Молча, по обыкновению опустив голову, он двигался по коридорам с такой уверенностью, словно знал здесь каждый закоулок лучше самого сенешаля (что, по правде говоря, начинало раздражать последнего), пока, наконец, они не достигли часовни.
– Если ты собрался меня исповедовать, монах, мог бы, по крайней мере, и не поднимать в такую рань, – проворчал он слегка приглушенным голосом.
Но Блейз даже не улыбнулся.
– Вы хорошо знаете, зачем мы здесь. Он вас ждет.
– Ну да, как же, – пробормотал Горлуа, плотнее запахивая подбитый мехом плащ. В эту утреннюю или, скорее, ночную пору становилось почти холодно. Герцог толкнул дверь, предназначенную для высокопоставленных обитателей дворца, ведущую прямо к первым рядам молитвенных скамеек небольшой часовни, устроенной во дворце совсем недавно. Несмотря на свои размеры, она была даже слишком просторной для тех целей, которым служила, – не считая королевы и ее придворных дам, примерно являвшихся на молитву каждое утро, сюда почти никто не приходил, за исключением каких-то особо торжественных случаев – крестин или свадеб… Горлуа снова увидел короля Пеллегуна, сидящего в высоком резном кресле, украшенном его гербом, рядом с королевой, и изучающего основы катехизиса… Он зевнул с такой силой, что чуть не вывихнул челюсть, потом откашлялся и начал, как раньше это делал Пеллегун, рассматривать расписной свод и капители колонн, где были изображены монстры, напоминающие гоблинов, с которыми они оба сражались в Черных Землях.
– Преклоните колени перед святым крестом!
Горлуа вздрогнул и резко обернулся. Раньше он не заметил Илльтуда, одетого в темную рясу и неподвижно стоявшего на коленях перед алтарем. Сквозь зарешеченное узкое окно пробился первый золотисто-розоватый луч, возвещая о начале нового прекрасного дня, и упал на каменную плиту у ног сенешаля – словно сам Господь указал на него пальцем. Горлуа невольно отступил, чтобы избежать этого прикосновения, и, немного стыдясь такой ребяческой глупости, преклонил колено и небрежно перекрестился.
Илльтуд, не глядя на него, отошел от алтаря и сел на скамейку. Наружность его была впечатляющей. Он был высоким – или же ряса делала его выше, – носил тонзуру и густую роскошную темно-каштановую бороду с медным отливом. Он говорил, почти не шевеля губами, негромким, но звучным голосом, который мог быть страстным и убедительным. На спокойном невозмутимом лице лишь одни глаза казались живыми, и когда герцог-сенешаль опустился на скамью рядом с ним, то почувствовал силу этого взгляда. Почти никто не знал – и даже сам герцог, несмотря на разветвленную сеть шпионов Гильдии, – что некогда брат Илльтуд был рыцарем и носил уже забытое имя Илльтуда де Бреннока, а затем удалился от мирской жизни и стал монахом Илльтуд основал монастырь, который сейчас называется Лланилльтуд Майор, и стал наставником святого Гильдаса и святого Самсона – оба они были уроженцами Камбрии и окончили свои дни в Бретани
. Некоторые считали его святым, и сам епископ, несмотря на свое могущество, не вмешивался в дела его обители.
Сейчас он молчал, так пристально глядя на Горлуа, что тот в конце концов опустил взгляд. Но тут же опомнился и, разозлившись из-за этого очередного проявления слабости, заговорил в полный голос:
– Ну что, аббат, ты хотел меня видеть? Я перед тобой!
– Не возвышай голос в доме Божьем, нечестивец!
Эти слова эхом отдались в маленькой часовне, и Горлуа поразился тому, с какой яростью они были произнесены.
– Ты должен научиться смиряться перед Богом, – продолжал аббат уже чуть тише. – Ибо без Бога ты ничто.
Горлуа насмешливо улыбнулся.
– Это ничто может заточить тебя в темницу до конца твоих дней, аббат. Постарайся не забывать об этом, когда говоришь со мной.
Илльтуд печально покачал головой, словно урезонивая ребенка:
– Ты ничто, Горлуа де Тентажель, – его голос снова звучал приглушенно. – Сенешаль умершего короля, негодяй и развратник, нарушивший вассальскую присягу, предатель королевы. Ты жив лишь силой оружия, и от оружия ты погибнешь, если не попросишь у Господа прощения.
