Мне не приходило в голову раньше, почему именно после сорока?
– Так вот, братец, живут себе наши жены и вдруг после сорока становятся на нашу голову художницами. То есть, как говорят, к ним приходит вдохновение. Столько лет сидит жена дома, и вдруг, глядь, в один прекрасный день, засучив рукава, начинает месить глину и становится у печи горшки обжигать. Или же берет в руки резец, нож и целыми днями что-то строгает и выжигает каленым железом…
– Ну что в этом плохого, Мухиттин-бей?
– Мы, мужчины, глупцы! – со злостью сказал Мухиттин-бей. – Конечно, есть на то причина, что в таком возрасте они начинают лепить или резать. Подумать только нам лень…
– Но среди моих знакомых есть и молодые женщины, они тоже вырезают деревянные фигурки.
– Есть, говорите? А эти женщины живут со своими мужьями?
– Нет, они в разводе. Одна два раза обручалась, но замуж так и не вышла. А одна, правда, замужем…
– Точно… Это как раз-то и подтверждает мою мысль… Дорогой мой, вы человек умный. Лет пять-десять тому назад у женщин такого не бывало. Почему вместо приличествующих им иголки, спиц, кисточки они схватились за ножи? Почему они не играют на скрипке, на пианино, а с остервенением комкают глину и кромсают дерево?
– Так что же, Мухиттин-бей?
– А-а-а, вот я и ждал, когда наконец вы спросите, в чем же дело. Многие из подруг Сабихи занимаются керамикой и резьбой. Как вы изволили правильно заметить, почти все они устраивают выставки. Я до вчерашнего дня думал: «Молодцы женщины, не сидят сложа руки, не сплетничают, занимаются делом…» Между тем совсем не в этом дело.
– А в чем же?
– Одна из подруг Сабихи уже давно приглашала меня в свою мастерскую посмотреть ее работы… Сабиха ходила, ей очень понравилось. И я решил пойти. Прихожу вчера, а служанка открывает мне дверь и говорит: «Хозяйка занята». Знали бы вы, во что она превратила дом! В одной комнате торчит печь для обжига, в другой – кучи глины, а все домочадцы в одной комнате ютятся. Потом служанка проводила меня в мастерскую. И что же я вижу… Сидит она над кучей глины и ничего вокруг не видит. Даже, что посторонний вошел, не заметила. А я, не проронив ни звука, потихоньку присел в сторонке. Вид у нее, прямо сказать, страшный: волосы растрепаны, глаза горят – настоящая ведьма. А она красивая женщина! Но тут… я даже не знаю, как вам передать то, что я увидел… Нужно мне было взять кинокамеру, на пленку снять… На мраморной плите – куча глины. Месит она эту глину и приговаривает: «Гнусный негодяй. Подлец!» Выругается, да как даст кулаком по куче. Я сначала подумал, что женщина спятила. Потом закричала: «Кемаль, Кемаль!» и бросилась на глину, ногами ее топчет! Кемаль – это ее муж, с которым она разошлась… Значит, женщина колотила не глину, а воображаемого мужа.
Я пересел на табуретку и не спускал с нее глаз. Она месила еще очень долго, и наконец из бесформенной массы стала проступать безобразная фигура. Отбежала и стала плевать, а потом толстой колотушкой наотмашь бить, приговаривая: «Вот тебе подлецу, вот негодяю. Такую женщину, как я…» Затем скинула халат – жарко стало – и снова набросилась на глину с воплями. Когда совсем изнемогла, наполнила стакан вином и с жадностью осушила, а глине, то есть своему бывшему мужу, пригрозила: «Ты не думай, что это все, что ты избавился… Я тебе еще надаю!» Бросила глину на мраморный стол, помяла немножко. Получилась какая-то фигура. Отошла на два шага назад и как даст кулаком. И так несколько раз подряд. Я полагал, что пытка несчастного Кемаля кончилась. Оказывается нет… Она открыла дверцу электрической печи. И шварк туда свое изделие. Дверцу захлопнула и торжествующе воскликнула: «Вот так, гори теперь!» В изнеможении опустилась в кресло и, вздыхая, произнесла: «О боже мой, теперь мне полегче».
Меня так и не заметила. Я потихоньку вышел и прикрыл дверь плотнее. Голова шла кругом.
А еще есть у нас знакомая дама, которая вырезает из дерева, она замужем. «Зайду-ка я к ней», – думаю. Любопытство одолевало… Пошел без приглашения. Ее мать, поприветствовав меня, сказала, что дочь работает.
– Прекрасно, разрешите мне ее посетить в мастерской. Я не буду ее отвлекать…
– Вот-вот придет Бурхан, – ответила женщина, – а вы оставайтесь у нас на ужин. Я к бакалейщику, на минутку…
Бурхан – это муж художницы.
