И это свойство отгородило его от остального человечества.
Хэл заколебался и спросил себя, не слишком ли много он говорит, затем решил продолжать.
– Есть пара строк в поэме лорда Байрона – английского поэта девятнадцатого столетия. Одна из его поэм называлась «Шильонский узник». Герой поэмы находился в Шильоне, крепости-тюрьме в Швейцарии, в одиночном заключении. Эти строки относятся к тому моменту, когда ему наконец удалось бросить взгляд наружу из высоко расположенного, маленького окошка камеры. Строки таковы…
…И целый мир, там, за стеной,
Мне вдруг представился тюрьмой…
Хэл посмотрел на сидящих, вокруг. Ответный взгляд Рурка ди Фасино был слегка озадаченным. Выражения лиц Аманды и Рух, напротив, выражали некое странноватое сочувствие.
– Так что вы видите, – закончил Хэл, – что хотя его положение было слегка иным, по сути здесь много сходства – в том, что Блейз почти с рождения узнал, что все миры для него лишь «более обширная тюрьма». Он мог бы в каждом встреченном лице искать понимание того, что он чувствовал в себе – и не видеть его. Известность и благосостояние вряд ли что-нибудь для него значили, потому что он знал – чтобы добиться их, ему достаточно просто протянуть руку. У него совершенно не было друзей. Те, кто думали, что любят его, его не понимали. Ему была дана жизнь, а делать с ней ему было нечего. Так что он решил заняться тем, что, как он думал, не мог сделать никто другой: повернуть человечество на такой исторический путь, по которому оно никогда бы не пошло, если бы не появился он. И даже если этот поворот мог подразумевать необходимость делать вещи, которые могли ему не понравиться, он их сделает. И он взялся за работу.
– И столкнулся с тобой, – сказала Аманда.
– Я оказался там. – Хэл взглянул на нее.
– Но почему кровавая баня? – спросил ди Фасино. – Если он в конце концов и соберет достаточно судов с обученными экипажами, чтобы уничтожить нашу оборону, найдутся, вне сомнения, иные способы.
– Конечно, найдутся, – согласился Хэл.
– Тогда зачем все это, – запугать тебя, чтобы ты выступил за капитуляцию перед ним?
– Нет, – покачал головой Хэл. – Очевидная причина разговоров о кровавой бане в том, чтобы попытаться подтолкнуть меня к поспешным действиям. Сколько времени, по-твоему, Рурк, понадобится – при той скорости, с которой накапливаются его силы над поверхностью шита, – для того, чтобы собралось достаточно кораблей для попытки совершить массовый скачок сквозь щит и напасть на планету – с какой-то надеждой на успех?
– Я не Донал Грим, – пожал плечами ди Фасино. – Это зависит от того, насколько быстро он может заставить Молодые Миры поставлять ему суда и экипажи для них. Где-нибудь от шести месяцев до пяти лет по абсолютному времени.
– Будем считать, что шесть месяцев, – произнес Хэл. – Если у нас действительно только шесть месяцев до такого нападения и кровавой бани, есть некоторая причина для паники. Но я не думаю, что нам следует паниковать. По-моему, как я и говорил, он пытается подтолкнуть меня к тому, что я стану действовать слишком быстро и совершу ошибку.
Остальные пристально смотрели на него. На этот раз даже ди Фасино не сказал ничего.
– Видите ли, – сказал Хэл, тщательно выбирая слова, – дело в том, что его не тревожит, сможет ли он захватить Землю. В последнюю минуту он может всегда вытянуть кролика из шляпы и осуществить завоевание каким-то неожиданным способом. Он практически уже сказал мне это три года назад, когда он и я встретились в толще фазового щита. Я вызываю у него беспокойство – потому что и я также могу вытащить кролика, о котором он не подозревает, из моей шляпы, прежде чем он сможет вытащить своего. Он знает, что я единственный человек, кто мог бы сделать что-то, чего он не может ожидать. Если он сможет вызвать у меня панику настолько, чтобы я хоть чуть-чуть начал суетиться, я могу допустить промах и мне не хватит времени, чтобы достать этого кролика.
– Господи! – воскликнул ди Фасино. – Что за способ – пытаться надавить на кого-нибудь, угрожая избиением, возможно, миллиардов людей.
