Линли громко постучал заржавевшим молотком в распахнутую дверь, и вся сцена предстала перед глазами визитеров.В захламленной гостиной, на просевшем диване сидел мужчина, пристроив на коленях тарелку и пытаясь поужинать какой-то на вид совершенно отталкивающей пищей, а напротив него стояла жена – руки воздеты к небесам, одна из них сжимает щетку для волос. Оба растерянно уставились на незваных гостей.– Вы застали самую кульминацию. Еще немного, и мы бы отправились в койку, – пояснил Ричард Гибсон.Трудно было бы вообразить более несхожую парочку: Ричард казался настоящим великаном, без малого шести с половиной футов ростом, с черными волосами, смуглой кожей и насмешливыми карими глазами. Широченная шея и тяжело висящие руки выдавали в нем человека, привыкшего к физическому труду, Его жена была миниатюрной, светленькой, с резкими чертами совершенно белого от злобы лица. Однако в воздухе между ними явственно ощущались флюиды, подтверждавшие слова мужа. В этом браке крик и брань служили лишь предюдией главной битвы за верховенство – той, что вершилась в постели. И, судя по сцене, которую застали Линли и Хейверс, исход этой битвы отнюдь не был предрешен.Бросив на мужа последний испепеляющий взгляд, в котором ненависть слилась с вожделением, Мэдлин Гибсон вышла из комнаты, с грохотом захлопнув дверь. Великан захихикал ей вслед.– Тигрица весом в восемь стоунов, – прокомментировал он, поднимаясь во весь рост. – Настоящая дьяволица. Ричард Гибсон, – назвался он, Дружелюбно протягивая свою лапу. – А вы, верно, из Скотленд-Ярда?Линли представился. Гибсон, будто оправдываясь, продолжал:– По воскресеньям у нас сущий ад. – Кивком головы он указал на кухню, откуда доносился непрерывный рев, на слух, по меньшей мере четырнадцати голосов, – Роберта, бывало, приходила помочь. А теперь вот обходимся без нее. Вы и сами знаете. Потому и приехали. – И он гостеприимно указал им на два старых стула, валявшихся на полу сиденьем вверх.Линли и Хейверс начали пробираться к стульям, осторожно прокладывая себе путь среди разломанных игрушек, разбросанных газет и нескольких тарелок с объедками, которые стояли прямо на голом полу. Где-то в углу, похоже, пару дней назад забыли стакан молока, его кислая вонь забивала даже запахи пережаренной пищи и засорившейся канализации.– Вы унаследовали ферму, мистер Гибсон. Собираетесь в скором времени туда переехать? – начал разговор Линли.– Чем скорее, тем лучше. Боюсь, еще месяц в этой лачуге, и моя семья распадется. – Гибсон ногой оттолкнул свою тарелку от кровати. Тощий кот возник непонятно откуда, понюхал черствый хлеб и несвежие сардины и начал заталкивать это угощение под кушетку, явно предпочитая его не вкушать. Гибсон с веселым недоумением наблюдал за животным.– Вы ведь уже не первый год здесь живете, верно?– Больше двух. Два года, четыре месяца и два дня для пущей точности. Я бы мог и часы сосчитать но, полагаю, не стоит.– Мне показалось, ваша жена не так уж радуется перспективе переселиться на ферму Тейса. Извините, если я невольно подслушал ваш разговор.– Вы хорошо воспитаны, инспектор, – рассмеялся Гибсон. – Я ценю это в полицейских, особенно когда они навещают мой дом. – Проведя руками по густым волосам, он глянул себе под ноги и тут же обнаружил бутылку эля, которая предусмотрительно стояла у самой ножки дивана. Подняв бутылку, Гибсон несколькими глотками осушил ее и утер рот тыльной стороной руки. По этому жесту можно было угадать в нем человека, привыкшего обедать где-нибудь в поле. – Нет, Мэдлин хотела бы вернуться на болота. Она любит открытые места, воду, небо над головой. Но тут я ничем ей помочь не могу, я и так делаю для нее то, что в моих силах. – Тут он покосился на сержанта Хейверс, быстро строчившую в блокноте. – Можно подумать, что я-то и прикончил дядюшку, а? – услужливо подсказал он.