Как и у керамистки, в доме все вверх дном. И тоже с растрепанными волосами и горящими глазами, держа в руках что-то вроде секиры или топорика, хозяйка обрубала брусок дерева. Ударит и воскликнет: «Вот тебе! На тебе!»
У этой очень благородной дамы, причем большой модницы, на гвоздях по стене висели молотки, тесаки, рубанки, топоры, пилы. Она хватала первый попавшийся инструмент и со злостью отрезала, отпиливала кусок за куском, верно воображая, что это Бурхан. Иногда отходила шага на два назад, склоняла на бок голову, будто любовалась делом своих рук… На этот раз она разделывала фигуру острым стальным зубилом. Она долбала деревянного Бурхана с таким остервенением, что мне ее стало жаль. На огне в это время калились железные прутья… Схватив один из них, она приложила к тому месту, где должно быть лицо. «Сейчас я тебе выжгу глаза!» – Раскаленным стержнем она, издавая свистящие звуки, выжигала на дереве с разных сторон черные круги, при этом подпрыгивала и пыхтела, как крышка на кипящей кастрюле. Так раскаленными стержнями она выжигала раны на деревянном теле мужа. Я не мог больше смотреть на эту пытку, поднялся и на цыпочках вышел в коридор.
После этого я долго не мог прийти в себя. Эти исступленные женщины преследовали меня. Мне нужно было с кем-то поделиться. И я рассказал все, что видел, своему старому другу. Он с усмешкой посмотрел на меня и проговорил:
– Все так… это они мстят своим мужьям… Они с удовольствием убили бы их, но этого сделать не могут, и вот на глине или дереве вымещают злобу.
– Да, но женщина, которая занимается резьбой, живет со своим мужем…
– Ей не лучше… она выжигает глаза деревянной фигуре и находит в этом успокоение… Хочешь, я дам тебе эту злополучную книгу, почитай…
Я взял книгу и поспешил домой. Жены моей не было. Она, как сказала дочь, пошла смотреть работы одной своей подруги. Я сразу же принялся за чтение… Это книга, о которой я вам говорил вначале. Только тут я понял, почему наши женщины занимаются таким трудным делом. Жена вернулась домой, и как вы думаете, что она сказала?
– Я тоже теперь буду заниматься керамикой!..
– Ни в коем случае! – закричал я.
Меня охватила ярость, я разбросал все изделия из керамики, что были дома, и стал бить их, топтать ногами. А все деревянные скульптурки побросал в печку… И вот я у вас. Скажите, отчего души этих художниц горят желанием совершить преступление? Если Сабиха попытается заняться искусством, братец, я с ней разведусь.
– По-моему, расходиться вам после стольких лет совместной жизни не стоит…
– Но что же мне делать?
– Займитесь и вы чем-нибудь… Сабиха-ханым пусть обжигает глину, а вы режьте из дерева фигурки…
– Нельзя… это занятие для женщин…
– Ну купите скрипку, пианино или начните писать стихи!
– Да-а-а! В самом деле… Если она будет заниматься керамикой, я начну писать стихи… Точно! Уж и распишу ее! Пусть пытает меня сколько хочет… Я такие стихи напишу…
Мухиттин круто повернулся и зашагал к себе домой.
Письма Натали Вере
Стамбул, 2 февраля 19… г.
Дорогая Вера!
По правде говоря, я очень боялась поездки в Турцию. Я не представляла себе, что меня там ждет, как буду жить среди чужих людей. Вот уже неделя, как я здесь. И все, с чем мне пока довелось встретиться, явилось для меня приятным сюрпризом – и помощь, которую мне оказали турки, и их доброта, и дружеское расположение ко мне. Главное, я не чувствую себя чужой на чужбине. Конечно, я буду тосковать вдали от вас, но придется смириться с разлукой, ибо таких денег я нигде больше не заработаю. По контракту с фирмой мне будут платить в месяц пять тысяч лир. Жизнь здесь дешевая, и я за два-три года сумею накопить хорошие деньги. Было бы чудесно, если бы мне удалось уговорить маму приехать ко мне на месяц. Целую тебя с грустью и жду писем.
Твоя Натали С.
Стамбул, 14 марта 19… г.
Дорогая Вера!
Три дня назад получила твое письмо. Большое спасибо. Сегодня воскресенье, я дома и имею возможность написать всем друзьям. Вечером иду в кино с одним сослуживцем. Его зовут Музаффер. Между прочим, хотя он и мой начальник, но получает в месяц тысячу двести лир. Узнав это, я очень удивилась. Как иностранному специалисту, мне за месяц работы платят в несколько раз больше, чем ему, местному чиновнику. Разве это справедливо? Работа у меня не очень утомительная, свободного времени много. Кстати, я начала изучать турецкий язык, и Музаффер-бей дает мне уроки…
Жду от тебя известий, Верочка моя. Желаю успехов и счастья.