– Эта угроза отстоит от нас еще по крайней мере на шесть месяцев, – заметил Хэл. – Вы знаете, что девизом Уолтера Бланта, который основал изначальную Гильдию здесь, на Земле, было: Разрушай. То, чего он хотел – это ликвидировать всех и все, кроме нескольких особых людей на особой Земле, которая могла бы тогда заняться строительством чего-то особого. Заметьте, что цель Блейза всегда повторяла эту. Он хочет добиться, чтобы Молодые Миры обезлюдели полностью, а население Земли сократилось до некоей особенной группы людей, которые через много поколений станут похожи на него самого.
– И что из этого? – спросил ди Фасино.
– Только то, что разрушение, которое проповедовал Блант, так никогда и не началось. Вместо этого Гильдия изменила свои цели, склонившись к ненасилию и идее философского развития.
– Это было в прошлом.
– Это есть и в настоящем, точно так же как существующее всегда создается прошлым и содержит его элементы, – ответил Хэл. – Продержитесь еще немного дольше, не допустите, чтобы ваше беспокойство за эти шесть месяцев выбило вас из колеи.
– А что тем временем будешь делать ты?
– Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, я хочу иметь что-то, что мог бы вам показать, – ответил ему Хэл. – То, за чем я охочусь именно сейчас, не более материально, чем сон – как и любое открытие до того, как оно осуществится. Но я уверен, что оно существует; и если я прав, оно окажется для нас аварийным люком для выхода из этой ситуации без какой-либо резни и без военных действий; причем задолго до того, как пройдет шесть месяцев. Я скажу вам, когда добьюсь чего-то заметного. А тем временем важно, чтобы все на нашей стороне продолжали, несмотря ни на что, двигаться вперед как можно скорее и ни в чем не сомневаться.
– Опираясь на веру, – сказал ди Фасино.
– Именно так, на веру. Сильнее ее нет ничего. – Хэл ненадолго взглянул на Рух, затем снова на главнокомандующего. – Помните о различии между нашим лагерем и его. И наконец, о том, что та часть человечества, которая верит в продвижение вперед и смелые действия, направленные вовне, находится здесь, вокруг нас; а те, кто предпочитает повернуть обратно и спрятаться от риска, сопряженного с прогрессом, остались с Блейзом. Все, что делает любая из сторон – от строительства кораблей до войны при их посредстве, является частью ее усилий достигнуть цели; и оно окажется необходимым, когда придет момент последнего противостояния.
Ди Фасино сумрачно смотрел на него, но долгое время сидел молча.
– Мы сделаем нашу часть работы, – наконец произнес он, – и ты это знаешь. А в остальном ты прав. Нам потребуется вера в то, что и ты, и все остальные делаете то же самое – и много веры!
Совещание закончилось.
Глава 36
Прошло шестнадцать часов.
Аджела, Рух и Аманда по очереди дежурили у Тама, пока он боролся, чтобы прожить еще немного. Хэл возвратился к себе, чтобы изучать знания, занесенные в хранилище памяти Абсолютной Энциклопедии и теперь открывшиеся ему. Он занимался этим некоторое время; затем поспал, а проснувшись, снова уселся и мысленно представил себе его образ. Его глаза видели хранилище, но мысли блуждали далеко, достигая границ того, что было накоплено там в течение столетий.
Это походило на блуждание по коридорам бесконечного музея. Но экспонатам не хватало какого-то невидимого элемента, и Хэл затруднялся сказать, какого. И тут его осенило: где были души, которые создали каждую из этих вещей? Вы могли следить за созданием произведения искусства или за достижением открытия по уровням ремесла, которое превратило их в реальность. Но только до какой-то точки. А потом внезапно оказывались перед разрывом, квантовым скачком, по другую сторону которого творение и становилось полностью продуктом создавшей его личности – так что никто другой не мог бы сделать то же самое – и не было мостика ремесла, чтобы объяснить уникальность того, что вы видели, слышали или чувствовали. То, что находилось дальше, было просто ни с чем не сравнимым, незаменимым личным талантом, который, как по волшебству, являл самую сущность действующего творческого потенциала. Имелся этот разрыв, а что-то жизненное, важное пока отсутствовало. А чтобы осуществить его цели в Созидательной Вселенной, этого нужно было коснуться – если уж его невозможно схватить. Точно так же как один мозг никогда не может полностью постичь намерения другого, но может все же понять эти намерения, чтобы действовать, основываясь на них.