Хэнк застукал-таки их в комнате послушников.Сент-Джеймс только нагнулся поцеловать жену – ее кожа опьяняюще пахла лилиями, пальцы упоительно скользили по волосам мужа, уста шептали «любовь моя», касаясь его уст, и жидкое пламя растекалось по жилам – и тут появляется этот американец и злорадно ухмыляется, таращась на них со стены разрушенного зала.– Попались! – подмигнул Хэнк. Сент-Джеймс готов был его убить. Дебора с трудом переводила дыхание. Хэнк, не смущаясь, спрыгнул вниз и присоединился к ним.– Эй, Горошинка! – окликнул он жену. – Я наконец нашел наших пташек.Тут же появилась и Джо-Джо Уотсон. Она ступала осторожно, опасаясь угодить шпилькой в трещину каменного пола. В дополнение ко всем цепочкам и амулетам на ее шее висела фотокамера.– Решили малость поснимать, – пояснил Хэнк, кивком указывая на свой фотоаппарат. – Еще бы минутка, и мы бы такие кадры с вами получили! – Он зафыркал, не сдерживая смех, фамильярно похлопывая Сент-Джеймса по плечу. – Я вас не упрекаю, приятель. Если б эта красотка досталась мне, я бы тоже ее из лап не выпускал. – Тут он вспомнил о собственной жене: – Черт побери, осторожней, Горошинка! Ты же не хочешь себе шею сломать! – Обернувшись к англичанам, Хэнк быстро осмотрел их снаряжение – камеру, треножник, линзы. – Э, да вы тоже увлекаетесь фотографией? Гоняетесь за видами даже в медовый месяц? Спускайся к нам, Горошина. Присоединяйся к честной компании.– Вы так быстро вернулись из Ричмонда? – выдавил наконец из себя Сент-Джеймс, с трудом соблюдая вежливость. Краем глаза он заметил, как Дебора исподтишка оправляет свой наряд. Она встретилась взглядом с мужем, в ее глазах светился смех и озорство, ее переполняло желание. Какого черта американцы явились именно сейчас?– Вот что я вам скажу, приятель, – заявил Хэнк (Джо-Джо тем временем добралась до них). – Ричмонд оказался совсем не таким, как я себе представлял. Нет, конечно, поездочка ничего, нам ведь понравилось, а, Горошинка моя? Нам понравилось?– Хэнку нравится ехать не по той стороне, – пояснила Джо-Джо, раздувая ноздри. Она успела перехватить и тот взгляд, которым обменялись молодые люди. – Хэнк, давай-ка прогуляемся в сторону Бишоп-Фертинг-роуд, а? Только этого нам и не хватает, чтобы закончить день. – Пальчики в перстнях сомкнулись на локте мужа, норовя увести его из аббатства.– Нет, черт побери! – добродушно отбояривался Хэнк. – Я тут за последние дни на всю жизнь нагулялся. – И он склонил голову набок, лукаво поглядывая на Сент-Джеймса. – Вы подсунули нам неправильную карту, приятель! Если бы моя Горошинка не следила за дорожными знаками, мы бы до самого Эдинбурга доехали. – Он произносил «Эдя-берх». – Ладно, хорошо – что хорошо кончается, так? Мы прибыли как раз вовремя, чтобы показать вам то страшное местечко.Спасения нет – придется следовать за ними.– Страшное местечко? – переспросила Дебора. Опустившись на колени, она укладывала свое снаряжение в большую сумку.– Забыли про того младенца? – терпеливо напомнил Хэнк. – Конечно, если учесть, чем вы двое тут занимались, похоже, эта история с младенцем вас ничуточки не напугала. – Он плутовски осклабился.– А, младенец, – рассеянно отвечал Сент-Джеймс, поднимая с полу собранную Деборой сумку.– Ну, наконец-то вспомнили, – похвалил его американец. – Сначала-то вы малость рассердились, что я нарушил ваше уединение, но теперь вы снова у меня на крючке, а?