Крушение потерпел поезд-люкс. В классных вагонах ехали старшие и высшие германские и румынские офицеры. Диверсия осуществлена 17 ноября 1941 года. Участвовала та же группа: парторг Зелинский, моряк Иванов, пограничник Белозеров и Тамара Шестакова.Румынские власти встревожены. За несколько дней три тяжелые диверсии на железной дороге! Оккупанты принимают меры, село Нерубайское объявлено на осадном положении.Здесь же одно из первых сообщений о группе Самсона:«Румынская контрразведка принимает меры по ликвидации чекистов в катакомбах района Дальник. Возможно речь идет о Самсоне. Агенты гестапо обнаружили в городе склад оружия, раскрыт вход в катакомбы со стороны фабрики „Коммунист“. Жандармы намерены взорвать все обнаруженные ими входы».В эти тяжелые дни на радиограмме, принятой из Одессы, появляется распоряжение: «Киру принять меры предосторожности. За Дальником вести наблюдение. Григорий».После короткого перерыва с подпольщиками снова налаживается устойчивая радиосвязь. Из катакомб в Центр идет подробная информация.«Кир сообщает: румынские войска, расположенные в Одессе, якобы направляются на фронт. Для охраны города остаются германские авиационные части и жандармерия. Настроение у румынских солдат плохое. Принимаем меры к срыву отправки солдат гарнизона на фронт.На территории, оккупированной румынскими войсками, во главе колхозов поставлены начальники — румынские надзиратели. Приказали готовиться к весеннему севу. В Нерубайском румынский представитель проводил собрание крестьян. Приказал бригадирам применять палки.Зенитные батареи стоят на пустырях рядом с еврейским кладбищем».И снова: «Кир передает: ночью над городом патрулируют самолеты.Пленные красноармейцы умирают от голода. Населению запрещено передавать им продукты.На Новом базаре произошла вооруженная драка между румынскими и немецкими солдатами. Есть убитые и раненые. Случаи взаимной вражды учащаются».Следующее донесение посвящено политической обстановке в оккупированных районах. Кир сообщил, что по приказанию Гитлера на Украине и в Белоруссии создается гражданское управление под руководством нацистских генерал-губернаторов. Для общего руководства оккупированными областями создано восточное министерство во главе с Розенбергом. Кир приводит данные о Розенберге: Альфред Розенберг — балтийский немец, эмигрант-белогвардеец. Учился в Москве, в годы революции бежал из России.Генерал-губернатором Украины назначен Эрих Кох. Родился в Эльсберфельде в 1896 году. Первоначально Розенберг рекомендовал его на пост рейхскомиссара Москвы.Масштабы деятельности Кира все расширяются. Теперь он уже не ограничивается одной Одессой. Кир сообщает:«Украинские националисты начали агитацию за избрание Степана Бандеры президентом Украины. В кругах немецких офицеров, близких к гестапо, утверждают, что Бандера является платным агентом германской разведки».Потом опять донесение военного характера:«На товарной станции Одесса разгружается эшелон с дальнобойными орудиями.Отправка солдат одесского гарнизона на фронт приостановлена. Румынские войска направляются для борьбы с партизанами, укрывшимися в катакомбах».Подполье, созданное Молодцовым, начинает работать в полную силу. Со всех концов города и области в катакомбы стекается самая различная информация, главным образом военного характера. Судя по донесениям, люди Владимира Молодцова проникают в самые различные круги оккупантов. Сообщения Кира пестрят фразами: «Среди высших офицеров германской армии…», «По данным, поступившим из штаба румынской дивизии…», «В кругах румынского генерал-губернатора Транснистрии…» Значит, людям Молодцова удается проникать в эти круги!..В начале января 1942 года Кир передал:«Отмечается большое передвижение войск противника в направлениях Казатин, Киев, Фастов, Знаменка, Тирасполь, Николаев. Зафиксировано передвижение немецких, румынских и венгерских войск».