Евдокимов налижется коньяку и потом не отвяжется от него до самого дома. Будет уверять, что не может оставить его одного среди пьяных русских.
Евдокимов смотрел на Галину и думал: как можно так себя обезобразить, куда смотрят ее отец и мать?
Лицо у нее самое простое, круглое, белесоватое, но что она из него сделала! Брови выщипаны, и ведь ей, должно быть, было больно, когда их выщипывали. Новые брови нарисованы много выше настоящих. От этого лоб кажется совсем маленьким, хотя он у нее обычный, нормальный. Губы похожи на сургучную печать. Во рту поблескивают золотые коронки. Над головой торчит копна взлохмаченных волос. Эта прическа называется “мальчик без мамы”. В одном ухе серьга. Подчеркнутая асимметрия. Среди московских модниц прошел слух, что одну серьгу носит знаменитая кинозвезда Бетт Муррей…
Официантка поставила перед Евдокимовым графинчик с янтарным коньяком и бутылку не менее янтарного мандаринового напитка.
— Соломинку, — сказал он.
Официантка принесла соломинку. Евдокимов опустил соломинку в янтарную жидкость и принялся сосать. Он втянул в себя коньяк, точно фокусник.
Эджвуд почтительно смотрел на Евдокимова: американцы здоровы пить, но за русскими им не угнаться!
Конечно, он налижется и прилипнет к Эджвуду как банный лист.
— Еще коньяк, — сказал Евдокимов официантке.
— Вы мне покажете рок-н-ролл? — спросила Галина.
— Конечно, — сказал Евдокимов бодрым тоном. — С пррревеликим удовольствием.
Оркестр заиграл знакомую какофонию. Евдокимов взял Галину за руки, и они затопали между столиками. Со стороны это было диковатое зрелище.
Евдокимову не хотелось танцевать. Делая беззаботный вид, он не спускал глаз с Эджвуда. В конце танца он нечаянно наступил Галине на ногу — Галина смолчала, но это даже доставило ему удовольствие.
Официантка снова принесла коньяк. Он опять выпил.
Эджвуд смотрел на него с восхищением.
Евдокимов не собирался объяснять Эджвуду, что, обладая незаурядной ловкостью рук, он со щегольством настоящего иллюзиониста менял коньяк на мандариновый напиток.
Эджвуд выглядел добродушным мордастым розовощеким парнем, но у него были маленькие злые свинячьи глазки, которыми он насквозь просверливал своих собеседников.
— Вы герой, — сказал он Евдокимову. — Вы настоящий русский герой!
— Коньяк! — заорал Евдокимов. — Двести грамм!
— Вы меня извините, — сказал Эджвуд. — Мне надо выйти, я отлучусь всего на две минуты.
— И я! — пьяным голосом закричал Евдокимов.
— Вы лучше посидите, — сказал Эджвуд. — Я сейчас вернусь.
— И я! — закричал Евдокимов.
Он делал какие-то странные движения подбородком, точно к его горлу подкатывала икота.
Эджвуд встал, Евдокимов уцепился за нега, они вместе пересекли зал. Евдокимов держался за рукав Эджвуда.
Они вошли в туалетную. Евдокимов судорожно икнул и ринулся в кабинку.
Было тихо, лишь слегка журчала вода да кто-то из мужчин звучно сморкался в носовой платок.
И вдруг кто-то явственно произнес:
— Дядя Витя заболел.
Евдокимов не обратил бы на эти слова внимания, если бы тотчас же не последовал ответ Эджвуда:
— Надо обратиться к доктору.
Евдокимов с вытаращенными глазами вывалился из кабинки, можно было подумать, что его тошнило. Эджвуд дожидался Евдокимова. Кроме него, в уборной не было никого.
— Вам лучше? — участливо спросил Эджвуд.
Евдокимов утвердительно кивнул. Они пошли обратно в зал. В зале танцевали. Галина кружилась с каким-то незнакомым юношей в голубом костюме.
— Вам не надо больше пить, — участливо сказал Эджвуд. — Вы не доберетесь домой.
— Пррравильно, — подтвердил Евдокимов и допил свой коньяк.
— Вы не сможете пойти завтра на работу, — сказал Эджвуд. — А ведь ваши исследования вступили в решающую фазу.
— Пррравильно, — согласился Евдокимов. — Отставим коньяк и перейдем на водку.
— А что это за исследования? — спросил Эджвуд. — Если это, конечно, не секрет?
— Атомная энерррргия, — пьяным голосом сказал Евдокимов. — Государственная тайна!
И вдруг он увидел, что через зал пробирается Анохин.
Анохину было велено переждать, пока Евдокимов и Эджвуд не покинут кафе, а он вопреки указанию пробирался через зал, не обращая ни на кого внимания.