– Да уж, – подтвердила Дебора, хотя мысли ее блуждали далеко. Как странно, как внезапно все произошло! Она любила его, любила с самого детства, но лишь в один ослепительно яркий миг поняла, что все изменилось, что все теперь у них пойдет иначе, не так, как прежде. В одно мгновение Саймон перестал быть просто милым юношей, чье присутствие всегда наполняло ее сердце радостью, и сделался возлюбленным, один взгляд которого пробуждал в ней страсть. Господи, Дебора, ты скоро свихнешься от желания, пожурила она себя.– Дебора? – окликнул Сент-Джеймс, услышав шаловливый смешок жены.Хэнк фамильярно ткнул его локтем в бок.– Не обращайте внимания на молодую, – посоветовал он. – Все они поначалу стесняются. – И он возглавил экскурсию, целеустремленный, словно Стэнли в поисках Ливингстона, подавая порой команду жене: – Вот это сфотографируй, Горошина. Щелкни!– Извини, дорогая, – пробормотал Сент-Джеймс, и они поплелись вслед за американцами по полуразрушенному залу, затем через двор и во внутренние помещения монастыря. – Я надеялся, что услал его хотя бы до полуночи. Еще пять минут, и он застал бы нас с тобой в самый разгар…– Подумать только! – расхохоталась она. – Что, если б и в самом деле, Саймон! Как бы он заорал: «Щелкни, Горошина!» – и наша сексуальная жизнь была бы навеки загублена! – В глазах Деборы скакали чертики, волосы отливали золотом в лучах предзакатного солнца, пряди небрежно развевались вокруг ее шеи у плеч.Сент-Джеймс тяжело, как от физической боли, вздохнул.– Надеюсь, все обойдется, – угрюмо промолвил он.
Страшное местечко находилось в ризнице. Здесь уцелел лишь узкий коридор, давно лишившийся крыши, заросший травой и полевыми цветами. Четыре ниши глубоко врезались в стену. Хэнк трагическим жестом указал на них.– В одной из них, – пояснил он. – Щелкни, Горошина, – и протопал поближе к месту по траве. – Кажись, здесь монахи держали всякие церковные побрякушки. Типа кладовки, понимаете? И в эту самую ночь сюда подбросили младенца и оставили его умирать. Прямо с души воротит, как об этом подумаешь, верно? – Хэнк вернулся к своим слушателям. – Как раз по размеру ребенка, – добавил он задумчиво. – Как там оно называется? Ритуальное жертвоприношение, а?– Не думаю, чтобы цистерцианские монахи имели это в виду, – возразил Сент-Джеймс. – Человеческие жертвоприношения к тому времени давно вышли из моды.– Ну, и кто это был, по-вашему? Чей младенец, а?– Я даже и гадать не стану, – сказал Сент-Джеймс, прекрасно понимая, что их гид уже заготовил собственную теорию.– Тогда позвольте мне рассказать вам, как все это произошло, – мы с Горошиной во всем разобрались в первый же день. Верно, Горошина? – Хэнк подождал одобрительного кивка супруги. – Идите сюда, голубки. Я вам тут кое-что покажу.Хэнк повел их по выщербленному полу через южный придел храма мимо алтаря и сквозь дыру в стене вновь вывел во двор.– Вот оно! – Он торжествующе ткнул пальцем в узенькую тропинку, уводившую на север, в леса.– Да, конечно, – согласился Сент-Джеймс.– Начинаете соображать, а?– Пока нет.Хэнк радостно фыркнул:– Еще бы. Все потому, что вы не успели обдумать это дело так, как мы с Горошиной – верно, сахарная моя? – Сахарная печально кивнула, переводя грустный взор с Сент-Джеймса на Дебору и обратно. – Цыгане! – выпалил ее неугомонный супруг. – Мы с Горошиной тоже не сразу поняли, пока нынче их не углядели. Знаете, о ком я? Они поставили трейлеры там на обочине. Ну, мы прикинули – в ту ночь, значится, они тоже тут были. Это их ребенок.– Я слыхал, цыгане чрезвычайно привязаны к своим детям, – сухо возразил Сент-Джеймс.– Ну так этот малыш – исключение, – не смутившись, ответил Хэнк. – Вот как все было, приятель. Дэнни с Эзрой пристроились тут где-нибудь, – он махнул рукой в том направлении, откуда только что привел своих слушателей, – собрались это самое – и тут тихонечко по тропинке пробирается старая карга с ребенком.– Старая карга?– Ну конечно, ясное дело!– «Дитя греха и горя», – вздохнул Сент-Джеймс.– Чего там дитя? – Хэнк отмахнулся от цитаты, словно от блохи. – Старая карга оглядывается по сторонам, – Хэнк довольно живо изобразил эту сцену, – пробирается в аббатство, видит подходящую нишу и – мяч в лузу!– Да, это интересная теория, – подала наконец реплику Дебора. – Но мне, право, жаль цыган. На них валят вину за все, что бы ни случилось.– Тогда, голубка, позвольте мне перейти к теории номер два.Джо-Джо быстро замигала, точно извиняясь за мужа.