Несколько раз Кир возвращается в своих передачах к пропавшей без вести группе Самсона. После оккупации города Самсон не проявляет признаков жизни. Радиосвязь с ним не установлена. Москва неоднократно запрашивает Кира о судьбе Самсона. Кир не может сообщить ничего определенного. Только в одной из радиограмм Кир информирует Центр:«Румынские полицейские получили приказ спать одетыми. По непроверенным данным, отдел контрразведки усиливается работниками из Бухареста. Самсон укрылся в Дальницких шахтах. Его сотрудники, действовавшие на поверхности, будто бы арестованы. Данные проверяю».В феврале Кир передает из Одессы последние радиограммы.Первого февраля он писал: «Три тысячи румынских солдат прошли пешим строем на Николаев. Мороз 22 градуса. Много отставших и замерзших. Проходящие немецкие части румынам помощи не оказывали.Все еврейское население изгнано из квартир, люди живут под открытым небом. Погода суровая. Морозы перемежаются снежными бурями. Многие гибнут.Городской голова Пынтя заподозрен в сотрудничестве с большевиками. Взят под наблюдение румынской военной разведки».Пятого февраля Кир сообщил:«Берег моря в районе Дофиновки обносят проволочными заграждениями. Близ села Сычавка установлено тридцать дальнобойных орудий. Здесь расквартировано двести германских артиллеристов.Вдоль берега от Лузановки до Люсдорфа насчитывается сто двадцать тяжелых орудий, 320 минометов и станковых пулеметов. Строят блиндажи и земляные валы».В деле «Операция „Форт“ сохранилась последняя радиограмма за подписью Кира, датированная 7 февраля 1942 года. После этого связь с подпольной Одессой гадолго прервалась.
Оказалось, что изучение одних только материалов «Операции „Форт“ было еще далеко недостаточно, чтобы написать документальную повесть, и я поехал на места минувших событий.Города, как и люди, долго хранят память о прошлом…Через много лет после войны я приехал в Одессу и вновь, как в далекие годы, сразу поддался обаянию этого южного приморского города.Одесса выглядела такой же, как прежде, — оживленной, жизнерадостной, немного лиричной и очень зеленой! Платаны с фисташково-желтой корой, на которой будто застыли, окаменели зеленые солнечные блики, и малахитовые акации с темной листвой и кривыми шипами-шпорами стали еще мощнее, тенистей, раскидистей. Ведь прошло двадцать с лишним лет, деревья тоже стали взрослые.Я часами бродил по улицам и не находил внешних следов войны. И все же в облике города чувствовалась какая-то грустинка. Я пытался представить себе Одессу такой, какой она была лет двадцать назад, в дни оккупации, — затаившейся и неприютной, с поднявшейся на поверхность человеческой мутью, с чужим говором, чужими порядками, с повешенными на балконах и старых акациях, с ночной стрельбой и трупами публично расстрелянных на Стрельбищном поле.Я встречался с участниками и свидетелями давних событий, бродил в холодном мраке одесских катакомб, читал трофейные документы, захваченные в гестапо и сигуранце, посещал дома, где находились подпольные квартиры.Вот здесь, на улице Бебеля, в массивном сером доме была румынская сигуранца, а за углом, на Пушкинской — находилось гестапо. На улице Ярославского, против чайной или трактира какого-то Георгиу Несмеяну, застрелили двух арестованных «при попытке к бегству». Я даже знаю их фамилии.От всего этого в сердце поднимается, глухая, тоскливая боль. А каково же было людям, пережившим все это?!Вот улица Энгельса, бывшая Маразлиевская, громадное многоэтажное здание, утопающее в зелени соседнего парка. Широкий красивый подъезд, сияющие на солнце просторные окна… Но я видел фотографию того же здания, взорванного советскими людьми через несколько дней после того, как фашисты пришли в Одессу. Это тот самый дом, под развалинами которого погибло полтораста гитлеровских солдат и офицеров, два генерала, о чем мы уже знаем по донесениям Владимира Молодцова.