Сенешаль невольно подался назад, вздрогнув с головы до ног от такой дерзости. Его единственный глаз угрожающе блеснул в полумраке часовни. Услышанное настолько поразило его, что он едва удержался, чтобы не схватить этого проклятого святошу и швырнуть на пол, но не в его правилах было заканчивать поединок после первых же ударов. А впрочем, с чего бы ему бояться угроз этого нелепого монаха – здесь, в самом сердце королевского дворца, который теперь принадлежит ему одному? Горлуа сдержался и лишь откинулся назад, вытянув руки вдоль спинки скамьи, а ноги – далеко перед собой.
– Только ради того, чтобы это сказать, ты меня поднял ни свет ни заря?
– Нет, – отвечал Илльтуд. – Для того, чтобы дать тебе власть, которую ты, как тебе кажется, получил. Истинную власть. Даже большую, чем та, которой обладал король Пеллегун…
Аббат заметил, что при этих словах презрительная гримаса Горлуа исчезла. Сенешаль сжал губы и опустил подбородок в меховой воротник плаща, отчего его седые косички, перевитые красными кожаными лентами, наполовину закрыли лицо.
– Ты же не думаешь, что достаточно было изнасиловать королеву, чтобы стать королем? – продолжал он. – Нет, ты не так глуп… Но если Игрейна выйдет за тебя замуж по своей воле – тогда все будет иначе. Ты не можешь стать королем, если не будешь избран равными тебе, но, по крайней мере, ты бы стал законным регентом, а это в конечном счете почти то же самое…
Горлуа с сомнением поморщился.
– Игрейна – дочь Церкви, – настойчиво продолжал Илльтуд. – Это не какая-нибудь свиристелка из песенок бродячих поэтов! Она королева, и ты об этом забываешь. Королева и женщина долга, которая повинуется слову Божию.
Горлуа поднял голову, и на его лице появилась усмешка.
– Никак ты предлагаешь мне сделку, аббат?
– Да, – спокойно подтвердил Илльтуд, медленно кивнув. – Именно так. С одной стороны, осуждение души на вечные муки, а здесь, на земле, – война баронов и Церкви против тебя, победа или смерть – даже неважно, но в конечном счете – бедствия, гибель людей, раскол государства…
– А с другой?
– С другой – священная война короля, осененного Божьей десницей. Война против эльфов, монстров и всех народов, которые отвергают слово Божье. И власть, разумеется. Рука Игрейны, бракосочетание на глазах у всех подданных, освященное епископом, и как следствие – поддержка всего духовенства…
Горлуа широко улыбнулся и протянул монаху руку:
– Договорились!
Брат Илльтуд посмотрел на эту руку и мягко покачал головой, смягчая свой отказ доброжелательным выражением лица.
– Боюсь, что сравнение со сделкой не простирается до такой степени, сын мой… Видишь ли, моепредложение небескорыстно. Бог гневается, когда потешаются над ним, и если таково твое намерение, то от его гнева стены этого замка содрогнутся и рассыплются в пыль.
Горлуа убрал руку и сжал пальцы в кулак.
– Все, чего я хочу, герцог Горлуа, – чтобы в твоей душе появилась любовь к Богу. Чтобы ты отказался от греха и воспринял всем сердцем истинную христианскую веру. Я хочу, чтобы ты стал святым королем… И только тогда ты получишь руку Игрейны.
Они вышли в путь очень рано, едва занялся день, чтобы идти по рассветной прохладе. В необъятном, уже голубом небе клочья последних ночных облаков рассеивались вдалеке, над огромным темным океаном Элиандского леса. Оба рыцаря, друид и гном шли в один ряд, не говоря ни слова и с наслаждением подставляя лица еще нежарким лучам восходящего солнца. Высокая трава, покрытая росой, сверкала и переливалась у них под ногами, словно гладь озера, насколько хватало глаз. Они спустились с последнего холма медленно, почти с сожалением. Перед ними до самого горизонта простирался Броселианд – густой, сумрачный и угрожающий, похожий на крепость. Еще час ходьбы – и они достигнут границы леса.
Утер поискал глазами Каэр Систеннен – укрепленное поместье отца, которое было там, вдалеке, между лесом и озером. Но священный лес эльфов был таким обширным, что можно было идти вдоль него целыми днями и видеть все ту же линию холмов и бесконечный горизонт, прежде чем появлялись земли, освоенные людьми.
Они шли вровень, но каждый знал, что их ведет Мерлин, хотя он не указывал дорогу, просто неторопливо шел между высоких стеблей травы, слегка покачивая головой, словно спал на ходу. С того момента, как они проснулись, Утер несколько раз пытался завязать с ним разговор, но у мужчины-ребенка был еще более отсутствующий вид, чем обычно, и ни один из них – даже Бран, который, однако, то и дело что-то недовольно бормотал,– не осмеливался нарушать молчание, царившее в их небольшой группе.
