Я стоял столбом, а она опустила оружие и неспешной походкой
приблизилась, вскинув голову, с прищуром глядя мне в глаза.
- Хорошо, что ты меня не высадил, - невозмутимо произнесла она.
- Тот, длинный, метил в тебя. Но я успела.
А мне пришло на ум, что все-таки никогда в жизни я не смогу
грубо ухватить ее за волосы. Даже если она будет об этом
умолять.





14.

Просто удивительно, что после таких приключений наш почтенный
"Дром", окривевший на одну фару, помятый и побитый осколками,
еще оставался на ходу. Меня согревала надежда, что в столь
поздний час мы избежим встречи с полицейскими, которые наверняка
не только разделят мое удивление, но и проявят свойственное их
братии бестактное любопытство.
Перед тем, как застрявший поперек дороги лимузин покойного
Барладага скрылся из вида за поворотом, я взглянул в боковое
надтреснутое зеркальце и увидел далекий свет фар. Если это
вызванные на подмогу головорезы с виллы, нам лучше убраться с
магистрали. Играть с ними в догоняшки опасно, достаточно звонка
по радиотелефону, чтобы из города навстречу нам выехала целая
орава бандитов, опозоренных гибелью главаря и рвущихся освежить
свою репутацию нашей кровью. Поэтому я вызвал в памяти
мелкомасштабную карту столичных окрестностей, довольно легко
сориентировался на местности, а затем свернул с шоссе на
узенькую грунтовку, которая наискось прорезала молодую хвощевую
лесопосадку. Теперь, когда нас никак не могли догнать или
перехватить, я снизил скорость до сорока стир в час и вздохнул
спокойно.
- Я думаю, нам лучше всего вернуться в тот домик, Джага. Других
предложений нет? - проговорил я, глядя, как слегка покореженный
капот бойко заглатывает узкую дорогу, озаряемую лучом
единственной фары.
- Никак нет. Заночевать же где-то надо.
- А еще давайте сразу поговорим о денежной компенсации за ваше
сгоревшее заведение. Во сколько вы оцениваете ущерб?
- Ни во сколько.
- Пожалуйста, не надо так щепетильничать. У нас в багажнике
лежит чемоданчик, там триста пятьдесят тысяч с хвостиком, к
вашему сведению. Я полагаю, эти деньги не вполне мои...
- А чьи же еще? - всплеснул руками Джага. - Извиняюсь, что
перебил, конечно. Бросьте, "Щит Отечества" был застрахован, я ни
марги не потеряю. Другое дело, самого дома жаль, уютный был. Но
не раскисать же из-за этого.
- Ладно, отставим этот разговор, - пошел я на попятную. -
Давайте-ка прикинем наши планы на завтра. Во-первых, необходимо
срочно сменить машину. На этой теперь вообще никуда нельзя
соваться. Вернуть ее владельцу и заплатить за ремонт лучше
попозже как-нибудь, а пока поездим на другой.
- Нет проблем. Завтра же махну в город. Туда на попутках, а там
добуду тачку и на ней вернусь.
- Очень хорошо. Еще вам необходимо добыть себе новое оружие.
Этот "Брен", из которого застрелен Барладаг, придется выбросить.
- Жалко, я к нему привык. Очень справная машинка.
- И все-таки оставлять такую улику вам не следует, - веско
разъяснил я. - Хорошо еще, что она единственная.
- Слушаюсь, - Джага даже вздохнул от огорчения.
- А еще придется добыть для меня новое удостоверение личности,
кстати, желательно и водительское впридачу.
- Уяснил. Завтра же проверну и это.
- Пока хватит, - подытожил я и замолчал.
Помимо перечисленных мелких дел нам предстояло еще одно крупное:
отловить белобрысого Амахада Чажнура, отвезти его в наше
загородное пристанище и заставить разговориться. Но покамест
обсуждать это было ни к чему, все должно идти по порядку.
- Кстати, мы подъезжаем к мосту через речку, - сообщил я. -
Самое время и место избавиться от вашего "Брена".
- Может, оставим пока? - заколебался Джага. - Вдруг чего, а я
без оружия.
- Не думаю, что нам предстоят еще перестрелки. А на крайний
случай у нас ведь остаются два пистолета, не считая того
дурацкого ампульного со снотворным, - рассудил я, останавливая
машину посредине моста, перекинутого через небольшую тихую
речку. - Бросайте "Брен". Глубина тут, похоже, достаточная,
никто его не найдет до скончания века.
