Вместо этого он принуждается внимательно следить за своими движениями, вследствие чего появляется не только угловатость, подавление двигательной активности и агрессивности, но и неуверенность в своих двигательных проявлениях, в выраженной форме мы определяем это как неуклюжесть или даже называем таких детей бестолковыми увальнями. В таких случаях агрессивность проявляется в упомянутых выше «ошибочных действиях». Неловкость, угловатость, присущие «увальням», превращают агрессивность в нечто непроизвольное, лишенное злого умысла. Так, подавляя агрессивную форму по ведения, ребенок «случайно» разбивает дорогую вазу, которую должен был наполнить водой: он «споткнулся» и таким образом реализовал свою агрессивность. Сердиться и наказывать его за содеянное нет никаких оснований, а он, прикидываясь дурачком, получает при этом истинное удовольствие от своей мстительности и испытывает злобное чувство превосходства, еще и жалуясь при этом при этом на то, что сильно ушибся и что ваза с водой была слишком тяжела для него. Следует еще раз напомнить, что постоянное самонаблюдение и преувеличенный самоконтроль создают условия для ипохондрической настроенности, которая может быть использована как эквивалент агрессивности и при которой все окружающие страда ют от ипохондрических (связанных с опасениями относительно своего здоровья) страхов и симптомов у личности с навязчивым развитием, омрачающих все радостное и светлое. Так от действительного или предполагаемого нарушения функций кишечника или запора может разразиться семейная катастрофа. В качестве эквивалента агрессии у лиц с навязчивым развитием опишем еще два типа поведения, которые, будучи обусловлены подсознательными механизмами, не сопровождаются чувством вины и воплощают подавленную агрессивность и аффективность: вязкость, топтание на месте, обстоятельность и нерешительность, из-за которых страдает и находится под постоянным гнетом их окружение. Это очень утонченная форма агрессии. К такого рода эквиваленту агрессивности относится поведение дамы, которая перед концертом или посещением театра никак не может закончить свой туалет и тем самым доводит до белого каления своего партнера, или мужчины, который для объяснения самого простого факта или события должен, как говорится, «начинать от Адама и Евы». Вот как пациент с навязчивостями объяснял свое опоздание «на целых две минуты!»:
«Я закрыл свою контору ровно в 18 час. 15 мин.; я шел своим обычным шагом к автобусной остановке; автобус опоздал почти на три минуты; пока я вошел в него, прошла одна минута. С таким опозданием я добрался до остановки, на которой должен был сойти, для того, что бы прийти к Вам. В связи с этим я вынужден был ускорить свои шаги, но меня задержала женщина, которая спросила меня, как найти какую-то улицу, и я, естественно, должен был ей это объяснить; пока я шел, стало уже темнеть, и последние метры на пути к Вам я преодолел бегом в полной темноте». Это длинное объяснение двухминутной задержки, о которой вообще не стоит упоминать, он заключил словами: «Извините меня за мое опоздание!» В ту же минуту пациент нажал на кнопку звонка, обозначая начало психотерапевтического занятия и тем самым подчеркивая, что уже поздно, пора начинать и он не намерен больше ждать. Таким поведением он, не прибегая к разумным обоснованиям, дает понять, что не намерен отдавать того, что принадлежит ему по праву (времени, отведенного для психотерапии). Навязчивая личность использовала звонок как клапан для выхода своей агрессии и, вместе с тем, как непрямую агрессию.