Он торопился. У него был явно встревоженный вид Точно он чего-то испугался. Втянув голову в плечи, он быстро пробирался между столиками, не обращая внимания на официантку, шедшую ему навстречу с полным подносом.
— Атомная энергия, рок-н-ролл, переходим на водку… — механически бормотал Евдокимов, раздумывая, почему Анохин нарушил его указание.
— Это ослепительно, — сказала Галина, возвратясь к столику. — Закажите мне кофе-гляссе.
Евдокимов смотрел на нее непонимающим взглядом. Эджвуд думал о том, что ему не удастся избавиться от пьяного Евдокимова. Галина не думала ни о чем.
— Ах, мальчики, — сказала она, — я давно уже не проводила время так хорошо!
8. Визит старого друга
“Дядя Витя заболел”. Пароль. “Надо обратиться к доктору”. Отзыв. Это понятно. Пароль и отзыв. И это, конечно, много, но это и мало. Пароль и отзыв известны, но еще неизвестно, постоянные ли это пароль и отзыв.
С кем разговаривал Эджвуд? Для кого были выставлены на окне розы? Что это за дядя Витя, и существует ли он вообще? Почему Анохин убежал из кафе?
Все эти и подобные им вопросы Евдокимов задавал себе в течение всей ночи.
Поэтому, придя на работу, он немедленно заказал Анохину пропуск и с нетерпением стал ждать его прихода.
Анохин запаздывал. Наступило десять часов, одиннадцать… Он появился только в двенадцатом часу. Он без стука вошел в кабинет и, не здороваясь, опустился на стул возле двери.
— Что с вами? — спросил его Евдокимов. — На вас лица нет.
Анохин побледнел, осунулся, одни глаза горели лихорадочным блеском.
— Вы что, больны?! — спросил Евдокимов. — Надеюсь, в вас больше не стреляли?
— Нет, — сказал Анохин.
— Ну как, узнали вы этого господина, который сидел со мной за столиком? — спросил Евдокимов. — Он не из числа ваших учителей?
— Нет, — сказал Анохин.
— Вы в этом убеждены? — спросил Евдокимов.
— Да, — сказал Анохин. — Этого человека я видел первый раз в жизни.
— А почему же вы ушли из кафе? — спросил Евдокимов с упреком. — Я просил вас не торопиться.
Анохин только отрицательно покачал головой.
— Я не понимаю вас, — сказал Евдокимов. — Может быть, вы выпили и вам стало нехорошо?
— Нет, — оказал Анохин. — Я не пил, но мне и вправду нехорошо.
Он полез в карман и достал оттуда обычный почтовый конверт.
— Все равно мне не жить, — сказал он невесело. — Не уйти, не скрыться.
— Откуда эта меланхолия? — бодро возразил Евдокимов. — Я обещал вам, что все будет в порядке.
Анохин опять покачал головой.
— Нет, вы их не знаете…
Он поднялся и положил перед Евдокимовым конверт.
— Что это? — спросил тот.
— Читайте, — сказал Анохин. — Я это получил сегодня.
Евдокимов извлек из конверта клочок бумаги. Это было короткое письмо, написанное простым карандашом кривыми буквами и явно измененным почерком: “Что бы ты ни предпринял, все равно ты от нас не уйдешь. Твой старый друг”.
— Вот, — сказал Анохин.
— Что “вот”? — спросил Евдокимов.
— Мне от них не уйти, — сказал Анохин.
— Не будьте ребенком, — сказал Евдокимов. — Нельзя так распускаться.
— Вы их не знаете, — упрямо повторил Анохин.
— Вы когда это получили? — спросил Евдокимов.
— Сегодня утром, — сказал Анохин.
— А почему вы вчера убежали из кафе? — спросил Евдокимов.
— Потому что в кафе я увидел… — У Анохина от волнения перехватило дыхание. — Жадова! — сказал он и посмотрел на Евдокимова остекленевшими глазами.
— Какого Жадова? — спросил Евдокимов. — Инструктора из разведывательной школы в Бад-Висзее?
— Да, — сказал Анохин. — Он уничтожал у нас всех тех, кого подозревали в симпатиях к Советскому Союзу.
— И этого Жадова вы видели вчера в кафе на улице Горького? — спросил Евдокимов.
— Да, — сказал Анохин.
— А вы не ошиблись? — спросил Евдокимов.
— Нет, — сказал Анохин. — Я не мог ошибиться.
— Каков он собой? — спросил Евдокимов. — Опишите его.
— Высокий, брюнет, с небольшой проседью, смуглый, — сказал Анохин. — Он в тридцати шагах пробивает брошенную в воздух карту.
Евдокимов вспомнил свою беседу с генералом.
— Его прозвище — Виктор? — спросил он.
— Да, в школе его звали Виктором, — подтвердил Анохин.