Уже несколько часов Хэл высвобождал свое подсознание в поисках этого необходимого контакта; в то время как его сознание продолжало блуждать по коридорам хранилища памяти Энциклопедии – и наконец к нему пришел ответ, как что-то почти позабытое.
Когда он тремя годами раньше спросил Тама, о том, как он, Хэл, может научиться, подобно Таму, читать содержимое хранилища знаний, оказалось, что Там не может логически, словесно, описать, как он это делает. Он отослал Хэла к старому роману двадцатого столетия, который после того, как его почти забыли, сделался классикой, когда его снова обнаружили в двадцать первом столетии. Главным героем книги «Песчинки», написанной человеком по имени Ричард Маккенна, был старшина, которого назначили механиком на американское речное патрульное судно. Действие происходило в Китае, во времена больших потрясений.
Все другие члены экипажа поддались неписаной традиции неофициально нанимать китайцев-подмастерий, чтобы те работали за них. В результате всю работу в машинном отделении делали китайцы. Главный герой, который любил двигатели и был непреклонен в том, чтобы самому выполнять свои обязанности, не мог заставить себя поступить так же, как остальные. Он решил делать свою работу собственными руками. Это пробудило вражду по отношению к нему со стороны китайских рабочих, поскольку его решение лишало одного из их соплеменников работы.
Там сказал Хэлу, что в романе есть сцена – и Хэл позже нашел ее с помощью Энциклопедии, в которой главный герой, расхаживая взад-вперед по машинному отделению, когда судно куда-то шло, неожиданно для себя остановился у маленького люка, под которым проходил паровой трубопровод. Открыв его, он обнаружил, что клапан, который должен был быть открытым, был плотно закрыт, перекрывая поток пара через эту трубу. Намеренный саботаж одного из рабочих.
Он открыл клапан, и лишь намного позже обнаружил, что, сделав так, он заслужил среди китайских рабочих репутацию волшебника, поскольку выглядело так, что сразу нашел преднамеренно закрытый клапан и открыл его, хотя никаким образом не мог узнать, что тот закрыт.
Другой писатель того же периода в своих воспоминаниях упомянул, что спросил у самого Маккенны, мог ли кто-либо при всем шуме в машинном отделении действительно услышать различие, возникшее из-за того, что оказался закрыт один маленький клапан. Маккенна, который на флоте выполнял ту же самую работу с двигателями, сказал, что такие люди нашлись бы. Он сам замечал такие изменения и исправлял их, почти не задумываясь – настолько он привык к надлежащему звуку двигателя.
Точно тем же, что и звук двигателя для механика, сделались хранящиеся в Энциклопедии знания для Хэла. Ему достаточно было подумать, чтобы вся совокупность знаний, содержащихся в Энциклопедии, сделалась доступной его разуму с помощью этой мысленной картины переплетающихся нитей; и теперь он обнаружил, что в их неслышной симфонии недостает лишь одной ноты.
Отдельные ноты творческого потенциала, которые ему понадобятся как строительный материал в Созидательной Вселенной находились в этот момент вокруг него, а его ухо все еще не улавливало их. Пока что он пользовался тем, что уже создал его собственный мозг да еще несколькими звуками, почерпнутыми в стихах или в творениях других, которые в прошлом коснулись его собственной души.
Внезапно послышался перезвон, а затем заговорил голос Джимуса, призывая его обратно в реальную жизнь.
– Мы готовы, Хэл Мэйн, – сказал Джимус. – Ты найдешь вход в свой коридор за дверью в левом конце того, в котором находятся сейчас твои комнаты.
– Иду, – ответил Хэл пустой комнате. Он поднялся и вышел.
Когда он оказался в коридоре, заканчивавшемся тупиком, увиденное заставило его внезапно остановиться. Там находилась обещанная Джимусом конструкция из двух фазовых щитов. Ближайший из них занимал три четверти ширины коридора, так что оставалось лишь столько места, чтобы человек мог проскользнуть мимо него, чтобы получить доступ ко второму, а тот, насколько Хэл мог видеть отсюда, перекрывал коридор полностью. Но ожидали его не только Джимус и пара людей из его отдела, но также Рух и Аманда.