Мерлин и в самом деле отсутствовал. Лишь небольшая часть его сознания оставалась с его спутниками. Но душа была не здесь – на другом краю леса, за пеленой тумана, следуя за обнаженной эльфийкой, прижимавшей к груди крошечное тельце дочери, бледное, словно предрассветное небо. Потом они заснули в раскидистой кроне дуба, укрывшись там от волков и от других опасных встреч, но с первыми лучами солнца снова продолжили свой путь – теперь на смену высоким деревьям пришли заросли мертвого сухого кустарника и густые переплетения корней, среди которых петляла едва заметная тропинка. Когда Мерлину показалось, что он потерял их из виду, сердце его лихорадочно застучало, и он резко ускорил шаги, отчего его спутники удивленно переглянулись. Он не мог понять, ведет ли их Ллиэн или он сам. Он посмотрел на холм, на Утера и остальных спутников, затем перевел глаза на лес, ярко освещенный уже высоко стоявшим солнцем. Он понял, что рыцарь что-то говорит ему, машинально кивнул и взял из его рук протянутый мех со свежей водой. И снова оказался где-то рядом с Ллиэн, идущей через лес и иногда вглядывающейся в глаза дочери, Морганы.
– Здесь…
Мерлин вздрогнул и резко остановился. Ллиэн только что заговорила с ним, и он, наконец, четко ее увидел. Она стояла к нему спиной, так близко, что достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться ее длинных черных волос. Он слышал все шорохи леса, щебетанье птиц, хруст сучьев под ногами, а также слабые звуки, рождавшиеся в гортани девочки, ее дыхание и внезапные вскрикивания, похожие на прерывистый смех.
– Видишь, Мерлин, это здесь.
Она повернулась к нему и улыбнулась (кажется, в первый раз – раньше она никогда не смотрела на него таким радостным взглядом). Мужчина-ребенок хотел ей ответить, но она уже шла вперед. Несмотря на солнце, вокруг них простиралась завеса тумана, но он увидел, куда показывала Ллиэн – озеро, темно-серое, словно аспидная доска, и неподвижное. Впереди, на расстоянии полета стрелы, виднелась полоска земли, выступающая над озером и почти скрытая туманом. Он закашлялся, глубоко вдохнув воздух с металлическим удушливым привкусом тумана, потом сделал шаг вперед и ощутил под ногами ледяную воду и тину. Улыбнулся, глядя, как его синий плащ колышется в воде, словно водоросли… Ллиэн, не останавливаясь, шла вперед между цветущих кувшинок и зарослей камыша и была уже на полпути к острову. Мерлин встряхнулся, с трудом вытянул ногу из тины, но при первом же шаге снова увяз. Он смотрел, как она удаляется, и в его душе нарастало смутное опасение. Теперь Ллиэн погрузилась в воду почти по пояс, но продолжала идти, и ее черные волосы колыхались вдоль голубоватой спины – медленно, едва заметно… Она вышла на берег острова и на мгновение остановилась возле плакучей ивы, чьи ветки, покрытые желтовато-зелеными листьями, ниспадали до самой воды, нежно погладила их и пошла дальше, словно позабыв о мужчине-ребенке, который по-прежнему стоял у противоположного берега, увязнув ногами в тине, подавленный и встревоженный. В лучах солнца, пронизывающих туман, он видел, как блестят струи воды, стекающие вдоль спины, ягодиц и длинных стройных ног Ллиэн, как все так же медленно колышутся ее длинные черные волосы в такт медленным шагам… Мирддин перехватил взгляд Морганы и увидел, как ее маленькая ручка поднимается и машет ему.
– Подождите меня!
Теперь ива, казалось, ожила, и, протянув свои длинные ветви вдоль кромки воды, образовала из них живую завесу. И другие деревья тоже ожили, словно в кошмарном сне. Мерлин вновь сделал отчаянное усилие, пытаясь высвободить ноги из вязкой тины – и рухнул вперед, в черную воду озера
Когда он поднялся, кашляя и отплевываясь, то понял, что снова потерял их из виду, и хрипло закричал:
– Ллиэн!
– Что ты сказал?
Голос Утера донесся откуда-то издалека… Нельзя было отвлекаться – они были там, на берегу, на холме возле дерева.
– Мерлин, что ты сказал?
