парка, успел выстрелить дважды. В Падильо он не попал, а тот уже бросился к правой дверце и дернул за ручку. Дверца, запертая изнутри, не поддалась, а автомобиль тронулся с места: водитель явно не желал участвовать в перестрелке. Звякнуло стекло: Падильо разбил ее рукояткой пистолета, дверца открылась, Падильо прыгнул на переднее сиденье, и автомобиль рванулся вперед, словно вылетевший из пращи камень.
— Пора, — повернулся я к Кассиму и Скейлзу.
Я услышал еще два выстрела, наверное, тоже из парка, но не стал смотреть, кто и куда стреляет. Вместо этого отошел на двадцать футов, глубоко вдохнул и начал разбег. Восемь футов темноты, что разделяли два здания, равнялись для меня олимпийскому рекорду в прыжках в длину, и я напоминал себе, что толкнуться надо правой. Места для шага правой не хватило, так что толкнулся я левой и проведя в полете пару часов, приземлился на шершавый рубероид крыши с запасом в добрых шесть футов.
Повернулся и поспешил к краю, чтобы подхватить Кассима или Скейлза, если их прыжки окажутся не такими удачными, как мой. В темноте я различал их силуэты, но они еще не приняли спринтерскую стойку. Стояли лицом к лицу, и один из них хныкал. Король. Он не хотел прыгать и говорил об этом Скейлзу, сначала по-английски, потом по-французски. Я увидел, как поднялась правая рука, услышал звук пощечины.
Хныканье разом прекратилось, и низенькая пухленькая фигурка затрусила ко мне. Я уж подумал, что ему никогда не преодолеть эти восемь футов, но он сумел набрать скорость, «попал в толчок» и взмыл в воздух, отчаянно махая руками и ногами. Упал Кассим в шести дюймах от края крыши, я схватил его за руку и оттащил на пару футов. Он вновь захныкал.
Я же повернулся к Скейлзу. Разбегался он нормально, но никак не мог решить, с какой ноги толкнуться, а потому не прыгнул — просто сбежал в расщелину. И лишь руками сумел ухватиться за край крыши. Я тут же вытащил его на рубероид, и несколько мгновений он лежал, приходя в себя.
Я же побежал к торцу здания, чтобы посмотреть, что делается на улице. Мужчина выскочил из парка и помчался к подъезду дома, который мы только что покинули. Мне понравилась легкость его бега. Даже с высоты семи этажей я узнал Амоса Гитнера.
Я вернулся к Кассиму и Скейлзу. Король более не хныкал, но смущенно улыбался, стыдясь проявленного малодушия. Я не счел нужным подбодрить его какой-нибудь лестной фразой, вроде «как хорошо вы прыгнули», ограничившись: «Гитнер уже в доме».
Скейлз, который сидел на крыше, разглядывая порванный рукав пиджака, поднялся.
— Костюм порвался, — вздохнул он.
— Когда король получит деньги, он купит вам новый, — успокоил я его. — Пошли.
Скейлз повернулся к Кассиму.
— Извините, что пришлось вас ударить, ваше величество, но, учитывая обстоятельства... — он не закончил, ибо, при всей своей учености, не мог найти благовидного предлога, дававшего ему право отвесить оплеуху царственной особе. — Вы очень хорошо прыгнули, — тихим голосом добавил он.
Кассим просиял.
— Спасибо, Скейлз.
— Пошли, — повторил я.
По крышам мы перебрались на дом, занимающий угол Эй-авеню и Девятой улицы. Спустились по пожарной лестнице на тротуар. Зашагали по Девятой, держа курс на площадь Купера. Я постоянно оглядывался, но увидел его лишь когда мы уже вышли на площадь. Бежал Гитнер быстро, а потому я крикнул королю и Скейлзу: «Прибавьте шагу». Они буквально скатились по лестнице, ведущей в подземку. Гитнер пересекал улицу, когда я преодолел три последних ступени. Бросил жетоны, которыми снабдил меня Падильо, в прорези автоматов. Далее не оставалось ничего иного, как ждать следующего поезда.