Примеры агрессивного поведения навязчивых личностей можно умножить. Так, супруг «принципиально» оставляет себе на расходы маленькую сумму, упорно храня при этом молчание и противопоставляя себя другим членам семьи как образец скромности и бережливости. Мы не можем упрекнуть этих людей в открытой аффективности, которая у лиц с другой личностной структурой значительно чаще сопровождается агрессивными действиями. В качестве обобщения мы должны сказать, что навязчивые личности скорее склонны подавлять грех, чем совершать греховные поступки, – подавленный грех труднее выявить и доказать. Другим проявлением агрессивности является назойливость и несоблюдение дистанции, а также говорливость (в народе таких людей называют говору нами) – лишенное пауз, навязчивое, «без точек и запятых», словоизвержение. Наконец, это уже упомянутое нами брюзжание, одна из типичных форм агрессивности личностей с навязчивым развитием. Страх наказания, чувство вины и угрызения совести во взаимосвязи с агрессивными импульсами у личностей с навязчивым развитием так сильны, что кроме описанных выше возможностей их проявления и эквивалентов агрессивности мы встречаемся и с их соматизацией (переводом на рельсы болезней внутренних органов). Расстройства сердечной деятельности, нарушения кровообращения, непостоянство кровяного давления (прежде всего, его повышение), преходящие нарушения кровообращения («сосудистые кризы»), головная боль, нередко доходящая до мигренозных приступов, нарушения сна, расстройства кишечника (колики) могут быть следствием или проявлением подавленной агрессивности и аффективности, выраженным на языке соматических симптомов. Эти соматические симптомы отражают неразрешенный конфликт между агрессивностью и невозможностью ее проявить, между желанием властвовать и отсутствием решимости оказать влияние на сложившийся ход событий. В связи с задержкой («запрудой») аффекта может возникнуть такое нарастание внутреннего напряжения, что это приводит к разрушению механизмов подавления и прорыву аффекта в форме разрушительных действий типа амока (Auto klaufen, разрушительное, сметающее все на своем пути двигательное возбуждение с последующим его запамятованием), внезапной вспыльчивости, безрассудного стремления к разрушению. В своем романе «Заметки Мальте Лауридс Бригге» Рильке описал такое двигательное неистовство. Вот один из примеров соматизации эффективности и агрессивности.
Один чрезвычайно корректный и сдержанный мужчина, занимавший в высшей степени ответственное положение в межчеловеческих отношениях, держался столь деловито и нейтрально благодаря тому, что удерживался от проявления каких-либо эмоций и аффектов. Что бы он ни переживал – печаль или радость, гнев или нетерпение, – он не проявлял ни малейшего раздражения и был непоколебим в своем стоицизме, испытывая гордость от того, что умеет держать себя в руках, быть невозмутимым и не допускать каких-либо возражений. Однако у него был больной пункт: в ситуациях, когда он испытывал злость или гнев и из соображений престижа не мог их проявить, он часто чувствовал сердцебиение и боль в области сердца – очевидно, его «панцирь» был недостаточно крепок. Конфликт на работе, связанный с нападками и соперничеством, настолько усилил эти симптомы, что он вынужден был обратиться к врачу в связи с предполагаемой угрозой инфаркта и попросил его снять эмоциональное напряжение и уменьшить нагрузку. Однако определяющим в его болезни была отнюдь не повышенная профессиональная нагрузка, но чрезвычайная, неестественная сдержанность и самообладание, лишавшие его возможности «открыть клапан» для своих аффектов.
О Бисмарке мы знаем, что при разрядке накопившегося аффекта он был склонен к судорогам во время опьянения и даже иногда кусал от злости ковер. В основе искусства трагедии лежит способность человека превращать аффекты в свою специальность благодаря воображению и способности воплощаться в идеальный образ. Я хочу еще раз напомнить об агрессивной защите, которая характерна, прежде всего, для личностей с обсессивным развитием. Своей агрессивностью они защищают свою персону, которую идеализируют и в отношении которой заявляют неоспоримые права. Поэтому эти качества особенно часто проявляются при воспитании детей, во взаимоотношениях учителя и учеников, а также в области религии.
