– Она перебросила тапочки тете, которая ловко подхватила их на лету. – Боюсь, они их малость погрызли.– Спасибо, лапонька. Раздобудь бренди для гостей, поняла? Этот кошмарный Уотсон прикончил по меньшей мере полграфина, прежде чем отправиться в постель, а что осталось, выдохлось. Лучше сбегай в погреб. Справишься?Девушка помчалась исполнять поручение. Миссис Бертон-Томас оглядела свои тапочки, покачав головой при виде свежепрогрызенной дырки возле пятки. Сердито что-то проворчав, она надела тапочки и вновь набросила на плечи шаль, которая во все время их путешествия служила ей в качестве своеобразного передвижного коврика.– Садитесь, прошу вас. Мы не стали заранее разводить огонь в вашей комнате, так что теперь нам придется посидеть тут, поболтать, пока там согреется. Зверски холодно, а ведь еще только октябрь. Говорят, и зима будет ранней.По-видимому, подвал был не так уж глубок, ибо Дэнни за считанные минуты вернулась с бутылкой бренди в руках. Она открыла бутылку и перелила напиток в графин, стоявший на старинном столике, над которым висел портрет гордого и воинственного родоначальника Бертон-Томасов. Поставив на поднос три стакана и хрустальный графин, Дэнни вернулась к гостям.– Проводить их в комнату? – спросила она тетю.– Будь добра. И пусть Эдди займется багажом. И пожалуйста, извинись перед американцами, если они проснулись и решили узнать, с чего это мы так расшумелись. – Отдавая указания, миссис Бертон-Томас в то же время разливала по стаканам бодрящий напиток. – А с другой стороны, они же хотят получить «атмосфэру», а уж «атмосфэры» у нас хоть ложкой ешь. – Закинув голову, она расхохоталась и одним махом влила себе в глотку содержимое стакана. – Я стараюсь выдерживать роль. – Хихикая, миссис Бертон-Томас вновь наполнила свой стакан. – Добрая старая английская эксцентричность. Благодаря ей мой пансион упомянут во всех путеводителях.Внешность хозяйки служила живой иллюстрацией этих слов. Английский уют и достоинство сочетались в ней с готическим кошмаром: высоченная, по-мужски широкоплечая, она пугающе небрежно перемещалась среди бесценной старинной мебели, украшавшей эту комнату. Руки земледельца, лодыжки балерины и лик постаревшей валькирии. Синие, глубоко запавшие глаза, резко выступающие скулы. Возраст не льстил ее лицу: в неверном свете очага казалось, что крючковатый нос почти дотянулся до верхней губы. На вид миссис Бертон-Томас было шестьдесят пять лет, но, очевидно, ее это нисколько не волновало.– Ну! – окликнула она своих подопечных. – Есть-то хотите? Вы опоздали к ужину почти… – быстрый взгляд на прадедовские часы, звучно отсчитывающие время у стены, – на два часа.– Ты проголодалась, радость моя? – спросил Сент-Джеймс Дебору. Глаза его сияли, он от души забавлялся.– Нет-нет, ничуточки. – Обернувшись к хозяйке, Дебора поинтересовалась: – У вас есть и другие постояльцы?– Пара американцев, только и всего. Увидите за завтраком. Знаете таких: синтетика и толщенные золотые цепи. Муж носит на мизинце чудовищных размеров бриллиант. Весь вечер развлекал меня, толковал про зубных врачей. Вроде как мне позарез нужно запломбировать все зубы – это сейчас в моде. – Содрогнувшись, миссис Бертон-Томас подбодрила себя очередным стаканчиком. А для чего, спрашивается? Чтобы мне, как фараоновой мумии, через тысячу лет целехонькой попасть в руки археологов? Или чтобы дырок не образовалось? – Она величественно и небрежно пожала плечами. – Я так и не поняла. Американцы прямо чокнулись на своих зубах. Один к одному и чтоб сверкали. Вот уж! А по мне, пусть хоть кривые, да свои – придает своеобразие, знаете ли. – Она без особой на то нужды ткнула кочергой в огонь, разметав по ковру целый сноп искр, и принялась усердно колотить тлеющие угли. – В общем, славно, что вы приехали. Может, дедуля вверх ногами в гробу переворачивается, никак не переживет, что я принимаю в нашем «замке» туристов, но коли пришлось выбирать между гостями и чертовым Национальным Фондом,.. – Она подмигнула супругам, вновь поднося стакан ко рту. – И вы уж меня извините, но на старости лет я развлекаюсь от души.