Нет, мы не были безнравственны, как считал наш менее начитанный отец. Мы – просто следовали логике в юности. Но, в любом случае, наша юность прошла напрасно, – улыбаясь прервала его Мари-Клер.
Флориан утвердительно покачал головой.
– Да. Тогда я следовал логике, но не в полной мере. Уже тогда я мог бы избавить отца от привычки вмешиваться в мои дела. Однако я лишь бездумно проводил прекраснейшие годы, когда мы могли быть вместе… В те дни я думал лишь о божественной красавице, которую видел однажды в раннем детстве. Даже когда тело бунтовало, мысли возвращались к опьяняющей мечте, казавшейся недостижимой. Я просто не был способен думать о чем-то другом.
– Я знаю. Ты был хорошим мальчиком. Не все ли равно теперь, когда ты покинул меня и пытался играть роль мужчины, о котором я ничего не знала и на которого мне наплевать. После моего изгнания давнишняя мечта привела тебя в Бранбелуа. Я старалась предостеречь тебя, Флориан, но ты не внял моим словам…
– Тогда ничто не имело для меня значения, кроме красоты Мелиор. А теперь ее красота исчезла. Но и это не важно. Уже много месяцев, вспоминая Мелиор, я не думаю о ее внешности, – с кривой усмешкой произнес герцог.
Мари-Клер уверенно ответила ему:
– Она лишь существо из плоти и крови. Такая комбинация качеств не способна надолго удержать де Пайзена. Какая же опасность ожидает тебя сегодня?
– Я направляюсь в Верхний Морвен, чтобы сдержать данное слово в точности с заключенной сделкой. И, боюсь, вступлю в открытый конфликт со своим небесным покровителем.
– Плохо. Конечно же, ты должен сдержать слово, ведь фаворитизм к кому бы то ни было ошибочен. Однако святые придерживаются иного мнения. Они основывают все на небесном фаворитизме, и они сильнее нас, в особенности потому, что не принимают во внимание тех очевидных истин, которые являются нашим проклятием.
– Но твои заклинания, способность изменять вещи и гибельные чары – неужели ничто не может помочь мне? – спросил герцог.
– Только не против Хоприга. Он наделен теми непобедимыми безумием и глупостью, против которых бессильно наше могущество. Нет, дорогой, я ничем не могу помочь тебе. Святые сильнее нас, и как бы мы ни насмехались над ними и ни презирали их – они побеждают нас.
Флориан испытал некоторое облегчение, узнав, что больше неоткуда ждать помощи. Его слова зазвучали оживленнее:
– Нет, Мари-Клер. Даже сейчас, у края пропасти, будем же логичны! Святые не побеждают; они уничтожают нас, и все. Безжалостное могущество святости достаточно сильно для этого, но не для того, чтобы хоть на мгновение подчинить меня.
– А, ты все продолжаешь разыгрывать из себя, мой дорогой, ужасного злодея? Что ж тогда небеса уничтожат тебя. Пробил час твоего возвращения, час, который я однажды предрекла, час, пришедший – так нежданно! – чтобы окончить наше существование. Не будем же напрасно тратить время на софизмы, – нежно улыбаясь произнесла Мари-Клер.
– Ты так практична и, что особенно приятно, абсолютно лишена всяких сантиментов. Ты унаследовала дух де Пайзенов, – заметил Флориан.
Она задумчиво ответила:
– Ты не был одинок во время нашего недолгого счастья. Ты никогда не был бы одинок со мной.
– Ты предугадывала, что так будет, Мари-Клер? Да, наверное, это именно одиночество. Сколь друзей, жен и любовниц я имел! Возможно, я получил от жизни все, что она может предложить человеку…
Он сделал паузу. Герцог сидел, мрачно глядя на два необычных рисунка, выполненных в красном и черном тонах на стенной штукатурке: один изображал змея, глотающего прутья, а другой распятого змея. Под ними лежал темный светящийся камень с движущимися на нем фигурками.
Флориан повернулся к единственному человеку, с которым был по-настоящему близок, и сказал:
– С тех пор, как я покинул тебя, о моя дорогая, я жил в одиночестве, никем не понятый и никому не доверяющий! А теперь уже слишком поздно.
Она кивнула головой и улыбаясь развела руками.
– Да, теперь уже слишком поздно, даже со мной. Ничего не осталось там, где все раньше принадлежало тебе, Флориан. Лишь пустая оболочка. Я не испытываю к тебе ни любви ни ненависти более. Только и передо мной не ты, а незнакомец в славном черном костюме, – снова темные сияющие глаза озадаченно устремились куда-то рядом с ним.