На наше счастье, он появился мгновение спустя, остановился, мы прыгнули в вагон. Я обернулся. Гитнер бежал к автоматам с жетоном наготове. Проскочил автомат, полетел к поезду. Двери начали закрываться. Медленно, слишком медленно. Гитнер уже у вагона, ухватился за двери, пытаясь их раздвинуть. Но они закрылись. Мы стояли и смотрели друг на друга, пока поезд не тронулся с места.
Никто из нас не помахал на прощание рукой.
Дом стоял на Шестьдесят четвертой улице, чуть восточнее Пятой авеню, двадцать этажей светло-бежевого кирпича, покрытого городской грязью. Он не отличался от других многоквартирных домов, строившихся в Нью-Йорке в двадцатых и в начале тридцатых годов, если не считать стальных решеток, закрывающих все окна на первых четырех этажах.
Да и в вестибюле нас встретил не привычный мужчина средних лет, но трое крепких двадцатипятилетних парней, которые все делали сообща, даже открывали дверь. Вернее, за ручку тянул один, второй пристально оглядывал улицу, а третий внимательно смотрел, кто входит, а кто выходит. Причем двое последних держали правую руку в кармане синей униформы, и не составляло большого труда догадаться, что их пальцы при этом сжимают рукоять пистолета.
Выйдя из подземки на «Гранд Сентрал», мы сменили три такси и лишь последнему водителю назвали нужный нам адрес. Первый из троицы открыл нам дверь, второй оглядывал улицу, дабы убедиться, что никто не собирается в нас стрелять, а третий следил за нами на случай, что мы выкинем какой-нибудь фортель.
— Мистер Маккоркл? — спросил тот, что открыл дверь.
— Это я, — с этими словами я наклонился к окошку, чтобы расплатиться с водителем.
— Мистер Падильо ждет вас в холле.
— Благодарю.
Тот же охранник открыл и дверь холла. Король вошел первым, Скейлз — за ним, я — следом, а замкнули колонну два охранника без ключа. К входной двери они вернулись лишь после того, как Падильо дважды кивнул, показывая, что я тот, за кого себя выдаю.
Он стоял в центре большого зала, начисто лишенного стульев, кресел, удобных диванчиков. Лишь восточные ковры на полу стоимостью семьдесят пять тысяч долларов да четыре или пять картин, которые не затерялись бы и в «Метрополитен», по стенам. Был, правда, письменный стол, обычный современный стол, с шестью отверстиями в торцевой панели, достаточно большими, чтобы через них проскочили снаряды со слезоточивым газом. Искать камеры внутренней телевизионной сети я не стал.
Двое сидевших за столом мужчин привстали, едва мы вошли, но руки их оставались под столом, наверное, на спусковых крючках или кнопках неких устройств, которые, приведенные в действие, разорвали бы нас на куски. Я однажды побывал в приемной вице-президента в Капитолии. Так вот, находившиеся там двое мужчин точно так же привстали, вежливые и внимательные, но готовые к решительным действиям. И я почувствовал, что любое неверное движение обойдется мне очень дорого. Впрочем, после убийств братьев Кеннеди и Мартина Лютера Кинга я не стал бы упрекать их за чрезмерную бдительность.
Убедившись, что Падильо нас признал, мужчины вновь сели, по-прежнему не спуская с нас глаз. Я стоял к ним спиной, но, и не оборачиваясь, знал, куда устремлены их взгляды.
— Обошлось без проблем? — спросил Падильо, ведя нас к лифту.
— Практически да. В подземке Гитнер мог нас нагнать. Он опоздал буквально на пять секунд.
— Я предполагал, что он отстанет на две минуты, — Падильо покачал головой. — Похоже, он действительно кое-чему научился.
— А что у тебя? — полюбопытствовал я.
— Меня преследовал Крагштейн. Уйти от него времени у меня не было, так что он знает, что мы здесь.
— А что с тем парнем, чью машину ты остановил?
— Я дал ему сотню, и он так обрадовался, что спросил, не собираюсь ли я повторить то же самое на следующей неделе. Он сейчас без работы и винит во всем Невилла Чемберлена и Мюнхен. Честно говоря, логика его рассуждений осталась для меня загадкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17