Биографические основы
Мы снова ставим перед собой вопрос: какие же конституциональные основы и средовые факторы способствуют навязчивому развитию личности? К конституциональным факторам относится моторно-агрессивная, сексуальная и общая экспансивная предрасположенность наряду с подчеркнутым своеобразием и постоянством характерологических черт. К предрасположенности относится также и то, что в детстве эти личности легче и чаще других служат предметом насмешек и подтрунивания и дают на это реакции. Это воспринимается их родителями как неудачливость и неловкость, в связи с чем на их поведение оказывается тормозящее, подавляющее влияние, чтобы они стали такими же послушными и тихими, как другие дети. К предрасположенности относится также кротость и приспособляемость со склонностью к подчинению и послушанию, когда ребенок не позволяет себе спонтанных реакций и поступает в соответствии с тем, чего от него ждут взрослые. Позже выявляется врожденная склонность к обдумыванию всего происходящего, к основательной и продуманной точности, а также сильная эмоциональная склонность размышлять о прошлом, которая сочетается с тем, что впечатления оставляют в памяти этих личностей глубокий след. И снова открытым остается вопрос, являются ли эти черты характера и форма реакции на средовые факторы врожденными, или их причина кроется в особенностях воспитания. Эти вопросы не имеют однозначного решения, и потому в каждом конкретном случае мы должны внимательно исследовать, в какой среде рос и воспитывался ребенок. Разумеется, при преобладании интереса и внимания к средовым факторам, особенно в случаях, имеющих отношение к правовым конфликтам, легко пренебречь наследственными факторами. С другой стороны, как следует оценивать средовые влияния, если у данной личности преобладающим является страх перед переменами и преходящим? Для лучшего понимания освещаемой проблемы мы, как и в двух предыдущих главах, должны остановиться на описании ранних фаз развития личностей с преобладанием навязчивых расстройств. Речь идет, прежде всего, о возрасте между двумя и четырьмя годами, когда ребенок впервые сталкивается с системой правил («заветов») и запретов. Эта фаза развития наступает после кратковременного «райского» периода (Paradieszeit), который характерен для невинного раннего детства, когда не существует запретов, а потребности ребенка удовлетворяются без каких-либо усилий с его стороны. Она возникает впервые тогда, 1 когда желания и побуждения ребенка вступают в противоречие с требованиями его воспитателя. Ребенок уже достиг того возраста, когда ему можно предъявить определенные требования. Вместе с тем, у него уже так развито "Я", так выражена самостоятельность, потребность в движении и способность выражать свои желания, что он требует от окружающих удовлетворения своих потребностей точно так же, как и в безмятежном «райском» периоде предыдущего развития. Он способен все больше и выразительнее, в том числе и словесно, проявлять свои желания. Это требует усилий для снятия ограничений, попыток волевым путем преодолеть сопротивление. Время полной зависимости от матери сменяется новой фазой отторжения от нее и все возрастающим стремлением к самостоятельности, фазой, когда ребенок впервые говорит "Я", показывая тем самым, что узнает и переживает свое отличие от матери, от деление от симбиоза с нею, во время которого для ребенка отсутствует различие между "Я" и «Ты». Одно временно все больше развивается способность владеть собственным телом и управлять своими движениями, стремление к экспансии, появляются капризность и своенравие. Эти проявления активности сталкиваются с ограничениями, исходящими от внешнего мира. Ребенок знакомится с тем, что окружающая среда оказывает ему сопротивление, узнает реакцию внешнего мира на свое поведение, знакомится со своими возможностями настоять на своем и с пределами этих возможностей. В этой же фазе, кроме того, развивается очень важная система ориентации в дозволенном и недозволенном как предформа категорий добра и зла. Каждый ребенок должен найти индивидуальное решение дилеммы между стремлением настоять на своем и послушанием, между осуществлением и приспособлением. Результат такого выбора зависит от взаимодействия факторов среды и предрасположенности. Первым важным и определенным образцом поведения, являющимся примером переживания как своей самостоятельности, так и послушания, является приобретение навыков опрятности. Здесь лежат истоки самоопределения ребенка, его упрямства и его уступчивости, от взаимосвязи которых образуются навыки опрятности. Впоследствии, когда ребенок постепенно овладевает этими навыками, его упрямство нередко является следствием усиленной дрессуры, когда самоутверждение ребенка попирается принуждением и наказаниями. Мы уже говорили о том, что ребенок имеет свойство реагировать на воздействия окружающей среды, которые противоречат его потребностям, в форме озлобления и непослушания. В период