Ферма была в превосходном состоянии, и неудивительно, поскольку Ричард Гибсон поддерживал ее в порядке все эти недели. Висевшая между двух каменных столбов металлическая калитка легко повернулась на хорошо смазанных петлях, и Линли с Хейверс вошли во двор.Неплохое наследство. Слева высился дом, старинное здание, сложенное, как и большинство местных построек, из коричневатого кирпича. Ставни недавно покрашены, вокруг окон и двери вьется аккуратно подстриженный плющ. Дом находился чуть в стороне от дороги, а между домом и дорогой был ухоженный сад, защищенный изгородью от овец. Рядом с домом были низкие пристройки, а другую сторону четырехугольного двора замыкал хлев.Двухэтажный хлев, как и дом, был сооружен из камня и покрыт толстой черепицей. Сквозь распахнутые окна второго этажа виднелись ступеньки внутренней лестницы. Дверь запиралась на амбарный замок: это помещение предназначалось исключительно для скота и рабочего инструмента.Пройдя через прибранный двор, Линли вставил ключ в проржавевший замок на двери хлева. Дверь бесшумно отворилась. Внутри было до жути тихо, сумрачно, сыровато и холодно, будто все здесь напоминало о страшной гибели хозяина.– Как тихо, – пробормотала Хейверс. Она еще медлила у двери, когда Линли уже вошел.– Угу, – отозвался он изнутри. – Наверное, все дело в овцах.– Что?Линли бросил быстрый взгляд на ее лицо. Барбара была бледна как смерть.– Я говорю – овцы, сержант, – пояснил он. – Они на верхнем пастбище, помните? Вот почему здесь сейчас так тихо. Оглядитесь хорошенько по сторонам. – Барбара явно не хотела входить, и, чтобы подбодрить ее, инспектор добавил: – Вы были совершенно правы.Эти слова заставили ее подойти и внимательно осмотреть хлев. В дальнем его конце громоздилась копна непросохшего сена. В центре помещения осталось не такое уж большое пятно засохшей крови, уже не красной, а коричневой. Больше здесь ничего не было.– В чем права, сэр? – поинтересовалась Хейверс.– Он умер мгновенно. На стенах ни пятнышка крови. Скорее всего, никто не перемещал тело. Никаких попыток изменить картину преступления. Хорошо соображаете, Хейверс.Она смущенно покраснела.– Спасибо, сэр.Резко выпрямившись, Линли сосредоточенно разглядывал внутреннее пространство хлева. Перевернутая вверх дном корзина – на ней сидела Роберта, когда священник застал ее возле тела отца – все еще была здесь. Сено, в которое откатилась отрубленная голова, не тронули. На засохшей лужице крови остались следы соскобов – кровь брали на экспертизу, и топор исчез, однако в целом вся картина соответствовала тому, что Линли и Барбара видели на фотографии. Только тел не было. Тела! Господи! Нис хотел оставить его в дураках, и, кажется, ему это удалось. Линли тупо уставился на внешний край пятна, где в спекшейся крови виднелись черные и белые шерстинки. Резко обернулся к Хейверс.– Собака! – воскликнул он.– Да, инспектор?– Хейверс, бога ради, что Нис сделал с собакой?Сержант тоже поглядела на пол, отметила пестрые клочки шерсти.– Об этом было в рапорте, разве нет?– Не было! – ответил инспектор, глотая ругательство. Он понимал, что из Ниса придется добывать информацию по кусочкам – так хирург извлекает из задницы хулигана одну дробину за другой. Черт бы все это побрал! – Пойдем осмотрим дом, – угрюмо предложил он.