Герцог улыбнулся и пожал плечами.
– Да. Пред тобой все, что осталось от прежнего Флориана. Все приходят к такому итогу после бурной молодости. Иногда мне кажется, что мы живем в весьма посредственно устроенном мире. Посмотри же, Мари-Клер! – он махнул рукой в сторону окна, состоящего из очень маленьких рам освинцованных стекол, в котором виднелась первая призрачная зелень на юных фруктовых деревьях и море солнечного света. – Посмотри, Мари-Клер! Весна возвращается, она повсюду. Как бестактно.
В ответе Мари-Клер звучала большая терпимость:
– Это их чувство юмора. Полагаю, бедняжки получают удовольствие, так не будем же жаловаться.
Брат и сестра продолжали говорить о разном, вспоминали мельчайшие подробности точно такой же весны восемнадцать лет назад, и каждый удивлял другого своими деталями. Сын Мари-Клер, юный Ахилл Казен, отсутствовал дома: в свои семнадцать лет он уже стал настоящим разбойником и лишь начал обучаться всем тонкостям торговли, которая должна стать его основной профессией. Никто не прерывал беседующих; Флориану не пришлось встретиться с племянником, которому слухи приписывали потрясающее сходство с дядей.
Герцог остался на некоторое время в аккуратном, почти лишенным мебели доме сестры. Он чувствовал удовлетворение. В глубине души де Пайзен всегда знал, что шаг за шагом все равно вернется к Мари-Клер. Все, что произошло с ним с момента их расставания, все, что люди говорили, думали и делали ради него, а в особенности та ответственность, что лежала на нем – его герцогство, его жены, его верность религии, целый замок в распоряжении – все это являлось лишь незначительным пустяком, который он должен был разделить с сестрой однажды, когда оставивший ее мальчик вернулся домой, обманув стольких людей, считавших его мужчиной. Мари-Клер одна знала, что тогда четвертый герцог де Пайзен все еще оставался мальчиком, любившим ее; а странный, словно обращенный внутрь и поверх собеседника одновременно взгляд – лишь маска, скрывающая истинные чувства женщины.
Что ж! Он вернулся к ней, чтобы обнаружить, что оба они безвозвратно изменились. Грустно, потому что девочка и мальчик казались герцогу такими милыми. Впрочем, это не имеет никакого значения. Возможно, ничто не имеет значения. Тем не менее, он снова с Мари-Клер. Приятно снова оказаться дома, хотя бы на то недолгое время, что оставалось до его гибели от руки тупоголового и сующего нос не в свои дела Хоприга. Флориан был доволен…
К полудню, после того как они пообедали вместе, герцог в последний раз попрощался с сестрой. Обреченность – ни в ее, ни в его душе ничто не шевельнулось во время их расставания. Флориан подумал:
– Но мы же мертвы, уже много-много лет. Это спокойствие смерти.
Герцог знал, что прав, и чувствовал удовлетворение, которое всегда испытывал от подтверждения логики.
Однако он тихонько вернулся и заглянул за дверь – Мари-Клер неплотно закрыла ее. Женщина стояла на коленях возле темного сияющего камня с движущимися фигурками.
– Лалле, Бачера, Маготте, Бафиа… – начала она.
Флориан пожал плечами и теперь по-настоящему покинул маленький дубовый домик. Он знал, к кому она обращалась. Что ж, вполне логично для Мари-Клер перейти от него к тому, другому.

Глава 25
Поющий гусь

Флориан шел вдоль ручья, поднимаясь на холм по остаткам древнего торгового пути. Он двигался вверх по течению, и ручей находился от него по левую руку; справа открывался вид на густо поросшее лесом подножье холма. Флориан, не обладавший глубокими познаниями в деревенской жизни, пытался распознать среди всех деревьев клены, дубы, ели и каштаны.
– Согласно известным прецедентам, теперь, когда я иду навстречу гибели, все окружающее должно видеться мне в особенном свете, казаться знакомым. А здешние неизвестные деревья и кустарники производят на меня впечатление нестриженого сада.