Твоя Натали С.
Стамбул, 3 мая 19… г.
Дорогая Вера!
Не думай, что я забыла тебя. В последние дни была очень занята. Считается, что турецкий язык я освоила. Когда я общаюсь с турками, они смеются, но им нравится, как я говорю. Это заслуга Музаффер-бея. За такой короткий срок я научилась объясняться по-турецки. Замечательный он человек, и все его домочадцы очень милые. Его мать учит меня готовить турецкие блюда. Начинаю постепенно отуречиваться. Прошлое воскресенье мы с Музаффер-беем провели в казино на Босфоре, он читал мне стихи по-турецки. Турецкий язык прекрасен, как музыка… Не забывай меня. Целую.
Натали С.
Стамбул, 29 июня 19… г.
Ты обижаешься, дорогая Вера, что я редко пишу. Не сердись! Ты сейчас все поймешь. Музаффер-бей сделал мне предложение. Хотя я давно ждала этого, тем не менее была очень удивлена. Я попросила его дать мне время все обдумать. Не спала ночь. Что скажешь ты, если я выйду замуж за турка? Как к этому отнесется мама? Я люблю Музаффера, он красивый, умный, образованный и старательный…
Здесь началась жара. По воскресеньям Музаффер-бей возит меня к морю. Сегодня вечером должна дать ему ответ… Мы очень разные с ним. Боюсь, не станет ли впоследствии это причиной раздоров? Но я его очень люблю, и он меня, кажется, тоже… Скажу, «да»?..
Жду от тебя ответа.
Твоя Натали С.
Стамбул, 4 августа 19… г.
Моя Верочка!
Мама мне написала, что она недовольна моим предстоящим замужеством. Если к свадьбе Музаффер сумеет получить отпуск, мы надеемся провести наш медовый месяц дома.
Я очень счастлива, очень…
Твоя Натали С.
Стамбул, 20 сентября 19… г.
Дорогая Верочка!
В этом месяце мы должны были пожениться. Но появились некоторые препятствия. Мать Музаффера согласна на наш брак при условии, что я приму мусульманство. Музаффер очень расстроен, говорит, что для него это не имеет никакого значения, но он не хочет обижать мать. Для меня это тоже не имеет значения… Слава богу, что я не мужчина, а то мне пришлось бы делать обрезание! Я сказала, что ради Музаффера стану мусульманкой. Но моя мама категорически возражает. И как Музаффер не хочет обижать свою мать, так и я не хочу огорчать свою. Но мама знает, что я в конце концов поступлю по-своему. Жду скорейшего ответа, Верочка моя. Целую.
Твоя Натали С.
Стамбул, 3 октября 19… г.
Дорогая Вера!
Я тебе послала приглашение на нашу свадьбу. Ты, наверное, получила его. Теперь уже ты не сможешь называть меня «Натали». Став мусульманкой, я отныне зовусь Надиде. В газетах даже появились мои фотографии. Кроме того, я стала и турчанкой. По здешним законам иностранные женщины, выходя замуж за турок, становятся турецкими подданными.
Я не могу тебе передать, как я счастлива. Музаффер очень, очень хороший человек.
В прошлом месяце я купила шикарную машину. На ней мы отправимся в наше свадебное путешествие. Я очень радуюсь предстоящей встрече с тобой. Ты познакомишься с Музаффером. Он тебе понравится, Вера, я уверена… Ах, если бы и ты вышла замуж за турка, это было бы замечательно… Ладно, когда увидимся, поговорим обо всем подробно…
С надеждой на скорую встречу.
Твоя Надиде X.
Стамбул, 5 ноября 19… г.
Верочка моя!
В письме ты спрашиваешь, почему мы не приехали. Не смогли, пришлось отказаться от свадебного путешествия. Продала свою машину. Произошли удивительные вещи, которых мне никак не понять. Как только я перешла в турецкое подданство, меня перестали считать иностранным специалистом и лишили пяти тысяч лир в месяц. Я тебе писала, что мой начальник и муж Музаффер получает тысячу двести лир. Мне, как его помощнице, платят теперь всего восемьсот. Между тем я выполняю прежнюю работу. Вот какая произошла неприятность. Словно меня оштрафовали, тяжело оштрафовали за то, что я стала турчанкой… Но такой закон.