На пороге комнаты возник паренек. Он выглядел довольно неуклюже в пижаме, прикрытой вместо халата смокингом, в котором поместилось бы двое таких ребят. В руках парень держал костыли, принадлежавшие Сент-Джеймсу. Он кашлянул, стараясь привлечь к себе внимание.– В чем дело, Эдди? – рявкнула миссис Бер-тон-Томас. – Ты отнес багаж наверх?– Там еще это было, тетя, – кротко ответил он. – Это тоже нести?– Разумеется, дуралей!Юноша поспешил скрыться с глаз. Тетя укоризненно покачала головой ему вслед,– Я жертвую собой ради семьи. Можно сказать, я христианская мученица. Пошли, молодежь, провожу вас в комнату. Наверное, вы уже с ног валитесь. Нет-нет, бренди мы возьмем с собой.Они двинулись вслед за хозяйкой из столовой в каменный холл, а оттуда через другую дверь попали на лестницу. Отполированные и не покрытые ковром ступени вели в верхнюю часть дома, где царила тьма.– Роскошная лестница! – Миссис Бертон-Томас одобрительно хлопнула рукой по широким деревянным перилам. – Таких нынче не делают. Пошли, нам сюда.Поднявшись на второй этаж, они свернули в едва освещенный коридор, где семейные портреты чередовались на стенах с фламандскими гобеленами. Миссис Бертон-Томас кивком указала гостям на гобелены.– Давно пора убрать их отсюда. С какой стати они тут висят аж с тысяча восемьсот двадцать второго года? Прабабушка никого не желала слушать, сколько ей ни твердили, что на эти штуки лучше любоваться издали, а не впритык. Традиция – и все тут. Как я это выдерживаю? Ну вот, мы пришли. – С этими словами она распахнула дверь. – Оставляю вас наедине. Все современные удобства. Полагаю, дверь в ванную вы найдете. – И во мгновение ока она исчезла, только полы розового халата взметнулись вокруг изящных лодыжек да прошлепали по каменному полу вновь обретенные тапочки.Они вошли в спальню. Весело полыхал огонь в камине. Едва переступив порог, Дебора решила, что более красивой комнаты она в жизни своей не видела. Великолепные дубовые панели, обольстительные женские лица улыбаются с двух портретов Гейнсборо, повешенных друг напротив друга. Накопленные столетиями радушие и уют. Небольшие настольные лампы под розовыми абажурами наполняли комнату мягким, рассеянным светом, отблески играли на спинке и изголовье огромной кровати красного дерева. Высокий шкаф отбрасывал вытянутую тень на стену, на туалетном столике сверкали брильянтовыми гранями флакончики духов и блестели серебряные щетки. У одного окна, на столике с витыми ножками, были расставлены букеты лилий. Дебора подошла к столу, коснулась пальцем изогнутого края цветка.– Тут и карточка есть. – Она вынула записку и прочла. Глаза ее наполнились слезами. Женщина обернулась к мужу. Саймон отошел к камину и пристроился возле него в мягком кресле. Он следил глазами за своей молодой женой, привычно сдержанный, молчаливый, но взгляд выдавал его чувства.– Спасибо, Саймон, – прошептала она, засовывая карточку обратно в букет и с трудом сглатывая слезы, которые не могла скрыть. С усилием она заставила себя вернуться к более легкомысленному тону: – Как ты разыскал это местечко?– Тебе здесь нравится? – вопросом на вопрос ответил он.– Невозможно даже вообразить, чтобы где-то могло быть лучше. Ты ведь сам это знаешь, правда же?Муж не ответил. В этот момент послышался стук, и Саймон с улыбкой обернулся к двери. Он явно наслаждался всем происходящим.– Войдите, – пригласил он.Это явилась племянница хозяйки, Дэнни, с охапкой одеял в руках.– Извините. Забыла одеяла. У вас уже есть пуховые, но тетя считает, если она сама мерзнет, то уж все остальные и подавно. – Девушка вошла в комнату, дружелюбно и покровительственно поглядывая на гостей. – Эдди уже принес ваши вещи? – поинтересовалась она, открывая гардероб и без особых церемоний запихивая туда одеяла. – Он у нас малость туповат, что есть, то есть. Вы уж его извините. – Она вгляделась в свое отражение в матовом стекле, прикрепленном изнутри к дверце шкафа, прикоснулась рукой к волосам, приведя непокорные пряди в еще больший беспорядок, и тут поймала на себе взгляды супругов. – Главное, остерегайтесь крика младенца, – торжественно предупредила она. Казалось, она произносит заученную реплику из пьесы, не хватало только, чтобы псы откликнулись ей дружным воем.