Дерево выше остальных… Изогнутый узловатый ствол, густые ветки, согнутые под тяжестью листьев и плодов…
– Эй, вы слышали?
Мерлин почувствовал, как его тянут назад. Чьи-то сильные руки обхватили его, и он задергался, пытаясь вырваться.
– Здесь, Мирддин… Видишь, все хорошо, нечего бояться… Смотри…
Ллиэн протянула руку и сорвала красный блестящий плод. Яблоня… Древо познания… Это был Авалон, «Яблоневый Остров». «Эмайн Аблах» на древнем наречии. Волшебный остров фей, куда не мог попасть никто из смертных… Остров богов… Ллиэн улыбалась.
– Подожди!
Он снова попытался броситься вперед, но чужие руки держали его крепко, словно якорь, и он снова растянулся во весь рост – на сей раз в густой траве, росшей на склоне холма.
– Ллиэн! Ллиэн!
– Проклятье, Мерлин, да что с тобой?
Юный друид в ужасе открыл глаза. Лицо Утера, выдубленное солнцем, с длинным шрамом вдоль щеки, было совсем рядом с его собственным – каштановые волосы рыцаря, заплетенные в косички, спадали на лицо Мерлина и щекотали ему виски, а крепкие пальцы, вцепившиеся в плечи, с силой встряхивали его. Мерлин вырвался, перекатился по земле и растерянно осмотрелся. Он поймал встревоженный взгляд Ульфина и хмурый Брана. Вокруг медленно колыхалась высокая трава – насколько хватало глаз, вплоть до сумрачной громады леса. Утер снова схватил его за воротник и бесцеремонно встряхнул.
– Ты меня хоть слышишь?
Мужчина-ребенок успокаивающим жестом поднял руку и кивнул, и Утер выпустил его. Мерлин поднялся и хотел сделать шаг, но ноги у него подкосились, и он снова упал.
– Да что ж с ним такое!
Ульфин смотрел на него со смесью испуга и отвращения, сжимая рукоять меча
– У него было видение или что-то в этом роде, – проворчал Бран. – Я раньше уже такое видел – дома, под Горой…
Утер повернулся к гному и глубоко вздохнул.
– Дай-ка мне воды…
Бран вонзил свой тяжелый топор в землю и, с трудом сняв один из мехов, висевший у него на шее, перетянутый ремнями крест-накрест, протянул его рыцарю, который невольно улыбнулся при виде недовольной гримасы гнома. Наследник престола Тройна и, возможно, последний оставшийся в живых принц гномов был нагружен, словно вьючный осел. Он один нес все съестные припасы, железные кубки, собственный шлем, а также кирасу и стальные наручи Ульфина, и весь этот груз буквально пригибал его к земле.
Рыцарь опустился на колени рядом с Мерлином и, осторожно придерживая тому голову, поднес к его губам мех и дал ему напиться. Мужчина-ребенок был легким, как былинка, таким юным, несмотря на свои белые волосы, и таким хрупким – особенно когда закрывал глаза.
– Ты ее видел, не так ли? – тихо спросил Утер. Мерлин кивнул. В уголке его глаза появилась слеза и сбежала по щеке. Подбородок сморщился, и он внезапно зарыдал, затрясшись всем телом. Утер беспомощно повернулся к спутникам. Но те смотрели под ноги и смущенно переминались, как пара школяров, пришедших в бордель. Тогда он сам попытался утешить Мерлина, но безрезультатно – он не мог понять причины этих внезапных слез.
– Скажи мне, что ты видел, – прошептал он Мерлину на ухо.
Мужчина-ребенок резко приподнялся, высвободившись из рук Утера, и вытер слезы тыльной стороной ладони. Он еще некоторое время сидел на траве, прикрыв глаза, словно хотел снова увидеть Ллиэн, потом глубоко вздохнул и встал. На его лице почти мгновенно появилось привычное невинно-насмешливое выражение, так раздражающее остальных.
Взгляд Утера посуровел, кулаки снова сжались, на лице не осталось ни малейшего следа сочувствия.
– Я задал тебе вопрос, – процедил он, недобро взглянув на Мерлина.
– Да, я ее видел, – сказал тот, оборачиваясь в сторону Броселианда. – Я видел там их обеих, Ллиэн и Моргану…
Он чуть заметно покосился на Утера и добавил:
– Я говорю о твоей дочери…
Рыцарь медленно поднялся, схватил мех с водой и не глядя швырнул его Брану.
– И ведь надо же, на какое-то время я поверил, что это я их вел, – пробормотал Мерлин, скорее для себя.
– Что произошло, Мерлин?