Джаге очень не хотелось расставаться с пистолетом-пулеметом, но
приказ есть приказ. Хоть мы и стали штатскими по виду, на деле
по-прежнему я принимал решения, он их выполнял, а
ответственность за последствия лежала на мне. Если случится
крупное невезение, и меня задержат с бандитским "Мидуром" за
ремнем, что ж, семь бед, один ответ. Другое дело Джага, против
которого власти могут выдвинуть разве что обвинение в
укрывательстве, да и то достаточно зыбкое. Он вовсе не обязан
знать, что Месакуна Трандийяара разыскивает полиция: чтение
газет пока что дело добровольное, даже в нашей стране.
Заметно пригорюнившийся Джага вышел из машины, оттянул затворную
раму "Брена", вынул затвор и сунул в карман. Потом швырнул
пистолет-пулемет в воду.
- Затвор на память оставлю, можно? - сказал он, плюхаясь на
сиденье. - Славное было дельце, не грех вспомнить когда-нибудь.
Против этого приступа сентиментальности я ничего не имел, и мы
покатили дальше.
- Разрешите спросить, вы в Бога верите? - ни с того ни с сего
поинтересовался Джага.
- Верю.
Не то, чтобы я мог похвастать особенным благочестием, однако,
по-моему, пройдя через войну, любой человек уверует в Бога, если
у него есть хотя капля мозгов. На фронте начинаешь отчетливо
понимать, насколько тонкие законы исподволь правят нашим
сумасбродным миром. Только лучше не выпивать с ротным
капелланом, по ходу этого занятия неизбежно впадаешь в горестные
сомнения, ведущие к махровому атеизму.
- С позволения сказать, я тоже. Поэтому особенно не горюю, что
"Щит Отечества" сгорел. Это мне Бог послал. Честно говоря,
вовремя, у меня уже печень стала барахлить.
Мне показалась достаточно эксцентричной мысль о том, что Бог
занимается поджогом питейных заведений ради профилактики
цирроза. Впрочем, метафизика не моя стихия.
- Думаю вот, получу страховку и заведу себе новое дело. Знаете,
какое? - Джага сделал риторическую паузу. - Открою сыскное бюро,
вот что я сделаю.
Из дипломатических соображений я промолчал. И даже удержался от
хохота ценой титанических усилий.
- Это ж прямо золотая жила... - зачарованно добавил он. -
Полтыщи за сутки безо всяких налогов. И никакая санитарная
инспекция плешь не проедает...
Погрузившийся в мечтания Джага вскоре начал задремывать, свесив
голову на грудь. Янта на заднем сиденье, похоже, уснула еще с
тех пор, как мы углубились в полосу лесопосадок. Сверяясь
мысленно с картой, я вел машину по грунтовкам в обход столицы на
юг. В общей сложности прохождение маршрута заняло почти два
часа, зато мы вернулись к загородному дому на холме совершенно
никем не замеченными.
Прошедший день меня здорово вымотал. Вдобавок все мои болячки
разнылись, предвещая перемену погоды. Уже не хотелось думать ни
в каком мозговом режиме и ни о чем.
Когда мы перетаскивали багаж в дом, начал слегка накрапывать
дождик. Я загнал увечный "Дром" в сарай, подальше от посторонних
глаз. Мало ли кто проедет мимо. Потом вернулся в дом. За пустым
столом в центральном холле сидела Янта.
- Дядюшка уже отправился спать, он очень устал, - сообщила она.
- Тебя покормить?
- Нет, спасибо.
Янта встала, когда я подошел к ней. Глаза цвета морской волны на
рассвете были распахнуты навстречу мне, сразу же я захлебнулся в
них и с радостью утонул. Ее красота повергала меня в цепенящую
робость, до сих пор с трудом верилось, что такая женщина
снизошла до моих ласк прошлой ночью.
- Ты ничего не хочешь мне сказать? - с ободряющей улыбкой
спросила она.
- Хочу. Но это займет уйму времени.
- Разве мы куда-то спешим?
- На это уйдут годы, - предупредил я.
- Тогда почему бы не начать прямо сейчас?
- Хорошо, начну. Я люблю тебя.
Она положила руки мне на плечи.
- Продолжай, пожалуйста.
- Я люблю тебя.
- Это я уже слышала.
- А я могу повторять это годами. Видишь, как много я могу тебе
сказать.
- Я буду очень благодарной слушательницей.
- А ты ничего не хочешь мне сказать? - я крепко обнял девушку,
впитывая ладонями дрожь, прошедшую по ее телу.
- Скажу. Возьми меня здесь. Прямо на полу, - потребовала она.
- Ничего подобного, - возразил я, подхватил ее на руки и понес
по скрипучей лестнице в мансарду. От моей беспримерной усталости
не осталось и следа.
- Опусти меня, тебе тяжело, - шепнула она, впрочем, даже не
пытаясь высвободиться.
