Тут же влез Макарка Телятников. Этот человек решительно меня поражает!.. Не может вспомнить самого необходимого, насущного, но с удивительной легкостью извлекает из памяти не менее удивительные глупости типа той, которую он выдал сейчас:
– А-а-а, дочь царя Урана II Изотоповича? (Еще выпил, собака, да украдкой от меня в придачу!) Ан-на… стасия? Которую он позже переименовал в Лантаноиду? Лану, Таню, Иду? Мое почтение, Лантаноида Урановна.
Царевна нахмурилась и крикнула:
– Это что такое? Господин министр… Господин мини… Дмитрий Иваныч! Вы убили его?!
– Нет, на него свалилась книжная премудрость. В таком количестве, что он не знал, как ею распорядиться. Дорогая царевна, мы очень спешим. Да вы и сами видите. Макарка, Нинка, дед!.. Ну что, дедушка, кажется, ты имел в виду вот ЭТОТ ВЫХОД?
И я указал пальцем на таинственный пролом в стене, о происхождении которого только что дискутировали министр Дмитрий Иваныч и бравая сыщица, в прошлом квалифицированная ведьма, госпожа Чертова. Макарка приблизился к пролому, потрогал пальцем свинец, острые завитки металла по краям отверстия и что-то невнятно заклокотал, пытаясь протолкнуть сквозь гортань какие-то слова. Наверняка, пытался высказать свое мнение по данному вопросу. Дед Волох заулыбался, показывая фрагментарные зубы. Одна Нинка не смотрела ни на дыру в стене, ни на сыщиц, ни даже на меня. Она уставилась на царевну Лантаноиду, или как там ее… Видимо, ей понравилось платье. Хотя нет, государева дочь не в платье, а в чем-то вроде костюма для верховой езды. Конечно, одежда не такая радикальная, как клетчатые штаны Чертовой, но тем не менее…
Однако царевна Анастасия (ее второго, химического, имени я упорно не мог запомнить, в отличие от Макарки Телятникова) проявила себя как сторонница жестких административных методов. Она топнула ногой и повысила голос:
– Охрана! Немедленно сюда!
Я оценил звонкость ее голоса и вибрирующие в нем упругие обертоны и пришел к неизбежному выводу, что от таких воплей сонная гвардия, та, что у дверей, рано или поздно проснется. Причем скорее рано, чем поздно. Я махнул рукой, обращаясь к своим:
– Быстро ко мне!
Нинка продолжала, широко раскрыв глазенки, смотреть на царевну. Последняя же продолжала проявлять свою мерзкую антинародную сущность, уже трижды позвав стражу. Макарка между тем обследовал бесчувственный организм первого министра. Особо не стесняясь, он вынул что-то из сюртука Дмитрия Ивановича и сунул себе за пазуху, в компанию к бутылке «Портвейна 666». Ближе всех к спасительному (?) пролому стоял ушлый дедок Волох. Этот блаженно улыбался, воздевал руки к потемневшему потолку и вообще вел себя как сельский дурачок на обмолоте урожая злаковых. Я пнул Макарку, схватил за руку племянницу и потащил к отверстию. Туда, куда боятся залезать даже самые храбрые гвардейцы царя Урана Изотоповича. Но в тот момент я совершенно не думал об этом. Не о том, не о том!.. Наверно, такое же чувство испытывал отец Федор Востриков, когда с похищенной у О. Бендера колбасой в зубах взбирался на неприступную скалу, не размышляя о том, как он будет с нее спускаться. Телятников, увидев пролом и наконец дойдя неповоротливым и отупевшим от вечного портвейна мозгом, КУДА я тащу своих спутников, и его в том числе, окаменел. Он открыл рот и позабыл его закрыть. Так, с открытым ртом, он и был впихнут мною в пролом. Макарка принялся верещать что-то о том, что это безумие и верная погибель, он даже высунул свою растрепанную голову обратно в книгохранилище, но тут в свинцовую комнату ворвались двое гвардейцев. Наше счастье, что они были сонные, один пьян, а тот, что еще недавно дремал, опершись на алебарду, вовремя не вспомнил, что на его поясе висят пистолеты. Я подхватил какой-то дряхлый том, под тяжестью коего и ему подобных прогибалась мощная трехдюймовая полка, и швырнул в набегавшего удальца. Нет, решительно не любят здесь гнета вековой книжной мудрости, хотя и вынуждены ее охранять. Тяжеленный томина перевернулся в воздухе и корешком массивного оклада впечатался прямо в ЛОБ гвардейца. Если бы тот не попытался уклониться, книга угодила бы, верно, в правое плечо, и тогда парень отделался бы среднелегким испугом и внушительным синяком. Но после лобового тарана впору говорить о сотрясении мозга, или что там положено по уставу иметь сержанту гвардии?