между двумя и четырьмя годами решается участь экспансивно-моторных и агрессивных потребностей ребенка, так же как и внешнего выражения его своеобразия; в этот период он обучается способам переработки внешних воздействий в модели поведения для дальнейшего развертывания и развития личности. В этой связи решающее значение имеет то, как ребенок переносит эти первые «заветы и запреты». Первые переживания, сопряженные с обучением образцам хорошего и плохого поведения, возможно, связаны с несовершенным чувством греховности. Воспринимая определения «ты должен», «ты не можешь», «сейчас этого делать нельзя» и т. д., ребенок обучается тому, что послушание – это хорошо, а упрямство – плохо и наказуемо. Рано или поздно он вступает в противоречие с этими требованиями, и от того, твердо и принципиально или непоследовательно и с попустительством преодолевается его упрямство и непослушание, осуществляются ли требования взрослых с любящей настойчивостью или без царя в голове, – зависят ранние впечатления ребенка об окружающей его среде, его своеобразие и спонтанность. В этом заложено понимание импульсов, формирующих его личность. Таким образом, определяется, будет ли этот человек в будущем обладать здоровым самосознанием, самобытностью и гражданским мужеством, будут ли ему свойственны упрямство или слепое подчинение авторитету, которые являются основой для дальнейшего развития тоталитарной системы. Так приобретается опыт первого взаимодействия между волей и долгом, между « хочу» и «могу», между «можно» и «нельзя», устанавливающий направление для свободы или несвободы собственных волевых инстинктов, своего «сверх-Я», которое психоанализ определяет как действующую с детства инстанцию, воплощающую обусловленную требованиями окружающей среды морализующую совесть, от которой за висит характер взаимоотношений между естественной спонтанностью и тормозимостью вследствие повышенного самоконтроля. Так требования окружающей среды переносятся вовнутрь (интериоризируются), превращаясь во внутреннего судью, который преобразует заветы и запреты в нравственный императив. В биографии личностей с навязчивым развитием мы постоянно встречаемся с тем, что в раннем детстве их детская живость и аффективность упрямо и жестко подавляется и происходит такое видоизменение волевых импульсов, при котором подавляется и тормозится спонтанность и здоровая самобытность ребенка. И происходит это именно в той фазе развития, когда необходимо развивать соответствующие возрасту способности и образцы поведения, приводящие к самостоятельности и независимости. Как показали научные исследования, первые впечатления и первые шаги ребенка имеют особое, судьбоносное значение для последующего развития как первоначальные задатки обучения категориальным способам поведения. Такое обучение начинается тогда, когда ребенок определенным образом оценивает происходящие события, переживая отклонения от привычного порядка как опасные и вредные для себя. Реакции окружающих на его «ошибочное поведение» (порицание, предупреждение, предостережение, угроза, лишение родительской любви и ласки, наказание) ассоциируются и связываются им с очевидно нежелательными импульсами внешней среды. Он приобретает опыт того, что мать отворачивается от него, смотрит с укоризной или наказывает, если он ведет себя шумно, что-нибудь опрокидывает или ломает. При повторении таких ситуаций он пытается быть более осторожным, задумывается о том, следует ли делать то, что наказуемо, контролирует свои действия, становится в какой-то степени неуверенным и заторможенным. Если в таких ситуациях возникает сильно выраженный страх, то при возникновении подобных (наказуемых) побуждений постепенно рефлекторно развивается торможение и подавление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
«Я закрыл свою контору ровно в 18 час. 15 мин.; я шел своим обычным шагом к автобусной остановке; автобус опоздал почти на три минуты; пока я вошел в него, прошла одна минута. С таким опозданием я добрался до остановки, на которой должен был сойти, для того, что бы прийти к Вам. В связи с этим я вынужден был ускорить свои шаги, но меня задержала женщина, которая спросила меня, как найти какую-то улицу, и я, естественно, должен был ей это объяснить; пока я шел, стало уже темнеть, и последние метры на пути к Вам я преодолел бегом в полной темноте». Это длинное объяснение двухминутной задержки, о которой вообще не стоит упоминать, он заключил словами: «Извините меня за мое опоздание!» В ту же минуту пациент нажал на кнопку звонка, обозначая начало психотерапевтического занятия и тем самым подчеркивая, что уже поздно, пора начинать и он не намерен больше ждать. Таким поведением он, не прибегая к разумным обоснованиям, дает понять, что не намерен отдавать того, что принадлежит ему по праву (времени, отведенного для психотерапии). Навязчивая личность использовала звонок как клапан для выхода своей агрессии и, вместе с тем, как непрямую агрессию.