На мгновение лицо мужчины-ребенка утратило безразличное выражение.
– Они совсем одни, Утер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Если ты собрался меня исповедовать, монах, мог бы, по крайней мере, и не поднимать в такую рань, – проворчал он слегка приглушенным голосом.
Но Блейз даже не улыбнулся.
– Вы хорошо знаете, зачем мы здесь. Он вас ждет.
– Ну да, как же, – пробормотал Горлуа, плотнее запахивая подбитый мехом плащ. В эту утреннюю или, скорее, ночную пору становилось почти холодно. Герцог толкнул дверь, предназначенную для высокопоставленных обитателей дворца, ведущую прямо к первым рядам молитвенных скамеек небольшой часовни, устроенной во дворце совсем недавно. Несмотря на свои размеры, она была даже слишком просторной для тех целей, которым служила, – не считая королевы и ее придворных дам, примерно являвшихся на молитву каждое утро, сюда почти никто не приходил, за исключением каких-то особо торжественных случаев – крестин или свадеб… Горлуа снова увидел короля Пеллегуна, сидящего в высоком резном кресле, украшенном его гербом, рядом с королевой, и изучающего основы катехизиса… Он зевнул с такой силой, что чуть не вывихнул челюсть, потом откашлялся и начал, как раньше это делал Пеллегун, рассматривать расписной свод и капители колонн, где были изображены монстры, напоминающие гоблинов, с которыми они оба сражались в Черных Землях.
– Преклоните колени перед святым крестом!
Горлуа вздрогнул и резко обернулся. Раньше он не заметил Илльтуда, одетого в темную рясу и неподвижно стоявшего на коленях перед алтарем. Сквозь зарешеченное узкое окно пробился первый золотисто-розоватый луч, возвещая о начале нового прекрасного дня, и упал на каменную плиту у ног сенешаля – словно сам Господь указал на него пальцем. Горлуа невольно отступил, чтобы избежать этого прикосновения, и, немного стыдясь такой ребяческой глупости, преклонил колено и небрежно перекрестился.
Илльтуд, не глядя на него, отошел от алтаря и сел на скамейку. Наружность его была впечатляющей. Он был высоким – или же ряса делала его выше, – носил тонзуру и густую роскошную темно-каштановую бороду с медным отливом. Он говорил, почти не шевеля губами, негромким, но звучным голосом, который мог быть страстным и убедительным. На спокойном невозмутимом лице лишь одни глаза казались живыми, и когда герцог-сенешаль опустился на скамью рядом с ним, то почувствовал силу этого взгляда. Почти никто не знал – и даже сам герцог, несмотря на разветвленную сеть шпионов Гильдии, – что некогда брат Илльтуд был рыцарем и носил уже забытое имя Илльтуда де Бреннока, а затем удалился от мирской жизни и стал монахом Илльтуд основал монастырь, который сейчас называется Лланилльтуд Майор, и стал наставником святого Гильдаса и святого Самсона – оба они были уроженцами Камбрии и окончили свои дни в Бретани
. Некоторые считали его святым, и сам епископ, несмотря на свое могущество, не вмешивался в дела его обители.
Сейчас он молчал, так пристально глядя на Горлуа, что тот в конце концов опустил взгляд. Но тут же опомнился и, разозлившись из-за этого очередного проявления слабости, заговорил в полный голос:
– Ну что, аббат, ты хотел меня видеть? Я перед тобой!
– Не возвышай голос в доме Божьем, нечестивец!
Эти слова эхом отдались в маленькой часовне, и Горлуа поразился тому, с какой яростью они были произнесены.
– Ты должен научиться смиряться перед Богом, – продолжал аббат уже чуть тише. – Ибо без Бога ты ничто.
Горлуа насмешливо улыбнулся.
– Это ничто может заточить тебя в темницу до конца твоих дней, аббат. Постарайся не забывать об этом, когда говоришь со мной.
Илльтуд печально покачал головой, словно урезонивая ребенка:
– Ты ничто, Горлуа де Тентажель, – его голос снова звучал приглушенно. – Сенешаль умершего короля, негодяй и развратник, нарушивший вассальскую присягу, предатель королевы. Ты жив лишь силой оружия, и от оружия ты погибнешь, если не попросишь у Господа прощения.