С сержантами у меня вообще что-то не складывается…
Отлично. Один гвардеец в минусе. Но оставался второй. Этот при виде несчастья, происшедшего с его товарищем, немедленно протрезвел и тотчас же бросился на меня. Царевна Лантаноида, злобная дщерь местного правителя, приободряла его гортанными мартышечьими выкриками, принуждающими к более активным действиям. Гвардеец был габаритный малый, ростом почти с меня, но куда шире в плечах. От него несло перегаром не хуже Макарки, и движения были не очень-то уверенными, но он скрутил бы меня, если бы не подоспел старина Волох и не задвинул под ребра стража библиотеки свой острый стариковский локоть. Гвардеец охнул и выпустил меня. Тут было важно не зевать, и я, пропустив вперед себя моего бородатого спасителя, ринулся в пролом, как Матросов на амбразуру. Сыщицы смотрели на это карнавальное действо, не двигаясь с места, а несносная дочь царя подскочила к дыре и, прытко втянувшись внутрь, успела вцепиться мне в пятку. Я задрыгал ногой, но она впилась не хуже пиявки! Ну и крепкие пальцы у этой дочки, хотя и тонкие, изящно-музыкальные! Однако хватка!.. Держа меня за ногу и не давая уползти дальше по прорытому кем-то коридору, она не переставала вопить и сзывать на помощь стражников. Честное слово, если в государстве ее отца существуют пожарные службы, любой брандмейстер почтет за честь взять ее на работу в качестве сигнальной сирены, даже без оглядки на то, что она государев отпрыск!
– Быстрее… сюда!
Я ясно услышал топот множества ног. Это подоспевало подкрепление. Гвардейцы – ребята крепкие и физически подготовлены куда лучше меня с Макаркой. Мы и в самом деле давно ничего тяжелее бутылки не поднимали. Дед-легкоатлет не в счет… Мне наконец-то удалось дрыгнуть ногой так, что пятка вывернулась из необычно цепких пальчиков милой царевны, и я пополз по подземному ходу, проваливаясь в выбоины и угрюмо напевая себе под нос песенку: «Куда ты, тропинка, меня привела-а? Без милой принцессы мне жизнь не мила-а… » Прямо передо мной колыхался толстый зад Телятникова, дед и Нинка ползли впереди, а снаружи, в свинцовой комнате, слышался звонкий голос царевны:
– За ними! Ну что же вы стоите!
Ответом был какой-то нестройный ропот. Поняв, в чем дело, я сначала возликовал, а потом холодный, беспричинный животный страх стал по капле входить в мои жилы: гвардейцы ОТКАЗЫВАЛИСЬ лезть в пролом!.. Честно говоря, у меня было сиюминутное позорное желание вернуться обратно, попасть в руки крепкого караула, ведь не изверги же они!.. Что угодно, лишь бы не лезть в черное чрево земли, навстречу неизвестно чему или, что будет куда точнее, неизвестно кому… То есть я баюкал себя иллюзией, что мне это неизвестно, но перед глазами уже колыхались свирепые морды, и сидел, сидел в ноздрях острый запах звериного мускуса…
Я услышал голос царевны:
– Вот как? Гвардейцы, мужчины, храбрецы?! Дайте мне пистолет! Вот ты, с усами…
Грохнули два выстрела. Очевидно, царевна стреляла в пролом с целью зацепить кого-нибудь из нас. Вот чертова баба… Да что рассуждать о целях!.. Хорошо, что туннель немного изгибался и пули ушли в грунт, а иначе повалился бы я с простреленной задницей или чем похуже, и пиши пропало! Вот ведь сумасбродная девка! Точно так же, как мне не везет на сержантов, в последнее время мне решительно ВЕЗЕТ на сумасшедших баб! Одна Баба-яга чего стоит, а ведь есть еще Чертова и Дюжина, а в Истинном мире коптят воздух Людмила Венедиктовна Лескова и добрая соседка тетя Глаша! Да и Лена в наш последний разговор в подъезде не отличалась здравомыслием… Я сглотнул. Что о Лене?.. Тут и без нее хватает. Племяшка Нина… А теперь вот эта бешеная царевна Лантаноида (Лана, Таня, Ида – нужное подчеркнуть) с пистолетом в пляшущих от злости руках!
Мы проползли по норе, верно, метров пятьдесят или около того, когда я услышал – еще доходили звуки голосов! – следующий примечательный диалог:
– Вот, значит, как вы стережете государственных преступников?..