– По-моему, – обратился Хэл к Джимусу, – я попросил, чтобы ты ничего не говорил об этом кому бы то ни было?
– Извини, – ответил тот. – Оказалось, что возникла опасность, которой мы не ожидали. В момент включения один из этих экранов – или оба – могут вступить во взаимодействие с защитным экраном вокруг самой Энциклопедии. После включения никакой опасности уже нет. Но при включении она была, и ни один из нас не мог бы оценить, что может произойти. Никто прежде не сооружал одно фазовое окно внутри другого…
– А как насчет того, что экран Энциклопедии находится внутри того, который охватывает Землю? – прервал его Хэл.
– Но там оба экрана двойные – внутри таких же. А то, что находится здесь, не является и не может являться замкнутой цепью – если ты хочешь, чтобы оно делало то, о чем ты просил. Так что мне пришлось всего на несколько секунд отключить щит Энциклопедии – пока мы включали эти, и я не счел, что могу это сделать без того, чтобы предупредить Аджелу или Рух. Рух захотела подробнее узнать о том, что же заставило меня просить о подобной вещи.
– Это я посоветовала ей спросить, – сказала Аманда. – Не набрасывайся ни на кого, Хэл. Когда происходит что-нибудь необычное в таком роде, с самого начала явно видна твоя рука. И когда мы с Рух узнали, в чем дело, то захотели присутствовать здесь. И мы имеем такое право.
– Я не мог солгать Рух Тамани в ответ на прямой вопрос, – сказал Джимус.
– Конечно, нет. Я не виню тебя, Джимус. – Хэл глубоко вздохнул. – И ты права, Аманда. Вы с Рух должны быть здесь, если вы этого хотите.
– А как могли бы мы не хотеть этого, Хэл? – спросила Рух.
Хэл покачал головой.
– Разумеется. Хорошо, я был не прав, когда сразу не поделился с вами своими соображениями. Дело просто в том, что я не знал – и все еще не знаю – сработает ли это. Результатом может оказаться полная неудача.
Джимус выглядел слегка озадаченным.
– Я не понимаю. А что именно ты собираешься пропустить сквозь этот первый экран?
– Себя, – ответил Хэл. Джимус уставился на него.
– Боже мой! – воскликнул он. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Это самоубийство! Ты закончишь тем, что распространишься по всей Вселенной, и дороги назад не будет.
– Такой шанс, конечно, есть, – кивнул Хэл, – но у меня есть основание думать, что в этом случае такого не произойдет.
– Все равно, – отозвался Джимус, – если это то, что ты имел в виду все это время, мне остается молиться, что больше ничего не случилось, когда ты пройдешь сквозь второй экран там – что ты немедленно появишься снова, лицом к нам, выходящим из первого экрана!
Хэл обратился к Рух и Аманде.
– Но возможно, мне удастся сделать то, что я надеюсь, почти мгновенно, подобно любому фазовому скачку, так что я все равно сразу же возвращусь сюда. С другой стороны, вероятно и то, что время, затраченное между экранами, – то же самое время, что и здесь; так что пройдет некоторое время перед тем, как я возвращусь. Но у меня нет серьезных сомнений в том, что рано или поздно я вернусь.
Рух приблизилась к нему, обняла его и поцеловала в губы.
– Мы будем ждать тебя, Хэл.
Он ненадолго обнял ее, чувствуя, как дернулось его сердце, как и тогда, четыре года назад, когда он вынес ее из тюремной камеры на Гармонии, – потому что ее тело даже и теперь осталось хрупким. Затем он отпустил ее и повернулся к Аманде, которая также обняла и поцеловала его.
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя, – ответил он. – То, что я собираюсь делать, может наконец оказаться ответом.
– Я знаю, – кивнула Аманда и выпустила его из своих рук.
Он повернулся и пошел прочь от них, прошел мимо более близкого экрана ко второму и шагнул в него.
Глава 37
Он был повсюду и нигде.
Его чувства больше не действовали. Он не мог осязать, обонять, слышать или видеть. Вместо этого он каким-то образом ощущал окружение, распознавая отдельные структуры, одни из которых имели форму предметов, а другие нет, но все они были совершенно не важны.
Это было место, где время существовало, но не имело значения. Место, где его ныне изменившееся «я» совершенно не имело желания что-либо понимать или как-то действовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Хэл заколебался и спросил себя, не слишком ли много он говорит, затем решил продолжать.
