А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В проулке появилась женщина с ведрами на коромысле. Она набрала воды из обледеневшего колодца и, подцепив ведра, медленно пошла вдоль улицы. Потом из дальней избы вышли трое. Среди них был знакомый дед. Старик пошел дальше, а двое повернули к ребятам. Они прошли уже половину дороги, когда из проулка навстречу им выскочил паренек с длинными рукавами. Он что-то испуганно говорил, указывая назад, в сторону огородов. Один из мужчин свистнул и вернул старика. Дед торопливо подбежал. Они, посоветовавшись втроем, что-то сказали подростку, и тот нехотя пошел в проулок. Дед крикнул ему вдогонку; парень быстро исчез за углом.
– Что-то случилось, – сказал Ленька. – Сейчас узнаем.
Они спустились с крыльца. Тяжело переводя дыхание, к ним спешил старик.
– Гитлеровцы пришли! – проговорил он. – Прячьтесь в сарай. Вишь ты, какая вам незадача!..
Он раскрыл ворота, ввел лошадь во двор и показал ребятам, где лучше спрятаться.
– Наверх лезьте, на сеновал… Я послал вашим сказать, как бы их врасплох не застали…
Ребята шмыгнули в сарай, взобрались по лесенке на сеновал и забились в самый дальний угол. Сначала на улице было тихо, но вскоре послышался гул мотора, голоса гитлеровцев, крики. Свирепо залаяла собака. Раздалось несколько выстрелов, и лай прекратился. Ленька и Митяй прильнули к щели. Им было хорошо видно противоположную сторону улицы. Там стояла немецкая машина, а около нее расхаживало десятка два немцев. Вскоре с другой стороны подошла вторая машина и остановилась рядом.
– Деревню, видать, со всех сторон окружили, – едва шевеля губами, прошептал Митяй. – Гляди, гляди, народ сгоняют!..
– Бежать нам надо, пока по домам не пошли, – сказал Ленька.
– Дотемна не убежишь: увидят. Лучше здесь ждать. Ленька согласился.
– Эх, винтовку я не взял! – пожалел он.
– А что ты с одной винтовкой сделаешь? Видишь их сколько!
– Ну и что же. Как дал бы гадам!
– Тише…
Ребята услыхали нараставший шум, чей-то плач и сердитые голоса. Но жердь, торчавшая перед щелью, загораживала часть улицы, и нельзя было разглядеть, что там делается. Потом ребята увидели, как два солдата приволокли паренька в отцовском полушубке и поставили его перед офицером. Парень был белее снега и рукавом размазывал по лицу слезы.
– Ты куда бежал? – спросил его переводчик, одетый, как и другие солдаты, в черную форму.
– Не бегал я никуда. Пустите меня! – Подросток хотел вырваться, но его крепко держали за плечи.
– Мы тебе ничего не сделаем, мальчик, – вдруг ласково заговорил переводчик, – только скажи, куда ты так торопился. Мы дадим тебе хлеба, конфет. Хочешь конфет?
Переводчик дал знак, и солдаты отпустили парня.
– Ну, говори. Мы тебе не сделаем плохого.
– Никуда я не бегал!
Натянутая улыбка исчезла с лица переводчика. Он выпятил челюсть и со всего размаха ударил парня кулаком в лицо. Тот упал в снег, из носа потекла кровь.
– Дяденька, не бейте! – взмолился он. – Меня послали. Не сам я…
– Куда тебя послали?
– За партизанами. Не бейте меня!.. Я больше не буду!.. Все расскажу…
Солдат пнул подростка сапогом, заставил его встать и подтолкнул к переводчику.
– Так что ты хотел рассказать?..
Парень, всхлипывая, заговорил, но теперь уже так тихо, что на сеновал не доносилось ни единого слова.
Тем временем жителей согнали к машинам, и они стояли, окруженные цепью солдат. Парень все говорил, а переводчик быстро записывал что-то в блокнот. Потом он вырвал листок и передал его офицеру. Тот, усмехнувшись, кивнул. Переводчик взял листок и начал выкликать фамилии людей.
– Вот гад… Предатель… – сквозь зубы процедил Ленька.
Мальчики видели, как из расступавшейся толпы медленно выходили мужчины и становились рядом с переводчиком, а тот называл все новые и новые имена.
– Гляди, сколько выдал, – прошептал Митяй. – И дедушку тоже… Куда же их теперь?
– Небось на допрос поведут. Ух, я бы ему!.. Слюнтяй! Меня бы хоть режь – слова бы не сказал!