Наше жалованье в месяц составляет две тысячи лир. Когда мы поженились, мы сняли новый домик за девятьсот лир в месяц. Но теперь нам не прожить на наше жалованье. Продала автомобиль, и мы немного вздохнули. Конечно, пришлось отказаться и от свадебного путешествия.
Смотри не подумай, что я жалуюсь на свою жизнь. Я очень счастлива, Вера. Муж мой прекрасный человек, он меня очень любит. Я поняла, что без него не могу жить.
Деньги еще у меня есть. Ты знаешь, как я экономна. Мы с мужем работаем, живем счастливо.
Желаю успехов, целую тебя в глаза.
Твоя Надиде X.
Стамбул, 11 декабря 19… г.
Дорогая Вера!
Утром получила твое письмо. Большое спасибо. Ты спрашиваешь, почему я не взяла к себе маму. Знаешь ли, все изменилось. Я не смогла обставить наш дом, как хотела. Живем мы очень скромно. Не хочу, чтобы мама видела все это. Я ей писала, что мы всем обеспечены. К тому же она обижена на меня, что я перешла в мусульманство. Если она приедет и увидит, как все получилось, она расстроится. Но через некоторое время Музаффера повысят в должности, у нас будет на двести лир больше. Тогда я приглашу маму.
Мы с мужем и нашими друзьями готовимся к встрече Нового года. С радостью ждем ребенка. Не помню, писала ли я тебе, что собираюсь стать матерью.
Вера, не забывай меня, я не могу без твоих писем.
С грустью… Твоя Надиде X.
Стамбул, 23 июня 19… г.
Моя Верочка!
Большое тебе спасибо за поздравительную телеграмму по случаю рождения моего Ахмеда. Мы назвали нашего ребенка в честь отца Музаффера. Он очень похож на своего отца, такой же черноглазый… Ахмед принес нам счастье, Музаффер получил повышение, теперь он получает тысячу четыреста лир плюс десять лир на ребенка. Но мне, наверное, придется оставить работу. Нянчиться с Ахмедом некому. Мы не можем взять в помощь мне женщину. Это дорого, да я никому и не доверю моего сыночка… Придется уйти с работы. Кроме того, моя свекровь говорит, что женщина, имеющая ребенка, не может служить. По-моему, она права… Нас стало трое, расходы увеличились, а доходы уменьшились…
От всей души желаю тебе большого счастья.
Твоя Надиде X.
Стамбул, 4 сентября 19… г.
Дорогая Вера!
Я очень опечалена. Мне так нужен близкий человек, сердечный друг. Я чувствую себя очень одинокой… Муж мой уходит в армию… На мою голову свалились новые несчастья. Я ничего не могу понять. Мне, оказывается, необходимо развестись с мужем. С ума можно сойти. По их закону, мужчина, женатый на иностранке, не может стать офицером. Знаешь, дорогая, чтобы Музаффер смог стать офицером, ему необходимо со мной развестись.
Когда мне об этом Музаффер сказал, я всю ночь проплакала… «Но мы любим друг друга, у нас есть ребенок, почему мы должны разводиться?» – взбунтовалась я. «Да и в конце концов, – сказала я, – я стала турчанкой, мусульманкой. Какая же я иностранка? Но мои возражения, слезы, мольбы – бесполезны… Все это так, но для военного чинопроизводства я, оказывается, не считаюсь турчанкой.
Музаффер тоже очень расстроен… «Какое значение имеет для нас формальная сторона дела, разведемся по решению суда, но будем жить вместе, как и прежде. Когда я отслужу, мы снова поженимся», – сказал он. Ведь, действительно, он прав… Для людей, которые любят друг друга, регистрация брака не имеет никакого значения, их нельзя разлучить. Но я все же чувствую себя обманутой. Я очень несчастна. Вчера Музаффер подал в суд на развод. Он скажет, что мы не можем ужиться. Мы нашли двух свидетелей, это наши друзья. Со свидетелями договорились, они скажут, что у меня тяжелый характер. После развода Музаффер сможет поступить в офицерскую школу. Обнимаю, целую, Вера. Не оставляй меня, я так несчастна.
Твоя Надиде X.
Анкара, 2 апреля 19… г.
Дорогая Вера!
Пишу тебе из Анкары. Музаффер поступил в военное училище. Я переехала сюда, чтобы не оставлять его одного. Сняла маленькую комнатку. Конечно, на переезд ушло много денег – продала некоторые свои вещи. Музафферу жалованья не платят, и денег он дать нам не может. А я не могу работать – не с кем оставить ребенка. У меня остались еще небольшие сбережения в банке – попробую на них прожить.
