Выражение этого лица говорило обывателю: «Вот они – мы, товарищи! Отечества отцы, которых вы должны принять за образцы!», с рекламных щитов, глядючи вам в частные глаза своими честными очами, нагло попрошайничал Димка.
Вы начинаете вглядываться, а он уже бьет на жалость: «Устал я от отеческих хлопот. Делаешь для вас, делаешь! Себе во всем отказываешь, а вы, вахлаки, вы, неблагодарные черти, снова толкаете меня на борьбу с моим ничтожным конкурентом Аристархом Бедриным! А чем он лучше?»
Ископаемый наш обыватель пожалеет пожилого мошенника. Много еще нас, русских идиотов. И много еще загадок кроется в истории происхождения двуногих на Земле! Но многие же, глядя на его личину, видя перед собой беса, еще больше укрепляются в православной нашей вере.
Телефонный шнур тянулся на кухню, откуда доносится приглушенный говор. Я навострил слух и выделил голос Юры:
– Ду-ду-ду-ду-ду… В экономике нужна именно христианская нравственность… ду-ду-ду… когда на первый план выходят такие христианские добродетели, как жертвенная любовь к ближнему, терпение, смирение… ду-ду-ду… Да, с этой точки зрения наш реальный советский социализм был противоречив. Мы, профессиональные нищие Сибири, попытаемся обосновать иную точку зрения. Ее суть в том, что экономические законы – это никакие не законы природы, как нас уверяли, а порождения нравственности… ду-ду-ду… стоимость есть функция нравственности… ду-ду…
Потом неразборчиво заболботал чужой чей-то голос. И снова Юра:
– … А вот этот ваш постулат – низкого качества… Это из моральных норм общества «гомо-экономикус», людей, для которых главное – грести к себе… бу-бу-бу…
Я вышел на кухню. Оказалось, Юра перед зеркалом отрабатывает будущее интервью и отражает нападки мнимых оппонентов. Алеши не было видно.
– Где Алеша?
– Алехан ушел в город по делам. Так было мне сказано!
– Он звонил кому-то?..
– Да, кому-то звонил…
«Все матушку свою ищет…» – чувствуя в сердце сладко, опасно сосущую боль, подумал я. – Вот и оставь на тебя ребенка, жулик…
– А не царское это дело, керя, с детьми нянькаться! Вот свет вот нам отключили, а мне нужен компьютер…
«А, может быть, Алеша звонил Анне…» В каком-то тревожном наитии я двинулся к письменному столу, где стоял компьютер и где в папках лежали мои рабочие бумаги и черновики писем. Но тут постучали в дверь:
– Соседи! Свечечки лишней не отыщется? Гляжу со двора – огоньки у вас…
– В Кремль иди! Иди в Кремль, дедушка-соседушка! – ответил Медынцев. – Там, в Музее революции, этих наших личных свечечек – воз и маленькая тележка!
– Ну, дак, что же… Извините! Смотрю: огоньки! Думаю, может, воры!
– Воры там же, в Кремле же! Здесь – лохи! Туда иди! С Богом, родной! Флаг тебе в руки!
– Что вы такое говорите! Демократы, мать вашу тетю Пашу… – Было слышно, как сосед удалялся в своих шлепанцах. – Нелюди…
Потом крик:
– Хрена вам в сумку, чтоб сухари не мялись, козлы буржуазные! – и шлеп-шлеп-шлеп! – вниз по маршу.
– О! Правильно! – похвалил мой керя и похвастал: – Мой будущий кадр – протестный электорат!..
– Подавись этим неологизмом, вождь косноязычных! – ответил я. – Нет такого слова: «электорат»..
– Слова нет, а человек есть! – школа дяди Саши Шуйцына.
– Надоел ты мне со своими шуточками, – сказал я. Сказанное было истинной правдой. – Не напрасно мой отец говорил: проходя мимо революционера – бросьте в него камень! Шут ты гороховый.
– Вот как! А чего ж ты в девяносто третьем полез на баррикады?
– В девяносто третьем, Ваше Величество, мы, контрреволюционеры, пытались не допустить очередной революции… И еще запомни, керя: я не игрок – я боец. Возможно, бывший боец.
– И на съезд к нам, боец, не пойдешь? Иди к нам, у нас интересней: у вас – черные клобуки, а у нас – голые попки!
После деревенской тишины и спокойных раздумий мне было тяжело фехтовать с собственной тенью. Я знал Юру и понимал, что в этом словесном недержании – огромная усталость и пьянящее перевозбуждение. Я сказал:
– Недосуг мне по вашим шабашкам околачиваться. Дал бы ты мне сказать там пару слов о революциях. Ни одна революция не принесла в клювике никаких благ населению, она их этим клювиком – по темечку.