– И я тоже…
Ребята продолжали наблюдать. Переводчик вызвал последнего, девятого по счету, затем повернулся к офицеру и указал на подростка с разбитым лицом – видимо, спрашивал, что с ним делать. Офицер небрежно махнул рукой, и солдат толкнул подростка в группу тех, кого он предал. Гитлеровцы больше в нем не нуждались…
Переводчик почтительно выслушал распоряжение офицера, взобрался на кузов машины и поднял руку. Он требовал тишины, но было и без того тихо.
– Господин командир отряда, – сказал он, – приказал сообщить, что за связь с партизанами, за выступление против германской империи и ее армии виновники из деревни Папоротно приговариваются к смертной казни. Они немедленно будут расстреляны. Остальные жители подлежат выселению, а деревня будет сожжена. Сроку на сборы дается пятнадцать минут.
Переводчик посмотрел на часы и спрыгнул с машины. Толпа ахнула, всколыхнулась. Ленька судорожно ухватил Митяя за руку и почувствовал, что тот весь дрожит. Расширившимися глазами следили они, как повели мужиков на огороды. Спотыкаясь, шел среди них и подросток в отцовском полушубке. Через несколько минут за плетнями затрещали автоматные выстрелы. После первой очереди люди на улице шарахнулись в стороны, побежали, поняв наконец, что все это происходит в действительности, что это не страшный сон. А солдаты, так же как там, в Парфине, взяли канистры с бензином, намотали на палки паклю и пошли в конец деревни. Запылали первые избы, заголосили бабы.
– Сгорим. Бежать надо! – воскликнул Ленька.
– Может, задами уйдем? – предложил Митяй.
– Нет, светло еще. Задами нельзя. Идем прямо на улицу.
– Как на улицу?! Там немцы!
– Ну и пусть. Схватим какие-нибудь узлы, будто мы здешние, и пойдем со всеми. Пошли!
Ребята спустились с сеновала, подошли к двери, но вдруг Ленька взглянул на Митяя.
– Назад! – испуганно потянул он его от двери. – Ленточки-то!
Оба совсем забыли, что на их шапках алели узенькие партизанские ленточки. Это могло стоить им жизни. Мальчики оторвали ленточки, сунули их в карман.
– А письмо где? – спросил Митяй. – Может, спрячем где вместе с лентами? Найдут – не сдобровать!
– Нет, прятать не будем. Ни за что не будем! Пошли!
Они выбрались из сарая, двором пробежали к избе, вошли в сени. Две плачущие женщины торопливо совали что-то в розовую наволочку. Одна удивленно взглянула на мальчиков.
– Вам чего здесь?
– Мы с дедушкой приехали, он привез нас, – ответил Ленька. – Давайте, мы вам поможем.
– Да вы хоть сами-то спрячьтесь. И вас застрелят, не поглядят…
– Нет, мы с вами. Так незаметнее. Женщина поняла.
– Таскайте на улицу, – указала она на свои пожитки.
Деревня горела со всех концов. Солдаты гнали жителей по улице, били прикладами тех, кто мешкал. Бабы, мужики шли с узлами, а иные пустые – не успели взять даже самое необходимое. Едва поспевая, за взрослыми бежали дети.
Женщина, наказавшая ребятам носить узлы, вывела со двора дедушкину лошадь – она так и стояла нераспряженная. Но солдат, проходивший мимо, грубо оттолкнул женщину, взял коня под уздцы и повел в противоположную сторону.
Ребята взвалили на плечи первые попавшиеся узлы и вместе с хозяевами пошли в проулок, куда гнали всех. На мальчиков никто не обратил внимания.
– На дорогу гонят, где мы ехали, – прошептал Митяй, когда Ленька приостановился, чтобы поправить на плече узел.
Как скот, гнали каратели жителей деревни Папоротно. Солдаты шли сзади плотной черной цепью с автоматами на изготовку. Нестройной толпой брели все сорок пять семей, живших в деревне. Солдаты вывели людей на дорогу, остановились около сарая и знаками приказали идти, не останавливаясь, вперед.
– Ой, сейчас нас всех стрелять будут! – в страхе крикнула какая-то женщина.
Все бросились вперед. Бежали по дороге и вдоль обочины, по глубокому снегу. Бежали до самого болота, боясь оглянуться, каждое мгновенье ожидая выстрела в спину. Но солдаты не стреляли. Они неторопливо шли обратно, выполнив приказ офицера.
Люди пошли медленнее. А позади горело Папоротно. Горело так жарко, что, когда стемнело и люди отошли уже за несколько километров от деревни, зарево все еще освещало дорогу.
Выбравшись из деревни, мальчики долго не могли прийти в себя. Только миновав болото, почувствовали они, что опасность позади.