Примеры агрессивного поведения навязчивых личностей можно умножить. Так, супруг «принципиально» оставляет себе на расходы маленькую сумму, упорно храня при этом молчание и противопоставляя себя другим членам семьи как образец скромности и бережливости. Мы не можем упрекнуть этих людей в открытой аффективности, которая у лиц с другой личностной структурой значительно чаще сопровождается агрессивными действиями. В качестве обобщения мы должны сказать, что навязчивые личности скорее склонны подавлять грех, чем совершать греховные поступки, – подавленный грех труднее выявить и доказать. Другим проявлением агрессивности является назойливость и несоблюдение дистанции, а также говорливость (в народе таких людей называют говору нами) – лишенное пауз, навязчивое, «без точек и запятых», словоизвержение. Наконец, это уже упомянутое нами брюзжание, одна из типичных форм агрессивности личностей с навязчивым развитием. Страх наказания, чувство вины и угрызения совести во взаимосвязи с агрессивными импульсами у личностей с навязчивым развитием так сильны, что кроме описанных выше возможностей их проявления и эквивалентов агрессивности мы встречаемся и с их соматизацией (переводом на рельсы болезней внутренних органов). Расстройства сердечной деятельности, нарушения кровообращения, непостоянство кровяного давления (прежде всего, его повышение), преходящие нарушения кровообращения («сосудистые кризы»), головная боль, нередко доходящая до мигренозных приступов, нарушения сна, расстройства кишечника (колики) могут быть следствием или проявлением подавленной агрессивности и аффективности, выраженным на языке соматических симптомов. Эти соматические симптомы отражают неразрешенный конфликт между агрессивностью и невозможностью ее проявить, между желанием властвовать и отсутствием решимости оказать влияние на сложившийся ход событий. В связи с задержкой («запрудой») аффекта может возникнуть такое нарастание внутреннего напряжения, что это приводит к разрушению механизмов подавления и прорыву аффекта в форме разрушительных действий типа амока (Auto klaufen, разрушительное, сметающее все на своем пути двигательное возбуждение с последующим его запамятованием), внезапной вспыльчивости, безрассудного стремления к разрушению. В своем романе «Заметки Мальте Лауридс Бригге» Рильке описал такое двигательное неистовство. Вот один из примеров соматизации эффективности и агрессивности.
Один чрезвычайно корректный и сдержанный мужчина, занимавший в высшей степени ответственное положение в межчеловеческих отношениях, держался столь деловито и нейтрально благодаря тому, что удерживался от проявления каких-либо эмоций и аффектов. Что бы он ни переживал – печаль или радость, гнев или нетерпение, – он не проявлял ни малейшего раздражения и был непоколебим в своем стоицизме, испытывая гордость от того, что умеет держать себя в руках, быть невозмутимым и не допускать каких-либо возражений. Однако у него был больной пункт: в ситуациях, когда он испытывал злость или гнев и из соображений престижа не мог их проявить, он часто чувствовал сердцебиение и боль в области сердца – очевидно, его «панцирь» был недостаточно крепок. Конфликт на работе, связанный с нападками и соперничеством, настолько усилил эти симптомы, что он вынужден был обратиться к врачу в связи с предполагаемой угрозой инфаркта и попросил его снять эмоциональное напряжение и уменьшить нагрузку. Однако определяющим в его болезни была отнюдь не повышенная профессиональная нагрузка, но чрезвычайная, неестественная сдержанность и самообладание, лишавшие его возможности «открыть клапан» для своих аффектов.
О Бисмарке мы знаем, что при разрядке накопившегося аффекта он был склонен к судорогам во время опьянения и даже иногда кусал от злости ковер. В основе искусства трагедии лежит способность человека превращать аффекты в свою специальность благодаря воображению и способности воплощаться в идеальный образ. Я хочу еще раз напомнить об агрессивной защите, которая характерна, прежде всего, для личностей с обсессивным развитием. Своей агрессивностью они защищают свою персону, которую идеализируют и в отношении которой заявляют неоспоримые права. Поэтому эти качества особенно часто проявляются при воспитании детей, во взаимоотношениях учителя и учеников, а также в области религии.