Воспоминания о минувшем, поиски участников событий привели меня на Пересыпь, в городской промышленный район, расположенный близ дамбы Хаджибейского лимана. Перед приходом врага патриоты взорвали дамбу, и воды лимана хлынули в низменную часть города навстречу фашистам… И об этом мы тоже знаем от Молодцова.А дальше — одесские катакомбы, лабиринт подземных галерей, переходов, раскинувшихся на десятки, сотни километров под городом и его окрестностями. И конечно, поиски документов, документов и документов… Старые фотографии, старые газеты, уже пожелтевшие от времени, выходившие в оккупированной Одессе, воспоминания свидетелей, рассказы участников, их записки, дневники, найденные в катакомбах, показания арестованных румынских контрразведчиков и многое, многое другое, что помогло восстановить ход событий в оккупированной Одессе. МАСТЕРСКАЯ НА НЕЖИНСКОЙ УЛИЦЕ По неровным каменным ступеням в слесарную мастерскую спустилась женщина с мальчиком. Она вошла неожиданно, и Яков едва успел сунуть за верстак газету, которую только что читал вслух. Брат зло посмотрел на него, мысленно обругал — такая неосторожность когда-нибудь доведет до беды — и обернулся к вошедшим.Женщина была высокая, молодая, низко повязанная платком, из-под которого смотрели большие глаза, казавшиеся в сумерках совершенно черными. В резиновых высоких ботиках и стареньком пальто она ничем не отличалась от обычных, довольно многочисленных посетительниц слесарной мастерской Петра Бойко. После того как румыны оккупировали город, в посетителях мастерской не было недостатка. Местные жители несли сюда ремонтировать всякую хозяйственную рухлядь, годами лежавшую на полках и чердаках. Новых вещей купить было негде, разве только в комиссионных, где просили за них втридорога.— Чем могу служить? — предупредительно спросил Алексей. Сейчас, когда хозяина не было в мастерской, Алексей Гордиенко оставался за старшего.Женщина взяла из рук мальчика старый закопченный расплющенный примус, завернутый в обрывок бумаги, развернула и протянула его Алексею.— Может быть, можно еще отремонтировать?Алексей повертел в руках примус, покачал головой.— Нет… Такой заказ не берем. Может, зайдете куда еще?— Скажите, а у вас примус нельзя купить?Алексей метнул быстрый взгляд на женщину. Яков, пиливший какой-то стержень, тоже насторожился: так начинался пароль.— Да есть один, только с одесской горелкой, — ответил Алексей.— Покажите.— Пожалуйста… — Алексей подал женщине примус, стоявший на верстаке.— А гарантию вы даете?— На примус даем, на горелку нет.Молодая женщина облегченно вздохнула.— Ой, слава богу, наконец-то нашли вас! — воскликнула она, оглядываясь вокруг. Братья Гордиенко и Саша Чиков, который сидел на низенькой скамейке в углу мастерской, тоже расплылись в улыбке. Все правильно — пароль и отзывы. Значит, своя! К ним давно уже не приходили из катакомб, говорили даже, будто румыны замуровали все входы.Это была Тамара Шестакова, связная Бадаева — Кира.— А Петра Ивановича я могу видеть? — совершенно другим, свободным голосом спросила она.— Нет, Петра Ивановича нет.— А Якова?— Яков здесь, — выступил вперед Гордиенко-младший.Тамара удивленно посмотрела на подростка в кубанке, в легком распахнутом пиджачке, под которым виднелась морская тельняшка. По виду он был чуть старше Коли, с которым Тамара пришла из катакомб. Николаю шел четырнадцатый год.— Где можно поговорить! — спросила Тамара.— Идемте сюда! — Яков повел связную в каморку позади мастерской. Проходя мимо брата, он метнул на него торжествующий взгляд и, не удержавшись, вдруг выкинул какое-то замысловатое коленце. Знай, мол, наших!Яков радовался гордой мальчишеской радостью — его спрашивают, к нему приходят. Тамара посмотрела на него и засмеялась.