- Это тебе так кажется, - я распахнул дверь продетой под ее
колени левой рукой.
В комнате стояла непроглядная темень, однако зажигать свет я не
стал.
- Ну почему ты все делаешь не так, как я прошу? - лукаво
попеняла Янта, приникнув щекой к моему плечу.
- Сам не знаю, - я опустил ее на скрипнувший тюфяк из водорослей
и сознался. - У меня отвратительный характер.
Тугая пуговка на вороте бисерной блузки наконец выскользнула из
петельки, следующую Янта уже расстегнула сама.
- Как здорово. У меня тоже характер жуткий.
Не церемонясь, мы кидали снятую одежду на пол. Потом,
обнаженные, плотно приникли друг к другу.
И снова мы качались на океанских волнах, падали сквозь бездны
влажного пламени, задыхаясь в изумительном угаре. Мы были двумя
трепещущими скользкими рыбами, расплющенными толщей
глубоководного безмолвия. Мы впитывали судороги друг друга,
ввинчиваясь по спирали стона в недра пульсирующего сумасшествия,
тело Янты выгибалось радугой, мои мышцы изнемогали от блаженного
бешенства, искрящийся космос взрывался в тайниках плоти и
длился, и нарастал, и тихо гас, а в обрушившейся пустоте долго
теплилась благодарная нежность. Я поцеловал Янту между грудей и
перекатился на спину.
За мансардным окном шелестел дождик, мы лежали, растворяясь в
непроглядной тьме. Ночь сомкнулась черным шелестящим коконом
вокруг нас, единственных обитателей крошечного мироздания.
Насколько я люблю ночную пору, настолько терпеть не могу
междусолнечье, когда спать приходится за плотными занавесками.
Но сейчас темнота мешала мне любоваться Янтой.
- Месакун, ты опять не сделал так, как я просила - с тихим
укором проговорила она.
- Понимаешь, не могу. Не могу я так, и все. Разве тебе было
плохо со мной?
- Глупый. Мне было изумительно.
- Тогда в чем же дело?
- Не слушай меня, - она положила голову мне на плечо. - Я вообще
не знаю, чего хочу. А ты чудесный...
Вот теперь я уже точно вымотался до предела. Ее голос доносился
неразборчиво сквозь плотную толщу мрака. Я выскальзывал из
собственного тела и плыл в никуда, осязая лишь, как дыхание Янты
тлеет на моей щеке, и не было сил обнять ее, прижаться всем
телом, сказать, до чего я ее люблю, люблю...
Крик Янты вырвал меня из сна одним махом. Пронзительный,
сдавленный, нечленораздельный крик. Моя рука метнулась под
подушку и нашарила там пустоту.
За окошком лепетал дождик, стояла глубокая ночь, мы лежали одни
в темной комнате. Пистолет валялся вместе с одеждой на полу,
впрочем, я зря переполошился спросонок. Янте приснился кошмар,
только и всего.
Схватив девушку за плечи, я подул ей в лицо, так по старому
поверью отгоняют злых ночных духов. Колдун из меня никудышный,
впрочем, Янта обмякла и прерывисто вздохнула.
- Ох, милый, прости, я тебя разбудила...
Вздрагивая, она прильнула ко мне, уткнулась в грудь мокрым
лицом, совсем по-детски шмыгнула носом. Жуть внезапного
пробуждения отхлынула, сменившись трогательным затишьем. Я
баюкал ее, легонечко поглаживая вдоль спины, потом незаметно для
себя перешел к осторожным тягучим ласкам. Мы парили в
бесконечности теплого мрака, желание подкрадывалось, медленно
сгущалось. Янта подкралась губами к моему рту, ее пальцы
скользнули вниз по животу и цепко сжались. Сдавленно ахнув, она
откинулась навзничь, притягивая меня с жадной поспешностью,
щедро распахнулась подо мной. Исчез шум дождевых капель, исчезла
тьма, исчез поскрипывающий тюфяк, вообще все исчезло. Были
только мы, и больше ничего.
Самая дивная и невероятная ночь в моей жизни. Еще ни одна
женщина не дарила меня таким всепоглощающим самозабвением, ни с
одной не был я настолько неутомим, ни одна не впитала столько
моей нежной ярости, выплеснув не менее яростную нежность в
ответ.
А после мы лежали рядышком, держась за руки, переполненные друг
другом и опустошенные, не нуждаясь в словах. Все уже было
сказано молча, при посредстве осязания, которое неспособно
фальшивить. Однако Янта вдруг заговорила вполголоса, отчетливо и
сухо роняя фразы.
- Месакун, мне нужно тебе рассказать, что со мной случилось.