Биографические основы
Мы снова ставим перед собой вопрос: какие же конституциональные основы и средовые факторы способствуют навязчивому развитию личности? К конституциональным факторам относится моторно-агрессивная, сексуальная и общая экспансивная предрасположенность наряду с подчеркнутым своеобразием и постоянством характерологических черт. К предрасположенности относится также и то, что в детстве эти личности легче и чаще других служат предметом насмешек и подтрунивания и дают на это реакции. Это воспринимается их родителями как неудачливость и неловкость, в связи с чем на их поведение оказывается тормозящее, подавляющее влияние, чтобы они стали такими же послушными и тихими, как другие дети. К предрасположенности относится также кротость и приспособляемость со склонностью к подчинению и послушанию, когда ребенок не позволяет себе спонтанных реакций и поступает в соответствии с тем, чего от него ждут взрослые. Позже выявляется врожденная склонность к обдумыванию всего происходящего, к основательной и продуманной точности, а также сильная эмоциональная склонность размышлять о прошлом, которая сочетается с тем, что впечатления оставляют в памяти этих личностей глубокий след. И снова открытым остается вопрос, являются ли эти черты характера и форма реакции на средовые факторы врожденными, или их причина кроется в особенностях воспитания. Эти вопросы не имеют однозначного решения, и потому в каждом конкретном случае мы должны внимательно исследовать, в какой среде рос и воспитывался ребенок. Разумеется, при преобладании интереса и внимания к средовым факторам, особенно в случаях, имеющих отношение к правовым конфликтам, легко пренебречь наследственными факторами. С другой стороны, как следует оценивать средовые влияния, если у данной личности преобладающим является страх перед переменами и преходящим? Для лучшего понимания освещаемой проблемы мы, как и в двух предыдущих главах, должны остановиться на описании ранних фаз развития личностей с преобладанием навязчивых расстройств. Речь идет, прежде всего, о возрасте между двумя и четырьмя годами, когда ребенок впервые сталкивается с системой правил («заветов») и запретов. Эта фаза развития наступает после кратковременного «райского» периода (Paradieszeit), который характерен для невинного раннего детства, когда не существует запретов, а потребности ребенка удовлетворяются без каких-либо усилий с его стороны. Она возникает впервые тогда, 1 когда желания и побуждения ребенка вступают в противоречие с требованиями его воспитателя. Ребенок уже достиг того возраста, когда ему можно предъявить определенные требования. Вместе с тем, у него уже так развито "Я", так выражена самостоятельность, потребность в движении и способность выражать свои желания, что он требует от окружающих удовлетворения своих потребностей точно так же, как и в безмятежном «райском» периоде предыдущего развития. Он способен все больше и выразительнее, в том числе и словесно, проявлять свои желания. Это требует усилий для снятия ограничений, попыток волевым путем преодолеть сопротивление. Время полной зависимости от матери сменяется новой фазой отторжения от нее и все возрастающим стремлением к самостоятельности, фазой, когда ребенок впервые говорит "Я", показывая тем самым, что узнает и переживает свое отличие от матери, от деление от симбиоза с нею, во время которого для ребенка отсутствует различие между "Я" и «Ты». Одно временно все больше развивается способность владеть собственным телом и управлять своими движениями, стремление к экспансии, появляются капризность и своенравие. Эти проявления активности сталкиваются с ограничениями, исходящими от внешнего мира. Ребенок знакомится с тем, что окружающая среда оказывает ему сопротивление, узнает реакцию внешнего мира на свое поведение, знакомится со своими возможностями настоять на своем и с пределами этих возможностей. В этой же фазе, кроме того, развивается очень важная система ориентации в дозволенном и недозволенном как предформа категорий добра и зла. Каждый ребенок должен найти индивидуальное решение дилеммы между стремлением настоять на своем и послушанием, между осуществлением и приспособлением. Результат такого выбора зависит от взаимодействия факторов среды и предрасположенности. Первым важным и определенным образцом поведения, являющимся примером переживания как своей