— Так вот ты какой… — она не сразу нашла подходящее слово, — какой чудной… подпольщик. А меня Тамарой зовут. Тамара Большая. Вот и познакомились…Потом она вдруг озорно обхватила его мальчишеские плечи и привлекла к себе. Виском, щекой Яков ощутил упругость груди ее и вдруг задохнулся, смутился, вспыхнул. Ему стало неловко, почти совестно. Это продолжалось мгновенье. Тамара отпустила его и пошла следом, продолжая счастливо смеяться, — высокая, стройная с загоревшимися сияющими глазами…Для нее это была разрядка того нервного напряжения, с которым она шла на незнакомую явку, по незнакомому, захваченному врагом городу. Все обошлось хорошо. Евгения Михайловна Гуль — сначала Тамара зашла к ней переодеться — рассказала, как пройти с улицы Льва Толстого на Нежинскую, рассказала так подробно, что Тамара ни разу не спросила прохожих. А подпольщик Яков, к которому она шла, полагая встретить солидного, опытного конспиратора, оказался забавным мальчишкой. Она готова была расцеловать его!..Что касается Яши, то он воспринял все по-своему и не мог сразу прийти в себя. Хорошо, что ни брат, ни Сашка ничего не заметили.— Идемте сюда, — повторил он, лишь бы только что-то сказать.Тамара коротко бросила мальчику:— Коля, подожди здесь, — и исчезла за покосившейся фанерной дверью.Яков провел Тамару в кладовку, заваленную металлической рухлядью. Отсюда черный ход вел куда-то во двор.— Что нового? — понизив голос, спросила Тамара.— Нового!.. Румыны злющие ходят, после того как наши под откос эшелон пустили. Опять заложников стали брать. Комендант приказал все выходы из катакомб на учет взять. Кто не донесет о выходах — расстрел. Я этот приказ в первый же день достал, крахмал застыть не успел… Передайте его Бадаеву.Яков порылся в углу, вытащил из старого кофейника листок, свернутый в трубочку, и отдал Тамаре.— Я его уж сколько держу, мы думали, всех вас румыны в катакомбах замуровали. А вы…— Что есть еще? — перебила Тамара.— Еще у еврейского кладбища зенитки поставили. Шесть штук, среднего калибра… Точно не знаю, нельзя подойти… Потом на Садовой в доме номер один штаб какой-то военный. Все время легковые машины стоят… Потом еще у спирто-водочного завода в начале сквера румыны большой склад горючего сделали. Не меньше тысячи тонн будет, и все возят в железных бочках… Запомнишь или записать?— Запомню, запомню… Все? — Тамара снова заулыбалась. Подросток, стоявший перед ней, который даже в кубанке был на голову ниже ее, говорил как заправский разведчик и еще чуточку снисходительно, сомневаясь — запомнит ли она все как надо.— Пока все. Главное, насчет склада. Его знаешь как можно шарахнуть!— Хорошо, все передам. Теперь слушай, — Тамара совсем понизила голос. — Бадаев приказал связаться с Крымовым, есть задание для вашей группы. Найдешь его через сапожника на Военном спуске, дом три. Запомни пароль…Тамара заставила Якова дважды повторить пароль. Он даже немного обиделся.— Тоже мне тригонометрия, нечего тут зубрить, и так запомнил… Ты не задерживайся, скоро комендантский час начинается, — предупредил он связную.Простились они как старые друзья. Тамара с Колей ушли из мастерской, а Яков, взволнованный встречей, сначала заговорил с друзьями о посторонних делах — надо бы до закрытия утюг починить, надо, наконец, дверь поправить… Но ему не терпелось поделиться своей радостью.— Все передал, — возбужденно воскликнул он. — Павлу Владимировичу Бадаеву в собственные руки велел отдать… Не забыла б чего… А Тамара, видно, опытная. Гляди как придумала — сперва свой примус принесла, потом про новый спросила…Яков снова слышал озорной смех Тамары, ощущал мимолетное прикосновение, бросившее его в жар. Сейчас ему просто хотелось думать, что с этого дня его с Тамарой связывает глубокая, только что родившаяся тайна. От сознания этого становилось хорошо и тревожно.В слесарной мастерской стало совсем темно — темнело рано, особенно в пасмурную погоду.— Ладно, кончай базар, — сказал Алексей, — на сегодня хватит. Закрывай лавочку…Саша Чиков запер наружную дверь, закрыл оконце фанерными щитами, включил электричество. Яков достал газету, которую второпях сунул за верстак.— Ты вот что, — наставительно сказал Алексей брату, — такие вещи сюда не таскай, завалишь и себя и других.— А ты уж испугался! — задиристо возразил Яков.