Они вошли, как входили в дом члены семьи, через узенький коридор-прихожую, мимо висевших на стене старых пальто и плащей, мимо грубых ботинок, приткнувшихся под тянувшейся вдоль стены скамейкой с сиденьем из одной длинной доски. Три недели в доме не топили, и в нем было сыро, точно в склепе. По Гемблер-роуд промчался автомобиль, но из дома его гудение казалось глухим и далеким.Из прихожей они сразу же попали в кухню, большое помещение с красным линолеумом на полу и шкафчиками из темного дерева. Ослепительно белый кухонный комбайн выглядел так, словно его только что начисто отмыли. Все на месте. Тарелки расставлены в сушилке по величине, ни крошки на безукоризненно чистой поверхности стола, ни пятнышка на белой металлической раковине. Посреди комнаты стоял некрашеный сосновый стол, его поверхность была вся в зазубринах – тысячи раз ударял по ней нож, разделывавший мясо и овощи, тысячи раз готовили здесь обед, так что дерево утратило первоначальный цвет.– Еще бы Гибсону не мечтать об этой ферме, – пробормотал Линли, осматриваясь. – Это вам не Сент-Чэд-лейн.– Вы ему верите, сэр? – переспросила Барбара.Линли заглянул в кухонный шкаф.– Верю ли я, что он был в постели с женой в тот момент, когда Тейса убили? Учитывая характер их супружеских отношений, это более чем вероятно. А вы как считаете?– Может, и так, сэр. Он обернулся:– Однако вы в это не верите?– Дело в том… у нее был такой вид, будто она лжет. И к тому же она за что-то сердилась на него или на нас, не пойму.Линли задумался. Мэдлин Гибсон и впрямь говорила с полицейскими угрюмо, выплевывая слова, не оглядываясь на мужа и не ожидая от него поддержки. Ричард непрерывно курил, пока его жену допрашивали, держался равнодушно, хотя в его темных глазах то и дело мелькала веселая искорка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Хэнк застукал-таки их в комнате послушников.Сент-Джеймс только нагнулся поцеловать жену – ее кожа опьяняюще пахла лилиями, пальцы упоительно скользили по волосам мужа, уста шептали «любовь моя», касаясь его уст, и жидкое пламя растекалось по жилам – и тут появляется этот американец и злорадно ухмыляется, таращась на них со стены разрушенного зала.– Попались! – подмигнул Хэнк. Сент-Джеймс готов был его убить. Дебора с трудом переводила дыхание. Хэнк, не смущаясь, спрыгнул вниз и присоединился к ним.– Эй, Горошинка! – окликнул он жену. – Я наконец нашел наших пташек.Тут же появилась и Джо-Джо Уотсон. Она ступала осторожно, опасаясь угодить шпилькой в трещину каменного пола. В дополнение ко всем цепочкам и амулетам на ее шее висела фотокамера.– Решили малость поснимать, – пояснил Хэнк, кивком указывая на свой фотоаппарат. – Еще бы минутка, и мы бы такие кадры с вами получили! – Он зафыркал, не сдерживая смех, фамильярно похлопывая Сент-Джеймса по плечу. – Я вас не упрекаю, приятель. Если б эта красотка досталась мне, я бы тоже ее из лап не выпускал. – Тут он вспомнил о собственной жене: – Черт побери, осторожней, Горошинка! Ты же не хочешь себе шею сломать! – Обернувшись к англичанам, Хэнк быстро осмотрел их снаряжение – камеру, треножник, линзы. – Э, да вы тоже увлекаетесь фотографией? Гоняетесь за видами даже в медовый месяц? Спускайся к нам, Горошина. Присоединяйся к честной компании.– Вы так быстро вернулись из Ричмонда? – выдавил наконец из себя Сент-Джеймс, с трудом соблюдая вежливость. Краем глаза он заметил, как Дебора исподтишка оправляет свой наряд. Она встретилась взглядом с мужем, в ее глазах светился смех и озорство, ее переполняло желание. Какого черта американцы явились именно сейчас?