– Ты, керя, фарисей, – зевнул Юра. – Ты опасный гражданин. Ты не получишь слова, контра.
Еще недавно казалось мне, что я на всю отпущенную мне жизнь отвык от ироничности, как отвыкают хиппи от своих рямков. Она считалась признаком живости ума и отражением светского лоска. Я знал цену этой ловушки для вертлявых обезьян. И чувствовал, что меня прибило к узкому, как ущелье, сочному, как оазис, одиночеству. Возможно, что и не навсегда. Но только в компании старых товарищей я понимал, что – увы! – очень разными путями идем мы к своему зеро. Так случилось, что жизнь моя состояла из правильных и неправильных поступков, а жизнь Юры Медынцева – из ролей положительных и отрицательных героев. В одной моей пьесе он жадно сыграл сразу три роли. И все – достоверно. Может быть, он сделал единственно верный поступок – выбрал театр. Что же выбрал я? Мне казалось, что мое одиночество становилось как черное сгущенное молоко от черной коровы, потерявшейся в черной беззвездной степи. Возможно, я преувеличиваю, но, повторяю, мнимое мы переживаем острее, нежели настоящее…
Однажды в Сербии я читал Евангелие вместо псалтири над убитым священником. Некому было. И в какой-то момент мне показалось, что все происходящее уже было со мной, Словно расщепленное молнией дерево, корнями я жил в родимой земле, а обожженный ствол уже не принадлежал прежней жизни. Я не знал, где я: здесь или там, во мнимом. Я, помню, тряс головой как оглохший, как контуженый, я пытался стряхнуть с себя этот провал в сознании, как хищную рысь, что вскочила мне на спину. Он втянул меня, как омут. Потом перекрестился, прочел Иисусову молитву – наваждение прошло. Я вновь открыл Евангелие на «Отче наш», по девятой песне Канона и продолжил чтение. Но вопрос, где я был в помрачении ума, остался.
Когда начинает тянуть туда, я молюсь снова и снова…

23

Во времена оны было заведено «христианам, живущим во граде или веси, о тогда проставляющемся больном, яко да молятся Богу о нем». И когда больной совсем отходил, то, если он жил близ церкви, ударяли в колокол. Сейчас звонят по телефону.
Это я к тому, что прилично зарабатывал, когда на домашней молитве по благословению духовного отца совершал поминовение тех, кого нельзя поминать на церковном богослужении. В церковной молитве – един путь, по которому ради несмущения друг друга должны идти и все молящиеся. В домашней молитве большая широта пути, но направление остается то же, что и в церковной молитве. Православные – не только монахи, но и миряне – всегда остаются послушниками Святой Церкви. Они избегают молитвенного самоволия. Молился об умерших язычниках преподобный Макарий Египетский. Синаксар субботы Мясопустной извещает о том, что и святитель Григорий Двоеслов молился о языческом императоре Траяне. Он даже получил весть, что молитва его угодна Господу. Преподобный Феодор Студит не допускал открытого поминовения на литургии усопших иконоборцев, но говорил так: «…разве только каждый в душе своей молится за таких и творит за них милостыню». Сколько их, несчастных нехристей, уходило в вечность сейчас! На герб либерала я бы поместил козла в цилиндре, держащего в копытцах косу смерти. И – надпись по кругу:
«Либерализм – это глупость, переходящая в государственную измену, и предательство, граничащее с глупостью».
Почему? Да потому, что сказано: думай о смерти, дурень. Я бы добавил: думай про осину, иуда. Ибо сказано: три достойные вещи есть у человека: достойно жить, достойно стариться и достойно умереть.
Приходилось мне келейно молиться и за множество самоубийц. Не у каждого из ближних было желание потрудиться ради любимых собратий, усердие к молитве, смирение и послушание Святой Церкви. Люди давали мне деньги и говорили нечто вроде: «Молись, брат… Он был хорошим человеком, но сломала его жизнь…»
Я честно молился.
«Взыщи, Господи, погибшую душу раба Твоего: аще возможно есть, помилуй. Неизследимы судьбы Твои. Не постави мне в грех молитвы моей, но да будет святая воля Твоя,.. – говорил я. – … Ныне он совершенно в воле Твоей, Который может и душу и тело ввергнуть в пещь огненную, Который и смиряет и высит, мертвит и живит, низводит во ад и возводит. При этом Ты столь милосерд, всемогущ и любвеобилен, что благие качества всех земнородных пред Твоею высочайшею благостью – ничто…»
Я знал, что преподобный Федор Студит советует творить милостыню и за еретиков, а Оптинские старцы заповедуют то же делать и за самоубийц. Подумать, так все люди – самоубийцы. Не был ли и я, например, подвержен суициду, когда ходил на свои войны? Как сказать? Пожалуй, все же не был. Я считал, что иду защищать Отечество – это мой долг. Но Вася Фимин? Он надел трофейную полковничью папаху. Мы же говорили ему: «Вася, сними ты эту папаху! Снайпер выберет тебя!» Вася смеялся: пуля – дура. Убила дура Васю. Хоть в школьный букварь вместо «мама мыла раму» пиши: убила дура Васю.