— И теперь он в Москве… — задумчиво произнес Евдокимов.
— Он приехал за мной, — сказал Анохин. — Мне от него не уйти.
— Ерунда! — резко оборвал его Евдокимов. — Не распускайте себя, вы не в Западной Германии, вас окружают тысячи друзей.
Конечно, Евдокимов не знал столько, сколько знал генерал, но генерал правильно его нацелил… Нацелить-то нацелил, но это была стрельба по движущейся мишени, непросто было в нее попасть.
— Вы не можете предположить, где он остановился? — спросил Евдокимов.
— Откуда же мне знать? — ответил Анохин. — Жадов хитер, ловок, его трудно будет найти.
— А вчерашнего человека, который сидел со мною, вы так никогда и не видели? — переспросил Евдокимов.
— Нет, нет, — решительно подтвердил Анохин. — Кого не знаю, того не знаю.
В это время зазвонил телефон. Евдокимов снял трубку.
— Это кабинет товарища Евдокимова? — спросил прерывающийся женский голос.
— Да, — сказал Евдокимов.
— Ох! Наконец-то, а то я уж отчаялась! — воскликнула женщина. — Товарищ Евдокимов?
— Да, — сказал Евдокимов. — А кто говорит?
— У вас нет моего мужа? — спросила она в ответ. — Это Анохина Александра Ивановна…
— Да, он здесь, — сказал Евдокимов. — А что, что-нибудь случилось?
— Пусть сейчас же едет домой, — сказала Анохина. — Немедленно. Хорошо?
— Хорошо, — сказал Евдокимов, — я его сейчас отпущу.
Анохина прервала разговор, не дослушав Евдокимова.
— У вас в квартире нет телефона? — спросил Евдокимов.
— Нет, — сказал Анохин. — А что?
— Звонила ваша жена, — сказал Евдокимов. — Просила вас приехать.
— Но ее не было дома! — удивился Анохин. — Как же она могла очутиться…
— Откуда же она звонит? — спросил Евдокимов.
— В соседнем доме есть телефон-автомат, — растерянно сказал Анохин. — Но почему она не на работе?..
— А откуда она знает, что вы у меня? — спросил Евдокимов.
— А я говорил ей утром, — объяснил Анохин, — что собираюсь к вам.
— А с кем вы оставили девочку? — спросил Евдокимов.
— С соседкой, — сказал Анохин. — У соседки есть дочка — Наташа. Мы всегда оставляем с ней Машеньку. Наташа учится в вечерней смене, кончает десятый класс…
Он встал:
— Я поеду.
Евдокимов поправил его:
— Поедем вместе.
— Спасибо, — сказал Анохин.
“Черт знает, может, это вовсе и не жена звонила, — подумал Евдокимов. — Вызывают, чтобы убить, такие случаи бывали…”
Он заказал по телефону машину.
— Зачем вы меня успокаиваете? — уже в машине упрекнул Анохин Евдокимова. — У меня все время сердце не на месте.
Когда они приехали, в квартире Анохиных было полное смятение.
Уезжая в город, Анохин попросил Наташу Сомову присмотреть за Машенькой. Наташа справлялась с этой обязанностью отлично. Так было и на этот раз. Машенька сидела в кроватке и играла, Наташа сидела рядом и читала книжку. Неожиданно раздался звонок…
Четыре звонка! Наташа пошла открыть дверь. В дверях стоял какой-то незнакомец в приличном пальто и с портфелем в руке.
— Это квартира Анохиных? — спросил он.
— Да, они живут здесь, — подтвердила его слова Наташа.
— Я врач, — сказал незнакомец. — Проведите меня к ним.
— Но их нет дома, — сказала Наташа. — Дома только их девочка.
— Она-то мне и нужна, — сказал незнакомец. — В поликлинику звонила ее мать и просила навестить ребенка.
Наташа ничего об этом не слышала, но подумала, что ее просто забыли предупредить о посещении врача. Во всяком случае, в таком посещении не было ничего необычного, тем более что карантин, объявленный в яслях, куда носили Машеньку, еще не кончился.
— Пойдемте, — сказала Наташа и повела незнакомца в комнату Анохиных.
Машенька сидела в кроватке.
— Эта? — спросил незнакомец, указывая на девочку.
— Да, — сказала Наташа, — наша Машенька.
— Ну вы можете идти, — сказал незнакомец. — Я осмотрю ребенка…
Он сказал это столь повелительно, что Наташа не осмелилась ослушаться и невольно подчинилась, хотя не понимала, чем могла помешать врачу при осмотре.
Она вышла в коридор, и тут вдруг ее поразили всякие несообразности в поведении врача: он не разделся, а прямо в пальто ввалился в комнату, не помыл рук перед осмотром, не достал никаких инструментов…
Ей стало как-то не по себе.