– Но, ваше высочество…
– Так я сама покажу вам! Попляшете у меня! Не подходи!..
– Вы куда, вы куда, ваше высо… Туда нельзя! Нельзя туда!!! – Вопящий мужской голос сорвался и перешел на хрип. – Ну вот! Она полезла! Так! Сидюкин, Смирнов! За ней – в пролом – шагом аррррррш!!!
Я насторожил слух. Наверно, эта сумасшедшая девчонка полезла в пролом с пистолетом! Вот только этого нам еще не хватало до полного счастья – быть сопричисленным ангелам! Ведь, судя по этой царевне, она не поколеблется стрелять в упор! Я глухо застонал и толкнул Макарку в его неповоротливый круп: мол, быстрее, быстрее, у нас на хвосте погоня, да какая!.. И тут голос Чертовой:
– Ладно, стойте здесь! Тоже мне мужчины! Гварррр… дейцы! Параська, давай-ка, свертывайся – нам туда! Анастасия Ивановна! Подождите! Не торопитесь!.. Анастасия Ивановна, возврати-и-и…
Звуки, и без того с трудом долетавшие до моих ушей, отдалились еще больше и превратились в гулкое бормотание, надсадный бубнеж в ушах, как будто сама земля, взявшая нас в свой непроглядный плен, нашептывала что-то невнятное, натаптывала наш слух. Я отпихнул Макарку и, протиснувшись мимо него, настиг дедушку Волоха. Он полз следом за Нинкой. Вот отчаянная девчонка!.. А еще говорят, что дети боятся темноты. Конечно, на мою племянницу это не распространялось, с самых пеленочных лет любимым потешным аттракционом для нее было залезть в сундук и сидеть там, пока родня сбивалась с ног в ее поисках. Но чтобы НЕ БОЯТЬСЯ темноты до такой степени!.. Наверно, в Нинке в самом деле есть что-то от чертенка, отчаянно смелого и задорного, которого легче поднять на вилы, чем напугать.
– Немедленно остановитесь! – послышался где-то позади голос царевны, показавшийся мне слабым и задыхающимся. Но я-то знал, что голос предательски искажен этими земляными стенами, а на самом деле Лантаноида Урановна, дочь такого же сумасшедшего папаши, вопит не хуже индейца, вышедшего на тропу войны. – Останови… тесь-тесь-тесь!
– Ниночка, давай я поползу первый, ты же ничего впереди себя не видишь, – сказал я, обгоняя племянницу. Только сейчас мне пришло –в голову, что мои спутники передвигаются вслепую, на ощупь, ведь у них нет шапки Белого Пилигрима! Выйдя на лидирующие позиции в этой своеобразной гонке по прорытому тоннелю, я заработал ногами и руками еще активнее, хотя конечности уже начинали отказывать и не желали повиноваться. Тоннель изгибался, как внутренняя полость неизмеримо огромного удава. За любым поворотом, на любом спуске и подъеме я ожидал увидеть красноватые глаза, пылающие бессмысленной, животной яростью, – глаза одного из тех, кто рыл эту нору! Собственно, ползя первым, я подвергался не большей опасности, чем когда замыкал нашу процессию: сейчас мне угрожала только предположительная, гипотетическая опасность, в то время как преследующая нас по пятам злобная царевна с пистолетом в руке была вполне состоявшейся реальностью!..
Подземный ход вдруг нырнул под уклон так круто, что я едва не покатился вниз. И еще мне показалось, что температура воздуха в норе, по которой мы ползли, начала падать. Существенно падать. С каждым преодоленным метром я кожей чувствовал, что еще недавно мягкий, довольно теплый воздух холодеет, становится колючим, начинает продирать по коже, а потом вцепляется в нее пучком острых колючек… Первыми начали неметь ноги, согнутые в коленях, и пальцы рук. Разбитая о дверь подземелья рука и без того болезненно ныла, а теперь она и вовсе начала терять чувствительность. Сзади кто-то пробурчал, что пора бы включить отопление. По всей видимости, это был Макарка, а у этого индивида под отоплением понималось сугубо одно и то же. То, что булькало у него за пазухой. Я вывернул шею и спросил у Нинки, которая время от времени задевала меня за ноги:
– Ну, ты как там? Холодно, Ниночка?
– Бр-р-р… Илюшка, а мы еще долго?.. А то я кушать хочу и вообще… И холодно. Я же могу простудиться, а мама всегда ругается, когда она забирает меня от тебя простуженной.