И тут по самой теме позвонил батюшка Глеб. Говорит:
– Господи, помилуй! Господи, благослови! Здравствуй, Петр Николаевич! В районе одиннадцати я к тебе заеду. Едем, Петр Николаевич, на улицу Маркса, в «кузбассовский» буржуйский дом отпевать мальчишку… От «ляпки» На сленге наркодельцов, «ляпка» – взвесь талька, крахмала, димедрола, муки. Такие взвеси способны превратить любой наркотик в быстродействующий яд. Они закупоривают сосуды головного мозга, что приводит к мгновенной смерти. Это преднамеренное убийство.

опять парень… того… Боюсь, не последний. Вот и думай: убийство это или самоубийство?
– Думайте, батюшка. А мое дело – телячье. Мы герои соструда…
– Дак, вот! – сказал батюшка без внимания к моей болтовне. – Я думаю, что иначе как убийством это не назовешь!
– Ну, так, стало быть, едем…
– А с другой-то стороны, вроде как сам он. Ему ж иглу-то не дядя Филя с мыловарни вставлял. А, Петря?
– На Ваше усмотрение, батюшка. Вам видней.
– А-а!.. – сказал неопределенно батюшка, и в моей трубке прозвучали сигналы отбоя.
Он сказал «а». Мне оставалось сказать «бэ»: собраться, настроиться и ждать. Так я и поступил. Уезжая, Юра сказал:
– Садись за доклад, никаких тяпок-ляпок, керя!
– Сидеть за доклад будешь ты, керя! – отшутился я, но, затворив за ним дверь, сел все же за компьютер, когда вдруг вспомнил, что электричества все еще нет. А ведь пошутил я не в бровь, а в глаз. Стал искать в дорогу транзистор, но поймал себя на мысли, что ищу в ящиках стола транзистор, а думаю про то, где искать Алешу.
А через полчаса позвонил батюшка Глеб:
– Звонил я, грешный, благочинному: не благословляет. Ну и, соответственно…
– Простите, батюшка: свету нету, а в дверь стучат! Но я понял вас!
Подошел к двери.
– Кто? – как тугодум, спросил я.
– Отойдите, а то пальнет! – послышался голос Натальи. – Он контуженный на голову. На ум тоже шалый…
И коррозированный табачищем женский бас в скрипичном ключе:
– Открывай, свои!
За дверьми захихикали статисты. Я отпер засовы.
Это явилась Наталья с огромным пластиковым пакетом, который она прижимала к груди так, будто не в свой бывший дом входила, а выходила из роддома. Лицо ее светилось счастьем и довольством, почти таким же, как лицо мэра Димки Шулепова на ее пакете. Мэр Димка Шулепов средненько учился с нами в одной школе. Потом ушел в Высшую партийную, где уже тогда учили на жуликов, и сыграл свою личную партию на слабой теоретической, но мощной материальной базе.
Под его торсом – рекламный слоган: «На страже интересов края».
«Лучше бы ты ушел со стражи под стражу…» – тоскливо подумал я. За спиной Наталии в полутьме виднелся мужчина с непокрытой головой, помоложе меня на добрый десяток лет.
– За каждой великой женщиной стоит великий мужчина – так гласит древняя мудрость! – как искусный конферансье, возгласила румяная Наталья. – Угадай с трех раз: кто он?
– Это журналист Шалоумов – звезда китаевского радиоэфира! – сказал я и угадал.
Едва Шалоумов вошел в прихожую, как вспыхнул свет.
– Ура! – воскликнула Наталья, закрывая глаза ладонями. – Это – знак.
Однако мужчина, в отличие от нее, всматривался в меня так, что будь у него в глазнице монокль, то непременно выпал бы и повис на шнурке – так широко распахнулись его блестящие глаза.
– Петя?! – не то спросил, не то нетвердо решил он и, бросив пальто на пол, широко распахнул руки. – Шацких! Петя! Керя!
– Ха-а-а! Коська?! – мы обнялись, постояли так, помотали буйными некогда головами. – Я думал: ты не вышел с Рочдельской… Улица Рочдельская расположена вблизи метро «Баррикадная» в Москве. Она примыкает к территории здания бывшего Верховного Совета СССР.