Ахмед начал говорить, у меня прекрасный сынишка…
Как разведенная жена, я больше не ношу фамилию своего мужа. Имя мое все то же – Надиде, но фамилия девичья…
С пожеланием счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Так вот, братец, живут себе наши жены и вдруг после сорока становятся на нашу голову художницами. То есть, как говорят, к ним приходит вдохновение. Столько лет сидит жена дома, и вдруг, глядь, в один прекрасный день, засучив рукава, начинает месить глину и становится у печи горшки обжигать. Или же берет в руки резец, нож и целыми днями что-то строгает и выжигает каленым железом…
– Ну что в этом плохого, Мухиттин-бей?
– Мы, мужчины, глупцы! – со злостью сказал Мухиттин-бей. – Конечно, есть на то причина, что в таком возрасте они начинают лепить или резать. Подумать только нам лень…
– Но среди моих знакомых есть и молодые женщины, они тоже вырезают деревянные фигурки.
– Есть, говорите? А эти женщины живут со своими мужьями?
– Нет, они в разводе. Одна два раза обручалась, но замуж так и не вышла. А одна, правда, замужем…
– Точно… Это как раз-то и подтверждает мою мысль… Дорогой мой, вы человек умный. Лет пять-десять тому назад у женщин такого не бывало. Почему вместо приличествующих им иголки, спиц, кисточки они схватились за ножи? Почему они не играют на скрипке, на пианино, а с остервенением комкают глину и кромсают дерево?
– Так что же, Мухиттин-бей?
– А-а-а, вот я и ждал, когда наконец вы спросите, в чем же дело. Многие из подруг Сабихи занимаются керамикой и резьбой. Как вы изволили правильно заметить, почти все они устраивают выставки. Я до вчерашнего дня думал: «Молодцы женщины, не сидят сложа руки, не сплетничают, занимаются делом…» Между тем совсем не в этом дело.
– А в чем же?
– Одна из подруг Сабихи уже давно приглашала меня в свою мастерскую посмотреть ее работы… Сабиха ходила, ей очень понравилось. И я решил пойти. Прихожу вчера, а служанка открывает мне дверь и говорит: «Хозяйка занята». Знали бы вы, во что она превратила дом! В одной комнате торчит печь для обжига, в другой – кучи глины, а все домочадцы в одной комнате ютятся. Потом служанка проводила меня в мастерскую. И что же я вижу… Сидит она над кучей глины и ничего вокруг не видит. Даже, что посторонний вошел, не заметила. А я, не проронив ни звука, потихоньку присел в сторонке. Вид у нее, прямо сказать, страшный: волосы растрепаны, глаза горят – настоящая ведьма. А она красивая женщина! Но тут… я даже не знаю, как вам передать то, что я увидел… Нужно мне было взять кинокамеру, на пленку снять… На мраморной плите – куча глины. Месит она эту глину и приговаривает: «Гнусный негодяй. Подлец!» Выругается, да как даст кулаком по куче. Я сначала подумал, что женщина спятила. Потом закричала: «Кемаль, Кемаль!» и бросилась на глину, ногами ее топчет! Кемаль – это ее муж, с которым она разошлась… Значит, женщина колотила не глину, а воображаемого мужа.
Я пересел на табуретку и не спускал с нее глаз. Она месила еще очень долго, и наконец из бесформенной массы стала проступать безобразная фигура. Отбежала и стала плевать, а потом толстой колотушкой наотмашь бить, приговаривая: «Вот тебе подлецу, вот негодяю. Такую женщину, как я…» Затем скинула халат – жарко стало – и снова набросилась на глину с воплями. Когда совсем изнемогла, наполнила стакан вином и с жадностью осушила, а глине, то есть своему бывшему мужу, пригрозила: «Ты не думай, что это все, что ты избавился… Я тебе еще надаю!» Бросила глину на мраморный стол, помяла немножко. Получилась какая-то фигура. Отошла на два шага назад и как даст кулаком. И так несколько раз подряд. Я полагал, что пытка несчастного Кемаля кончилась. Оказывается нет… Она открыла дверцу электрической печи. И шварк туда свое изделие. Дверцу захлопнула и торжествующе воскликнула: «Вот так, гори теперь!» В изнеможении опустилась в кресло и, вздыхая, произнесла: «О боже мой, теперь мне полегче».
Меня так и не заметила. Я потихоньку вышел и прикрыл дверь плотнее. Голова шла кругом.
А еще есть у нас знакомая дама, которая вырезает из дерева, она замужем. «Зайду-ка я к ней», – думаю. Любопытство одолевало… Пошел без приглашения. Ее мать, поприветствовав меня, сказала, что дочь работает.
– Прекрасно, разрешите мне ее посетить в мастерской. Я не буду ее отвлекать…
– Вот-вот придет Бурхан, – ответила женщина, – а вы оставайтесь у нас на ужин. Я к бакалейщику, на минутку…
Бурхан – это муж художницы.