Что-то болезненно, с глухим стоном перевернулось во мне и неловко сдавило внутренности. Девочка говорит о маме и о том, что нехорошо показываться ей простуженной, с хлюпающим носом и больным горлом. Она еще надеется на то, что мы когда-нибудь сможем увидеть се маму. Колючая злость на самого себя вдруг подтолкнула меня под уклон, заставила двигаться быстрее и решительнее. За что я себя ненавижу, так это за все!.. Упасть духом, напиться, упасть на брюхо (такая незамысловатая рифма) и бессмысленно валяться как свинья – вот оно, прекрасное избавление от проблем!.. Я стиснул зубы, и тут ход пошел вниз совсем круто. Я вынужден был развернуться и спускаться задом, пятясь как рак. При этом я придерживал Нинку, а потом еще остановил падение Макарки Телятникова, который – ну конечно, как же без этого! – оступился, повалился сверху, дрыгая всеми имеющимися в наличии конечностями, и больно придавил мне обе руки. Один дед Волох, насколько мне позволяла разглядеть шапка Пилигрима, держался молодцом. Он чему-то блаженно улыбался и, в общем-то, продолжал походить на престарелого деревенского дурачка, но не это главное…
Ход закончился внезапно. Над нами распахнулся свод какой-то пещеры, а прямо под ногами оказался лед – наверно, обледеневшее русло подземной реки. Нас выбросило прямо на берег, по инерции швырнуло на лед… Погасить эту инерцию оказалось невозможно, и все мы– кто с криками, кто с сопением, кто с воплями «Ой, мама, роди меня пингвином!» – покатились под уклон. Стены пещеры распахивались все шире, свод вздымался все выше, скорость все увеличивалась, только гудел в ушах тугой морозный воздух…
Наконец мне удалось затормозить. Уклон стал куда более пологим, и к тому моменту, как я сумел остановиться, мы очутились на ровном, почти зеркальном льду, на котором не постыдились бы выступить мастера фигурного катания мирового класса. Но холод, холод!.. Мороз здесь был градусов двадцать, не меньше. Даже странно, что же могло до такой степени понизить температуру. Перепад был тем более чувствителен, что наверху цвело и благоухало лето, да и в свинцовой комнате было вполне тепло.
Я поднял голову. Если бы мурашки на моей спине и без того не занимались бегом наперегонки, то я сказал бы, что мороз продрал меня до костей. Но, с другой стороны, представшее моим глазам зрелище не было лишено того, что именуют эстетической наполненностью. Но одно дело – сидеть в теплом кабинете и греть зад в уютном кресле, размышляя над эстетическим идеалом прекрасного, и совсем другое – задрав голову и выбивая зубами длинную незамысловатую дробь, втягивая голову в плечи и ежась, смотреть, смотреть…
…как в пятидесяти метрах над твоей головой нависают гигантские гирлянды ледяных сталактитов. Вообще-то сталактиты – это известковые образования, кто-то холодно продиктовал мне со стороны, но сейчас над нами висели изваянные из чистейшего льда произведения искусства. Гирлянды, великолепные друзы сосулек, размеры которых затрудняюсь оценить. На моих глазах с краешка огромной ледяной гирлянды сорвалась ма-аленькая такая сосулька, устремилась вниз… Она росла на глазах и, вонзившись в лед в нескольких метрах от меня, обернулась огромной ледяной глыбой метра в четыре высотой. Лед глухо содрогнулся под ногами. Глыба застряла в нем, из змеевидно разбежавшихся от пролома трещин вдруг просочились несколько струек пара. Вроде тех, какие образуются на морозе при выдохе.
– Странно, – услышал я голос Макарки, а потом отчаянный стук его зубов, – из-подо льда валит пар. Ерунда какая-то…
– А что такое? – спросил я, протягивая руку Нинке и ставя ее на ноги.
– Тут, наверно, подо льдом вода. Вроде как подземное озеро. Ну так вот… Пар может идти из-подо льда только при условии, если температура воды значительно превышает температуру льда. А если по-другому, вот так, как сейчас, то это противоречит закону термодинамики… какому-то там, то ли первому, то ли второму. Это я еще со школы запомнил… когда меня с лабораторной по физике выгнали.
Неизвестно, какие еще соображения пришли бы в голову моему всесторонне образованному другу, но только в этот момент сверху – откуда только что скатились мы сами – раздался пронзительный визг, потом прогремели два выстрела!.. И на лед рядом с нами со скоростью олимпийского гоночного боба выкатилась сначала царевна Лантаноида, размахивающая дымящимся пистолетом, а потом и пара веселых сыщиц – Чертова и Дюжина. Эти две ехали в тесном симбиозе, проще говоря, прижавшись друг к другу и вопя так, что уши закладывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– А-а-а, дочь царя Урана II Изотоповича? (Еще выпил, собака, да украдкой от меня в придачу!) Ан-на… стасия? Которую он позже переименовал в Лантаноиду? Лану, Таню, Иду? Мое почтение, Лантаноида Урановна.