– Вот что я вам скажу, приятель, – заявил Хэнк (Джо-Джо тем временем добралась до них). – Ричмонд оказался совсем не таким, как я себе представлял. Нет, конечно, поездочка ничего, нам ведь понравилось, а, Горошинка моя? Нам понравилось?– Хэнку нравится ехать не по той стороне, – пояснила Джо-Джо, раздувая ноздри. Она успела перехватить и тот взгляд, которым обменялись молодые люди. – Хэнк, давай-ка прогуляемся в сторону Бишоп-Фертинг-роуд, а? Только этого нам и не хватает, чтобы закончить день. – Пальчики в перстнях сомкнулись на локте мужа, норовя увести его из аббатства.– Нет, черт побери! – добродушно отбояривался Хэнк. – Я тут за последние дни на всю жизнь нагулялся. – И он склонил голову набок, лукаво поглядывая на Сент-Джеймса. – Вы подсунули нам неправильную карту, приятель! Если бы моя Горошинка не следила за дорожными знаками, мы бы до самого Эдинбурга доехали. – Он произносил «Эдя-берх». – Ладно, хорошо – что хорошо кончается, так? Мы прибыли как раз вовремя, чтобы показать вам то страшное местечко.Спасения нет – придется следовать за ними.– Страшное местечко? – переспросила Дебора. Опустившись на колени, она укладывала свое снаряжение в большую сумку.– Забыли про того младенца? – терпеливо напомнил Хэнк. – Конечно, если учесть, чем вы двое тут занимались, похоже, эта история с младенцем вас ничуточки не напугала. – Он плутовски осклабился.– А, младенец, – рассеянно отвечал Сент-Джеймс, поднимая с полу собранную Деборой сумку.– Ну, наконец-то вспомнили, – похвалил его американец. – Сначала-то вы малость рассердились, что я нарушил ваше уединение, но теперь вы снова у меня на крючке, а?– Да уж, – подтвердила Дебора, хотя мысли ее блуждали далеко. Как странно, как внезапно все произошло! Она любила его, любила с самого детства, но лишь в один ослепительно яркий миг поняла, что все изменилось, что все теперь у них пойдет иначе, не так, как прежде. В одно мгновение Саймон перестал быть просто милым юношей, чье присутствие всегда наполняло ее сердце радостью, и сделался возлюбленным, один взгляд которого пробуждал в ней страсть. Господи, Дебора, ты скоро свихнешься от желания, пожурила она себя.– Дебора? – окликнул Сент-Джеймс, услышав шаловливый смешок жены.Хэнк фамильярно ткнул его локтем в бок.– Не обращайте внимания на молодую, – посоветовал он. – Все они поначалу стесняются. – И он возглавил экскурсию, целеустремленный, словно Стэнли в поисках Ливингстона, подавая порой команду жене: – Вот это сфотографируй, Горошина. Щелкни!– Извини, дорогая, – пробормотал Сент-Джеймс, и они поплелись вслед за американцами по полуразрушенному залу, затем через двор и во внутренние помещения монастыря. – Я надеялся, что услал его хотя бы до полуночи. Еще пять минут, и он застал бы нас с тобой в самый разгар…– Подумать только! – расхохоталась она. – Что, если б и в самом деле, Саймон! Как бы он заорал: «Щелкни, Горошина!» – и наша сексуальная жизнь была бы навеки загублена! – В глазах Деборы скакали чертики, волосы отливали золотом в лучах предзакатного солнца, пряди небрежно развевались вокруг ее шеи у плеч.Сент-Джеймс тяжело, как от физической боли, вздохнул.– Надеюсь, все обойдется, – угрюмо промолвил он.
Страшное местечко находилось в ризнице. Здесь уцелел лишь узкий коридор, давно лишившийся крыши, заросший травой и полевыми цветами. Четыре ниши глубоко врезались в стену. Хэнк трагическим жестом указал на них.– В одной из них, – пояснил он. – Щелкни, Горошина, – и протопал поближе к месту по траве. – Кажись, здесь монахи держали всякие церковные побрякушки. Типа кладовки, понимаете? И в эту самую ночь сюда подбросили младенца и оставили его умирать. Прямо с души воротит, как об этом подумаешь, верно? – Хэнк вернулся к своим слушателям. – Как раз по размеру ребенка, – добавил он задумчиво. – Как там оно называется? Ритуальное жертвоприношение, а?