– Крика младенца? Разве американцы привезли с собой ребенка? – спросила Дебора.Темные глаза девушки сделались еще шире. Она внимательно поглядела на обоих слушателей.– Вы ничего не знаете? Вас никто не предупредил?По поведению девушки легко было догадаться, что потрясающая повесть не заставит себя ждать. Перед тем как приступить к рассказу, Дэнни вытерла обе ладони о подол своей юбки, пошарила взглядом в углах комнаты, словно там мог притаиться кто-нибудь и подслушать, и выбрала в качестве трибуны оконную нишу. Несмотря на ночной мороз, она дернула шпингалет и настежь распахнула окно.– Вам никто не говорил об этом? – Театральным жестом она указала куда-то вдаль, в темноту.Дебора и Сент-Джеймс понимали, что обязаны посмотреть на «это». Подойдя к окну, они разглядели сквозь туман призрачные руины полуразрушенного аббатства.– Аббатство Келдейл. – Дэнни отчеканивала каждый слог. Теперь она сочла возможным переместиться к очагу и усесться там для мирной вечерней беседы. – Крик младенца доносится оттуда.Сент-Джеймс затворил окно, задернул плотные шторы и вместе с Деборой вернулся к очагу. Муж опустился на стул, жена примостилась на полу у его ног, наслаждаясь теплом, радуясь жаркому дыханию пламени на своей коже.– Полагаю, речь идет о призраке младенца? – уточнила она.– Разумеется! Я слышала крик своими ушами. Погодите, вы тоже его скоро услышите.– С призраками всегда связаны легенды, – мечтательно протянул Сент-Джеймс.Дэнни откинула голову на спинку кресла, явно радуясь подсказке.– И с этим призраком тоже, – торжественно подтвердила она. – Келдейл был на стороне короля – в смысле, в ту войну, – Она говорила так, словно семнадцатое столетие завершилось только накануне. – Все до последнего были верны королю. Вся деревня Келдейл – она в миле отсюда, если идти по дороге. Вы проезжали мимо нее.– Боюсь, мы выбрали несколько иной путь, – усмехнулся Сент-Джеймс.– Обходной маневр, – вставила Дебора. Дэнни не позволила сбить себя с толку.– Итак, – продолжала она свою повесть, – это случилось в самом конце войны. Старый мерзкий негодяй Кромвель, – сразу было видно, кто давал девушке уроки истории, – как-то прослышал, что северные лорды готовят восстание. И он как ураган пронесся по нашим долинам; его солдаты захватывали поместья, резали скот, сжигали деревни роялистов, Келдейл был хорошо спрятан от чужих глаз.– Нам тоже так показалось, – пробормотал Сент-Джеймс.Девушка кивком подтвердила его слова. – Жители деревни заранее узнали о приближении кровожадных круглоголовых. Старого негодяя Кромвеля интересовала не сама деревня – нет, он искал ее жителей, всех, кто был верен нашему королю Чарли.– Он хотел убить их? – подхватила Дебора, едва рассказчица остановилась, чтобы перевести дух.– Истребить их всех до последнего! – откликнулась Дэнни. – Когда разнеслась весть, что Кромвель направляется в Кел, жители деревни придумали свой план. Они, все до единого, решили уйти с семьями и скотом и всем добром и укрыться в подвалах аббатства. Пусть круглоголовые приходят – они найдут Келдейл, но в нем они не застанут ни одной живой души.– Довольно громоздкий план, – усомнился Сент-Джеймс.– Но он должен был сработать! – с гордостью возразила девушка. Ее глаза ярко разгорелись, щеки покрылись румянцем, но теперь она понизила голос и заговорила печальней. – Если б только не ребенок. – Она наклонилась вперед, кульминация приближалась. – Явились круглоголовые, и все произошло в точности, как надеялись жители деревни. Они нашли пустые дома, тишину, густой туман – и нигде никого, ни единой живой души, ни одного живого существа. И тут, – Дэнни окинула взглядом свою аудиторию, убедилась, что внимание слушателей не ослабевает, – и тут в аббатстве, где прятались все жители деревни, заплакал ребенок. О боже! – Она ударила себя кулачком в грудь. – Какой ужас! Они ускользнули от Кромвеля – и только для того, чтобы младенец их выдал. Мать старалась успокоить малыша, давала ему грудь, но все напрасно. Бедное дитя плакало и плакало. Все пришли в ужас, в отчаяние, они боялись, что и псы тоже начнут выть и тогда поднимется такой шум, что Кромвель непременно найдет их. Они стали зажимать бедному малышу рот. И они задушили его!