Царевна нахмурилась и крикнула:
– Это что такое? Господин министр… Господин мини… Дмитрий Иваныч! Вы убили его?!
– Нет, на него свалилась книжная премудрость. В таком количестве, что он не знал, как ею распорядиться. Дорогая царевна, мы очень спешим. Да вы и сами видите. Макарка, Нинка, дед!.. Ну что, дедушка, кажется, ты имел в виду вот ЭТОТ ВЫХОД?
И я указал пальцем на таинственный пролом в стене, о происхождении которого только что дискутировали министр Дмитрий Иваныч и бравая сыщица, в прошлом квалифицированная ведьма, госпожа Чертова. Макарка приблизился к пролому, потрогал пальцем свинец, острые завитки металла по краям отверстия и что-то невнятно заклокотал, пытаясь протолкнуть сквозь гортань какие-то слова. Наверняка, пытался высказать свое мнение по данному вопросу. Дед Волох заулыбался, показывая фрагментарные зубы. Одна Нинка не смотрела ни на дыру в стене, ни на сыщиц, ни даже на меня. Она уставилась на царевну Лантаноиду, или как там ее… Видимо, ей понравилось платье. Хотя нет, государева дочь не в платье, а в чем-то вроде костюма для верховой езды. Конечно, одежда не такая радикальная, как клетчатые штаны Чертовой, но тем не менее…
Однако царевна Анастасия (ее второго, химического, имени я упорно не мог запомнить, в отличие от Макарки Телятникова) проявила себя как сторонница жестких административных методов. Она топнула ногой и повысила голос:
– Охрана! Немедленно сюда!
Я оценил звонкость ее голоса и вибрирующие в нем упругие обертоны и пришел к неизбежному выводу, что от таких воплей сонная гвардия, та, что у дверей, рано или поздно проснется. Причем скорее рано, чем поздно. Я махнул рукой, обращаясь к своим:
– Быстро ко мне!
Нинка продолжала, широко раскрыв глазенки, смотреть на царевну. Последняя же продолжала проявлять свою мерзкую антинародную сущность, уже трижды позвав стражу. Макарка между тем обследовал бесчувственный организм первого министра. Особо не стесняясь, он вынул что-то из сюртука Дмитрия Ивановича и сунул себе за пазуху, в компанию к бутылке «Портвейна 666». Ближе всех к спасительному (?) пролому стоял ушлый дедок Волох. Этот блаженно улыбался, воздевал руки к потемневшему потолку и вообще вел себя как сельский дурачок на обмолоте урожая злаковых. Я пнул Макарку, схватил за руку племянницу и потащил к отверстию. Туда, куда боятся залезать даже самые храбрые гвардейцы царя Урана Изотоповича. Но в тот момент я совершенно не думал об этом. Не о том, не о том!.. Наверно, такое же чувство испытывал отец Федор Востриков, когда с похищенной у О. Бендера колбасой в зубах взбирался на неприступную скалу, не размышляя о том, как он будет с нее спускаться. Телятников, увидев пролом и наконец дойдя неповоротливым и отупевшим от вечного портвейна мозгом, КУДА я тащу своих спутников, и его в том числе, окаменел. Он открыл рот и позабыл его закрыть. Так, с открытым ртом, он и был впихнут мною в пролом. Макарка принялся верещать что-то о том, что это безумие и верная погибель, он даже высунул свою растрепанную голову обратно в книгохранилище, но тут в свинцовую комнату ворвались двое гвардейцев. Наше счастье, что они были сонные, один пьян, а тот, что еще недавно дремал, опершись на алебарду, вовремя не вспомнил, что на его поясе висят пистолеты. Я подхватил какой-то дряхлый том, под тяжестью коего и ему подобных прогибалась мощная трехдюймовая полка, и швырнул в набегавшего удальца. Нет, решительно не любят здесь гнета вековой книжной мудрости, хотя и вынуждены ее охранять. Тяжеленный томина перевернулся в воздухе и корешком массивного оклада впечатался прямо в ЛОБ гвардейца. Если бы тот не попытался уклониться, книга угодила бы, верно, в правое плечо, и тогда парень отделался бы среднелегким испугом и внушительным синяком. Но после лобового тарана впору говорить о сотрясении мозга, или что там положено по уставу иметь сержанту гвардии?