— Испугался не испугался, делай как сказано. Я отвечаю за мастерскую. Иначе Петру Ивановичу расскажу.— Ладно фискалить, уберу, — примирительно ответил Яков. — Вы только послушайте, вот были ребята!..Несколько дней назад Яков шел по Халтуринской. Румынские солдаты очищали какое-то помещение и вытаскивали прямо на тротуар кипы старых газет, книг, журналов, какие-то папки, завязанные тесемками. Все это сваливали на грузовик и увозили. Яков постоял, поглядел, подтолкнул носком раскрытую папку, из нее выпала газета, отпечатанная на серой грубой оберточной бумаге. Яков поднял ее. «Коммунист», — прочитал он, — орган подпольного одесского губкома Российской Коммунистической партии большевиков. Январь 1920 года».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Оказалось, что изучение одних только материалов «Операции „Форт“ было еще далеко недостаточно, чтобы написать документальную повесть, и я поехал на места минувших событий.Города, как и люди, долго хранят память о прошлом…Через много лет после войны я приехал в Одессу и вновь, как в далекие годы, сразу поддался обаянию этого южного приморского города.Одесса выглядела такой же, как прежде, — оживленной, жизнерадостной, немного лиричной и очень зеленой! Платаны с фисташково-желтой корой, на которой будто застыли, окаменели зеленые солнечные блики, и малахитовые акации с темной листвой и кривыми шипами-шпорами стали еще мощнее, тенистей, раскидистей. Ведь прошло двадцать с лишним лет, деревья тоже стали взрослые.Я часами бродил по улицам и не находил внешних следов войны. И все же в облике города чувствовалась какая-то грустинка. Я пытался представить себе Одессу такой, какой она была лет двадцать назад, в дни оккупации, — затаившейся и неприютной, с поднявшейся на поверхность человеческой мутью, с чужим говором, чужими порядками, с повешенными на балконах и старых акациях, с ночной стрельбой и трупами публично расстрелянных на Стрельбищном поле.Я встречался с участниками и свидетелями давних событий, бродил в холодном мраке одесских катакомб, читал трофейные документы, захваченные в гестапо и сигуранце, посещал дома, где находились подпольные квартиры.Вот здесь, на улице Бебеля, в массивном сером доме была румынская сигуранца, а за углом, на Пушкинской — находилось гестапо. На улице Ярославского, против чайной или трактира какого-то Георгиу Несмеяну, застрелили двух арестованных «при попытке к бегству». Я даже знаю их фамилии.От всего этого в сердце поднимается, глухая, тоскливая боль. А каково же было людям, пережившим все это?!Вот улица Энгельса, бывшая Маразлиевская, громадное многоэтажное здание, утопающее в зелени соседнего парка. Широкий красивый подъезд, сияющие на солнце просторные окна… Но я видел фотографию того же здания, взорванного советскими людьми через несколько дней после того, как фашисты пришли в Одессу. Это тот самый дом, под развалинами которого погибло полтораста гитлеровских солдат и офицеров, два генерала, о чем мы уже знаем по донесениям Владимира Молодцова.Воспоминания о минувшем, поиски участников событий привели меня на Пересыпь, в городской промышленный район, расположенный близ дамбы Хаджибейского лимана. Перед приходом врага патриоты взорвали дамбу, и воды лимана хлынули в низменную часть города навстречу фашистам… И об этом мы тоже знаем от Молодцова.А дальше — одесские катакомбы, лабиринт подземных галерей, переходов, раскинувшихся на десятки, сотни километров под городом и его окрестностями. И конечно, поиски документов, документов и документов… Старые фотографии, старые газеты, уже пожелтевшие от времени, выходившие в оккупированной Одессе, воспоминания свидетелей, рассказы участников, их записки, дневники, найденные в катакомбах, показания арестованных румынских контрразведчиков и многое, многое другое, что помогло восстановить ход событий в оккупированной Одессе. МАСТЕРСКАЯ НА НЕЖИНСКОЙ УЛИЦЕ По неровным каменным ступеням в слесарную мастерскую спустилась женщина с мальчиком. Она вошла неожиданно, и Яков едва успел сунуть за верстак газету, которую только что читал вслух. Брат зло посмотрел на него, мысленно обругал — такая неосторожность когда-нибудь доведет до беды — и обернулся к вошедшим.