Как и у керамистки, в доме все вверх дном. И тоже с растрепанными волосами и горящими глазами, держа в руках что-то вроде секиры или топорика, хозяйка обрубала брусок дерева. Ударит и воскликнет: «Вот тебе! На тебе!»
У этой очень благородной дамы, причем большой модницы, на гвоздях по стене висели молотки, тесаки, рубанки, топоры, пилы. Она хватала первый попавшийся инструмент и со злостью отрезала, отпиливала кусок за куском, верно воображая, что это Бурхан. Иногда отходила шага на два назад, склоняла на бок голову, будто любовалась делом своих рук… На этот раз она разделывала фигуру острым стальным зубилом. Она долбала деревянного Бурхана с таким остервенением, что мне ее стало жаль. На огне в это время калились железные прутья… Схватив один из них, она приложила к тому месту, где должно быть лицо. «Сейчас я тебе выжгу глаза!» – Раскаленным стержнем она, издавая свистящие звуки, выжигала на дереве с разных сторон черные круги, при этом подпрыгивала и пыхтела, как крышка на кипящей кастрюле. Так раскаленными стержнями она выжигала раны на деревянном теле мужа. Я не мог больше смотреть на эту пытку, поднялся и на цыпочках вышел в коридор.
После этого я долго не мог прийти в себя. Эти исступленные женщины преследовали меня. Мне нужно было с кем-то поделиться. И я рассказал все, что видел, своему старому другу. Он с усмешкой посмотрел на меня и проговорил:
– Все так… это они мстят своим мужьям… Они с удовольствием убили бы их, но этого сделать не могут, и вот на глине или дереве вымещают злобу.
– Да, но женщина, которая занимается резьбой, живет со своим мужем…
– Ей не лучше… она выжигает глаза деревянной фигуре и находит в этом успокоение… Хочешь, я дам тебе эту злополучную книгу, почитай…
Я взял книгу и поспешил домой. Жены моей не было. Она, как сказала дочь, пошла смотреть работы одной своей подруги. Я сразу же принялся за чтение… Это книга, о которой я вам говорил вначале. Только тут я понял, почему наши женщины занимаются таким трудным делом. Жена вернулась домой, и как вы думаете, что она сказала?
– Я тоже теперь буду заниматься керамикой!..
– Ни в коем случае! – закричал я.
Меня охватила ярость, я разбросал все изделия из керамики, что были дома, и стал бить их, топтать ногами. А все деревянные скульптурки побросал в печку… И вот я у вас. Скажите, отчего души этих художниц горят желанием совершить преступление? Если Сабиха попытается заняться искусством, братец, я с ней разведусь.
– По-моему, расходиться вам после стольких лет совместной жизни не стоит…
– Но что же мне делать?
– Займитесь и вы чем-нибудь… Сабиха-ханым пусть обжигает глину, а вы режьте из дерева фигурки…
– Нельзя… это занятие для женщин…
– Ну купите скрипку, пианино или начните писать стихи!
– Да-а-а! В самом деле… Если она будет заниматься керамикой, я начну писать стихи… Точно! Уж и распишу ее! Пусть пытает меня сколько хочет… Я такие стихи напишу…
Мухиттин круто повернулся и зашагал к себе домой.
Письма Натали Вере
Стамбул, 2 февраля 19… г.
Дорогая Вера!
По правде говоря, я очень боялась поездки в Турцию. Я не представляла себе, что меня там ждет, как буду жить среди чужих людей. Вот уже неделя, как я здесь. И все, с чем мне пока довелось встретиться, явилось для меня приятным сюрпризом – и помощь, которую мне оказали турки, и их доброта, и дружеское расположение ко мне. Главное, я не чувствую себя чужой на чужбине. Конечно, я буду тосковать вдали от вас, но придется смириться с разлукой, ибо таких денег я нигде больше не заработаю. По контракту с фирмой мне будут платить в месяц пять тысяч лир. Жизнь здесь дешевая, и я за два-три года сумею накопить хорошие деньги. Было бы чудесно, если бы мне удалось уговорить маму приехать ко мне на месяц. Целую тебя с грустью и жду писем.
Твоя Натали С.
Стамбул, 14 марта 19… г.
Дорогая Вера!
Три дня назад получила твое письмо. Большое спасибо. Сегодня воскресенье, я дома и имею возможность написать всем друзьям. Вечером иду в кино с одним сослуживцем. Его зовут Музаффер. Между прочим, хотя он и мой начальник, но получает в месяц тысячу двести лир. Узнав это, я очень удивилась. Как иностранному специалисту, мне за месяц работы платят в несколько раз больше, чем ему, местному чиновнику. Разве это справедливо? Работа у меня не очень утомительная, свободного времени много. Кстати, я начала изучать турецкий язык, и Музаффер-бей дает мне уроки…
Жду от тебя известий, Верочка моя. Желаю успехов и счастья.