С сержантами у меня вообще что-то не складывается…
Отлично. Один гвардеец в минусе. Но оставался второй. Этот при виде несчастья, происшедшего с его товарищем, немедленно протрезвел и тотчас же бросился на меня. Царевна Лантаноида, злобная дщерь местного правителя, приободряла его гортанными мартышечьими выкриками, принуждающими к более активным действиям. Гвардеец был габаритный малый, ростом почти с меня, но куда шире в плечах. От него несло перегаром не хуже Макарки, и движения были не очень-то уверенными, но он скрутил бы меня, если бы не подоспел старина Волох и не задвинул под ребра стража библиотеки свой острый стариковский локоть. Гвардеец охнул и выпустил меня. Тут было важно не зевать, и я, пропустив вперед себя моего бородатого спасителя, ринулся в пролом, как Матросов на амбразуру. Сыщицы смотрели на это карнавальное действо, не двигаясь с места, а несносная дочь царя подскочила к дыре и, прытко втянувшись внутрь, успела вцепиться мне в пятку. Я задрыгал ногой, но она впилась не хуже пиявки! Ну и крепкие пальцы у этой дочки, хотя и тонкие, изящно-музыкальные! Однако хватка!.. Держа меня за ногу и не давая уползти дальше по прорытому кем-то коридору, она не переставала вопить и сзывать на помощь стражников. Честное слово, если в государстве ее отца существуют пожарные службы, любой брандмейстер почтет за честь взять ее на работу в качестве сигнальной сирены, даже без оглядки на то, что она государев отпрыск!
– Быстрее… сюда!
Я ясно услышал топот множества ног. Это подоспевало подкрепление. Гвардейцы – ребята крепкие и физически подготовлены куда лучше меня с Макаркой. Мы и в самом деле давно ничего тяжелее бутылки не поднимали. Дед-легкоатлет не в счет… Мне наконец-то удалось дрыгнуть ногой так, что пятка вывернулась из необычно цепких пальчиков милой царевны, и я пополз по подземному ходу, проваливаясь в выбоины и угрюмо напевая себе под нос песенку: «Куда ты, тропинка, меня привела-а? Без милой принцессы мне жизнь не мила-а… » Прямо передо мной колыхался толстый зад Телятникова, дед и Нинка ползли впереди, а снаружи, в свинцовой комнате, слышался звонкий голос царевны:
– За ними! Ну что же вы стоите!
Ответом был какой-то нестройный ропот. Поняв, в чем дело, я сначала возликовал, а потом холодный, беспричинный животный страх стал по капле входить в мои жилы: гвардейцы ОТКАЗЫВАЛИСЬ лезть в пролом!.. Честно говоря, у меня было сиюминутное позорное желание вернуться обратно, попасть в руки крепкого караула, ведь не изверги же они!.. Что угодно, лишь бы не лезть в черное чрево земли, навстречу неизвестно чему или, что будет куда точнее, неизвестно кому… То есть я баюкал себя иллюзией, что мне это неизвестно, но перед глазами уже колыхались свирепые морды, и сидел, сидел в ноздрях острый запах звериного мускуса…
Я услышал голос царевны:
– Вот как? Гвардейцы, мужчины, храбрецы?! Дайте мне пистолет! Вот ты, с усами…
Грохнули два выстрела. Очевидно, царевна стреляла в пролом с целью зацепить кого-нибудь из нас. Вот чертова баба… Да что рассуждать о целях!.. Хорошо, что туннель немного изгибался и пули ушли в грунт, а иначе повалился бы я с простреленной задницей или чем похуже, и пиши пропало! Вот ведь сумасбродная девка! Точно так же, как мне не везет на сержантов, в последнее время мне решительно ВЕЗЕТ на сумасшедших баб! Одна Баба-яга чего стоит, а ведь есть еще Чертова и Дюжина, а в Истинном мире коптят воздух Людмила Венедиктовна Лескова и добрая соседка тетя Глаша! Да и Лена в наш последний разговор в подъезде не отличалась здравомыслием… Я сглотнул. Что о Лене?.. Тут и без нее хватает. Племяшка Нина… А теперь вот эта бешеная царевна Лантаноида (Лана, Таня, Ида – нужное подчеркнуть) с пистолетом в пляшущих от злости руках!
Мы проползли по норе, верно, метров пятьдесят или около того, когда я услышал – еще доходили звуки голосов! – следующий примечательный диалог:
– Вот, значит, как вы стережете государственных преступников?..