Хотя, может, лучше промолчать. Но ты имеешь право знать про меня
все.
- Хорошо, я слушаю тебя.
Немного помедлив, она продолжила.
- Месакун, я грязная тварь. Я ненавижу себя.
И снова сделала паузу. Ее истовое самобичевание казалось мне
чуточку несерьезным. Я надеялся, что за всем этим кроется наивно
раздутый сущий пустяк, что-нибудь вроде обыкновенной
подростковой мастурбации и неотделимых от нее терзаний из-за
собственной якобы уникальной, чудовищной порочности.
- Пожалуйста, не надо так...
- Я тебя недостойна.
- Да что ты такое говоришь, - изумился я.
- Ты просто не знаешь, - отрезала она. - Прости, придется тебе
рассказать. Это случилось почти год назад. Поздно вечером я
возвращалась от подруги. Та еще предлагала вызвать такси, но я
отказалась. Погода была прекрасная, хотелось прогуляться пешком.
До сих пор себя кляну за дурость.
Янта говорила отрывисто и быстро. Каждая фраза давалась ей почти
с физическим усилием.
- Я уже почти дошла до дома. В парке навстречу мне попались
двое. Типичные подонки. Пытались со мной заговорить, но я молча
прошла мимо. Тогда они сзади схватили меня за волосы. Зажали
рот... - она перевела дыхание, ее пальцы скрючились в моей
ладони. - Месакун, они меня изнасиловали.
Так вот оно что. Меня ожгла вспышка бесплодной ярости. Дорого бы
я дал, чтобы эти двое встретились на моем пути.
Повисло тяжкое беспросветное молчание. Лишь мириады дождевых
капель мягко шелестели в ночи. Янта скрипнула зубами. Осторожно
я разглаживал ее окостенелый от напряжения кулачок.
- Янта, милая...
- Что? - убитым голосом произнесла она.
- Даже не знаю, как сказать. Все в прошлом, понимаешь? Что бы ни
было, это прошло. А мы здесь.
Мои слова прозвучали убого, я не знал толком, что сказать, как
ее успокоить. Янта содрогнулась всем телом.
- Если бы ты только знал, как они надо мной куражились. Я
укусила одного за руку. Тогда он сдавил мне пальцами щеки,
раздвинул челюсти и, понимаешь... своим вонючим... я... я
задыхалась...
- Прошу тебя, перестань. Не надо. Успокойся.
Меня корежила нестерпимая мука. Ярость, жалость, бессилие перед
непоправимым прошлым, пронзительное сострадание, злоба на этот
уродливый паскудный мир, все перемешалось и разом навалилось
неподъемным грузом. Хотелось стрелять, бешено орать, на худой
конец разбить кулак о стенку. Но я сдержался. Лежал и поглаживал
ее взмокшую от пота ладонь.
- Только не бросай меня, - вдруг взмолилась она. - Я грязная,
да, я бешеная и грязная, но я люблю тебя. Я скажу тебе правду, я
думала, что никогда никому признаюсь, а тебя обманывать просто
не могу. Месакун, когда меня насиловал второй, это было дико
грязно, хотя мне уже стало все равно, и вдруг этот скот пробил
меня насквозь, понимаешь, мерзкое неслыханное наслаждение, на
секунду я сошла с ума, они накачали меня своей слизью и еще
заставили саму кончить, впервые в жизни, господи, Месакун, какая
грязь, прости меня, прости, я люблю тебя...
Она захлебнулась слезами и смолкла. Только теперь до меня
окончательно дошло, какие мороки истязают Янту, откуда взялись
ее навязчивые странности. Отдышавшись, она утерлась простыней,
повернулась на бок лицом ко мне, заговорила почти спокойно.
- Ну вот, теперь ты знаешь. Я хотела убить себя. Но не хватило
духу. Попросила дядюшку, он достал мне револьвер. Возил в
лесочек, учил стрелять. Я всегда ношу его с собой. Я хотела бы
встретить их еще раз, - и после затяжной паузы она с тревогой
спросила. - О чем ты думаешь?
- Успокойся, - сказал я. - Все будет хорошо. Это пройдет,
забудется. Успокойся.
- Правда? Ты правда так думаешь? Месакун, я хочу забыть. Я люблю
тебя. После этого я вообще ни с кем не могла. Ты первый,
понимаешь? - она крепко обхватила меня, приникла всем своим
молодым, гибким, драгоценным телом. - Ты меня расколдовал.
Оказалось, я могу иначе, я же думала...
Янта запнулась и умолкла.
- Что ты думала?
- Ох, какой же я была идиоткой. Ты изумительный. Ты страшно
сильный. И еще ты настоящий. Неужели ты меня действительно
любишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19