Сенешаль невольно подался назад, вздрогнув с головы до ног от такой дерзости. Его единственный глаз угрожающе блеснул в полумраке часовни. Услышанное настолько поразило его, что он едва удержался, чтобы не схватить этого проклятого святошу и швырнуть на пол, но не в его правилах было заканчивать поединок после первых же ударов. А впрочем, с чего бы ему бояться угроз этого нелепого монаха – здесь, в самом сердце королевского дворца, который теперь принадлежит ему одному? Горлуа сдержался и лишь откинулся назад, вытянув руки вдоль спинки скамьи, а ноги – далеко перед собой.
– Только ради того, чтобы это сказать, ты меня поднял ни свет ни заря?
– Нет, – отвечал Илльтуд. – Для того, чтобы дать тебе власть, которую ты, как тебе кажется, получил. Истинную власть. Даже большую, чем та, которой обладал король Пеллегун…
Аббат заметил, что при этих словах презрительная гримаса Горлуа исчезла. Сенешаль сжал губы и опустил подбородок в меховой воротник плаща, отчего его седые косички, перевитые красными кожаными лентами, наполовину закрыли лицо.
– Ты же не думаешь, что достаточно было изнасиловать королеву, чтобы стать королем? – продолжал он. – Нет, ты не так глуп… Но если Игрейна выйдет за тебя замуж по своей воле – тогда все будет иначе. Ты не можешь стать королем, если не будешь избран равными тебе, но, по крайней мере, ты бы стал законным регентом, а это в конечном счете почти то же самое…
Горлуа с сомнением поморщился.
– Игрейна – дочь Церкви, – настойчиво продолжал Илльтуд. – Это не какая-нибудь свиристелка из песенок бродячих поэтов! Она королева, и ты об этом забываешь. Королева и женщина долга, которая повинуется слову Божию.
Горлуа поднял голову, и на его лице появилась усмешка.
– Никак ты предлагаешь мне сделку, аббат?
– Да, – спокойно подтвердил Илльтуд, медленно кивнув. – Именно так. С одной стороны, осуждение души на вечные муки, а здесь, на земле, – война баронов и Церкви против тебя, победа или смерть – даже неважно, но в конечном счете – бедствия, гибель людей, раскол государства…
– А с другой?
– С другой – священная война короля, осененного Божьей десницей. Война против эльфов, монстров и всех народов, которые отвергают слово Божье. И власть, разумеется. Рука Игрейны, бракосочетание на глазах у всех подданных, освященное епископом, и как следствие – поддержка всего духовенства…
Горлуа широко улыбнулся и протянул монаху руку:
– Договорились!
Брат Илльтуд посмотрел на эту руку и мягко покачал головой, смягчая свой отказ доброжелательным выражением лица.
– Боюсь, что сравнение со сделкой не простирается до такой степени, сын мой… Видишь ли, моепредложение небескорыстно. Бог гневается, когда потешаются над ним, и если таково твое намерение, то от его гнева стены этого замка содрогнутся и рассыплются в пыль.
Горлуа убрал руку и сжал пальцы в кулак.
– Все, чего я хочу, герцог Горлуа, – чтобы в твоей душе появилась любовь к Богу. Чтобы ты отказался от греха и воспринял всем сердцем истинную христианскую веру. Я хочу, чтобы ты стал святым королем… И только тогда ты получишь руку Игрейны.
Они вышли в путь очень рано, едва занялся день, чтобы идти по рассветной прохладе. В необъятном, уже голубом небе клочья последних ночных облаков рассеивались вдалеке, над огромным темным океаном Элиандского леса. Оба рыцаря, друид и гном шли в один ряд, не говоря ни слова и с наслаждением подставляя лица еще нежарким лучам восходящего солнца. Высокая трава, покрытая росой, сверкала и переливалась у них под ногами, словно гладь озера, насколько хватало глаз. Они спустились с последнего холма медленно, почти с сожалением. Перед ними до самого горизонта простирался Броселианд – густой, сумрачный и угрожающий, похожий на крепость. Еще час ходьбы – и они достигнут границы леса.
Утер поискал глазами Каэр Систеннен – укрепленное поместье отца, которое было там, вдалеке, между лесом и озером. Но священный лес эльфов был таким обширным, что можно было идти вдоль него целыми днями и видеть все ту же линию холмов и бесконечный горизонт, прежде чем появлялись земли, освоенные людьми.
Они шли вровень, но каждый знал, что их ведет Мерлин, хотя он не указывал дорогу, просто неторопливо шел между высоких стеблей травы, слегка покачивая головой, словно спал на ходу. С того момента, как они проснулись, Утер несколько раз пытался завязать с ним разговор, но у мужчины-ребенка был еще более отсутствующий вид, чем обычно, и ни один из них – даже Бран, который, однако, то и дело что-то недовольно бормотал,– не осмеливался нарушать молчание, царившее в их небольшой группе.