– Ушли все-таки! – глубоко вздохнув, сказал Ленька.
– Да, – ответил Митяй. – А я уж считал – конец! Не выберемся.
– А знаешь, что я думал на сеновале, когда этого слюнтяя допрашивали? Была бы у меня самозарядка, прицелился бы я и первым делом в него, в предателя. Как вдарил бы!.. А потом, если б успел, в офицера, в переводчика, дальше в солдат, в кого попало. А предателю – первую пулю. Всех наших можно было бы спасти.
– Может быть, – согласился Митяй.
– Думал свою шкуру сберечь. «Не бейте!.. Все расскажу!..» Рассказал, а его самого фрицы убили. Туда ему и дорога! Гнилая печень!
Ленька и не заметил, как употребил выражение дяди Василия, которое тот применял к самым ненавистным своим врагам.
Весть о расправе в Папоротне, о появлении карателей дошла в Заполье еще до того, как добрались туда жители сожженной деревни. Мухарев беспокоился за судьбу мальчиков, корил себя, что поступил так опрометчиво, послав в деревню ребят одних. Он снарядил разведку, которая кружным путем пошла к горящей деревне. Разведчики еще не вернулись, а стрельба, глухо доносившаяся со стороны Папоротна, зарево, поднявшееся над деревней, заставляли предполагать самое худшее.
Но Ленька и Митяй пришли вместе с погорельцами живые и невредимые.
Бездомных людей расселили по избам, обогрели, накормили, и до глубокой ночи в селе никто не спал, слушая страшные рассказы о налете карателей.
Разведчики пришли поздно, за полночь. Они доложили, что, кроме Папоротна, каратели сожгли соседнюю деревню Чертово. На обратном пути одна машина карателей подорвалась на мине. Вероятно, партизаны из другого отряда заминировали дорогу, и многие фашисты не вернулись в свой гарнизон.
Из-за налета карателей сбор подписей пришлось отложить. Но наутро партизаны снова разошлись по округе, а Митяй с Ленькой ходили по избам в Заполье. Снова и снова читали они письмо, и в тетрадке, которую в минуты смертельной опасности хранил Ленька на своей груди, появлялись все новые подписи.

Через линию фронта

Солнце по-весеннему пригревало землю. Была середина марта. Дули теплые ветры; и все опасались, что вот-вот солнце растопит снег, начнется распутица и тогда уж в этих местах нельзя будет ни пройти ни проехать. Для партизанских отрядов наступали горячие дни. Обоз с продовольствием еще не был готов, а время не ждало.
В отрядах назначали людей для охраны обоза: путь предстоял неблизкий, а каратели зашевелились и то здесь, то там возникали на границах партизанского края. Обоз собрали большой – двести пятьдесят подвод. Одного только хлеба набиралось больше двух тысяч пудов, пудов семьсот масла и сала, а мяса навезли около тысячи пудов да круп разных, гороха…
Но такой огромный обоз трудно провести незаметно. Решили разделить его на несколько партий – подвод по тридцать, ехать разными дорогами, а в назначенное время встретиться в условленном месте недалеко от линии фронта.
Конечно, Ленька с Митяем знали, что в подарок ленинградцам собирают обоз с продовольствием. Они знали об этом еще перед отъездом в Заполье, но тогда неизвестно было, когда обоз тронется в путь. А тут вдруг выяснилось: через день отправляется. И узнали-то они об этом случайно.
В тот день оба рубили хворост и таскали его к землянке. Дядя Василий, проходя мимо, шутя бросил ребятам:
– Старайтесь, гренадеры! В пустой избе дров больше идет…
Он ничего особенного не сказал, но ребята насторожились. Для них и одной фразы было достаточно, чтобы сделать вывод: раз опустеют землянки, значит, затевается что-то важное.
Предположения возникли разные. Мальчикам было уже не до работы. Они спустились в землянку, будто погреться. Дядя Василий завязывал свой вещевой мешок. В землянке было еще несколько человек, и все они собирались в дорогу.
– А что, дядя Василий, – осторожно начал Ленька, – взял бы ты и нас с Митяйкой. Чего нам здесь оставаться?
– Как чего? Печку топить, хворост рубить, в наряд ходить – дела хватит!
– С вами-то веселей! – Ленька упрашивал взять их с собой, еще не зная, куда собираются партизаны. Но он делал вид, будто это давным-давно ему известно.
– Тоже веселье – сто верст следом за возом идти! Впрочем, по мне, как хотите – проситесь у командира.
– Значит, с обозом едете? – вырвалось у Леньки.
– А ты что, не знал?