– Не думаю, чтобы цистерцианские монахи имели это в виду, – возразил Сент-Джеймс. – Человеческие жертвоприношения к тому времени давно вышли из моды.– Ну, и кто это был, по-вашему? Чей младенец, а?– Я даже и гадать не стану, – сказал Сент-Джеймс, прекрасно понимая, что их гид уже заготовил собственную теорию.– Тогда позвольте мне рассказать вам, как все это произошло, – мы с Горошиной во всем разобрались в первый же день. Верно, Горошина? – Хэнк подождал одобрительного кивка супруги. – Идите сюда, голубки. Я вам тут кое-что покажу.Хэнк повел их по выщербленному полу через южный придел храма мимо алтаря и сквозь дыру в стене вновь вывел во двор.– Вот оно! – Он торжествующе ткнул пальцем в узенькую тропинку, уводившую на север, в леса.– Да, конечно, – согласился Сент-Джеймс.– Начинаете соображать, а?– Пока нет.Хэнк радостно фыркнул:– Еще бы. Все потому, что вы не успели обдумать это дело так, как мы с Горошиной – верно, сахарная моя? – Сахарная печально кивнула, переводя грустный взор с Сент-Джеймса на Дебору и обратно. – Цыгане! – выпалил ее неугомонный супруг. – Мы с Горошиной тоже не сразу поняли, пока нынче их не углядели. Знаете, о ком я? Они поставили трейлеры там на обочине. Ну, мы прикинули – в ту ночь, значится, они тоже тут были. Это их ребенок.– Я слыхал, цыгане чрезвычайно привязаны к своим детям, – сухо возразил Сент-Джеймс.– Ну так этот малыш – исключение, – не смутившись, ответил Хэнк. – Вот как все было, приятель. Дэнни с Эзрой пристроились тут где-нибудь, – он махнул рукой в том направлении, откуда только что привел своих слушателей, – собрались это самое – и тут тихонечко по тропинке пробирается старая карга с ребенком.– Старая карга?– Ну конечно, ясное дело!– «Дитя греха и горя», – вздохнул Сент-Джеймс.– Чего там дитя? – Хэнк отмахнулся от цитаты, словно от блохи. – Старая карга оглядывается по сторонам, – Хэнк довольно живо изобразил эту сцену, – пробирается в аббатство, видит подходящую нишу и – мяч в лузу!– Да, это интересная теория, – подала наконец реплику Дебора. – Но мне, право, жаль цыган. На них валят вину за все, что бы ни случилось.– Тогда, голубка, позвольте мне перейти к теории номер два.Джо-Джо быстро замигала, точно извиняясь за мужа.
Ферма была в превосходном состоянии, и неудивительно, поскольку Ричард Гибсон поддерживал ее в порядке все эти недели. Висевшая между двух каменных столбов металлическая калитка легко повернулась на хорошо смазанных петлях, и Линли с Хейверс вошли во двор.Неплохое наследство. Слева высился дом, старинное здание, сложенное, как и большинство местных построек, из коричневатого кирпича. Ставни недавно покрашены, вокруг окон и двери вьется аккуратно подстриженный плющ. Дом находился чуть в стороне от дороги, а между домом и дорогой был ухоженный сад, защищенный изгородью от овец. Рядом с домом были низкие пристройки, а другую сторону четырехугольного двора замыкал хлев.Двухэтажный хлев, как и дом, был сооружен из камня и покрыт толстой черепицей. Сквозь распахнутые окна второго этажа виднелись ступеньки внутренней лестницы. Дверь запиралась на амбарный замок: это помещение предназначалось исключительно для скота и рабочего инструмента.Пройдя через прибранный двор, Линли вставил ключ в проржавевший замок на двери хлева. Дверь бесшумно отворилась. Внутри было до жути тихо, сумрачно, сыровато и холодно, будто все здесь напоминало о страшной гибели хозяина.– Как тихо, – пробормотала Хейверс. Она еще медлила у двери, когда Линли уже вошел.– Угу, – отозвался он изнутри. – Наверное, все дело в овцах.– Что?Линли бросил быстрый взгляд на ее лицо. Барбара была бледна как смерть.