– Но, ваше высочество…
– Так я сама покажу вам! Попляшете у меня! Не подходи!..
– Вы куда, вы куда, ваше высо… Туда нельзя! Нельзя туда!!! – Вопящий мужской голос сорвался и перешел на хрип. – Ну вот! Она полезла! Так! Сидюкин, Смирнов! За ней – в пролом – шагом аррррррш!!!
Я насторожил слух. Наверно, эта сумасшедшая девчонка полезла в пролом с пистолетом! Вот только этого нам еще не хватало до полного счастья – быть сопричисленным ангелам! Ведь, судя по этой царевне, она не поколеблется стрелять в упор! Я глухо застонал и толкнул Макарку в его неповоротливый круп: мол, быстрее, быстрее, у нас на хвосте погоня, да какая!.. И тут голос Чертовой:
– Ладно, стойте здесь! Тоже мне мужчины! Гварррр… дейцы! Параська, давай-ка, свертывайся – нам туда! Анастасия Ивановна! Подождите! Не торопитесь!.. Анастасия Ивановна, возврати-и-и…
Звуки, и без того с трудом долетавшие до моих ушей, отдалились еще больше и превратились в гулкое бормотание, надсадный бубнеж в ушах, как будто сама земля, взявшая нас в свой непроглядный плен, нашептывала что-то невнятное, натаптывала наш слух. Я отпихнул Макарку и, протиснувшись мимо него, настиг дедушку Волоха. Он полз следом за Нинкой. Вот отчаянная девчонка!.. А еще говорят, что дети боятся темноты. Конечно, на мою племянницу это не распространялось, с самых пеленочных лет любимым потешным аттракционом для нее было залезть в сундук и сидеть там, пока родня сбивалась с ног в ее поисках. Но чтобы НЕ БОЯТЬСЯ темноты до такой степени!.. Наверно, в Нинке в самом деле есть что-то от чертенка, отчаянно смелого и задорного, которого легче поднять на вилы, чем напугать.
– Немедленно остановитесь! – послышался где-то позади голос царевны, показавшийся мне слабым и задыхающимся. Но я-то знал, что голос предательски искажен этими земляными стенами, а на самом деле Лантаноида Урановна, дочь такого же сумасшедшего папаши, вопит не хуже индейца, вышедшего на тропу войны. – Останови… тесь-тесь-тесь!
– Ниночка, давай я поползу первый, ты же ничего впереди себя не видишь, – сказал я, обгоняя племянницу. Только сейчас мне пришло –в голову, что мои спутники передвигаются вслепую, на ощупь, ведь у них нет шапки Белого Пилигрима! Выйдя на лидирующие позиции в этой своеобразной гонке по прорытому тоннелю, я заработал ногами и руками еще активнее, хотя конечности уже начинали отказывать и не желали повиноваться. Тоннель изгибался, как внутренняя полость неизмеримо огромного удава. За любым поворотом, на любом спуске и подъеме я ожидал увидеть красноватые глаза, пылающие бессмысленной, животной яростью, – глаза одного из тех, кто рыл эту нору! Собственно, ползя первым, я подвергался не большей опасности, чем когда замыкал нашу процессию: сейчас мне угрожала только предположительная, гипотетическая опасность, в то время как преследующая нас по пятам злобная царевна с пистолетом в руке была вполне состоявшейся реальностью!..
Подземный ход вдруг нырнул под уклон так круто, что я едва не покатился вниз. И еще мне показалось, что температура воздуха в норе, по которой мы ползли, начала падать. Существенно падать. С каждым преодоленным метром я кожей чувствовал, что еще недавно мягкий, довольно теплый воздух холодеет, становится колючим, начинает продирать по коже, а потом вцепляется в нее пучком острых колючек… Первыми начали неметь ноги, согнутые в коленях, и пальцы рук. Разбитая о дверь подземелья рука и без того болезненно ныла, а теперь она и вовсе начала терять чувствительность. Сзади кто-то пробурчал, что пора бы включить отопление. По всей видимости, это был Макарка, а у этого индивида под отоплением понималось сугубо одно и то же. То, что булькало у него за пазухой. Я вывернул шею и спросил у Нинки, которая время от времени задевала меня за ноги:
– Ну, ты как там? Холодно, Ниночка?
– Бр-р-р… Илюшка, а мы еще долго?.. А то я кушать хочу и вообще… И холодно. Я же могу простудиться, а мама всегда ругается, когда она забирает меня от тебя простуженной.