Мошки назойливо роились у его лица, и он снова и снова без всякой пользы пытался отогнать их. Ручей размыл часть дороги, беспорядочные груды камней и глины, куски сланца лежали повсюду; дорога искривлялась, и высота ее заметно варьировалась. Абсолютное спокойствие царило повсюду и лишь выскакивающие из-под ног со злобным стрекотом кузнечики заставляли герцога вздрагивать от неожиданности. Кажется, в апреле еще не должно быть кузнечиков.
Наконец Флориан вышел к бревенчатой хижине возле трех деревьев. Здесь и располагалось отшельническое жилище Святого Хоприга, где Флориану предстояло встретиться с непредсказуемым. Герцог окинул хижину неприязненным взглядом. Вот уж никогда не думал, что придется погибнуть в столь невзрачном месте! Он пожал плечами, ослабил в ножнах Фламберж и, шагнув вперед, толкнул дверь.
«Если бы сейчас я обладал ростом и импозантной внешностью Рауля!» – пришло ему в голову.
Флориан буквально заставлял себя делать каждый шаг и вошел в хижину так, как должно герцогу де Пайзену.
Хижина оказалась пуста. В углу стояла клетка, выкрашенная в коричневый цвет, а в ней на красной шелковой подушке сидел огромный гусь.
– Не беспокой меня! Хватит на сегодня всяких неприятностей на мою голову, – заявила птица.
На мгновение Флориан замер, изумленный. Явно он попал не в жилище отшельника, а говорящий гусь выглядит довольно странно. Герцог вспомнил, что Верхний Морвен всегда являлся рассадником колдовства. С большой учтивостью он ответил, что и не думал вторгаться и нарушать покой хозяина дома, а просто случайно набрел на хижину. Слово за слово гусь рассказал герцогу о сцене, свидетелем которой ему довелось стать сегодня утром: верхом на магическом жезле в хижину прилетела женщина и прямо здесь родила ребенка.
– Так не положено обзаводиться детьми. Как правило, их приносит аист и выглядит это гораздо привлекательнее, – заметил гусь.
– И где же сей гонорар? – поинтересовался Флориан.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, но если что-нибудь ужасное, то оно уже достаточно огорчило меня сегодня, – ответила птица.
Затем гусь поведал герцогу о том, как прилетел голубь и унес в клюве кольцо, которое дала ему женщина. Вскоре появился приятного вида мужчина с сиянием над головой. Он не летел, а плавно парил по воздуху на золотом облаке, а вокруг него – херувимы. Женщина и ребенок покинули хижину на облаке, окруженные капризничающими херувимами.
– Прискорбно, прискорбно, ведь я тогда сочинял и терпеть не могу, когда меня прерывают.
Гусь принялся петь Флориану о том, как должны рождаться дети и как жить дальше. О счастье супружества, о патриотизме и успехе в делах, о величии религии, об оптимизме и филантропии и еще о многом другом. О том, что человек – дитя и наследник божий, о подвигах, о великодушии человеческой натуры, о счастье родиться на земле. Гусь пел так же, как пел когда-то дальнему предку Флориана, старому Керину Нойнтельскому у пересохшего ручья Оджа. Ведь песнь его бессмертна, неизменна во все времена и не зависит от людей, живущих на земле.
Каждая завитушка на парике герцога отрицательно заколыхалась.
– Черт возьми, будем же логичны! Твое искусство восхитительно; однако ты все слишком приукрашиваешь. Человеческая жизнь вовсе не похожа на то, о чем ты поешь, – прервал Флориан гуся.
– Тем хуже для людей. Меня в моей клетке они ни волнуют. Кроме того, смысл моего пения, как и смысл любой великой песни, – дать людям почувствовать их важность, сказать, что их бытие преисполнено небесного смысла. Я не подражаю. Я творю, – ответила бессмертная птица.
Флориан некоторое время смотрел на гуся, затем вздохнул. Существо перед ним тоже лишено всякого реализма и предпочитает, как и герцог, жить по своему собственному кодексу. С другой стороны, эстетические воззрения сумасшедшей птицы до странности походили на взгляды Святого Хоприга… Надо продолжать поиски жилища своего небесного покровителя.
Герцог оставил заключенную птицу поющей дифирамбы человечеству в последнем аванпосте чародейства. Флориан отправился в Верхний Морвен, место дурной славы. Холмистый рельеф густо зарос странным сортом винограда – его огромные листья имели множество ярко-красных крапинок, подобно змеиной коже. Тут же рос земляничный виноград. Многочисленные травинки цеплялись за пряжки на туфлях герцога. Повсюду слышались мягкие и приятные на слух звуки, а у лица по-прежнему роились мошки.