– Нет…
– Тогда не болтай, – рассердился сам на себя дядя Василий. – Ах я, греховодник старый!.. Как же ты у меня все выведал? Быть тебе, парень, разведчиком!
– Мы у товарища Гвоздева спросим. Он разрешит! – крикнули ребята и выскочили из землянки.
– Знаешь что, – предложил Ленька, – давай сперва пойдем к Василию Григорьевичу, уговорим его, а потом ты один пойдешь к Гвоздеву. Он тебе, как-никак, родственник.
– Нет-нет, – отмахнулся Митяйка. – Один не пойду. Он мне настрого приказал: никаких родственников. «Я, – говорит, – тебе командир, а не дядя».
– Ну ладно, – сказал Ленька. – Все равно пойдем к Василию Григорьевичу.
Василий Григорьевич почему-то не захотел отпускать ребят с обозом. Но все же обещал поговорить с командиром.
В конце концов Леньку отпустили, а Митяйку оставили в отряде. Огорчился Митяй сильно, завидовал Леньке, даже обиделся на него, но Мухарев пообещал взять Митяйку в дальнюю разведку, и мальчуган снова повеселел.
Сборы наконец закончились. Женщины старательно зашили бараньи и свиные туши в новые холстины, топленое масло уложили в бочонки, мед – в берестяные туески, увязали в мешки зерно, муку, горох, разные крупы. Мужики проверили сани, починили сбрую, крепко-накрепко затянули возы, и под вечер обоз тронулся в путь.
Приказ из бригады дали ехать только ночами: так безопаснее, да и дорога по ночному морозцу куда легче для лошадей.
За ночь, если дорога была хорошая, делали километров по двадцать. Перед рассветом обоз останавливался в деревнях. Лошадей ставили во дворы, под навесы, высылали за деревни охрану и ждали до вечера.
Так, без особых приключений, прошли большую часть пути. Дня через два должны были соединиться с остальными, а накануне догнали часть подвод; шедших впереди, и поехали вместе.
Фронт переходили ночью, под прикрытием нашей артиллерии. Командир дивизии, стоявшей на этом глухом участке, знал о подходе обоза. В назначенный срок он выслал навстречу партизанам гвардейцев-разведчиков, они и повели обоз глухими, только им ведомыми тропами через линию фронта.
При переходе фронта серьезного боя не было. Вражеский заслон сняли легко, но подкрепление к гитлеровцам могло подоспеть в любую минуту. Поэтому в полночь заговорили советские пушки. Они били по немецким позициям, оставляя только узкую полосу, где должен был проходить партизанский обоз. Разведчики торопили: надо вовремя проскочить в образовавшуюся брешь.
После, вспоминая об этой ночи, Ленька никак не мог сообразить, о чем же думал он, торопливо шагая в потемках, озаряемых вспышками выстрелов. В памяти остались только неподатливые, тяжелые сани да стремление как можно быстрее пройти это место, называемое линией фронта…
Через несколько дней во всех газетах писали о всенародном подвиге непокоренных и сильных духом людей, о партизанском обозе, о письме в Кремль. Но никто из сопровождавших обоз не знал этого: центральные газеты еще не дошли до переднего края.
Обратно тоже ехали не порожняком. Подводы нагрузили оружием, толом, боеприпасами, кирзовыми сапогами – всем, что требовалось партизанам. Через фронт переправились на другом участке, и обоз снова разделился на десяток отдельных групп. Он словно исчез, растаял в приильменских лесах и болотах.
Гитлеровцы все же что-то пронюхали о партизанском обозе. Они рыскали по дорогам, прочесывали деревни, высылали авиацию, но все напрасно.

* * *

…На следующую ночь рассчитывали быть в партизанском крае. Ленька, Степан и еще один партизан разведывали дорогу впереди обоза. Они миновали деревянный мостик через потемневший от полой воды ручей и только поднялись на пригорок, как увидели двух мчавшихся им навстречу лошадей. Впереди бежал вороной жеребец, запряженный в ковровые санки. Конь мчался вскачь, далеко разбрызгивая мокрый снег. Разведчики едва успели отскочить в сторону. Но Степан все же изловчился, схватил коня под уздцы и повис под его мордой. Жеребец протащил Степана несколько шагов и остановился.
Напирая сзади на санки, остановилась и вторая лошадь, запряженная в крестьянские розвальни. На облучке передних санок с ременными вожжами в руках сидел худощавый верзила. Выпиравшая челюсть придавала его лицу свирепое выражение. На его плечи был накинут тулуп, из-под которого виднелся не то китель, не то пиджак серо-зеленого цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20