– Я же сказала: свои! – делала вид, что не удивилась, Наталья.
– Вышел я, вышел, вывернулся! – продолжал потрясенный нечаянной встречей Коська. – Мы с Мишкой-казаком ушли еще из мэрии в три ночи. Военные уходили – и мы за ними. Все было ясно – по Ленинскому двигались танки…
– Похоже, мы пришли на маскарад! – утомленно иронизировала Наталья. – Но маски, на всякий случай, оставили в раздевалке.
– Помолчи, Натаха! Остановись, а? – сказал я. – Ты, Натаха, почему без звонка?
– Таков приказ командования! – ответила она, уже со значением. – Царь приказал. Это он. Анпиратор, – указала она пальцем в потолок, – прислал нас к тебе, чтобы ты дал вместо него, Анпиратора, интервью. А доклада, велит, не нада! Предваряю твои недоуменные вопросы царским аргументом: по радио не видно того, кто говорит. Он, благодетель наш, назначил тебя своим секретарем по идеологии. И документик вот прислал, видишь? А чего это ты, князь, боишься? Интервью – не пункция! Это совсем не больно!
– Выбрось этот липовый документ и этот пакет с этой мэрской Димкиной рожей вон в тот мусоропровод!
– Еще чего. Там продукты.
– Продукты оставь.
Наташа послушно прошмыгнула на кухню.
– Какой-то змей подписался моим ником в двадцать один час с копейками! – через мгновение говорила она кому-то по телефону. – А я вышла с форума тремя часами раньше. Ты не заметил сдвоенного копыта?..
А мы с Коськой Евдокимовым стояли, соприкасаясь лбами.
– А ты чего это Шалоумовым стал, а, керя? И как тебя к нам, керя, занесло? – приглушенно спрашивал я.
– Так точно, керя. Я теперь, керя, не Евдокимов, а Псевдокимов, а точнее – Шалоумов… – тихо же отвечал он. – Взял звучный псевдоним, так спокойней… А вот тебя по твоей «кере» я бы и вслепую узнал!..
– До слепоты мы еще, Коська, не дожили. Объясни: ты ведь сознательно идешь на подлог, как журналист?
– Ты имеешь в виду интервью с Псевдомедынцевым? Так я состою в членах Лиги! Царский приказ, брат ты мой, не обсуждается! Царь сказал – народ исполнил!
Я засмеялся: редко приходится услышать необычную поговорку дважды за одно предзимнее долгое утро. И мы занялись изготовлением журналистской «ляпки». Народ ждет царя-батюшку? Но надо помочь кере.

24

Интервью, в котором я, обложившись шпаргалками, дублировал Медынцева, в эфире прозвучало так:
Шалоумов (после позывных): – Сегодня в ДК «Котельщики» прошло первое заседание недавно созданной Сибирской лиги нищих и юродивых. На заседании обсуждались вопросы структурирования и управления Лиги, программные тезисы, а также идеология Сибирского царства нищих и юродивых. Перед собравшимися выступили эксперты-академики ПАНИ, помощник министра иностранных дел республики Папапуа-а-Лихсото Мгнамгнатьфу Мгномгно Мнгнамгнамгну-мгну-тьфу младший, далее – руководитель Центра этнополитических проблем при краевом Союзе журналистов Мигель Хуанович Корепанов-Суховской, послы и представители корпораций нищих из бывших республик СССР. Представители США, Великобритании, Франции, Германии, Китая, Японии и других – не приехали. До мэрских выборов – неделя. Но уже завтра в некоем параллельном мире, в тридевятом царстве, предстоит избрать Царя-Самодержца Сибирского царства нищих. Блестяще звучит, на мой взгляд, простите, на мой слух! И сегодня мы даем в эфире беседу вашего покорного слуги Владислава ШАЛОУМОВА с основным и единственным претендентом на высочайшее звание Юрием МЕДЫНЦЕВЫМ. Пока он – координатор Всесибирской лиги нищих и юродивых, членов которой пока еще не развешивают на фонарных столбах и бесплодных деревьях, как делали это в средневековой старой доброй Англии. Сегодня мы нарушаем нашу традицию прямого эфира и даем беседу в записи. Итак, мой первый вопрос к Юрию Медынцеву. Скажите нам, Юрий Сергеевич, в чем суть создания столь необычной, я сказал бы даже, экзотической общественной организации?
Я-Медынцев: – Я призываю российские народы ко всенародному юродствованию. Я объявляю всех нищих своими подданными. И мы победим без всяких кропопускательных революций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28