– Есть пара строк в поэме лорда Байрона – английского поэта девятнадцатого столетия. Одна из его поэм называлась «Шильонский узник». Герой поэмы находился в Шильоне, крепости-тюрьме в Швейцарии, в одиночном заключении. Эти строки относятся к тому моменту, когда ему наконец удалось бросить взгляд наружу из высоко расположенного, маленького окошка камеры. Строки таковы…
…И целый мир, там, за стеной,
Мне вдруг представился тюрьмой…
Хэл посмотрел на сидящих, вокруг. Ответный взгляд Рурка ди Фасино был слегка озадаченным. Выражения лиц Аманды и Рух, напротив, выражали некое странноватое сочувствие.
– Так что вы видите, – закончил Хэл, – что хотя его положение было слегка иным, по сути здесь много сходства – в том, что Блейз почти с рождения узнал, что все миры для него лишь «более обширная тюрьма». Он мог бы в каждом встреченном лице искать понимание того, что он чувствовал в себе – и не видеть его. Известность и благосостояние вряд ли что-нибудь для него значили, потому что он знал – чтобы добиться их, ему достаточно просто протянуть руку. У него совершенно не было друзей. Те, кто думали, что любят его, его не понимали. Ему была дана жизнь, а делать с ней ему было нечего. Так что он решил заняться тем, что, как он думал, не мог сделать никто другой: повернуть человечество на такой исторический путь, по которому оно никогда бы не пошло, если бы не появился он. И даже если этот поворот мог подразумевать необходимость делать вещи, которые могли ему не понравиться, он их сделает. И он взялся за работу.
– И столкнулся с тобой, – сказала Аманда.
– Я оказался там. – Хэл взглянул на нее.
– Но почему кровавая баня? – спросил ди Фасино. – Если он в конце концов и соберет достаточно судов с обученными экипажами, чтобы уничтожить нашу оборону, найдутся, вне сомнения, иные способы.
– Конечно, найдутся, – согласился Хэл.
– Тогда зачем все это, – запугать тебя, чтобы ты выступил за капитуляцию перед ним?
– Нет, – покачал головой Хэл. – Очевидная причина разговоров о кровавой бане в том, чтобы попытаться подтолкнуть меня к поспешным действиям. Сколько времени, по-твоему, Рурк, понадобится – при той скорости, с которой накапливаются его силы над поверхностью шита, – для того, чтобы собралось достаточно кораблей для попытки совершить массовый скачок сквозь щит и напасть на планету – с какой-то надеждой на успех?
– Я не Донал Грим, – пожал плечами ди Фасино. – Это зависит от того, насколько быстро он может заставить Молодые Миры поставлять ему суда и экипажи для них. Где-нибудь от шести месяцев до пяти лет по абсолютному времени.
– Будем считать, что шесть месяцев, – произнес Хэл. – Если у нас действительно только шесть месяцев до такого нападения и кровавой бани, есть некоторая причина для паники. Но я не думаю, что нам следует паниковать. По-моему, как я и говорил, он пытается подтолкнуть меня к тому, что я стану действовать слишком быстро и совершу ошибку.
Остальные пристально смотрели на него. На этот раз даже ди Фасино не сказал ничего.
– Видите ли, – сказал Хэл, тщательно выбирая слова, – дело в том, что его не тревожит, сможет ли он захватить Землю. В последнюю минуту он может всегда вытянуть кролика из шляпы и осуществить завоевание каким-то неожиданным способом. Он практически уже сказал мне это три года назад, когда он и я встретились в толще фазового щита. Я вызываю у него беспокойство – потому что и я также могу вытащить кролика, о котором он не подозревает, из моей шляпы, прежде чем он сможет вытащить своего. Он знает, что я единственный человек, кто мог бы сделать что-то, чего он не может ожидать. Если он сможет вызвать у меня панику настолько, чтобы я хоть чуть-чуть начал суетиться, я могу допустить промах и мне не хватит времени, чтобы достать этого кролика.
– Господи! – воскликнул ди Фасино. – Что за способ – пытаться надавить на кого-нибудь, угрожая избиением, возможно, миллиардов людей.