самостоятельности, так и послушания, является приобретение навыков опрятности. Здесь лежат истоки самоопределения ребенка, его упрямства и его уступчивости, от взаимосвязи которых образуются навыки опрятности. Впоследствии, когда ребенок постепенно овладевает этими навыками, его упрямство нередко является следствием усиленной дрессуры, когда самоутверждение ребенка попирается принуждением и наказаниями. Мы уже говорили о том, что ребенок имеет свойство реагировать на воздействия окружающей среды, которые противоречат его потребностям, в форме озлобления и непослушания. В период между двумя и четырьмя годами решается участь экспансивно-моторных и агрессивных потребностей ребенка, так же как и внешнего выражения его своеобразия; в этот период он обучается способам переработки внешних воздействий в модели поведения для дальнейшего развертывания и развития личности. В этой связи решающее значение имеет то, как ребенок переносит эти первые «заветы и запреты». Первые переживания, сопряженные с обучением образцам хорошего и плохого поведения, возможно, связаны с несовершенным чувством греховности. Воспринимая определения «ты должен», «ты не можешь», «сейчас этого делать нельзя» и т. д., ребенок обучается тому, что послушание – это хорошо, а упрямство – плохо и наказуемо. Рано или поздно он вступает в противоречие с этими требованиями, и от того, твердо и принципиально или непоследовательно и с попустительством преодолевается его упрямство и непослушание, осуществляются ли требования взрослых с любящей настойчивостью или без царя в голове, – зависят ранние впечатления ребенка об окружающей его среде, его своеобразие и спонтанность. В этом заложено понимание импульсов, формирующих его личность. Таким образом, определяется, будет ли этот человек в будущем обладать здоровым самосознанием, самобытностью и гражданским мужеством, будут ли ему свойственны упрямство или слепое подчинение авторитету, которые являются основой для дальнейшего развития тоталитарной системы. Так приобретается опыт первого взаимодействия между волей и долгом, между « хочу» и «могу», между «можно» и «нельзя», устанавливающий направление для свободы или несвободы собственных волевых инстинктов, своего «сверх-Я», которое психоанализ определяет как действующую с детства инстанцию, воплощающую обусловленную требованиями окружающей среды морализующую совесть, от которой за висит характер взаимоотношений между естественной спонтанностью и тормозимостью вследствие повышенного самоконтроля. Так требования окружающей среды переносятся вовнутрь (интериоризируются), превращаясь во внутреннего судью, который преобразует заветы и запреты в нравственный императив. В биографии личностей с навязчивым развитием мы постоянно встречаемся с тем, что в раннем детстве их детская живость и аффективность упрямо и жестко подавляется и происходит такое видоизменение волевых импульсов, при котором подавляется и тормозится спонтанность и здоровая самобытность ребенка. И происходит это именно в той фазе развития, когда необходимо развивать соответствующие возрасту способности и образцы поведения, приводящие к самостоятельности и независимости. Как показали научные исследования, первые впечатления и первые шаги ребенка имеют особое, судьбоносное значение для последующего развития как первоначальные задатки обучения категориальным способам поведения. Такое обучение начинается тогда, когда ребенок определенным образом оценивает происходящие события, переживая отклонения от привычного порядка как опасные и вредные для себя. Реакции окружающих на его «ошибочное поведение» (порицание, предупреждение, предостережение, угроза, лишение родительской любви и ласки, наказание) ассоциируются и связываются им с очевидно нежелательными импульсами внешней среды. Он приобретает опыт того, что мать отворачивается от него, смотрит с укоризной или наказывает, если он ведет себя шумно, что-нибудь опрокидывает или ломает. При повторении таких ситуаций он пытается быть более осторожным, задумывается о том, следует ли делать то, что наказуемо, контролирует свои действия, становится в какой-то степени неуверенным и заторможенным. Если в таких ситуациях возникает сильно выраженный страх, то при возникновении подобных (наказуемых) побуждений постепенно рефлекторно развивается торможение и подавление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31