– Я говорю – овцы, сержант, – пояснил он. – Они на верхнем пастбище, помните? Вот почему здесь сейчас так тихо. Оглядитесь хорошенько по сторонам. – Барбара явно не хотела входить, и, чтобы подбодрить ее, инспектор добавил: – Вы были совершенно правы.Эти слова заставили ее подойти и внимательно осмотреть хлев. В дальнем его конце громоздилась копна непросохшего сена. В центре помещения осталось не такое уж большое пятно засохшей крови, уже не красной, а коричневой. Больше здесь ничего не было.– В чем права, сэр? – поинтересовалась Хейверс.– Он умер мгновенно. На стенах ни пятнышка крови. Скорее всего, никто не перемещал тело. Никаких попыток изменить картину преступления. Хорошо соображаете, Хейверс.Она смущенно покраснела.– Спасибо, сэр.Резко выпрямившись, Линли сосредоточенно разглядывал внутреннее пространство хлева. Перевернутая вверх дном корзина – на ней сидела Роберта, когда священник застал ее возле тела отца – все еще была здесь. Сено, в которое откатилась отрубленная голова, не тронули. На засохшей лужице крови остались следы соскобов – кровь брали на экспертизу, и топор исчез, однако в целом вся картина соответствовала тому, что Линли и Барбара видели на фотографии. Только тел не было. Тела! Господи! Нис хотел оставить его в дураках, и, кажется, ему это удалось. Линли тупо уставился на внешний край пятна, где в спекшейся крови виднелись черные и белые шерстинки. Резко обернулся к Хейверс.– Собака! – воскликнул он.– Да, инспектор?– Хейверс, бога ради, что Нис сделал с собакой?Сержант тоже поглядела на пол, отметила пестрые клочки шерсти.– Об этом было в рапорте, разве нет?– Не было! – ответил инспектор, глотая ругательство. Он понимал, что из Ниса придется добывать информацию по кусочкам – так хирург извлекает из задницы хулигана одну дробину за другой. Черт бы все это побрал! – Пойдем осмотрим дом, – угрюмо предложил он.Они вошли, как входили в дом члены семьи, через узенький коридор-прихожую, мимо висевших на стене старых пальто и плащей, мимо грубых ботинок, приткнувшихся под тянувшейся вдоль стены скамейкой с сиденьем из одной длинной доски. Три недели в доме не топили, и в нем было сыро, точно в склепе. По Гемблер-роуд промчался автомобиль, но из дома его гудение казалось глухим и далеким.Из прихожей они сразу же попали в кухню, большое помещение с красным линолеумом на полу и шкафчиками из темного дерева. Ослепительно белый кухонный комбайн выглядел так, словно его только что начисто отмыли. Все на месте. Тарелки расставлены в сушилке по величине, ни крошки на безукоризненно чистой поверхности стола, ни пятнышка на белой металлической раковине. Посреди комнаты стоял некрашеный сосновый стол, его поверхность была вся в зазубринах – тысячи раз ударял по ней нож, разделывавший мясо и овощи, тысячи раз готовили здесь обед, так что дерево утратило первоначальный цвет.– Еще бы Гибсону не мечтать об этой ферме, – пробормотал Линли, осматриваясь. – Это вам не Сент-Чэд-лейн.– Вы ему верите, сэр? – переспросила Барбара.Линли заглянул в кухонный шкаф.– Верю ли я, что он был в постели с женой в тот момент, когда Тейса убили? Учитывая характер их супружеских отношений, это более чем вероятно. А вы как считаете?– Может, и так, сэр. Он обернулся:– Однако вы в это не верите?– Дело в том… у нее был такой вид, будто она лжет. И к тому же она за что-то сердилась на него или на нас, не пойму.Линли задумался. Мэдлин Гибсон и впрямь говорила с полицейскими угрюмо, выплевывая слова, не оглядываясь на мужа и не ожидая от него поддержки. Ричард непрерывно курил, пока его жену допрашивали, держался равнодушно, хотя в его темных глазах то и дело мелькала веселая искорка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35