Твоя Натали С.
Стамбул, 3 мая 19… г.
Дорогая Вера!
Не думай, что я забыла тебя. В последние дни была очень занята. Считается, что турецкий язык я освоила. Когда я общаюсь с турками, они смеются, но им нравится, как я говорю. Это заслуга Музаффер-бея. За такой короткий срок я научилась объясняться по-турецки. Замечательный он человек, и все его домочадцы очень милые. Его мать учит меня готовить турецкие блюда. Начинаю постепенно отуречиваться. Прошлое воскресенье мы с Музаффер-беем провели в казино на Босфоре, он читал мне стихи по-турецки. Турецкий язык прекрасен, как музыка… Не забывай меня. Целую.
Натали С.
Стамбул, 29 июня 19… г.
Ты обижаешься, дорогая Вера, что я редко пишу. Не сердись! Ты сейчас все поймешь. Музаффер-бей сделал мне предложение. Хотя я давно ждала этого, тем не менее была очень удивлена. Я попросила его дать мне время все обдумать. Не спала ночь. Что скажешь ты, если я выйду замуж за турка? Как к этому отнесется мама? Я люблю Музаффера, он красивый, умный, образованный и старательный…
Здесь началась жара. По воскресеньям Музаффер-бей возит меня к морю. Сегодня вечером должна дать ему ответ… Мы очень разные с ним. Боюсь, не станет ли впоследствии это причиной раздоров? Но я его очень люблю, и он меня, кажется, тоже… Скажу, «да»?..
Жду от тебя ответа.
Твоя Натали С.
Стамбул, 4 августа 19… г.
Моя Верочка!
Мама мне написала, что она недовольна моим предстоящим замужеством. Если к свадьбе Музаффер сумеет получить отпуск, мы надеемся провести наш медовый месяц дома.
Я очень счастлива, очень…
Твоя Натали С.
Стамбул, 20 сентября 19… г.
Дорогая Верочка!
В этом месяце мы должны были пожениться. Но появились некоторые препятствия. Мать Музаффера согласна на наш брак при условии, что я приму мусульманство. Музаффер очень расстроен, говорит, что для него это не имеет никакого значения, но он не хочет обижать мать. Для меня это тоже не имеет значения… Слава богу, что я не мужчина, а то мне пришлось бы делать обрезание! Я сказала, что ради Музаффера стану мусульманкой. Но моя мама категорически возражает. И как Музаффер не хочет обижать свою мать, так и я не хочу огорчать свою. Но мама знает, что я в конце концов поступлю по-своему. Жду скорейшего ответа, Верочка моя. Целую.
Твоя Натали С.
Стамбул, 3 октября 19… г.
Дорогая Вера!
Я тебе послала приглашение на нашу свадьбу. Ты, наверное, получила его. Теперь уже ты не сможешь называть меня «Натали». Став мусульманкой, я отныне зовусь Надиде. В газетах даже появились мои фотографии. Кроме того, я стала и турчанкой. По здешним законам иностранные женщины, выходя замуж за турок, становятся турецкими подданными.
Я не могу тебе передать, как я счастлива. Музаффер очень, очень хороший человек.
В прошлом месяце я купила шикарную машину. На ней мы отправимся в наше свадебное путешествие. Я очень радуюсь предстоящей встрече с тобой. Ты познакомишься с Музаффером. Он тебе понравится, Вера, я уверена… Ах, если бы и ты вышла замуж за турка, это было бы замечательно… Ладно, когда увидимся, поговорим обо всем подробно…
С надеждой на скорую встречу.
Твоя Надиде X.
Стамбул, 5 ноября 19… г.
Верочка моя!
В письме ты спрашиваешь, почему мы не приехали. Не смогли, пришлось отказаться от свадебного путешествия. Продала свою машину. Произошли удивительные вещи, которых мне никак не понять. Как только я перешла в турецкое подданство, меня перестали считать иностранным специалистом и лишили пяти тысяч лир в месяц. Я тебе писала, что мой начальник и муж Музаффер получает тысячу двести лир. Мне, как его помощнице, платят теперь всего восемьсот. Между тем я выполняю прежнюю работу. Вот какая произошла неприятность. Словно меня оштрафовали, тяжело оштрафовали за то, что я стала турчанкой… Но такой закон.
Наше жалованье в месяц составляет две тысячи лир. Когда мы поженились, мы сняли новый домик за девятьсот лир в месяц. Но теперь нам не прожить на наше жалованье. Продала автомобиль, и мы немного вздохнули. Конечно, пришлось отказаться и от свадебного путешествия.