– Господи боже! – пробормотала Дебора, теснее прижимаясь к стулу, на котором сидел ее муж. – Подходящая история для брачной ночи, верно?– Да, но вам необходимо это знать. – Дэнни была по-прежнему полна энтузиазма. – Крик младенца – это недобрый знак, если вы не знаете, что следует делать.– Надеть гирлянду из чеснока? – уточнил Сент-Джеймс. – Не выпускать из рук распятие?Дебора легонько шлепнула его по ноге.– Я хочу знать. Мне непременно нужно это знать, Неужели вся моя жизнь будет загублена оттого, что я вышла замуж за циника и скептика? Расскажите мне, Дэнни, что следует делать, если я услышу крик младенца.Дэнни торжественно кивнула.– Крик младенца доносится из-за стен аббатства ночью. Вы должны спать на правом боку, а ваш супруг – на левом. И вы должны крепко сжимать друг друга в объятиях, пока плач младенца не прекратится.– Это интересно, – кивнул Сент-Джеймс. – оего рода живой амулет. Надеюсь, этот младенец часто плачет?Не слишком часто. Но я… – Тут девушка иервно сглотнула, и ее слушатели внезапно догадались, что для нее это была вовсе не занятная легенда, рассчитанная на влюбленных новобрачных, но реальная и страшная повесть. – Я сама слышала этот плач три года тому назад! Я этого никогда не забуду! – С этими словами Дэнни поднялась на ноги. – Вы теперь знаете, что надо делать. Запомнили?– Запомнили! – подтвердила Дебора, и Дэнни, исполнив свой долг, выскользнула из комнаты.После ее ухода воцарилась тишина. Дебора опустила голову на колени мужу. Длинные, изящные пальцы Сент-Джеймса легонько коснулись ее волос, разглаживая, убирая локоны со лба. Женщина подняла голову.– Мне страшно, Саймон. Я не думала, что стану бояться, никогда не думала, но сейчас мне страшно. – По глазам мужа она догадывалась, что он все понимает. Конечно же, он понимает. Он всегда понимал ее.– Я тоже боюсь, – тихо признался он ей. – Каждую секунду сегодняшнего дня я испытывал этот непонятный, смутный страх. Я вовсе не собирался терять из-за кого-то голову, даже из-за тебя. Но вот это случилось. – Он широко улыбнулся. – Ты вторглась в мое сердце, как армия Кромвеля, и я не мог больше бороться. И теперь уж не голову потерять я боюсь, нет, я боюсь только одного – утратить тебя. – Саймон коснулся медальона, который он сам надел утром на шею новобрачной. В ямке под горлом Деборы приютился крошечный золотой лебедь, давно ставший для этих двоих символом вечного союза: выбрав однажды, выбираем на всю жизнь. Саймон поднял голову и посмотрел прямо к глаза жене.– Не бойся, – ласково прошептал он.– Тогда… тогда люби меня, Саймон.– С радостью, дорогая.
Маленькие поросячьи глазки Джимми Хейверса так и шныряли по комнате – верный признак, что Джимми чем-то озабочен. Он-то воображал себя ловкачом, знатоком жизни, способным кого угодно обвести вокруг пальца и увернуться от наказания за любые прегрешения, от мелкого воровства до супружеской измены, однако глаза всегда преда вали его. Выдали и на этот раз.– Джим не знал, сможешь ли ты пораньше освободиться и раздобыть матери этот греческий путеводитель, так что он сам отправился за ним, так-то, девочка. – Джимми предпочитал говорить о себе в третьем лице. Это помогало уклониться от ответственности за любые неприятности, встречавшиеся на жизненном пути. Дескать, нет, я не заходил к букмекеру. И табачок не покупал. Если чего и было, это все Джимми виноват, а я тут ни при чем.Барбара следила, как взгляд отца мечется по гостиной. Господи, это же настоящий склеп, а не комната! Площадью десять на пятнадцать футов, экна наглухо закрыты, заросли многолетней грязью. Мебельный гарнитур, диван и два кресла – какой же в доме уют без мягкой мебели, но беда в что эта мебель была набита «искусственным конским волосом» тридцать пять лет тому назад, когда уж и от настоящего конского волоса многие отказывались. По обоям до самого потолка с утомительным однообразием ползли розовые бутоны. Спортивные журналы на столе спорили за жизненное пространство с пятнадцатью переплетенными в искусственную кожу альбомами – документальной хроникой, отражавшей каждый шаг, каждый дюйм на пути матери к безумию. И над всем этим – вечная, сияющая улыбка Тони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35