Мерлин и в самом деле отсутствовал. Лишь небольшая часть его сознания оставалась с его спутниками. Но душа была не здесь – на другом краю леса, за пеленой тумана, следуя за обнаженной эльфийкой, прижимавшей к груди крошечное тельце дочери, бледное, словно предрассветное небо. Потом они заснули в раскидистой кроне дуба, укрывшись там от волков и от других опасных встреч, но с первыми лучами солнца снова продолжили свой путь – теперь на смену высоким деревьям пришли заросли мертвого сухого кустарника и густые переплетения корней, среди которых петляла едва заметная тропинка. Когда Мерлину показалось, что он потерял их из виду, сердце его лихорадочно застучало, и он резко ускорил шаги, отчего его спутники удивленно переглянулись. Он не мог понять, ведет ли их Ллиэн или он сам. Он посмотрел на холм, на Утера и остальных спутников, затем перевел глаза на лес, ярко освещенный уже высоко стоявшим солнцем. Он понял, что рыцарь что-то говорит ему, машинально кивнул и взял из его рук протянутый мех со свежей водой. И снова оказался где-то рядом с Ллиэн, идущей через лес и иногда вглядывающейся в глаза дочери, Морганы.
– Здесь…
Мерлин вздрогнул и резко остановился. Ллиэн только что заговорила с ним, и он, наконец, четко ее увидел. Она стояла к нему спиной, так близко, что достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться ее длинных черных волос. Он слышал все шорохи леса, щебетанье птиц, хруст сучьев под ногами, а также слабые звуки, рождавшиеся в гортани девочки, ее дыхание и внезапные вскрикивания, похожие на прерывистый смех.
– Видишь, Мерлин, это здесь.
Она повернулась к нему и улыбнулась (кажется, в первый раз – раньше она никогда не смотрела на него таким радостным взглядом). Мужчина-ребенок хотел ей ответить, но она уже шла вперед. Несмотря на солнце, вокруг них простиралась завеса тумана, но он увидел, куда показывала Ллиэн – озеро, темно-серое, словно аспидная доска, и неподвижное. Впереди, на расстоянии полета стрелы, виднелась полоска земли, выступающая над озером и почти скрытая туманом. Он закашлялся, глубоко вдохнув воздух с металлическим удушливым привкусом тумана, потом сделал шаг вперед и ощутил под ногами ледяную воду и тину. Улыбнулся, глядя, как его синий плащ колышется в воде, словно водоросли… Ллиэн, не останавливаясь, шла вперед между цветущих кувшинок и зарослей камыша и была уже на полпути к острову. Мерлин встряхнулся, с трудом вытянул ногу из тины, но при первом же шаге снова увяз. Он смотрел, как она удаляется, и в его душе нарастало смутное опасение. Теперь Ллиэн погрузилась в воду почти по пояс, но продолжала идти, и ее черные волосы колыхались вдоль голубоватой спины – медленно, едва заметно… Она вышла на берег острова и на мгновение остановилась возле плакучей ивы, чьи ветки, покрытые желтовато-зелеными листьями, ниспадали до самой воды, нежно погладила их и пошла дальше, словно позабыв о мужчине-ребенке, который по-прежнему стоял у противоположного берега, увязнув ногами в тине, подавленный и встревоженный. В лучах солнца, пронизывающих туман, он видел, как блестят струи воды, стекающие вдоль спины, ягодиц и длинных стройных ног Ллиэн, как все так же медленно колышутся ее длинные черные волосы в такт медленным шагам… Мирддин перехватил взгляд Морганы и увидел, как ее маленькая ручка поднимается и машет ему.
– Подождите меня!
Теперь ива, казалось, ожила, и, протянув свои длинные ветви вдоль кромки воды, образовала из них живую завесу. И другие деревья тоже ожили, словно в кошмарном сне. Мерлин вновь сделал отчаянное усилие, пытаясь высвободить ноги из вязкой тины – и рухнул вперед, в черную воду озера
Когда он поднялся, кашляя и отплевываясь, то понял, что снова потерял их из виду, и хрипло закричал:
– Ллиэн!
– Что ты сказал?
Голос Утера донесся откуда-то издалека… Нельзя было отвлекаться – они были там, на берегу, на холме возле дерева.
– Мерлин, что ты сказал?
Дерево выше остальных… Изогнутый узловатый ствол, густые ветки, согнутые под тяжестью листьев и плодов…
– Эй, вы слышали?