Смотри не подумай, что я жалуюсь на свою жизнь. Я очень счастлива, Вера. Муж мой прекрасный человек, он меня очень любит. Я поняла, что без него не могу жить.
Деньги еще у меня есть. Ты знаешь, как я экономна. Мы с мужем работаем, живем счастливо.
Желаю успехов, целую тебя в глаза.
Твоя Надиде X.
Стамбул, 11 декабря 19… г.
Дорогая Вера!
Утром получила твое письмо. Большое спасибо. Ты спрашиваешь, почему я не взяла к себе маму. Знаешь ли, все изменилось. Я не смогла обставить наш дом, как хотела. Живем мы очень скромно. Не хочу, чтобы мама видела все это. Я ей писала, что мы всем обеспечены. К тому же она обижена на меня, что я перешла в мусульманство. Если она приедет и увидит, как все получилось, она расстроится. Но через некоторое время Музаффера повысят в должности, у нас будет на двести лир больше. Тогда я приглашу маму.
Мы с мужем и нашими друзьями готовимся к встрече Нового года. С радостью ждем ребенка. Не помню, писала ли я тебе, что собираюсь стать матерью.
Вера, не забывай меня, я не могу без твоих писем.
С грустью… Твоя Надиде X.
Стамбул, 23 июня 19… г.
Моя Верочка!
Большое тебе спасибо за поздравительную телеграмму по случаю рождения моего Ахмеда. Мы назвали нашего ребенка в честь отца Музаффера. Он очень похож на своего отца, такой же черноглазый… Ахмед принес нам счастье, Музаффер получил повышение, теперь он получает тысячу четыреста лир плюс десять лир на ребенка. Но мне, наверное, придется оставить работу. Нянчиться с Ахмедом некому. Мы не можем взять в помощь мне женщину. Это дорого, да я никому и не доверю моего сыночка… Придется уйти с работы. Кроме того, моя свекровь говорит, что женщина, имеющая ребенка, не может служить. По-моему, она права… Нас стало трое, расходы увеличились, а доходы уменьшились…
От всей души желаю тебе большого счастья.
Твоя Надиде X.
Стамбул, 4 сентября 19… г.
Дорогая Вера!
Я очень опечалена. Мне так нужен близкий человек, сердечный друг. Я чувствую себя очень одинокой… Муж мой уходит в армию… На мою голову свалились новые несчастья. Я ничего не могу понять. Мне, оказывается, необходимо развестись с мужем. С ума можно сойти. По их закону, мужчина, женатый на иностранке, не может стать офицером. Знаешь, дорогая, чтобы Музаффер смог стать офицером, ему необходимо со мной развестись.
Когда мне об этом Музаффер сказал, я всю ночь проплакала… «Но мы любим друг друга, у нас есть ребенок, почему мы должны разводиться?» – взбунтовалась я. «Да и в конце концов, – сказала я, – я стала турчанкой, мусульманкой. Какая же я иностранка? Но мои возражения, слезы, мольбы – бесполезны… Все это так, но для военного чинопроизводства я, оказывается, не считаюсь турчанкой.
Музаффер тоже очень расстроен… «Какое значение имеет для нас формальная сторона дела, разведемся по решению суда, но будем жить вместе, как и прежде. Когда я отслужу, мы снова поженимся», – сказал он. Ведь, действительно, он прав… Для людей, которые любят друг друга, регистрация брака не имеет никакого значения, их нельзя разлучить. Но я все же чувствую себя обманутой. Я очень несчастна. Вчера Музаффер подал в суд на развод. Он скажет, что мы не можем ужиться. Мы нашли двух свидетелей, это наши друзья. Со свидетелями договорились, они скажут, что у меня тяжелый характер. После развода Музаффер сможет поступить в офицерскую школу. Обнимаю, целую, Вера. Не оставляй меня, я так несчастна.
Твоя Надиде X.
Анкара, 2 апреля 19… г.
Дорогая Вера!
Пишу тебе из Анкары. Музаффер поступил в военное училище. Я переехала сюда, чтобы не оставлять его одного. Сняла маленькую комнатку. Конечно, на переезд ушло много денег – продала некоторые свои вещи. Музафферу жалованья не платят, и денег он дать нам не может. А я не могу работать – не с кем оставить ребенка. У меня остались еще небольшие сбережения в банке – попробую на них прожить.
Ахмед начал говорить, у меня прекрасный сынишка…
Как разведенная жена, я больше не ношу фамилию своего мужа. Имя мое все то же – Надиде, но фамилия девичья…
С пожеланием счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29