Лишь однажды Флориан заметил живых существ – внезапно прямо у него из-под ног вспорхнули пять больших черных и белых птиц, а кузнечики пропали. Герцог не испугался, но неожиданное появление птиц вызвало у него неприятные ощущения… Птицы уселись на ветви маленького куста и принялись поедать пурпурные ягоды размером с яйцо крапивника. Отщипнув понемногу от каждой ягоды, они оставляли семенные корзинки нетронутыми. Все выглядело довольно банально, если не задумываться, что ни один куст не дает ягод в апреле…
Наступали сумерки. Флориан набрел на большое скопление ярко-желтых поганок, казавшихся ужасно толстыми, ядовитыми и опасными. Проходя мимо, он сбивал некоторые ногой и размышлял, что издаваемые отвратительно мягкими поганками звуки могут оказаться криками еще каких-нибудь странных птиц. Вдруг герцог заметил идущего ему навстречу человека. Над головой его мерцало сияние, видневшееся издалека – несомненно, наконец-то Флориан нашел Святого Хоприга.
Герцог решительно двинулся вперед, ослабив Фламберж в ножнах. Но это оказался не Хоприг, а невероятно древний старик в одеждах выцветшего голубого цвета, несший на локте корзину, полную небольших кореньев. Рядом с ним бежала бело-голубая собака. Старик взглянул на Флориана очень светлыми голубыми глазами, как у тех, кого видел герцог на празднике дня зимнего солнцестояния, и прошел мимо. Но собака остановилась и без всякого шума дважды обнюхала герцога, словно выполняя свои прямые обязанности, после чего побежала за стариком. Удивительно, но собака не издала ни единого звука, нюхая воздух так близко от Флориана, а человек в голубом также бесшумно шел по густым и зарослям растительности, не нанося никакого вреда зелени и не цепляя ее своими туфлями. Глядя на них, трудно было поверить, что человек и собака настоящие…
Назойливые мошки продолжали летать перед самыми глазами герцога, и как он не пытался отогнать их, насекомые не оставляли его в покое. Верхний Морвен оказался не веселым местом. В последний день апреля Флориан с трудом пробирался в сгущавшихся сумерках в поисках жилища Святого Хоприга, где теперь находился ребенок, так нужный герцогу.

Глава 26
Муж и жена

К вечеру Флориан добрался до убежища Хоприга. Внутри жилище святого оказалось весьма комфортабельным. Промежутки между бревнами заполняла свежая штукатурка. Герцог отметил, что и меблировка дома отличается роскошью, однако ничего необычного, кроме черепа на аналое и трех серебряных с позолотой канделябров не привлекало внимания. Теплый свет двенадцати свечей радовал глаз пришедшего из вечерних сумерек Флориана и делал комнату очень уютной. Но герцог не стал тратить время на детальный осмотр жилища Хоприга – прямо перед собой он увидел Мелиор.
Женщина сидела одна, с новорожденным ребенком на коленях. Услышав шаги де Пайзена, она сильнее прижала младенца к себе и прикрыла его своей голубой мантией, инстинктивно пытаясь защитить. Флориан без всяких эмоций отметил, что с материнством вся былая красота Мелиор вернулась. Казалось невероятным, но она теперь выглядела очаровательнее, чем когда-либо. Возможно, тут не обошлось без чудес Хоприга. Герцогу пришло в голову, что еще никогда он не чувствовал такую неприязнь и раздражение к существу, столь заманчивому на вид.
Некоторое время никто не нарушал тишину.
– Я ожидала твоего прихода. Не могу понять только, как ты можешь смотреть мне в глаза. Ты настолько сильно стремишься к самоуничтожению, что преследуешь нас даже здесь. Это удивительно! Флориан, у тебя не осталось никаких чувств?
Герцог подошел к ней и тихонько отогнул краешек мантии с лица ребенка. Младенец, поужинав, крепко спал. Флориан с минуту разглядывал его, затем пожал плечами.
– Дорогая моя, ты преувеличиваешь силу отцовских чувств. Я не испытываю ничего подобного. Существо, лежащее у тебя на руках, далеко от совершенства. В особенности его голова. Кроме того, вид у него такой, словно его недавно варили в кипятке. Нет, радость моя, я не чувствую священного трепета.
Мелиор положила спящего ребенка в стоящую неподалеку колыбель. Должно быть, Хопригу пришлось создавать ее экспромтом с помощью магии, когда колыбель понадобилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21