— Я хочу говорить с вами по поводу Галины, — сказал Евдокимов.
Эджвуд даже слегка удивился:
— По поводу Галины?
Говорить о том, что он влюблен в Галину, Евдокимов считал нелепым: Эджвуд не такой человек, чтобы верить в какую-то там любовь, да и сам Евдокимов не мог пойти на такую очевидную ложь — она была бы заметна. Евдокимов был убежден, что любить такую пустую дуру невозможно.
Но у него был ход похитрее.
— Вы знаете, что отец Галины — крупный правительственный чиновник? — спросил он Эджвуда.
— Но какое отношение я имею к ее отцу? — спросил Эджвуд.
— Самое непосредственное, — сказал Евдокимов. — Вы мешаете мне жениться на Галине. Женитьба на Галине обеспечит мою дальнейшую карьеру, а вам она в общем не нужна…
Евдокимов увидел, что он купил, купил мистера Эджвуда!
Глаза Эджвуда загорелись металлическим блеском.
— Мне нравится такой откровенный мужской разговор! — воскликнул он. — И я вам сочувствую, Деметрей. Но, как вы понимаете, ничто не продается даром, особенно женщина. Вы хотите Галину? Я вам ее даю. Но взамен вы даете мне… — На мгновение он остановился и все-таки решился, сказал то, что ему давным-давно хотелось сказать “своему русскому другу”, о котором он имел совершенно превратное представление. — А взамен вы будете давать мне копию плана научных исследований вашего института.
Он захохотал и дружески похлопал Евдокимова по плечу.
— Так идет?
— Ну, знаете ли… — сказал Евдокимов. — Это я еще должен…
Эджвуд быстро взглянул на часы.
— Ничего, — сказал он. — Сейчас я очень тороплюсь, но мы будем продолжать наш разговор. Я уверен, что мы… как это по-русски?.. Да — сторгуемся!
Он поднялся и опять неторопливо пошел вдоль столиков.
Теперь Евдокимов мог открыто следить за своим счастливым соперником.
Вот Эджвуд задержался около Жадова…
Однако он нахален, этот Эджвуд!
Жадов что-то сказал, и Эджвуд что-то сказал…
Вот Эджвуд пошел уже дальше, завершил свой круг по залу и вышел в гардероб.
Следовало ждать, что теперь поднимется Жадов и выйдет вслед за Эджвудом.
Он так и поступил. Поднялся и пошел к выходу.
Евдокимов считал себя вправе побежать и настигнуть Эджвуда, тем более что разговор о Галине у них не был закончен… Нельзя было упускать эту пару.
Евдокимов торопливо прошел через зал. Эджвуда не было. Жадов, одетый, в пальто, выходил в наружную дверь…
Нельзя было их упускать!
Евдокимов помедлил несколько секунд, чтобы не налететь на Жадова, и, не одеваясь, выскочил на тротуар и отбежал в сторону, в тень, делая вид, точно кого-то ищет…
Эджвуда не было. Жадов стоял против кафе, посреди тротуара, и чего-то ждал. У самого тротуара стояла машина Эджвуда…
Эджвуд обыкновенно сам водил свою машину.
Дверца ее открылась, из машины выглянул Эджвуд.
— Виктор! — позвал он.
Жадов двумя шагами пересек тротуар и быстро влез в машину. Дверца захлопнулась.
Евдокимов подскочил к своей машине.
— Быстро! — сказал он Андрееву, шоферу, с которым вместе выследил не одного преступника. — Видишь — впереди?
Они поняли друг друга с полуслова.
— Не отставай! — сказал Евдокимов. — Может быть, одного сегодня возьмем.
Андреев включил мотор.
Но Эджвуд вовсе не торопился, он не спеша тронулся с места и аккуратно завернул на Моховую.
Евдокимов раздумывал: брать Жадова или не брать? Где-нибудь да должен будет Эджвуд его высадить…
Эджвуд ехал домой. Въехал в переулок, где находилась его квартира…
Андреев следовал за Эджвудом.
Эджвуд остановился у своего дома. Вылез из машины, вошел в парадное.
Он всегда делал так, когда сам вел машину.
Из дома должен был выйти один из его лакеев и загнать машину в гараж, находившийся во дворе дома.
Андреев подъехал почти впритык к машине Эджвуда и слегка затормозил. Евдокимов распахнул дверцу и заглянул в машину Эджвуда, — в ней не было никого.
Евдокимов догадался об этом до того, как заглянул в машину, и мог бы догадаться об этом еще раньше: слишком уж спокойно вел себя Эджвуд.
— Ну что? — спросил Евдокимова один из его спутников.
— Ничего! — сердито сказал Евдокимов.
— Где же он успел выскочить? — удивился Андреев.
Евдокимову все стало понятно.