Мерлин почувствовал, как его тянут назад. Чьи-то сильные руки обхватили его, и он задергался, пытаясь вырваться.
– Здесь, Мирддин… Видишь, все хорошо, нечего бояться… Смотри…
Ллиэн протянула руку и сорвала красный блестящий плод. Яблоня… Древо познания… Это был Авалон, «Яблоневый Остров». «Эмайн Аблах» на древнем наречии. Волшебный остров фей, куда не мог попасть никто из смертных… Остров богов… Ллиэн улыбалась.
– Подожди!
Он снова попытался броситься вперед, но чужие руки держали его крепко, словно якорь, и он снова растянулся во весь рост – на сей раз в густой траве, росшей на склоне холма.
– Ллиэн! Ллиэн!
– Проклятье, Мерлин, да что с тобой?
Юный друид в ужасе открыл глаза. Лицо Утера, выдубленное солнцем, с длинным шрамом вдоль щеки, было совсем рядом с его собственным – каштановые волосы рыцаря, заплетенные в косички, спадали на лицо Мерлина и щекотали ему виски, а крепкие пальцы, вцепившиеся в плечи, с силой встряхивали его. Мерлин вырвался, перекатился по земле и растерянно осмотрелся. Он поймал встревоженный взгляд Ульфина и хмурый Брана. Вокруг медленно колыхалась высокая трава – насколько хватало глаз, вплоть до сумрачной громады леса. Утер снова схватил его за воротник и бесцеремонно встряхнул.
– Ты меня хоть слышишь?
Мужчина-ребенок успокаивающим жестом поднял руку и кивнул, и Утер выпустил его. Мерлин поднялся и хотел сделать шаг, но ноги у него подкосились, и он снова упал.
– Да что ж с ним такое!
Ульфин смотрел на него со смесью испуга и отвращения, сжимая рукоять меча
– У него было видение или что-то в этом роде, – проворчал Бран. – Я раньше уже такое видел – дома, под Горой…
Утер повернулся к гному и глубоко вздохнул.
– Дай-ка мне воды…
Бран вонзил свой тяжелый топор в землю и, с трудом сняв один из мехов, висевший у него на шее, перетянутый ремнями крест-накрест, протянул его рыцарю, который невольно улыбнулся при виде недовольной гримасы гнома. Наследник престола Тройна и, возможно, последний оставшийся в живых принц гномов был нагружен, словно вьючный осел. Он один нес все съестные припасы, железные кубки, собственный шлем, а также кирасу и стальные наручи Ульфина, и весь этот груз буквально пригибал его к земле.
Рыцарь опустился на колени рядом с Мерлином и, осторожно придерживая тому голову, поднес к его губам мех и дал ему напиться. Мужчина-ребенок был легким, как былинка, таким юным, несмотря на свои белые волосы, и таким хрупким – особенно когда закрывал глаза.
– Ты ее видел, не так ли? – тихо спросил Утер. Мерлин кивнул. В уголке его глаза появилась слеза и сбежала по щеке. Подбородок сморщился, и он внезапно зарыдал, затрясшись всем телом. Утер беспомощно повернулся к спутникам. Но те смотрели под ноги и смущенно переминались, как пара школяров, пришедших в бордель. Тогда он сам попытался утешить Мерлина, но безрезультатно – он не мог понять причины этих внезапных слез.
– Скажи мне, что ты видел, – прошептал он Мерлину на ухо.
Мужчина-ребенок резко приподнялся, высвободившись из рук Утера, и вытер слезы тыльной стороной ладони. Он еще некоторое время сидел на траве, прикрыв глаза, словно хотел снова увидеть Ллиэн, потом глубоко вздохнул и встал. На его лице почти мгновенно появилось привычное невинно-насмешливое выражение, так раздражающее остальных.
Взгляд Утера посуровел, кулаки снова сжались, на лице не осталось ни малейшего следа сочувствия.
– Я задал тебе вопрос, – процедил он, недобро взглянув на Мерлина.
– Да, я ее видел, – сказал тот, оборачиваясь в сторону Броселианда. – Я видел там их обеих, Ллиэн и Моргану…
Он чуть заметно покосился на Утера и добавил:
– Я говорю о твоей дочери…
Рыцарь медленно поднялся, схватил мех с водой и не глядя швырнул его Брану.
– И ведь надо же, на какое-то время я поверил, что это я их вел, – пробормотал Мерлин, скорее для себя.
– Что произошло, Мерлин?
На мгновение лицо мужчины-ребенка утратило безразличное выражение.
– Они совсем одни, Утер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24