Женщина была высокая, молодая, низко повязанная платком, из-под которого смотрели большие глаза, казавшиеся в сумерках совершенно черными. В резиновых высоких ботиках и стареньком пальто она ничем не отличалась от обычных, довольно многочисленных посетительниц слесарной мастерской Петра Бойко. После того как румыны оккупировали город, в посетителях мастерской не было недостатка. Местные жители несли сюда ремонтировать всякую хозяйственную рухлядь, годами лежавшую на полках и чердаках. Новых вещей купить было негде, разве только в комиссионных, где просили за них втридорога.— Чем могу служить? — предупредительно спросил Алексей. Сейчас, когда хозяина не было в мастерской, Алексей Гордиенко оставался за старшего.Женщина взяла из рук мальчика старый закопченный расплющенный примус, завернутый в обрывок бумаги, развернула и протянула его Алексею.— Может быть, можно еще отремонтировать?Алексей повертел в руках примус, покачал головой.— Нет… Такой заказ не берем. Может, зайдете куда еще?— Скажите, а у вас примус нельзя купить?Алексей метнул быстрый взгляд на женщину. Яков, пиливший какой-то стержень, тоже насторожился: так начинался пароль.— Да есть один, только с одесской горелкой, — ответил Алексей.— Покажите.— Пожалуйста… — Алексей подал женщине примус, стоявший на верстаке.— А гарантию вы даете?— На примус даем, на горелку нет.Молодая женщина облегченно вздохнула.— Ой, слава богу, наконец-то нашли вас! — воскликнула она, оглядываясь вокруг. Братья Гордиенко и Саша Чиков, который сидел на низенькой скамейке в углу мастерской, тоже расплылись в улыбке. Все правильно — пароль и отзывы. Значит, своя! К ним давно уже не приходили из катакомб, говорили даже, будто румыны замуровали все входы.Это была Тамара Шестакова, связная Бадаева — Кира.— А Петра Ивановича я могу видеть? — совершенно другим, свободным голосом спросила она.— Нет, Петра Ивановича нет.— А Якова?— Яков здесь, — выступил вперед Гордиенко-младший.Тамара удивленно посмотрела на подростка в кубанке, в легком распахнутом пиджачке, под которым виднелась морская тельняшка. По виду он был чуть старше Коли, с которым Тамара пришла из катакомб. Николаю шел четырнадцатый год.— Где можно поговорить! — спросила Тамара.— Идемте сюда! — Яков повел связную в каморку позади мастерской. Проходя мимо брата, он метнул на него торжествующий взгляд и, не удержавшись, вдруг выкинул какое-то замысловатое коленце. Знай, мол, наших!Яков радовался гордой мальчишеской радостью — его спрашивают, к нему приходят. Тамара посмотрела на него и засмеялась.— Так вот ты какой… — она не сразу нашла подходящее слово, — какой чудной… подпольщик. А меня Тамарой зовут. Тамара Большая. Вот и познакомились…Потом она вдруг озорно обхватила его мальчишеские плечи и привлекла к себе. Виском, щекой Яков ощутил упругость груди ее и вдруг задохнулся, смутился, вспыхнул. Ему стало неловко, почти совестно. Это продолжалось мгновенье. Тамара отпустила его и пошла следом, продолжая счастливо смеяться, — высокая, стройная с загоревшимися сияющими глазами…Для нее это была разрядка того нервного напряжения, с которым она шла на незнакомую явку, по незнакомому, захваченному врагом городу. Все обошлось хорошо. Евгения Михайловна Гуль — сначала Тамара зашла к ней переодеться — рассказала, как пройти с улицы Льва Толстого на Нежинскую, рассказала так подробно, что Тамара ни разу не спросила прохожих. А подпольщик Яков, к которому она шла, полагая встретить солидного, опытного конспиратора, оказался забавным мальчишкой. Она готова была расцеловать его!..Что касается Яши, то он воспринял все по-своему и не мог сразу прийти в себя. Хорошо, что ни брат, ни Сашка ничего не заметили.