— А он нигде не выскакивал. Этот тип влез в машину, они на ходу о чем-то условились, и через другую дверь тут же на глазах у нас, ротозеев, скрылся в толпе.
14. Нейлон, неон и не он
Больше розы в окне квартиры Эджвуда не появлялись, а сам Эджвуд не появлялся ни в каких кафе.
Сделал ли он какие-то сопоставления, казалось бы, случайных встреч или что-либо еще показалось ему подозрительным, но с горизонта Евдокимова он исчез.
Лишь из телефонных разговоров с Галиной Евдокимов знал, что Эджвуд проводит с ней еще больше времени, чем раньше. Чем-то Галина устраивала Эджвуда!
По-видимому, своей девственной глупостью. Галина была так увлечена собственной особой, что ничего не замечала вокруг; люди, которые видят только самих себя, иногда служат отличной ширмой для тех, кто делает за их спиной всякие темные делишки.
Но в Галине нуждался и Евдокимов: у него не было иной возможности подобраться к Эджвуду — этому ловкому и скользкому авантюристу с улыбающейся и самодовольной сомовьей мордой. А от него тянулась ниточка к Жадову, а может быть, и к кому-нибудь еще.
Иным путем Жадова, пожалуй, и невозможно было найти. Он юлил, петлял, скрывался среди огромного множества людей, хитрый, опытный, дерзкий. В толпе он был недосягаем для поисков, как песчинка на дне океана.
Галина была для Евдокимова мостиком к Эджвуду, Эджвуд мог привести к Жадову…
Вот почему о Галине Евдокимов думал сейчас больше, чем думают о любимой девушке.
Ведь скроена она не на какой-то особый манер; родители у нее хорошие, училась в советской школе, голова на плечах самая обыкновенная, человеческая…
То, что превратило ее в смешную пустышку, заключалось не в ней самой, а пришло откуда-то извне; виноваты, конечно, в этом были все — и сама Галина, и родители, и школа…
Ее родители были слишком обременены служебными делами. Евдокимову уже приходилось сталкиваться с такими очень занятыми родителями, когда их детей уличали в неблаговидных проступках; слишком много рассуждали они о воспитании всего поколения, и поэтому у них не оставалось времени подумать о воспитании собственных детей!
“Эх, будь я ее отцом, — думал Евдокимов, — выдрал бы я ее раз-другой, узнала бы она у меня, где раки зимуют, и сразу взялась бы за ум. А то что это такое: “Галочка, не утомляйся!”, “Галочка, не изводи себя!”, “Галочка, ешь побольше фруктов!”, “Галочка, не промочи ножки!”. Противно слушать! По мнению Евдокимова, в воспитании Галочки недоставало палки.
Но Галина была ему необходима, он нуждался в ее помощи, и он решил самолично возместить пробел в ее воспитании.
Наживку он придумал самую подходящую для нее.
Он, как обычно, вызвал ее по телефону:
— Галочка?
— Дмитрий Степанович, мне скучно!
— Подите и погуляйте.
— Я еще не одета.
— Да ведь двенадцать часов!
— Я легла в пять…
Такой разговор мог продолжаться бесконечно; Евдокимов сразу взял быка за рога.
— Галочка, у вас есть неоновая блузка? — спросил он.
— Вы хотите сказать “нейлоновая”? — поправила она Евдокимова.
— Я хочу сказать то, что говорю. Именно неоновая.
— Я не понимаю, — сказала Галина. — Есть перлон, нейлон…
— Вчерашний день, — пренебрежительно сказал Евдокимов. — Перлон и нейлон уже выходят из моды, в Америке все кинозвезды носят кофточки только из неона.
— Неон… Неон… — Галина задумалась. — Это стекло или дерево?
— Это газ, — ответил Евдокимов. — Благородный газ. Им пользуются для рекламы. Видели светящиеся вывески?
— Ах, да-да! — вспомнила она. — Аргон синий, а неон красный, я не ошибаюсь? Так вы говорите, неон?
— Я говорю, из неона делают кофточки, — сказал Евдокимов.
— Красные? — замирающим голосом спросила Галина.
— Всякие, — ответил Евдокимов. — Ни одна порядочная девушка не может обойтись в наши дни без неоновой блузки.
— Но где же ее взять? — жалобно пролепетала Галина. — Я не знаю.
— А я знаю, — категорически заявил Евдокимов. — У нас в институте. Один наш сотрудник только что вернулся из Америки и привез несколько неоновых кофточек. Ему срочно нужны деньги, и я сразу вспомнил о вас.
— Ох! — у Галины даже голос перехватило от волнения. — Вот теперь я вижу, что вы мне друг. Вы скажите, чтобы он никому не отдавал. Я возьму все. Как мне с ним встретиться?
— У нас в институте, — сказал Евдокимов. — Но учтите, он очень торопится.