– Эта угроза отстоит от нас еще по крайней мере на шесть месяцев, – заметил Хэл. – Вы знаете, что девизом Уолтера Бланта, который основал изначальную Гильдию здесь, на Земле, было: Разрушай. То, чего он хотел – это ликвидировать всех и все, кроме нескольких особых людей на особой Земле, которая могла бы тогда заняться строительством чего-то особого. Заметьте, что цель Блейза всегда повторяла эту. Он хочет добиться, чтобы Молодые Миры обезлюдели полностью, а население Земли сократилось до некоей особенной группы людей, которые через много поколений станут похожи на него самого.
– И что из этого? – спросил ди Фасино.
– Только то, что разрушение, которое проповедовал Блант, так никогда и не началось. Вместо этого Гильдия изменила свои цели, склонившись к ненасилию и идее философского развития.
– Это было в прошлом.
– Это есть и в настоящем, точно так же как существующее всегда создается прошлым и содержит его элементы, – ответил Хэл. – Продержитесь еще немного дольше, не допустите, чтобы ваше беспокойство за эти шесть месяцев выбило вас из колеи.
– А что тем временем будешь делать ты?
– Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, я хочу иметь что-то, что мог бы вам показать, – ответил ему Хэл. – То, за чем я охочусь именно сейчас, не более материально, чем сон – как и любое открытие до того, как оно осуществится. Но я уверен, что оно существует; и если я прав, оно окажется для нас аварийным люком для выхода из этой ситуации без какой-либо резни и без военных действий; причем задолго до того, как пройдет шесть месяцев. Я скажу вам, когда добьюсь чего-то заметного. А тем временем важно, чтобы все на нашей стороне продолжали, несмотря ни на что, двигаться вперед как можно скорее и ни в чем не сомневаться.
– Опираясь на веру, – сказал ди Фасино.
– Именно так, на веру. Сильнее ее нет ничего. – Хэл ненадолго взглянул на Рух, затем снова на главнокомандующего. – Помните о различии между нашим лагерем и его. И наконец, о том, что та часть человечества, которая верит в продвижение вперед и смелые действия, направленные вовне, находится здесь, вокруг нас; а те, кто предпочитает повернуть обратно и спрятаться от риска, сопряженного с прогрессом, остались с Блейзом. Все, что делает любая из сторон – от строительства кораблей до войны при их посредстве, является частью ее усилий достигнуть цели; и оно окажется необходимым, когда придет момент последнего противостояния.
Ди Фасино сумрачно смотрел на него, но долгое время сидел молча.
– Мы сделаем нашу часть работы, – наконец произнес он, – и ты это знаешь. А в остальном ты прав. Нам потребуется вера в то, что и ты, и все остальные делаете то же самое – и много веры!
Совещание закончилось.
Глава 36
Прошло шестнадцать часов.
Аджела, Рух и Аманда по очереди дежурили у Тама, пока он боролся, чтобы прожить еще немного. Хэл возвратился к себе, чтобы изучать знания, занесенные в хранилище памяти Абсолютной Энциклопедии и теперь открывшиеся ему. Он занимался этим некоторое время; затем поспал, а проснувшись, снова уселся и мысленно представил себе его образ. Его глаза видели хранилище, но мысли блуждали далеко, достигая границ того, что было накоплено там в течение столетий.
Это походило на блуждание по коридорам бесконечного музея. Но экспонатам не хватало какого-то невидимого элемента, и Хэл затруднялся сказать, какого. И тут его осенило: где были души, которые создали каждую из этих вещей? Вы могли следить за созданием произведения искусства или за достижением открытия по уровням ремесла, которое превратило их в реальность. Но только до какой-то точки. А потом внезапно оказывались перед разрывом, квантовым скачком, по другую сторону которого творение и становилось полностью продуктом создавшей его личности – так что никто другой не мог бы сделать то же самое – и не было мостика ремесла, чтобы объяснить уникальность того, что вы видели, слышали или чувствовали. То, что находилось дальше, было просто ни с чем не сравнимым, незаменимым личным талантом, который, как по волшебству, являл самую сущность действующего творческого потенциала. Имелся этот разрыв, а что-то жизненное, важное пока отсутствовало. А чтобы осуществить его цели в Созидательной Вселенной, этого нужно было коснуться – если уж его невозможно схватить. Точно так же как один мозг никогда не может полностью постичь намерения другого, но может все же понять эти намерения, чтобы действовать, основываясь на них.