— Идемте сюда, — повторил он, лишь бы только что-то сказать.Тамара коротко бросила мальчику:— Коля, подожди здесь, — и исчезла за покосившейся фанерной дверью.Яков провел Тамару в кладовку, заваленную металлической рухлядью. Отсюда черный ход вел куда-то во двор.— Что нового? — понизив голос, спросила Тамара.— Нового!.. Румыны злющие ходят, после того как наши под откос эшелон пустили. Опять заложников стали брать. Комендант приказал все выходы из катакомб на учет взять. Кто не донесет о выходах — расстрел. Я этот приказ в первый же день достал, крахмал застыть не успел… Передайте его Бадаеву.Яков порылся в углу, вытащил из старого кофейника листок, свернутый в трубочку, и отдал Тамаре.— Я его уж сколько держу, мы думали, всех вас румыны в катакомбах замуровали. А вы…— Что есть еще? — перебила Тамара.— Еще у еврейского кладбища зенитки поставили. Шесть штук, среднего калибра… Точно не знаю, нельзя подойти… Потом на Садовой в доме номер один штаб какой-то военный. Все время легковые машины стоят… Потом еще у спирто-водочного завода в начале сквера румыны большой склад горючего сделали. Не меньше тысячи тонн будет, и все возят в железных бочках… Запомнишь или записать?— Запомню, запомню… Все? — Тамара снова заулыбалась. Подросток, стоявший перед ней, который даже в кубанке был на голову ниже ее, говорил как заправский разведчик и еще чуточку снисходительно, сомневаясь — запомнит ли она все как надо.— Пока все. Главное, насчет склада. Его знаешь как можно шарахнуть!— Хорошо, все передам. Теперь слушай, — Тамара совсем понизила голос. — Бадаев приказал связаться с Крымовым, есть задание для вашей группы. Найдешь его через сапожника на Военном спуске, дом три. Запомни пароль…Тамара заставила Якова дважды повторить пароль. Он даже немного обиделся.— Тоже мне тригонометрия, нечего тут зубрить, и так запомнил… Ты не задерживайся, скоро комендантский час начинается, — предупредил он связную.Простились они как старые друзья. Тамара с Колей ушли из мастерской, а Яков, взволнованный встречей, сначала заговорил с друзьями о посторонних делах — надо бы до закрытия утюг починить, надо, наконец, дверь поправить… Но ему не терпелось поделиться своей радостью.— Все передал, — возбужденно воскликнул он. — Павлу Владимировичу Бадаеву в собственные руки велел отдать… Не забыла б чего… А Тамара, видно, опытная. Гляди как придумала — сперва свой примус принесла, потом про новый спросила…Яков снова слышал озорной смех Тамары, ощущал мимолетное прикосновение, бросившее его в жар. Сейчас ему просто хотелось думать, что с этого дня его с Тамарой связывает глубокая, только что родившаяся тайна. От сознания этого становилось хорошо и тревожно.В слесарной мастерской стало совсем темно — темнело рано, особенно в пасмурную погоду.— Ладно, кончай базар, — сказал Алексей, — на сегодня хватит. Закрывай лавочку…Саша Чиков запер наружную дверь, закрыл оконце фанерными щитами, включил электричество. Яков достал газету, которую второпях сунул за верстак.— Ты вот что, — наставительно сказал Алексей брату, — такие вещи сюда не таскай, завалишь и себя и других.— А ты уж испугался! — задиристо возразил Яков.— Испугался не испугался, делай как сказано. Я отвечаю за мастерскую. Иначе Петру Ивановичу расскажу.— Ладно фискалить, уберу, — примирительно ответил Яков. — Вы только послушайте, вот были ребята!..Несколько дней назад Яков шел по Халтуринской. Румынские солдаты очищали какое-то помещение и вытаскивали прямо на тротуар кипы старых газет, книг, журналов, какие-то папки, завязанные тесемками. Все это сваливали на грузовик и увозили. Яков постоял, поглядел, подтолкнул носком раскрытую папку, из нее выпала газета, отпечатанная на серой грубой оберточной бумаге. Яков поднял ее. «Коммунист», — прочитал он, — орган подпольного одесского губкома Российской Коммунистической партии большевиков. Январь 1920 года».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26