— Голубчик, Дмитрий Степанович, я сейчас оденусь! — взмолилась Галина. — Куда приехать?
— Никуда, — ответил Евдокимов. — Я сам за вами заеду.
— Ах, благородный газ! — заверещала Галина. — А вы сами видели? Что-нибудь особенное?
— Видел, особенное, — сказал Евдокимов. — Одевайтесь, я сейчас приеду.
Он дал ей пятнадцать минут на сборы. Галина так заинтересовалась новинкой, что не заставила себя ждать. В машине она нежно пожала Евдокимову руку.
— Ах, Дмитрий Степанович, я этого никогда не забуду…
Они подъехали к учреждению Евдокимова.
— Выходите, — сказал он ей.
Они вышли.
— Разве это институт? — спросила Галина. — Куда вы меня привезли?
— Куда надо, — ответил Евдокимов. — Входите.
— Запомните, — вызывающе сказала Галина, если кофточек не будет…
— Будут вам ваши кофточки! — сказал Евдокимов и отворил дверь. — Входите же!
Они вошли в подъезд. У входа стоял вахтер; сбоку у него на ремне висела кобура с пистолетом. Евдокимов показал свой пропуск. Вахтер козырнул.
Евдокимов небрежно кивнул в сторону Галины.
— Эта со мной…
Они поднялись в лифте. Пошли по коридору. Евдокимов открыл дверь своего кабинета.
— Заходите.
Они вошли в кабинет. Евдокимов указал Галине стул возле стола, сам сел за стол.
— Садитесь.
Галина села. Она уже сообразила, что никаких кофточек ей здесь увидеть не придется.
— Дмитрий Степанович, что это значит? — строго спросила она. — Куда это вы меня привезли?
Он сказал ей куда. Она вдруг заговорила несвойственным ей языком.
— Сейчас же меня отпустите, мне здесь делать нечего, — надменно заявила она. — Я честный советский человек…
— Молчите! — приказал ей Евдокимов.
Она заморгала, точно рассматривала Евдокимова сквозь покрывающую ее глаза пелену.
— Вы паразитка, сидящая на шее у своих родителей, вот кто вы такая, — холодно произнес Евдокимов.
— Как вы смеете! — сказала ему Галина, хотя голос ее звучал не слишком уверенно. — Сейчас же уведите меня отсюда!
— Сидите и молчите! — прикрикнул на нее Евдокимов.
Галина обиженно поджала губы.
В комнате наступило напряженное молчание. Евдокимов молчал, молчал нехорошо, мрачно, неприязненно.
Это молчание тягостно действовало на Галину. Лучше бы он о чем-нибудь ее спрашивал… Лучше бы ругался!
— Значит, вы не тот, за кого себя выдавали? — съязвила Галина, пытаясь прервать молчание. — Теперь я вижу, какой вы физик…
— Да помолчите же! — сердито произнес Евдокимов.
Оставалось только оскорбиться и молчать. Галина это и сделала. Она замолчала. Она решила не проронить больше ни слова. Не скажет ни слова, если даже Евдокимов будет ее о чем-нибудь спрашивать. Она тоже поиграет на его нервах.
Но Евдокимов ни о чем ее не спрашивал. Он сидел и молчал. Чего он от нее хочет? Это было невыносимо…
Сколько прошло времени? Как назло, Галина впопыхах забыла надеть часы. Десять минут, час, сто? Чего ему от нее надо?
— Может быть, вы даже и не Евдокимов? — нарушила она молчание.
— Молчите! — сказал он и опять замолчал.
Нигде никаких часов… Тишина.
Галине показалось, что она слышит тиканье каких-то часов.
Раз, два, три, четыре, пять…
Она принялась отсчитывать секунды. Досчитала до тридцати четырех и сбилась со счета. А может быть, никаких часов нет и это ей просто кажется?
Нет, в самом деле, чего он от нее хочет?
— Вы меня гипнотизируете? — жалобно спросила она.
— Молчите, — повторил он.
Черт проклятый! Вот вляпалась она в историю… Для чего он сюда ее привез?
Она покупала контрабандные чулки… Нужны ему эти чулки! Она дала Лизе денег, чтобы та могла их кому-то сунуть и не поехать после окончания института на периферию… Нужна ему эта периферия, да он и не может знать, что она давала Лизе деньги…
Господи, хоть бы он о чем-нибудь ее спросил!
Это все из-за Роберта. Из-за этих проклятых танцев…
Зачем она ездила в это отвратительное кафе на улице Горького и болталась там с иностранцами?.. Дура несчастная!
И в самом Эджвуде нет ничего хорошего… Зачем она только с ним таскается?