Что-то болезненно, с глухим стоном перевернулось во мне и неловко сдавило внутренности. Девочка говорит о маме и о том, что нехорошо показываться ей простуженной, с хлюпающим носом и больным горлом. Она еще надеется на то, что мы когда-нибудь сможем увидеть се маму. Колючая злость на самого себя вдруг подтолкнула меня под уклон, заставила двигаться быстрее и решительнее. За что я себя ненавижу, так это за все!.. Упасть духом, напиться, упасть на брюхо (такая незамысловатая рифма) и бессмысленно валяться как свинья – вот оно, прекрасное избавление от проблем!.. Я стиснул зубы, и тут ход пошел вниз совсем круто. Я вынужден был развернуться и спускаться задом, пятясь как рак. При этом я придерживал Нинку, а потом еще остановил падение Макарки Телятникова, который – ну конечно, как же без этого! – оступился, повалился сверху, дрыгая всеми имеющимися в наличии конечностями, и больно придавил мне обе руки. Один дед Волох, насколько мне позволяла разглядеть шапка Пилигрима, держался молодцом. Он чему-то блаженно улыбался и, в общем-то, продолжал походить на престарелого деревенского дурачка, но не это главное…
Ход закончился внезапно. Над нами распахнулся свод какой-то пещеры, а прямо под ногами оказался лед – наверно, обледеневшее русло подземной реки. Нас выбросило прямо на берег, по инерции швырнуло на лед… Погасить эту инерцию оказалось невозможно, и все мы– кто с криками, кто с сопением, кто с воплями «Ой, мама, роди меня пингвином!» – покатились под уклон. Стены пещеры распахивались все шире, свод вздымался все выше, скорость все увеличивалась, только гудел в ушах тугой морозный воздух…
Наконец мне удалось затормозить. Уклон стал куда более пологим, и к тому моменту, как я сумел остановиться, мы очутились на ровном, почти зеркальном льду, на котором не постыдились бы выступить мастера фигурного катания мирового класса. Но холод, холод!.. Мороз здесь был градусов двадцать, не меньше. Даже странно, что же могло до такой степени понизить температуру. Перепад был тем более чувствителен, что наверху цвело и благоухало лето, да и в свинцовой комнате было вполне тепло.
Я поднял голову. Если бы мурашки на моей спине и без того не занимались бегом наперегонки, то я сказал бы, что мороз продрал меня до костей. Но, с другой стороны, представшее моим глазам зрелище не было лишено того, что именуют эстетической наполненностью. Но одно дело – сидеть в теплом кабинете и греть зад в уютном кресле, размышляя над эстетическим идеалом прекрасного, и совсем другое – задрав голову и выбивая зубами длинную незамысловатую дробь, втягивая голову в плечи и ежась, смотреть, смотреть…
…как в пятидесяти метрах над твоей головой нависают гигантские гирлянды ледяных сталактитов. Вообще-то сталактиты – это известковые образования, кто-то холодно продиктовал мне со стороны, но сейчас над нами висели изваянные из чистейшего льда произведения искусства. Гирлянды, великолепные друзы сосулек, размеры которых затрудняюсь оценить. На моих глазах с краешка огромной ледяной гирлянды сорвалась ма-аленькая такая сосулька, устремилась вниз… Она росла на глазах и, вонзившись в лед в нескольких метрах от меня, обернулась огромной ледяной глыбой метра в четыре высотой. Лед глухо содрогнулся под ногами. Глыба застряла в нем, из змеевидно разбежавшихся от пролома трещин вдруг просочились несколько струек пара. Вроде тех, какие образуются на морозе при выдохе.
– Странно, – услышал я голос Макарки, а потом отчаянный стук его зубов, – из-подо льда валит пар. Ерунда какая-то…
– А что такое? – спросил я, протягивая руку Нинке и ставя ее на ноги.
– Тут, наверно, подо льдом вода. Вроде как подземное озеро. Ну так вот… Пар может идти из-подо льда только при условии, если температура воды значительно превышает температуру льда. А если по-другому, вот так, как сейчас, то это противоречит закону термодинамики… какому-то там, то ли первому, то ли второму. Это я еще со школы запомнил… когда меня с лабораторной по физике выгнали.
Неизвестно, какие еще соображения пришли бы в голову моему всесторонне образованному другу, но только в этот момент сверху – откуда только что скатились мы сами – раздался пронзительный визг, потом прогремели два выстрела!.. И на лед рядом с нами со скоростью олимпийского гоночного боба выкатилась сначала царевна Лантаноида, размахивающая дымящимся пистолетом, а потом и пара веселых сыщиц – Чертова и Дюжина. Эти две ехали в тесном симбиозе, проще говоря, прижавшись друг к другу и вопя так, что уши закладывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34