Уже несколько часов Хэл высвобождал свое подсознание в поисках этого необходимого контакта; в то время как его сознание продолжало блуждать по коридорам хранилища памяти Энциклопедии – и наконец к нему пришел ответ, как что-то почти позабытое.
Когда он тремя годами раньше спросил Тама, о том, как он, Хэл, может научиться, подобно Таму, читать содержимое хранилища знаний, оказалось, что Там не может логически, словесно, описать, как он это делает. Он отослал Хэла к старому роману двадцатого столетия, который после того, как его почти забыли, сделался классикой, когда его снова обнаружили в двадцать первом столетии. Главным героем книги «Песчинки», написанной человеком по имени Ричард Маккенна, был старшина, которого назначили механиком на американское речное патрульное судно. Действие происходило в Китае, во времена больших потрясений.
Все другие члены экипажа поддались неписаной традиции неофициально нанимать китайцев-подмастерий, чтобы те работали за них. В результате всю работу в машинном отделении делали китайцы. Главный герой, который любил двигатели и был непреклонен в том, чтобы самому выполнять свои обязанности, не мог заставить себя поступить так же, как остальные. Он решил делать свою работу собственными руками. Это пробудило вражду по отношению к нему со стороны китайских рабочих, поскольку его решение лишало одного из их соплеменников работы.
Там сказал Хэлу, что в романе есть сцена – и Хэл позже нашел ее с помощью Энциклопедии, в которой главный герой, расхаживая взад-вперед по машинному отделению, когда судно куда-то шло, неожиданно для себя остановился у маленького люка, под которым проходил паровой трубопровод. Открыв его, он обнаружил, что клапан, который должен был быть открытым, был плотно закрыт, перекрывая поток пара через эту трубу. Намеренный саботаж одного из рабочих.
Он открыл клапан, и лишь намного позже обнаружил, что, сделав так, он заслужил среди китайских рабочих репутацию волшебника, поскольку выглядело так, что сразу нашел преднамеренно закрытый клапан и открыл его, хотя никаким образом не мог узнать, что тот закрыт.
Другой писатель того же периода в своих воспоминаниях упомянул, что спросил у самого Маккенны, мог ли кто-либо при всем шуме в машинном отделении действительно услышать различие, возникшее из-за того, что оказался закрыт один маленький клапан. Маккенна, который на флоте выполнял ту же самую работу с двигателями, сказал, что такие люди нашлись бы. Он сам замечал такие изменения и исправлял их, почти не задумываясь – настолько он привык к надлежащему звуку двигателя.
Точно тем же, что и звук двигателя для механика, сделались хранящиеся в Энциклопедии знания для Хэла. Ему достаточно было подумать, чтобы вся совокупность знаний, содержащихся в Энциклопедии, сделалась доступной его разуму с помощью этой мысленной картины переплетающихся нитей; и теперь он обнаружил, что в их неслышной симфонии недостает лишь одной ноты.
Отдельные ноты творческого потенциала, которые ему понадобятся как строительный материал в Созидательной Вселенной находились в этот момент вокруг него, а его ухо все еще не улавливало их. Пока что он пользовался тем, что уже создал его собственный мозг да еще несколькими звуками, почерпнутыми в стихах или в творениях других, которые в прошлом коснулись его собственной души.
Внезапно послышался перезвон, а затем заговорил голос Джимуса, призывая его обратно в реальную жизнь.
– Мы готовы, Хэл Мэйн, – сказал Джимус. – Ты найдешь вход в свой коридор за дверью в левом конце того, в котором находятся сейчас твои комнаты.
– Иду, – ответил Хэл пустой комнате. Он поднялся и вышел.
Когда он оказался в коридоре, заканчивавшемся тупиком, увиденное заставило его внезапно остановиться. Там находилась обещанная Джимусом конструкция из двух фазовых щитов. Ближайший из них занимал три четверти ширины коридора, так что оставалось лишь столько места, чтобы человек мог проскользнуть мимо него, чтобы получить доступ ко второму, а тот, насколько Хэл мог видеть отсюда, перекрывал коридор полностью. Но ожидали его не только Джимус и пара людей из его отдела, но также Рух и Аманда.