Отец звал ее с собой на охоту, так она с ним не поехала, а с этим Эджвудом таскается под Москвой на лыжах, и он же жрет ее шоколад… Он потому с ней и таскается, что она дочь ответственного работника… Куда они ни забредут, где их ни спросят, “ах, я дочка Вороненко!”, все извиняются, ему это очень удобно…
Черт проклятый, да заговори же ты наконец!
И Галина не выдержала.
Она заревела…
Заревела по-настоящему, по-всамделишному., без ахов и охов, без закатывания глаз, так, как она ревела в детстве, когда ребята тузили ее за то, что она показывала им язык!
— Неоновая кофточка понадобилась? — заговорил, наконец, Евдокимов. — В обыкновенных ходить не можете? Нет, таких кофточек еще не придумали. А заработали ли вы хоть на самые простые чулки? Подавай перлон, нейлон… А известно вам, что вы всего в двух минутах от тюрьмы? Известно, чем занимается ваш Роберт? Грязный шпион, вот он кто, этот Роберт! А вы его соучастница. Молчите, молчите, не возражайте! Я вам покажу, чем вы занимаетесь.
Он полез в стол и достал оттуда завязанную папку.
— Вот, смотрите, — сказал он, развязывая шнурки и доставая из папки какие-то фотографии. — Галина Вороненко у реки. А что сзади? Железнодорожный мост. Галина Вороненко в поле. Бабочек ловит! Цветочки собирает! А сзади — вон, видите, завод. Очень важный завод. Галина Вороненко мчится с горы на лыжах. А вдалеке аэродром. Да, да, вы и не знали даже, что это аэродром, а это аэродром! И все эти снимки сделаны с помощью Галины Вороненко. Железнодорожный мост, оборонный завод, учебный аэродром. Очень ему нужна Галина Вороненко! Такими, как вы, хоть пруд пруди!
Он показал ей снимки.
— Он их отправил с кем надо и куда следует, — объяснил Евдокимов. — Это копии с них.
Евдокимов укоризненно покачал головой.
— “Я Вороненко, я Вороненко”! — передразнил он ее. — А теперь вот, смотрите, чем занимается эта Вороненко…
Галина полезла в сумочку, вытащила носовой платок, решительно обтерла лицо; ее платочек сразу стал похож на тряпку, какой художники вытирают свои кисти.
— Дмитрий Степанович, — сказала она хриплым голосом. — Не надо. Я больше не буду.
— Ну а что вы будете?
— Я пойду работать.
— Врете.
— Честное слово!
— Да вы ничего не умеете делать! Вы пуговицы себе не можете пришить.
— Увидите. Я не хочу, чтобы папа имел из-за меня неприятности.
— Вы даже стирать не умеете.
— Я буду стирать. Вот увидите.
— Вам подавай только перлоны да нейлоны.
— Да я теперь Роберта на выстрел к себе не подпущу. Честное слово, я с ним больше не встречусь!
— Э, нет, так нельзя, — возразил Евдокимов. — Наоборот, встретитесь и поможете мне, нам, своему папе.
— Да мне Эджвуд не нужен совсем! — воскликнула Галина. — Пропади он пропадом!
— И мне не нужен, — сказал Евдокимов. — Но зато очень нужно выяснить, чем он занимается.
— Во всяком случае, когда бывает со мной, занимается не шпионажем.
— Вы дура, Галочка, — мягко возразил Евдокимов.
Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.
— Расскажите мне, как вы проводите с ним время, — попросил ее Евдокимов. — Что делаете, где бываете — все.
— Ну, как… — смутилась Галина. — Он катает меня в машине. Ездим за Москву. Иногда берем с собой лыжи. Ходим по лесу. Потом завтракаем.
— Пьем коньяк, — добавил Евдокимов, — фотографируемся…
— Нет, после того как у него были неприятности, он теперь мало снимает, — сказала Галина. — Он теперь увлекается радио…
— То есть как это “увлекается радио”? — заинтересовался Евдокимов. — Слушаете передачи?
— Нет, он любитель-коротковолновик, — объяснила Галина. — У него в машине приемник, и он говорит, что в отдалении от Москвы помех гораздо меньше.
— А куда вы ездите? — спросил Евдокимов.
— Чаще всего вдоль Курской дороги, — сказала Галина. — Там удивительная природа.
— Станция Льговская? — быстро спросил Евдокимов. — Деревня Тучково?
— А вы откуда знаете? — удивилась Галина. — Вы что, следите за мной?
— За кем же мне еще следить? — насмешливо сказал Евдокимов. — Я же в вас влюблен!
— А может быть, вы и в самом деле меня ревнуете? — спросила Галина, впадая вдруг в прежний тон и прищуривая глаза.
— Перестаньте ломаться, я уже сказал! — одернул ее Евдокимов. — Говорите: часто вы туда ездите?
— Ну, это зависит от того, как складываются у Эджвуда дела, — объяснила Галина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14