Она подошла к двери, постояла и тихонечко приотворила ее.
На мгновение она замерла от ужаса: незнакомец с финкой в руке приближался к кровати ребенка и смотрел на Машеньку каким-то змеиным взглядом…
Дальше Наташа уже ничего не соображала. Она дико взвизгнула и кинулась в комнату, пытаясь заслонить собой Машеньку. Она ничего не думала, то, что она делала, было где-то вне ее мыслей, она действовала инстинктивно и в то же время очень решительно. Незнакомец рванулся, занес руку, но Наташа в это мгновение уже заслонила девочку. Своего движения незнакомец сдержать уже не мог, нож скользнул по руке Наташи и располосовал ее всю от плеча до кисти.
Наташа завизжала еще громче. На крики из своей комнаты выбежала Анна Яковлевна Деркач. Потом выбежала Нина Ивановна Сомова. Навстречу им выскочил какой-то человек, оттолкнул Анну Яковлевну, так оттолкнул, что она отлетела к стенке, открыл наружную дверь и исчез столь стремительно, что его невозможно было ни остановить, ни задержать.
Наташа визжала. Женщины кинулись не за незнакомцем, а к Наташе. Обе девочки, и большая, и маленькая, были залиты кровью. Обе кричали. Понять ничего было нельзя.
Нина Ивановна, мать Наташи, быстро взяла себя в руки. Она осмотрела обеих девочек. Машенька была невредима, у Наташи была ранена рука. Нина Ивановна кое-как перевязала руку простыней и побежала звонить по телефону. Вызвала “Скорую помощь”. Потом вызвала с работы Александру Ивановну Анохину. Потом позвонила в милицию…
На заводе Анохиной дали машину. Она появилась у себя в комнате через полчаса. В квартире уже хозяйничали врачи. Милиционер писал протокол. Александра Ивановна побежала звонить Евдокимову. Павел Тихонович сказал ей утром, куда он собирается…
Когда Евдокимов и Анохин вошли в квартиру, Наташу уже увезли в больницу.
Анохин кинулся к Машеньке.
Он схватил ее на руки и заплакал.
Никто из женщин не плакал, плакал один Анохин.
— Вы видите, видите? — приговаривал он сквозь слезы. — Они не останавливаются ни перед чем!
9. Супруги Анохины
В том, что они не остановятся ни перед чем, не сомневался теперь и Евдокимов…
Для этой цели они выбрали одного из самых страшных, самых жестоких своих псов, который действительно не остановится ни перед чем, и приказали ему уничтожить Анохина. Убийство ни в чем не повинного ребенка должно было показать, что Анохину от его бывших хозяев пощады не будет. Было очевидно, что в Жадове не осталось ничего человеческого. Хищник до мозга костей, до самой глубины своего сердца! Он должен быть пойман и обезврежен во что бы то ни стало…
— Ну хватит, хватит, — резко сказал Евдокимов Анохину. — Возьмите себя в руки!
Евдокимов перевел взгляд на Шуру. Она стояла у стола и словно выжидала, скоро ли уйдут из ее комнаты посторонние; у Евдокимова даже сложилось впечатление, что она не столько напугана, сколько раздражена.
— Здравствуйте, товарищ Евдокимов, — произнесла она с приветливостью, мало гармонировавшей с тем, что произошло и происходило вокруг нее, и серьезно добавила: — Это хорошо, что вы приехали, теперь все будет в порядке.
Много раз, при разных обстоятельствах, приходилось Евдокимову слышать такие слова.
Вот и сейчас слова, сказанные ему этой молодой и очень простой женщиной, накладывали на него невероятную ответственность. Она совсем не знала Евдокимова, также как и он не знал ее, но в его лице она видела то, что охраняет ее покой, ее жизнь, ее благополучие. Она не сомневалась в том, что Евдокимов призван охранять ее благополучие, и, коли Евдокимов находился возле нее, она верила, что все будет в порядке.
Евдокимов ничего ей не ответил, подошел к лейтенанту милиции, писавшему протокол, пошептался с ним, и тогда тот оторвался от протокола, быстро навел необходимый порядок, выпроводил из комнаты посторонних, дописал протокол, еще пошептался с Евдокимовым и оставил комнату вслед за остальными.
Евдокимов остался с Анохиными.
— А теперь сядем и поговорим, — сказал он.
— Нет, я так не могу! — воскликнула Шура и тут же прикрикнула на мужа: — Да держи ты ее хорошо, а то руки дрожат, точно кур воровал!
Анохин и вправду как-то неуверенно прижимал к себе дочь.
— Сядь! — приказала ему Шура.
Он послушно сел с дочерью на диван.
— Вы меня извините, — сказала Шура Евдокимову и выбежала из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14