– По-моему, – обратился Хэл к Джимусу, – я попросил, чтобы ты ничего не говорил об этом кому бы то ни было?
– Извини, – ответил тот. – Оказалось, что возникла опасность, которой мы не ожидали. В момент включения один из этих экранов – или оба – могут вступить во взаимодействие с защитным экраном вокруг самой Энциклопедии. После включения никакой опасности уже нет. Но при включении она была, и ни один из нас не мог бы оценить, что может произойти. Никто прежде не сооружал одно фазовое окно внутри другого…
– А как насчет того, что экран Энциклопедии находится внутри того, который охватывает Землю? – прервал его Хэл.
– Но там оба экрана двойные – внутри таких же. А то, что находится здесь, не является и не может являться замкнутой цепью – если ты хочешь, чтобы оно делало то, о чем ты просил. Так что мне пришлось всего на несколько секунд отключить щит Энциклопедии – пока мы включали эти, и я не счел, что могу это сделать без того, чтобы предупредить Аджелу или Рух. Рух захотела подробнее узнать о том, что же заставило меня просить о подобной вещи.
– Это я посоветовала ей спросить, – сказала Аманда. – Не набрасывайся ни на кого, Хэл. Когда происходит что-нибудь необычное в таком роде, с самого начала явно видна твоя рука. И когда мы с Рух узнали, в чем дело, то захотели присутствовать здесь. И мы имеем такое право.
– Я не мог солгать Рух Тамани в ответ на прямой вопрос, – сказал Джимус.
– Конечно, нет. Я не виню тебя, Джимус. – Хэл глубоко вздохнул. – И ты права, Аманда. Вы с Рух должны быть здесь, если вы этого хотите.
– А как могли бы мы не хотеть этого, Хэл? – спросила Рух.
Хэл покачал головой.
– Разумеется. Хорошо, я был не прав, когда сразу не поделился с вами своими соображениями. Дело просто в том, что я не знал – и все еще не знаю – сработает ли это. Результатом может оказаться полная неудача.
Джимус выглядел слегка озадаченным.
– Я не понимаю. А что именно ты собираешься пропустить сквозь этот первый экран?
– Себя, – ответил Хэл. Джимус уставился на него.
– Боже мой! – воскликнул он. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Это самоубийство! Ты закончишь тем, что распространишься по всей Вселенной, и дороги назад не будет.
– Такой шанс, конечно, есть, – кивнул Хэл, – но у меня есть основание думать, что в этом случае такого не произойдет.
– Все равно, – отозвался Джимус, – если это то, что ты имел в виду все это время, мне остается молиться, что больше ничего не случилось, когда ты пройдешь сквозь второй экран там – что ты немедленно появишься снова, лицом к нам, выходящим из первого экрана!
Хэл обратился к Рух и Аманде.
– Но возможно, мне удастся сделать то, что я надеюсь, почти мгновенно, подобно любому фазовому скачку, так что я все равно сразу же возвращусь сюда. С другой стороны, вероятно и то, что время, затраченное между экранами, – то же самое время, что и здесь; так что пройдет некоторое время перед тем, как я возвращусь. Но у меня нет серьезных сомнений в том, что рано или поздно я вернусь.
Рух приблизилась к нему, обняла его и поцеловала в губы.
– Мы будем ждать тебя, Хэл.
Он ненадолго обнял ее, чувствуя, как дернулось его сердце, как и тогда, четыре года назад, когда он вынес ее из тюремной камеры на Гармонии, – потому что ее тело даже и теперь осталось хрупким. Затем он отпустил ее и повернулся к Аманде, которая также обняла и поцеловала его.
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя, – ответил он. – То, что я собираюсь делать, может наконец оказаться ответом.
– Я знаю, – кивнула Аманда и выпустила его из своих рук.
Он повернулся и пошел прочь от них, прошел мимо более близкого экрана ко второму и шагнул в него.
Глава 37
Он был повсюду и нигде.
Его чувства больше не действовали. Он не мог осязать, обонять, слышать или видеть. Вместо этого он каким-то образом ощущал окружение, распознавая отдельные структуры, одни из которых имели форму предметов, а другие нет, но все они были совершенно не важны.
Это было место, где время существовало, но не имело значения. Место, где его ныне изменившееся «я» совершенно не имело желания что-либо понимать или как-то действовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41